© Осминина А., перевод на русский язык, 2020
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020
Однажды у меня была мама.
Она научила меня добывать нити из коконов шелкопрядов, которых мы растили на тутовых деревьях в нашем саду, и сматывать их в пряжу. Мама терпеливо промывала тысячи коконов, а затем мы наматывали тонкие нити на деревянные катушки. Заметив, как я ловко пряду своими крошечными пальцами шелк, словно лучи лунного света, она уговорила папу взять меня в подмастерья.
– Запоминай уроки отца, – сказала мне мама, когда он дал свое согласие. – Он лучший портной в Гансуне, и если будешь усердно учиться, однажды и ты станешь лучшей в своем деле.
– Да, мама, – послушно ответила я.
Пожалуй, если бы она тогда сказала, что девушки не могут быть портными, моя история сложилась бы иначе. Но увы.
Пока мама растила моих братьев – храброго Финлея, вдумчивого Сэндо и непоседливого Кетона, – папа учил меня резать, штопать и вышивать. Он натренировал меня видеть за рамками простых форм и линий, манипулировать тенями и уравновешивать красоту структурой. Заставлял меня работать со всеми видами ткани, от грубого хлопка до роскошных шелков, чтобы я достигла мастерства и могла отличить их на ощупь. Если я пропускала хоть один стежок, папа приказывал начинать все сначала, и на своих ошибках я научилась разнице между хорошо сидящим и неподходящим нарядом. Что дырку, сделанную по неосторожности, можно зашить, но ткань не восстановить.
Без папиного обучения я бы никогда не стала императорским портным. Но именно мамина вера придала мне сил, чтобы я хотя бы попыталась испытать удачу.
По вечерам, когда наша лавочка закрывалась, мама втирала мазь в мои онемевшие пальцы.
– Папа слишком тебя нагружает.
– Я не против. Мне нравится шить.
Она приподняла мое лицо за подбородок, чтобы посмотреть мне в глаза. Что бы она там ни увидела, это вызвало у нее вздох.
– Ты и вправду вся в отца. Ладно, но запомни: портняжное дело не только ремесло, но и искусство. Сядь у окна, ощути свет, понаблюдай за облаками и птицами. – Мама замолчала, глядя за мое плечо на выкройки, которые я вырезала весь день. – И не забывай получать от этого удовольствие, Майя. Сшей что-нибудь и для себя.
– Но мне ничего не нужно.
Мама задумчиво наклонила голову. Поменяв догоревшие благовонные палочки у нашего семейного алтаря, взяла одну из трех статуэток Аманы, стоявших в ряд. Вырезали их без особой филигранности, лица и платья выгорели на солнце.
– Почему бы тебе не сшить три платья для нашей богини-матери?
У меня округлились глаза.
– Мама, я не могу! Они должны быть…
– …Самыми прекрасными платьями в мире, – закончила она за меня. Затем взъерошила мне волосы и чмокнула в лоб. – Я помогу тебе. Мы придумаем их вместе.
Я уткнулась лицом в ее грудь и так крепко обняла, что у нее из горла вырвался звонкий смешок, подобный мягким звукам цимбал.
Я бы все отдала, чтобы снова услышать этот смех. Чтобы увидеть маму еще раз, коснуться ее лица и расчесать пальцами копну черных волос, которые волнами упали бы ей на спину. Помнится, как бы я ни старалась, мне никогда не удавалось соткать шелк столь мягкий, как ее волосы. Еще я помню, что в детстве думала, будто веснушки на ее щеках и руках – это звезды. Мы с Кетоном сидели у мамы на коленях, и пока я пыталась их посчитать, он пытался их стереть.
А какие мама рассказывала нам истории! Это она мечтала уехать из Гансуня, чтобы жить у моря. Мама рассказывала нам сказки, которые передавались в ее семье из поколения в поколение, – о бесстрашных моряках, морских драконах и золотой рыбке, исполнявшей желания, – сказки, которые Сэндо впитывал, как губка.
Мама верила в фей и призраков, в демонов и богов. Она научила меня шить амулеты для странников, вырезать бумажную одежду, которую сжигали в знак уважения к предкам, рисовать знаки, оберегающие от злых духов. Но больше, чем во все остальное, она верила в судьбу.
