Mikki Daughtry, Rachael Lippincott
All this time
Text copyright © 2020 by Mikki Daughtry
Jacket illustration copyright © 2020 by Lisa Perrin
© Ефимова Е., перевод на русский язык, 2020
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021
Посвящается всем, у кого когда-либо была своя Марли.
Никогда не отпускайте ее.
– М. Д.
Посвящается Микки.
– Р. Л.
Глава 1
Браслет с подвесками приятно оттягивает ладонь. Я уже смотрел на него миллион раз и вот снова достал и придирчиво оглядываю со всех сторон, потому что знаю: всё должно быть идеально, дабы исправить то, что нуждается в исправлении. В начале я присматривался к более изящным, тонким браслетам, вроде тех, что обычно носит Кимберли, но эта вещица затронула какие-то потаенные струны моей души; солидные, прочные серебряные звенья украшения напоминают мне наши с Ким отношения, такие же крепкие… по большей части.
Несколько месяцев назад, когда я заказал браслет, предполагалось, что это будет подарок, приуроченный к нашему выпускному, а вовсе не подношение в духе «прости, давай помиримся», но Кимберли в последнее время почти со мной не разговаривает. Отдалилась от меня. Она всегда так делает после ссоры.
Впрочем, я толком не понимаю, поругались мы или нет, так что не уверен, за что должен просить прощения.
Тяжко вздыхаю, несколько раз проверяю, нет ли кого в туалетных кабинках отеля, потом смотрю на свое отражение в зеркале.
Озабоченно хмурясь, провожу пятерней по своим непокорным каштановым волосам, чтобы они лежали аккуратно, как любит Кимберли. После нескольких неудачных попыток мы с волосами сдаемся, и мое внимание вновь возвращается к браслету.
Поблескивающие серебряные подвески позвякивают друг о друга. Я рассматриваю украшение, и этот звук смешивается с приглушенным шумом за дверью: вчерашние старшеклассники отмечают окончание школы. Возможно, когда Кимберли увидит эту вещицу, она, наконец, объяснит, что между нами не так.
Хотя кто знает. Может, она просто поцелует меня, скажет, что любит, и дело вовсе не во мне.
Наклоняюсь, пристально разглядываю шесть крошечных подвесок – по одной на каждый год, что мы с Ким провели вместе. Мне очень повезло найти на «Этси» мастера, который согласился разработать дизайн этого браслета, ведь у меня напрочь отсутствует художественный вкус. Теперь это не просто браслет, это символ наших жизней, слившихся в одну.
Большим пальцем я нежно поглаживаю детали нашей истории, несколько подвесок подмигивают мне, когда на них падает свет.
Пара помпончиков для чирлидинга, декорированные белой и бирюзовой эмалью – точно такие помпоны держала в руках Кимберли, капитан чирлидеров, в тот вечер, когда я официально предложил ей стать моей девушкой.
Маленький золотой стакан для шампанского, вдоль его края сверкают малюсенькие пузырьки-бриллианты – напоминание о моем тщательно продуманном предложении, сделанном несколько месяцев назад. В тот день я утащил из бара своей мамы бутылку шампанского, чтобы удивить Кимберли. В наказание мама посадила меня под домашний арест на целую вечность, но это стоило того, чтобы увидеть веселый блеск в глазах Кимберли, когда я с громким хлопком вытащил пробку.
Перекатываю в пальцах самую важную подвеску, размещенную в центре браслета: серебряный дневник, снабженный настоящим замочком.
Как-то раз – это было еще в средней школе – мы с Кимберли занимались у нее дома, и в какой-то момент она поднялась наверх и закрылась в ванной. Я вытащил из ее рюкзака розовый дневник и написал на трех первых чистых страницах: «Я ♥ тебя».
Обнаружив это, Кимберли ударилась в слезы, быстро сменившиеся потоком обвинений.
– Ты прочитал все мои секреты?! – кричала она, указывая на меня пальцем, а другой рукой крепко прижимала дневник к груди.
– Нет, – заверил я ее и придвинулся вместе с табуреткой ближе к Кимберли. – Просто я подумал, что это будет… Не знаю. Романтично.
И тогда она набросилась на меня. Я не сопротивлялся, позволил ей повалить себя на пол, потому что пришел в восторг оттого, что ее красивое лицо так близко от моего, и в конце концов наши взгляды встретились, и недовольство исчезло из ее глаз.
– Это очень романтично, – сказала она, а потом ее губы неуверенно коснулись моих.
Наш первый поцелуй. Мой первый поцелуй.
Осторожно, чтобы не сломать, я открываю малюсенькую подвеску-дневник и переворачиваю тонкие страницы – их всего три, и на каждой красуется надпись: «Я ♥ тебя».
Улыбаюсь: пустые звенья браслета ждут, что их тоже заполнят воспоминаниями, которые мы создадим вместе. По одному на каждый год, что мы проведем в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе. Потом я подарю Ким новый браслет, и мы начнем заполнять и его.
Дверь туалета распахивается и гулко ударяется о закрепленный на стене стопор. Я поспешно засовываю браслет в обтянутую бархатом коробочку, и подвески позвякивают, а в туалет вваливаются ребята из баскетбольной команды. Они наперебой вопят: «Кайл, что за дела, приятель?» и «Класс 2020, малыш!» Я широко улыбаюсь им всем и убираю коробочку обратно, в карман пиджака. При этом мои пальцы задевают заткнутую за пояс фляжку с «Джеком Дэниелсом», пункт первый моего плана, согласно которому мне предстоит убедить двух своих лучших друзей улизнуть с этой организованной школой вечеринки на наше место у пруда и отпраздновать по-настоящему.
Но сначала… нужно подарить Кимберли этот браслет. Выхожу из туалета, и короткий коридор выводит меня в битком набитый бальный зал супердорогущего отеля.
Я вливаюсь в людское море, прохожу под воздушными шарами белого цвета и цвета морской волны; некоторые шары уже оторвались от общей массы и теперь медленно перекатываются под сводчатым потолком. В центре зала натянут огромный баннер, надпись на нем гласит: «ПОЗДРАВЛЯЕМ ВЫПУСКНИКОВ!», с длинного полотнища свисают сотни разноцветных лент.
Шум накатывает на меня волнами, из каждого угла так и бьет взбудораженная энергия: «МЫ СДЕЛАЛИ ЭТО!» Наконец-то. Отучившись последний год, я более чем готов свалить отсюда.
Прокладываю себе путь в гомонящей толпе. Стоило лишь раз пройти по сцене во время церемонии вручения дипломов, и вся ерунда, еще утром казавшаяся такой важной, в один миг перестала иметь значение. Каким спортом ты занимался. Какие оценки получал. Кто из девушек просил тебя быть ее парой на выпускном балу, а кто не просил. Почему мистер Луис доставал тебя весь семестр.
Вдруг оказывается, что Люси Уильямс, президент класса, вовсю флиртует с Майком Диллоном, двоечником, отучившимся в десятом классе дважды, а очкарики из математического клуба мирно сидят за барной стойкой вместе с парой моих приятелей-футболистов, играющих на линии нападения, и соревнуются, кто ловчее метнет по столешнице кружку с пивом, так чтобы не пролить ни капли.
Сегодня вечером мы все одинаковые.
– Привет, Кайл.
Меня хлопают по больному плечу, чересчур сильно.
Стараясь не морщиться, поворачиваюсь и вижу Мэтта Паулсона, самого милого парня на планете, так что меня сразу охватывает чувство вины за то, что секунду назад я его ненавидел.
– Ой, извини, – говорит он, заметив, какого плеча касается его рука, и тут же ее отдергивает. – Ты слышал, осенью я еду в Бостонский колледж, буду играть в американский футбол.
– Ах да, – отвечаю я, отчаянно стараясь подавить привычную волну зависти, вскипающей в душе. Это не вина Мэтта, напоминаю я себе. – Поздравляю, старик.
– Слушай, если бы ты не руководил командой так, как руководил с самого начала сезона, меня бы даже не заметили. Ты был просто чумовым квотербеком. Если бы ты не научил меня всему, что знаешь, я бы не получил стипендию, – продолжает он и тем самым обильно, хоть и невольно, посыпает солью мою еще не зажившую рану. – Мне жаль, что так вышло…
– Всё нормально, – перебиваю я его и протягиваю ему руку, чтобы не выглядеть засранцем. – Удачи тебе в следующем году.