– Кетон говорит, что мне не суждено стать портным, как папа, – хныкала я, расплакавшись из-за жестоких слов брата. – Он говорит, что девочки могут быть только швеями, и если работать слишком много, у меня никогда не будет друзей, и ни один мальчик не захочет на мне…
– Не слушай своего брата, – перебила мама. – Он не понимает, какой у тебя дар, Майя. Пока нет. – Она вытерла мои слезы краем рукава. – Важно другое: ты сама хочешь стать портнихой?
– Да, – пропищала я. – Больше всего на свете. Но я не хочу быть одинокой!
– И не будешь, – пообещала она. – Это не твоя судьба. Портные связаны с судьбой больше всех остальных. Знаешь, почему?
Я задумалась.
– Папа говорит, что с каждым стежком его работа оживает.
– Да, но это еще не все. Портняжное ремесло уважают даже боги. В нем есть что-то волшебное. Даже обыкновенная нить обладает большой силой.
– Силой?
– Я рассказывала тебе о нити судьбы?
Я покачала головой.
– Каждый человек связан с кем-то – с тем, кому предназначено быть с нами и делать нас счастливыми. Я связана с папой.
Я осмотрела свои запястья и щиколотки.
– Я не вижу никакой нити.
– Ее нельзя увидеть, – мама тихо рассмеялась. – На это способны лишь боги. Твоя нить может быть длинной, тянуться через горы и реки. Возможно, пройдут годы, прежде чем ты найдешь ее конец. Но ты сразу поймешь, когда встретишь нужного человека.
– А вдруг ее кто-то перережет? – забеспокоилась я.
– Ее ничто не может нарушить, поскольку судьба – это крепчайшая клятва. Вы будете связаны друг с другом, что бы ни произошло.
– Так же, как я связана с тобой, папой и Финлеем? И Сэндо?
Я злилась на Кетона, так что на нашу с ним связь мне было начхать.
– В некоторой степени, но чуть-чуть по-другому. – Мама ласково коснулась пальцем моего носа. – Однажды ты поймешь.
В ту ночь я взяла моток красной нити и привязала отрезок к своей лодыжке. Мне не хотелось, чтобы братья увидели и начали глумиться надо мной, поэтому я спрятала нить под штаниной. Но чувствуя, как мой секрет щекочет мне лодыжку при ходьбе, я невольно гадала, узнаю ли я, если встречу человека, с которым мне суждено быть. Нить затянется туже? Растянется и переплетется со своей второй половинкой?
Я не снимала ее месяцами. Мало-помалу нить изнашивалась, но не моя вера в судьбу.
Пока судьба не забрала у меня маму.
Она подкрадывалась медленно, в течение многих месяцев, как к кипарису у нашей лавочки. Каждый день с его тонких веток слетали листья – поначалу всего несколько, но с приближением осени все больше и больше. А затем, одним утром я проснулась, а все ветки были голыми. И нашего кипариса не стало – по крайней мере, до весны.
Мама не могла ждать до весны.
Ее осень началась с легкого кашля, который она всегда скрывала улыбкой. Она забывала добавить капусту в любимые пирожки со свининой Финлея, забывала имена героев из сказок, которые рассказывала нам с Сэндо перед сном. Даже позволяла Кетону выигрывать в карты и давала ему слишком много денег на прогулки на рынок.
Я не придавала этим оплошностям особого значения. Мама бы нам рассказала, если бы плохо себя чувствовала.
Затем, одним зимним утром, как раз когда я закончила украшать статуэтки Аманы тремя платьями – из солнца, луны и звезд, – мама потеряла сознание на кухне.
Я потрясла ее за плечи. В то время я была еще маленькой и с трудом смогла поднять ее голову себе на колени.
– Папа! – закричала я. – Папа! Она не приходит в себя!
Тем утром все изменилось. Вместо того, чтобы обращаться к предкам с пожеланиями хорошей загробной жизни, я молилась, чтобы они пощадили маму. Я молилась Амане – трем статуэткам, которые сама разукрасила и приодела, – чтобы она позволила ей выжить. Чтобы мама смогла увидеть, как мы с братьями вырастем, и не оставила отца, который так ее любил, в одиночестве.