Выпустив ладонь Мэтта, я поворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и продолжаю поиски, ноги несут меня подальше от Мэтта. Сейчас есть лишь один человек, которого мне хочется видеть.
Возле бара я останавливаюсь и верчу головой, высматривая Ким, окидываю взглядом толпу, но безуспешно.
– Hors-d’oeuvre? [1] – раздается голос рядом со мной.
Оборачиваюсь и вижу официанта, протягивающего мне поднос с закусками – на кипенно-белой тарелке разложены какие-то комковатые бугорки. Человек озаряет меня дежурной улыбкой, которая буквально кричит: «Когда же, наконец, пройдет два часа, и я смогу уйти отсюда?!»
На его рубашке я замечаю логотип «Совиной бухты», единственного ресторана, расположенного относительно недалеко отсюда и знаменитого своей «классной современной кухней».
По всей видимости, даже Гордон Рамзи там обедал и не нашел ничего, к чему можно придраться.
– Почему бы и нет, – отвечаю я, одаряя официанта широкой улыбкой. Беру одну комковатую штуковину и забрасываю в рот, а официант уже идет дальше, дабы предлагать закуски другим гостям.
Мгновенное разочарование.
Это креветка? Или резина? Почему, черт возьми, оно такое нежующееся, и почему на вкус похоже на старую ветчину?
Очевидно, Гордон не распробовал это комковатое мясо, чем бы оно ни было.
Быстро поглядев по сторонам, я выплевываю отвратительное нечто в черную салфетку, которой снабдил меня официант, как вдруг меня ослепляет какая-то вспышка, и от неожиданности я подскакиваю на месте.
Автоматически заслоняю глаза рукой, в которой сжимаю фальшивую креветку, и постепенно черные точки, пляшущие у меня перед глазами, рассеиваются, вместо них появляются добрые карие глаза и высокие скулы, такие же, как у меня. Мама одета в свое любимое белое платье в цветочек, ее широкая улыбка видна даже из-за мобильного телефона.
– Мама, не надо… – начинаю было я, но она уже жмет на кнопку, и меня вновь ослепляет вспышка.
– Знаешь, если уж ты собралась делать фотки, за которые мне потом будет стыдно, то хотя бы выключи вспышку. Необязательно меня ослеплять.
– О, девочки в «Инстаграме» придут в восторг от этого снимка. – Мама зловеще хихикает и, кровожадно щурясь, тычет пальцем в экран.
– Мама. Не смей это постить, – предупреждаю я, быстро протягивая руку к ее телефону.
Одной рукой обнимаю маму за плечи, а другой пытаюсь отнять у нее телефон. Тут мой взгляд падает на экран, и я вижу сделанный мамой снимок: моя физиономия перекошена от ужаса, глаза полуприкрыты, резиновая креветка цепляется за мой язык, отправляясь в черную салфетку.
Черта с два я позволю «девочкам в „Инстаграме“» это увидеть – или кому бы то ни было еще, если уж на то пошло.
Ким ни за что не забудет мне такого позора.
Мама выпускает телефон, обнимает меня, я завладеваю мобильным и поскорее удаляю изображение.
– Забудьте об этом, леди.
– Ладно. – Мама корчит обиженную рожицу, уголки ее накрашенных розовой помадой губ опускаются. – Давай, разбивай сердце своей старой матери. Оказывается, мне уже вообще ничего нельзя.
Я смеюсь, целую ее в щеку и на этот раз обнимаю по-настоящему, осторожно выгибаясь, чтобы мама не почувствовала фляжку, спрятанную у меня за поясом.
– Зато у тебя есть я, верно?
Мама картинно вздыхает.
– Полагаю. – Ее щека прижимается к моему пиджаку, и голос звучит приглушенно. – Так, – говорит она, отстраняясь, и улыбается от уха до уха. – А почему ты один? Ты еще не подарил Ким браслет?
Мое сердце учащенно колотится, как после футбольного матча.
– Жду подходящего момента, – отвечаю я и быстро оглядываю зал. – Ты ее не видела?
– Несколько минут назад они с Сэмом стояли возле террасы. – Мама кивает в сторону огромных, от пола до потолка окон, за которыми раскинулась гигантская каменная терраса, выходящая на внутренний двор гостиницы.
Мама протягивает руки и осторожно поправляет узел моего галстука, ее губы трогает легкая улыбка. Это виндзорский узел, в конце концов, я не такой щеголь, чтобы знать еще какие-то способы завязывать галстук, кроме классического. Когда я закончил седьмой класс, мама потратила всё утро в день выпускного, изучая технику завязывания этого узла, с тем чтобы затем обучить меня этому искусству. Вечером того дня я впервые танцевал с Ким.
Мама всегда и во всём меня поддерживает.
– Ты правда думаешь, что ей понравится? – спрашиваю я. Заказывая браслет, я был в этом абсолютно уверен, но теперь…
– Несомненно. – Она нежно хлопает меня по щеке.
Приободрившись, я возвращаю ей телефон. Фатальная ошибка.
Мама хватает мобильный и быстро делает две фотографии; вспышку она так и не отключила, и у меня перед глазами опять мельтешат черные точки. Я пытаюсь сделать грозное лицо, но мама лишь невинно улыбается, морщинки вокруг ее глаз обозначаются немного сильнее, и мои насупленные брови сами собой приподнимаются, а уголки губ ползут вверх. Сегодня вечером ничто не выведет меня из равновесия, даже непрекращающиеся попытки моей матери документировать мою жизнь.
Так что я перестаю хмуриться, принимаю красивую позу для последнего фото, чтобы порадовать маму, а потом отправляюсь искать Ким. Салфетку с завернутой в нее недокреветкой я выкидываю в мусорное ведро и выхожу на террасу. Небо по ту сторону стекла темное и зловещее.
Обычно найти Кимберли не составляет труда.
В ней всегда был особый огонь, магнетизм, притягивающий людей. В школе мне обычно приходилось пробиваться через целую толпу, чтобы подойти к Ким, так что я ищу глазами самое большое скопление народа и золотистые волосы, неизменно вбирающие в себя весь свет в помещении.
Цвет ее волос не изменился с тех самых пор, как в третьем классе мы с ней не поделили последние свободные качели на детской площадке.
Я проталкиваюсь сквозь толпу, и люди расступаются, давая мне дорогу, улыбаются, подставляют ладони, чтобы я по ним хлопнул.
– В следующем году я буду скучать по статьям в спортивной колонке, Лафферти, – говорит мистер Батлер, учитель, преподававший мне основы журналистики.
Он похлопывает меня по спине, когда я прохожу мимо. Еще одно напоминание о том, что я весь год сидел на скамье и строчил статьи о матчах, вместо того чтобы принимать в них участие.
Да где же Кимберли?
Висящий под потолком зеркальный шар отражает свет во всех направлениях, так что трудно что-либо разглядеть. Я уже готов вытащить из кармана мобильный и отправить сообщение с вопросом, как вдруг…
Нашел.
Золотистые локоны Кимберли слегка задевают плечо Сэма, когда она переступает с ноги на ногу, шелковое платье плотно обтягивает точеную фигурку. Сегодня она выглядит просто потрясающе, длинные волосы струятся по плечам, широко открытые голубые глаза сияют, накрашенные блеском губы искрятся.
Но когда я подхожу ближе, ее лицо становится серьезным, между бровей залегает знакомая складочка – так всегда происходит, когда Кимберли что-то не нравится. Такое же выражение лица было у нее неделю назад, на выпускном балу, и сегодня утром, когда нас фотографировали на церемонии вручения дипломов. Но стоило мне спросить, в чем дело, складочка исчезала, словно по мановению волшебной палочки.
Перевожу взгляд с Кимберли на Сэма – он нервно проводит пятерней по своим темным волосам.
Тут-то я и понимаю, что они наверняка говорят о Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе. Мои напряженные плечи расслабленно опускаются.