Каждый раз, когда я закрывала глаза и представляла будущее, я видела свою семью всем составом. Видела маму рядом с папой, как она смеялась и дразнила нас умопомрачительными ароматами своей стряпни. Видела братьев вокруг себя – Финлей напоминал мне, чтобы я сидела ровно, Сэндо украдкой подсовывал мне еще один мандарин, а Кетон дергал меня за косички.
Как же я ошибалась.
Мама умерла за неделю до моего восьмого дня рождения. В день праздника я сшила для семьи белую траурную одежду, которую мы носили последующие сто дней. В тот год зима выдалась особенно холодной.
Я срезала ниточку со своей лодыжки. Видя, каким разбитым выглядел отец без мамы, я не хотела быть связанной с человеком и переживать подобную боль.
Шли годы, моя вера в богов слабела, и я перестала верить в магию. Я отреклась от своей мечты и вложила все силы в то, чтобы скрепить нашу семью, чтобы быть сильной для папы, братьев и для самой себя.
Каждый раз, когда крупицы счастья просачивались и заполняли трещины в моем сердце, судьба вмешивалась и напоминала мне, что от своей участи не уйти. Судьба забрала мое сердце и раз за разом уничтожала его: когда умер Финлей, затем Сэндо, и когда Кетон вернулся со сломанными ногами и призраками в глазах.
Прошлая Майя подбирала ошметки своего сердца и сшивала их. Но я уже не та девушка.
Теперь, когда судьба настигнет меня, я встречу ее лицом к лицу и подчиню себе.
Теперь у меня нет сердца.
Часть 1
Смех солнца
Глава 1
Осенний дворец освещали тысячи красных фонариков, висящих на столь тонких веревочках, что казалось, будто это воздушные змеи, перелетающие с крыши на крышу. Я могла бы всю ночь смотреть, как они танцуют на ветру и окрашивают сумерки теплым сиянием, но мою голову занимали другие мысли. Ведь под этим морем покачивающихся фонариков находилась площадь Полной Гармонии, и на ней готовились к императорской свадьбе.
Все было оформлено в красных тонах в честь женитьбы императора Ханюцзиня на леди Сарнай. Этот вид должен был бы радовать глаз. Я усердно трудилась и многим пожертвовала ради мира в Аланди, который наконец наступит благодаря их союзу.
Но я уже не та Майя, что прежде.
Алые дворцовые ворота со скрежетом открылись, и я протолкнулась через толпу слуг, чтобы увидеть свадебную процессию. Во главе должен был идти отец леди Сарнай, шаньсэнь. Я хотела взглянуть на мужчину, который выпотрошил мою страну изнутри, чья война забрала двух моих братьев, и чье имя вызывало трепет даже у зрелых мужчин.
Шаньсэнь в своих позолоченных доспехах, сверкающих, как чешуя дракона, под роскошным изумрудным халатом, ехал на величественном белом жеребце. Кончиков его бороды и бровей уже коснулась седина. Он выглядел не так грозно, как я себе представляла… пока я не всмотрелась в его глаза. В эти блестящие черные жемчужины – такие же свирепые, как у его дочери, но более жестокие.
За шаньсэнем ехали его излюбленный воин, лорд Сина, затем три сына, унаследовавшие темные, внушающие тревогу глаза отца, и легион солдат с вышитой на рукавах эмблемой шаньсэня – тигром.
– Шаньсэнь поднимется по ступенькам в Зал Гармонии, – громко объявил главный министр Юн, – где его дочь, Сарнай Опайя Макан, предстанет как невеста нашего императора. Завтра к императорскому двору явится Процессия Даров. На третий день леди Сарнай официально займет место императрицы рядом с императором Ханюцзинем, Сыном Неба. Тогда же состоится заключительный банкет, чтобы отпраздновать их брак перед богами.
По окончании его речи вновь заиграла свадебная музыка, сливаясь с лязгом доспехов шаньсэня и его людей, поднимающихся по ступеням. В небе взрывались фейерверки, и от каждого удара по свадебным барабанам земля под моими подошвами вибрировала. По залу прошли восемь мужчин, несущие золотой паланкин, который был укрыт расшитыми шелками и защищен глазурованной плиткой с бирюзово-золотыми драконами.
Когда шаньсэнь встал перед залом, из паланкина вышел император Ханюцзинь. Музыка стихла, и все склонились в поклоне.
– Правитель тысячи земель, – в унисон произнесли мы, – каган королей, Сын Неба, любимец Аманы, наш блистательный суверен Аланди! Да будете вы здравствовать десять тысяч лет!
– Добро пожаловать, лорд Маканис, – поприветствовал император Ханюцзинь. – Для нас большая честь принимать вас в Осеннем дворце.
За дворцом вспыхнули фейерверки, поднимаясь выше звезд.
– Ах! – воскликнул народ, восхищаясь зрелищем.
Я тоже испытала восхищение. Прежде мне не доводилось видеть фейерверков. Как-то раз Сэндо пытался описать мне их, хотя сам никогда не видел.
«Они как цветы лотоса, раскрывающиеся в небе, созданные из пламени и света», – сказал он.
«Как они поднимаются так высоко?»
«Кто-то стреляет ими. – Брат пожал плечами, заметив, как я скептично нахмурилась. – Не делай такое лицо, Майя. Быть может, это магия».
«Ты говоришь так обо всем, чего не можешь объяснить».
«И что в этом такого?»
Я рассмеялась.
«Я не верю в магию».
Но сейчас, когда фейерверки взрывались в небе огненными брызгами желтого и красного на фоне черной ночи, я знала, что магия выглядит совсем не так. Магия – это кровь звезд, капающая с неба, песнь моих зачарованных ножниц, которым не терпится сотворить чудо из нитей и надежды. А не какая-то разноцветная пыль, подкинутая вверх.
Пока народ ликовал, восемь юношей поднесли к императору паланкин. С каждой стороны висели фонарики, освещая мастерски нарисованного феникса.
Феникс в пару к императорскому дракону. Один вдохнет в нашу страну новую жизнь, а второй поможет ей воскреснуть из пепла войны.
Слуги опустили паланкин, но леди Сарнай осталась внутри. Она так громко рыдала, что я слышала ее даже с конца площади. В некоторых деревнях это считалось традицией – невеста плакала перед свадьбой в знак уважения к родителям, чтобы показать, как она расстроена из-за разлуки с ними.
Но до чего же это не похоже на дочь шаньсэня…
Солдат раздвинул шторки паланкина, и леди Сарнай неуклюже вылезла, чтобы присоединиться к отцу и императору. Ее лицо скрывала расшитая вуаль из рубинового шелка, подол платья, багряный в слабом сиянии луны, тащился следом за ней. Он даже не мерцал, в отличие от тех платьев, которые я изготовила для нее. Одно, сотканное из смеха солнца. Другое, расшитое слезами луны. И третье, окрашенное кровью звезд. Странно, что Ханюцзинь не настоял, чтобы она надела одно из платьев Аманы и покрасовалась перед шаньсэнем.
Я хмуро наблюдала за рыданиями невесты, ее громкий вой пронзал тишину.
Леди Сарнай поклонилась отцу, а затем упала на колени перед императором.
Медленно и торжественно император Ханюцзинь начал поднимать вуаль. Снова заиграла барабанная дробь, набирая темп и громкость, пока в моих ушах не загудело от оглушительного грохота и мир не закружился.
Затем, как раз в тот момент, когда стук барабанов достиг громогласного апогея, кто-то истошно закричал.
Я быстро открыла глаза. Шаньсэнь оттолкнул Ханюцзиня и схватил дочь за шею. Держа ее, визжащую и брыкающуюся, над восьмидесятью восьми ступеньками Зала Гармонии, он сорвал с нее вуаль.
Невестой оказалась не леди Сарнай.
Глава 2
Лжепринцесса яростно размахивала ногами, длинный атласный подол ее свадебного платья болтался под ней.
– Где моя дочь?! – взревел шаньсэнь.
Все вокруг меня уже делали ставки на судьбу бедняжки. Кто раньше перережет ей горло: шаньсэнь или император? Нет, ее пощадят до тех пор, пока она не заговорит. А вот потом убьют.