Нас с Ким уже зачислили, а вот Сэм всё еще ждет решения приемной комиссии. Мы с Сэмом всегда мечтали вместе играть за Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе, но после выпускного бала этим мечтам пришел конец – всё из-за меня и моей травмы. Я подвел нас обоих. После того как я вышел из строя, Сэм выронил и пропустил столько мячей, что провел на скамейке запасных почти столько же времени, сколько и я. Когда его успехи в футболе сошли на нет, успеваемость тоже дала крен, а точнее, покатилась под откос. Ким долгое время помогала ему писать сочинения и в целом подтягивала по учебе, так что оставалось лишь надеяться, что ее усилия сдвинут чашу весов в его пользу.
Судя по нескольким последним неделям, Сэм определенно будет нам нужен в университете. Не только потому, что он как настоящий друг поддерживал меня весь последний год, но еще и потому, что он, словно клей, удерживает наше трио вместе. Сэм неизменно выступает в качестве голоса разума, особенно когда мы с Ким ссоримся. Именно он зачастую мирит нас, когда нам случается разругаться в пух и прах.
Если его зачислят, мы все вместе сможем учиться в университете, даже если мы с Сэмом и не будем играть в одной команде.
Однако, судя по выражению лица Ким, эти надежды, возможно, не сбудутся.
Подхожу к ним, обнимаю Ким за талию, наклоняюсь и целую ее. Она отвечает на мой поцелуй рассеянно, словно нехотя.
– Что такое? Что стряслось? – спрашиваю я, переводя взгляд с нее на Сэма и обратно.
Кимберли целует меня сама, на этот раз ее губы словно говорят: «Всё хорошо», и всё же на мои вопросы она не отвечает.
Я уже хочу задать вопрос снова, но потом отказываюсь от этой мысли. Сегодня все забывают о старых неурядицах, и мы тоже можем себе это позволить. Оставим все неприятности в прошлом. В конце концов, я пришел сюда праздновать вместе с друзьями. Оглядевшись по сторонам, я расстегиваю пиджак и демонстрирую заткнутую за пояс фляжку.
– Как вы смотрите на то, чтобы отправиться к пруду и…
Закончить фразу я не успеваю: огромная молния раскалывает небо за окнами пополам. Через несколько секунд раздается оглушительный удар грома, стекло слегка дрожит, и мое отражение в нем трясется, взирает на меня широко открытыми глазами, но Сэм и Кимберли смотрят друг на друга.
– Не-а, старик, – говорит Сэм, указывая на небо. – Не хочу поджариться заживо в такой вечер.
– Ой, да брось, – беспечно отмахиваюсь я. По стеклу начинают барабанить первые крупные капли дождя. – Что ты сделал с моим приятелем Сэмом? Раньше тебя никогда не смущал слабый дождик. – Тыкаю его кулаком в плечо. – Помнишь тот буран после нашей победы в матче за первенство штата? Если мне не изменяет память, именно ты тогда предложил поехать. Кажется, у меня до сих пор обморожение не прошло.
Они ничего не говорят. Из-за неловкого молчания мне становится не по себе, а кожу начинает покалывать.
– Что? – спрашиваю я, заглядывая Ким в глаза.
Она отводит взгляд и смотрит поверх моего плеча на ленты, свисающие с баннера. Я начинаю думать, что дело не в поступлении Сэма в университет.
Моя рука соскальзывает с талии Ким, я делаю шаг назад.
– Ребята, что вы недоговариваете?
– Я… – начинает Кимберли и умолкает.
Сэм отводит глаза.
Дождь по ту сторону стекла усиливается.
– Выкладывайте, – требую я и беру Ким за руку, как делал уже сотни раз.
Смотрю на ее запястье и думаю о спрятанном в кармане пиджака браслете, о страницах маленького серебряного дневника, на каждой из которых написано «Я ♥ тебя».
А потом Ким вдруг начинает ежиться – она всегда так делает перед тем, как сказать что-то, что мне не понравится. Я собираюсь с духом, она наконец-то смотрит мне прямо в глаза. Шум ливня за окнами поглощает все голоса в зале – все, кроме ее голоса. Правда в конце концов выходит наружу.
– Кайл! – кричит мне вслед Кимберли.
Капли дождя с грохотом лупят по металлическому навесу над парадным крыльцом.
«Как она могла?»
Эта мысль снова и снова бьется у меня в голове, пока я шагаю вниз по ступенькам. Я уже протягиваю свой номерок парковщику, когда Кимберли бегом меня догоняет. Я не обращаю на нее внимания.