– Я… я… я… я н-не знаю, – задыхаясь, пролепетала девушка.
Шаньсэнь отшвырнул ее на каменные ступеньки, и несчастная с визгом упала.
– Найдите мою дочь! – грозно рявкнул он императору. – Найдите Сарнай, или свадьбы не будет! Только война.
От его устрашающих слов все люди на площади притихли.
Где же леди Сарнай? Разве ее не беспокоило, что тысячи людей умрут, если этот союз не вступит в силу?
«Война никогда не кончится, – сказал мне Кетон. Мой младший брат редко упоминал о временах, когда он воевал за Ханюцзиня, и я не могла забыть его слов: – Если только император и шаньсэнь не заключат перемирие. На заре Нового года они встретились, чтобы заключить договор. Шаньсэнь согласился увести своих людей с юга и вновь присягнуть императору. Взамен тот должен сделать дочь шаньсэня императрицей и объединить их семьи. Но дочь шаньсэня отказалась выходить замуж. Я сам ее видел – она сражалась вместе с отцовской армией и выглядела не менее устрашающе, чем любой другой воин. Должно быть, за один только тот день она убила по меньшей мере пятьдесят мужчин! – Кетон выдержал паузу. – Говорят, она грозилась покончить с собой, лишь бы не выходить за императора».
Когда Кетон поделился со мной этой историей, я сомневалась в ее правдивости. Какая девушка не захочет стать женой императора?
Но теперь, познакомившись с леди Сарнай – и императором, – я знала правду.
Боже, хоть бы она не натворила никаких глупостей…
Я встала на носочки, чтобы лучше видеть происходящее, и внезапно ощутила острую боль и жжение в глазах. Я быстро потерла их и смахнула слезы, спровоцированные жаром. Но мои глаза воспалились еще сильнее, и я увидела кроваво-алое сияние, отражающееся от влаги на моей ладони.
Нет, нет, нет, только не сейчас! Я прикрыла лицо, чтобы скрыть отметку проклятия Бандура – ужасная цена, которую мне пришлось заплатить, чтобы сшить платья леди Сарнай и обеспечить мир в Аланди.
Мое сердце заколотилось в груди, в животе все затрепетало. По телу прокатилась бурлящая волна жара, и я упала на землю.
Внезапно жжение прекратилось.
Перед глазами прояснилось. Вокруг меня больше не суетились в панике люди. Я слышала, как они галдят, но будто издалека. Мои зрение и слух находились где-то за пределами моего тела.
Я стояла на ступеньках Зала Гармонии. От фейерверков в воздухе воняло серой и селитрой, небо рассекали полосы белого дыма.
Я увидела девушку с подкрашенными розовыми губами и заплаканными глазами и узнала в ней одну из служанок леди Сарнай. К ней подошел император, и слуги подняли ее со ступенек.
Ханюцзинь едва сдерживал свой гнев – его пальцы подрагивали в нескольких сантиметрах от кинжала, золотая рукоять была искусно спрятана под слоями шелкового халата и толстым поясом, на котором висели нефритовые амулеты.
Он присел перед служанкой и, взяв ее за руки, развязал веревку на запястьях. Однажды он и передо мной так сидел, когда я была заключенной. В то время я считала его превосходным правителем и не ведала, что находилась под действием мощного заклинания, которое наложил на императора лорд-чародей.
Без магии Эдана на его шее блестели капельки пота, а спина напрягалась под тяжестью императорского облачения.
Любопытно, заметил ли это шаньсэнь?
Ханюцзинь приподнял за подбородок лицо служанки и так сильно впился пальцами в ее челюсть, что у нее наверняка останутся синяки. В его черных глазах бушевала хладная ярость.
– Говори, – приказал он.
– Ее высочество… не предупреждала. Она… она попросила нас выпить с ней чаю, чтобы отметить вашу помолвку. Мы не могли отказать.
Служанка уткнулась лицом в подол халата Ханюцзиня.
– Значит, она опоила вас.
От страха девушка начала резко и жадно втягивать воздух.
– Я очнулась в ее одежде, и леди Сарнай пригрозила, что, если я не притворюсь ей, она меня убьет.