– Подожди, Кайл, прошу тебя! – восклицает она, касаясь моей руки.
В ту секунду, когда ее пальцы дотрагиваются до моей кожи, мне хочется прижаться к ней, но я отдергиваю руку, выхватываю у парковщика ключи и выхожу под дождь.
– Не трудись, я с первого раза понял.
Кимберли бежит за мной, пытается скормить мне объяснения, которые я, черт возьми, не желаю слушать. Если бы она действительно хотела всё объяснить, то должна была бы сделать это давным-давно, а не огорошивать меня признанием в день празднования окончания школы.
– Мне следовало поговорить с тобой раньше, но я не хотела тебя ранить…
Молния снова раскалывает небо пополам, и удар грома заглушает слова Ким. Я круто поворачиваюсь и смотрю на нее. Ее платье промокло до нитки, с волос стекает вода, мокрые пряди липнут к лицу.
– Ты не хотела меня ранить? – У меня вырывается злобный смешок. – И при этом неизвестно чем занималась у меня за спиной? Делилась секретами с моим лучшим другом…
– Сэм и мой лучший друг.
– Ты врала мне в лицо, Кимберли. Месяцами. – Я отпираю дверь своей машины и рывком ее открываю, едва не сорвав с петель. – Считай, что тебе удалось меня ранить.
Сажусь в машину и захлопываю дверь.
«Беркли». Это слово эхом отдается у меня в голове, и каждая буква – точно острый нож предательства.
«Беркли». «Беркли».
Она подала документы в другой университет и даже не сказала мне. Отправила анкету и все бумаги еще несколько месяцев назад, а сама всё это время притворялась. Делала вид, что всё хорошо, пока мы выбирали общежитие, курсы лекций, мечтали, как будем на каникулы ездить домой, хотя уже тогда она знала, что не собирается поступать в Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе.
Кимберли рассказала Сэму.
Почему она не призналась мне?
Я уже готов уехать отсюда, но Ким садится на пассажирское сиденье. Мгновение я медлю, мне хочется ее выгнать, но я не могу себя заставить это сделать.
Нужно покончить с этим здесь и сейчас. «Браслет всё еще у меня в кармане».
Жму на газ, и мы выезжаем с парковки на дорогу; на повороте колеса скользят по мокрому асфальту.
– Кайл! – говорит Кимберли, пристегиваясь. – Сбавь скорость.
Включаю дворники на максимально быстрый режим, но они всё равно не успевают справляться с потоками дождя, которые изливаются на запотевшее стекло.
– Это полная бессмыслица. Мы же целый год строили планы. Ты, я и Сэм. Наши планы. – Протянув руку, я ладонью стираю с лобового стекла конденсат, чтобы хоть что-то видеть. Мои пальцы задевают маленький диско-шар, подвешенный к зеркалу заднего вида, и тот начинает бешено раскачиваться из стороны в сторону. Наверное, с точки зрения Кимберли, тут есть смысл. Мне на память приходят все те случаи, когда Ким меняла решение в последнюю минуту и бросала нас с Сэмом. Как в тот раз, когда она прогуляла собрание первокурсников и отправилась на встречу с университетскими чирлидерами, или бросила нас во время группового финала ради возможности пообщаться с выпускником, который произносил прощальную речь. Такие моменты с особой отчетливостью всплывают в памяти, когда мы ссоримся – прямо как сейчас. – Ты просто решила: «Гори оно всё огнем! Я буду делать что хочу». Ты всегда так поступаешь.
Грохочет гром, и свет вспыхнувшей в небе молнии отражается в серебристом диско-шаре, так что по всему салону машины разлетаются крошечные световые точки.
– «Что хочу»? Я никогда не делаю того, что хочу. Если бы ты просто послушал меня хоть пять секунд! – Она умолкает, когда мы проносимся мимо улицы, ведущей к моему дому. Ким оборачивается и смотрит назад. – Ты пропустил поворот!
– Я еду к пруду, – цежу я сквозь зубы.
Мне кажется, что, если мы туда доберемся, я еще смогу спасти этот вечер. Смогу спасти всё.
– Остановись. Мы туда не поедем. Пруд сейчас, наверное, как океан. Просто поворачивай обратно.
– Так, ты, значит, уже давно об этом думаешь? – спрашиваю я, игнорируя ее просьбу.
Мимо нас проносится тягач с прицепом, и нас окатывают потоки воды из-под его огромных колес. Я крепче сжимаю руль и чуть сбрасываю скорость, чтобы выровнять машину.
– Ты должна была во всём мне признаться. Ким, ты могла бы просто сказать, что хочешь поступать в Беркли, а не в Калифорнийский университет. Я же не получил стипендию за достижения в американском футболе. Мне всё равно, где мы будем учиться, главное, чтобы мы были вместе…
– Я больше не хочу быть вместе с тобой!
Мне как будто дали пощечину. Я резко поворачиваю голову, отводя взгляд от дороги, и смотрю на нее, на девушку, которую любил с третьего класса. Теперь я ее почти не узнаю.
В прошлом мы множество раз «расставались», но не так, как сейчас. Короткие, эмоциональные словесные перепалки, о которых забываешь уже на следующий день, как о легкой простуде. Ким еще никогда так со мной не разговаривала.
– Я хочу сказать… – Она осекается, ее глаза широко распахиваются, взгляд устремляется на дорогу. – Кайл!
Быстро повернув голову, я успеваю заметить пару мигающих желтых фар прямо перед нами. Ударяю по тормозам, и встречная машина, не снижая скорости, проносится мимо нас.
Я вдруг перестаю понимать, в каком направлении мы движемся.
Пытаюсь избежать столкновения с заглохшим автомобилем, стоящим точно посередине нашей полосы, колеса скользят по мокрой дороге, и я крепко сжимаю руль, стараясь выйти из заноса. В последнюю секунду мне это удается, и мы проносимся в каких-то дюймах от стоящего на шоссе автомобиля.
Поворачиваю к обочине и аккуратно торможу, с трудом перевожу дух.
Еще бы чуть-чуть…
– Извини. – Я глубоко вдыхаю и выдыхаю, смотрю на Кимберли. Вся бледная, дрожит, четко очерченные ключицы поднимаются и опускаются – она ловит ртом воздух.
Она не пострадала.
Чего нельзя сказать о наших отношениях.
«Я больше не хочу быть вместе с тобой!»
– Мы с тобой?… – начинаю было я, с трудом выдавливая из себя слова.
В голубых глазах Ким блестят слезы. В обычной ситуации я бы вытер ее слезы и сказал, что всё будет хорошо.
Но на этот раз я жду этих заверений от нее.
– Выслушай меня, пожалуйста, – говорит Кимберли дрожащим голосом.
Я киваю; после того как мы чудом избежали аварии, мой гнев испаряется, сменившись другим, более сильным чувством.
Мне страшно.
– Я слушаю.
Крепко сжимаю зубы, глядя, как Ким собирается с мыслями; моя рука сама собой тянется к карману пиджака и нащупывает коробочку с браслетом, сердце оглушительно стучит в груди.
– Я всегда была «девушкой Кайла», – наконец говорит Кимберли.
Потрясенный, я таращусь на нее. И что это значит, скажите на милость?
Она вздыхает, смотрит на меня. Подыскивает правильные слова.
– Когда ты повредил плечо…
– Дело не в моем клятом плече! – восклицаю я и бью кулаком по рулю.
Дело в нас.
– Дело именно в нем, – говорит Кимберли. В ее голосе звенит такое же разочарование, какое испытываю я. – Всё из-за него, черт возьми. У тебя было столько ожиданий, надежд, и все они должны были осуществиться.
Ее слова застают меня врасплох, достигают цели. Я морщусь – фантомная боль внезапно вгрызается мне в плечо. Вижу, как на меня, подобно выпущенному из пушки ядру, несется здоровенный лайнмен [2]. На его футболке номер 9, он хватает меня за руку и валит на землю. Потом… он придавливает меня своим телом, и раздается тошнотворный хруст: мои кости ломаются, сухожилия рвутся. Победные броски, стипендия, синяя с белым футболка, на спине которой нашито мое имя, – всё это было совсем рядом, только руку протяни.
Я лишился всего этого из-за одной-единственной игры.