Ханюцзинь отпустил ее. Затем поднял руку, вероятно, чтобы приказать увести девушку и где-то казнить без лишней шумихи, как вдруг…
– Лорд Сина пропал! – крикнул один из людей шаньсэня.
Видение оборвалось, и меня словно притянуло обратно в тело. Что бы ни произошло, я снова оказалась среди императорских слуг. В ушах звенело от рева, поднявшегося из-за исчезновения лорда Сины.
– Найдите их! – приказал Ханюцзинь. – Десять тысяч цзеней любому, кто найдет дочь шаньсэня и приведет ее ко мне! И смерть до девятого колена любому, кто посодействует ее побегу.
Смерть до девятого колена. Это значит, что казнят не только виновных, но и их родителей, детей, бабушек с дедушками, дядей и тетей – весь род.
Я безучастно наблюдала, как разбредается толпа; евнухи и ремесленники, солдаты и слуги – все кинулись на поиски леди Сарнай. Мне тоже не стоило стоять на месте, иначе кто-то мог это заметить – или уже заметил, как мои глаза сияли алым.
Но я не могла пошевелиться, пока барабаны грохотали с такой неистовостью, что сотрясались сами облака. От каждого удара меня бросало в дрожь, пробирающую до костей. Это напоминало мне о том, кем я становилась.
«Ты знала, что раньше люди били в барабаны, чтобы отпугнуть демонов? – вспомнила я насмешливый голос Бандура. – Вскоре барабаны будут напоминать тебе лишь о том, как когда-то билось твое сердце. И пропущенные удары сердца, и мороз по коже – признаки поглощающей тебя тьмы. Однажды она лишит тебя всего, что ты знаешь и ценишь: твоих воспоминаний, твоего лица, твоего имени. Даже твой чародей не сможет тебя любить, когда ты проснешься демоном».
– Нет, – прошептала я и прижала руку к сердцу, чтобы почувствовать его неровное биение.
Все же оно билось.
Я не демон. Пока что.
Когда император женится на леди Сарнай и в Аланди наступит мир – когда папа, Кетон и все аландийцы будут в безопасности, – тогда я потрачу каждую секунду своего времени на то, чтобы снять проклятие. А до тех пор…
Кто-то схватил меня за локоть, прерывая ход моих мыслей, и потащил прочь с площади.
– Амми!
– Шевелись, мастер Тамарин, – грубовато сказала она, откидывая косу за плечо. – Если так и будешь стоять, тебя отправят в темницу. Тем более всем нам известно, что на самом деле твоя нога не сломана.
После этого она резко развернулась и исчезла в толпе служанок.
Я ошеломленно моргнула. Руки вяло повисли по бокам, ноги забыли, куда вели меня.
Почему Амми так говорила со мной, будто я ее обидела?
Мастер Тамарин.
В моем горле появился комок. По тому, как она обратилась ко мне, я внезапно поняла, что ее так разозлило.
Она знала меня как портного Кетона Тамарина, а не Майю. В утро, когда я вернулась во дворец, император раскрыл всем мою настоящую личность. Должно быть, Амми почувствовала себя преданной, когда узнала о моей лжи от Ханюцзиня, а не от меня. И это после всего хорошего, что она для меня сделала во время испытаний на должность императорского портного.
– Амми! – крикнула я, побежав за ней. – Прошу, позволь мне объяснить.
– Объяснить? – Она прищурила свои круглые глаза, безуспешно пытаясь придать себе безразличный вид. – У меня нет на это времени. На кону десять тысяч цзеней. Возможно, для тебя это уже не так много значит, но для нас это целое состояние.
– Я могу помочь тебе.
– Мне не нужна твоя…
– Я могу ее найти.
Моя подруга замолчала и резко сделала вдох.
– Что тебе известно?
Честно говоря, ничего. Из прошлой Майи лгунья была никудышная, так что она сразу бы призналась. Но в этой небольшой, на первый взгляд незначительной мелочи я уже изменилась.
– Я покажу тебе.
Я сорвалась с места прежде, чем Амми успела возразить, и услышав, как она неохотно плетется следом, направилась к дому леди Сарнай. Мне стоило бы радоваться, что Амми согласилась пойти, и попытаться снова перед ней извиниться, но я не хотела, чтобы она задавала вопросы о местонахождении леди Сарнай. Кроме того, меня тяготило и нечто еще. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы узнать эту свинцовую тяжесть в груди.