– Прости, – быстро говорит Кимберли, как будто видит всё то, что за долю секунды вспомнил я. – Мне трудно представить, каково это – потерять всё, лишиться внимания людей из национальной сборной, которые ищут подающих надежды спортсменов, не получить стипендию…
Стискиваю зубы и смотрю на потоки дождя, стекающие по ветровому стеклу. Она хочет больнее меня ранить?
– Почему мы об этом говорим? Это никак не связано с нашими отношениями…
– Кайл. Остановись. Послушай. – Ее голос звучит неожиданно сурово, и я умолкаю.
– Я тебя любила.
Мои внутренности превращаются в ледяной ком. «Любила». В прошедшем времени.
Проклятье.
– Но, потеряв возможность играть, ты изменился, стал… Не знаю, – говорит она, подыскивая подходящее слово. – Испуганным. Ты боялся рисковать, боялся пробовать что-то новое, а я стала твоей опорой, как костыль для хромого. Я всегда должна была находиться рядом с тобой.
Она, наверное, шутит.
Вот, значит, как она обо мне думает? Серьезно? Выходит, я – трусливый дурак, неспособный ничего сделать самостоятельно?
Неужели всё это время она оставалась со мной из жалости?
– Прости, что стал для тебя тяжкой ношей, – говорю я и заставляю себя посмотреть на Ким. Рука инстинктивно тянется к плечу. – Прости, что тебе пришлось пропустить несколько вечеринок. Мне жаль, что Жанна и Карли поехали на Багамы, а ты чувствовала себя обязанной сидеть возле моей постели и кормить меня супом, потому что я руки не мог поднять. Но я не заставлял тебя становиться моей сиделкой, ты могла уйти в любую минуту.
– Разве? И ты бы меня отпустил? – спрашивает Кимберли, качая головой. – Видеть друг друга каждый день в школе, сидеть на одних и тех же уроках, заниматься одними и теми же привычными делами и при этом не быть вместе? Каждый раз, когда мы расставались, мы уже к концу дня вновь оказывались вместе.
Я бы ее не отпустил? Что это значит? Мы всегда воссоединялись, потому что хотели этого. А теперь… она заявляет мне такое?
– И что? Ты просто… притворялась?
– Я не притворялась. Просто проводила время с тобой, потому что…
Она умолкает, но я и так догадываюсь, что она имела в виду.
– Потому что знала, что мы будем учиться в разных университетах, – заканчиваю я за нее. Мне становится тошно. – И ты наконец избавишься от меня.
– Нет. – Кимберли закрывает глаза. – Я не пытаюсь от тебя избавиться, но… Я хочу узнать, какой станет моя жизнь, если, обернувшись, я не увижу тебя. – Ее голос срывается, но спина выпрямляется. Она говорит серьезно, совершенно серьезно, смотрит мне в глаза твердо и уверенно. – Я хочу быть собой, самой собой, без тебя.
Слова выбивают меня из равновесия, но я выдерживаю ее взгляд. Мы смотрим друг на друга, а дождь всё молотит по крыше машины. Давно ли чувства Кимберли изменились? Как давно она меня разлюбила?
– Кайл, ну же, – продолжает Ким мягким голосом. – Подумай об этом. Неужели тебе не хочется узнать, кто ты есть, без меня?
Остановившимся взглядом я смотрю на мигающие в темноте фары. Без нее?
Мы же Кимберли и Кайл. Она часть меня, поэтому я не могу без нее. Она берет меня за руку, нежно сжимает пальцы, чтобы я посмотрел на нее.
Я не могу заставить себя это сделать. Смотрю на руль, двигающиеся за ветровым стеклом дворники, на зеркало заднего вида, затем взгляд мой фокусируется на маленьком диско-шаре.
Я нутром чувствую: это – мой последний шанс заставить Ким понять, показать ей, что мое будущее не связано с одним только американским футболом.
В моем будущем должна была присутствовать Кимберли.
– Я знаю, кто я такой без тебя, Ким, – говорю я и тянусь к карману пиджака. Нужно показать ей браслет с подвесками, ведь это воплощение нашей жизни. Пустые звенья будут напоминать ей о нашем общем будущем. – Прежде чем ты примешь окончательное решение, пожалуйста, просто подумай обо всём, что мы…