Я завидовала леди Сарнай. Завидовала, что у нее есть возможность быть с любимым мужчиной.
У меня с Эданом ее не было.
«Пойдем со мной», – раздалась его просьба в моих ушах.
Он мечтал об этом больше всего на свете. Тепла его руки на моей щеке, прикосновения губ… их было достаточно, чтобы растопить мое сердце.
Но даже будь у меня возможность вернуться в тот момент, я бы все равно произнесла мучительную ложь, чтобы заставить его уйти. Страдания, которые вскоре свалятся на мою голову, лучше пережить в одиночку. Зато Эдан свободен от пут, которые связывали его в течение многих лет.
– Куда мы идем? – раздраженно спросила Амми. – Все остальные ищут ее за воротами.
– Сюда, – ответила я, сворачивая в сад. Мой голос прозвучал сдавленно, но я надеялась, что она не заметит. – Я знаю короткую дорогу к ее дому.
– С чего бы ей быть там?
Я не ответила. Просто перешла на бег.
Я распахнула двери в покои леди Сарнай. Внутри горели благовония, и комнату застилала густая дымка. Я схватила фонарик и посветила им в разные стороны, пытаясь найти какие-нибудь признаки борьбы.
В спальне мелькнула чья-то тень. Амми вздрогнула.
– Может, нам лучше у…
Я прижала палец к губам и поманила ее следовать за собой.
Мы тихо вошли в спальню леди Сарнай. Шелковые шторки балдахина кровати покачивались, но воздух был неподвижен; погода выдалась безветренной.
Поставив фонарик, я раздвинула шторки.
На кровати лежали служанки леди Сарнай – с кляпами во рту и связанные по рукам и ногам простынями. Они были без сознания, но уже начинали приходить в себя.
Я отвернулась от кровати. На полу была раскидана одежда, из-под стола выглядывал порванный желтый рукав. Я присела и подобрала клочок ткани, чтобы изучить его.
Леди Сарнай ненавидела желтый цвет, и ни она, ни ее служанки никогда бы не надели одежду из столь грубого материала.
Такая ткань использовалась при пошиве формы императорской стражи. Судя по виду, порвали ее недавно, края рукава помялись, как если бы кто-то крепко сжимал его в кулаке.
Я снова обвела взглядом спальню. К большому сундуку рядом с ширмой был прислонен меч – слишком громоздкий, чтобы принадлежать леди.
Во внезапной и неконтролируемой вспышке я увидела леди Сарнай и лорда Сину неподалеку от дворца. На них была форма императорских стражей, что помогло им смешаться с поисковыми группами, отправленными по их следу. Видение оборвалось.
– Она не во дворце, – пробормотала я. – Леди Сарнай переоделась в стража.
– Откуда ты знаешь?
Вместо того чтобы ответить, я взяла меч.
– Не смотри, – приказала я Амми.
Она побледнела и послушно вышла из комнаты. Замахнувшись мечом, я ударила по замку на сундуке и подняла крышку. Из него повеяло тошнотворным запахом, и я сразу догадалась, что обнаружу внутри.
Императорского стража с затуманенными смертью глазами.
Над его верхней губой была запекшаяся, почти черная кровь. Ему сломали нос и перерезали горло – это явно сделал кто-то с твердой рукой и знанием, как убить, чтобы человек умер бесшумно и в кратчайшие сроки. Его форму украли.
Из другой комнаты раздался истошный вопль Амми. Я поняла, что она нашла остальных мертвых стражей.
…
– Хорошая работа, – похвалил император Ханюцзинь, когда мы доложили о своей находке.
Амми низко поклонилась и просияла. Всю дорогу к императорским покоям она разрывалась между ужасом от обнаруженных трупов и желанием поскорее оказаться в присутствии своего правителя.
Ныне все ужасы были позабыты, но я не могла ее винить. Оказаться, пусть и ненадолго, в приемной императора – это большее, на что может надеяться обычная служанка.
Хотела бы я разделить ее радость, но чувствовала лишь острый укол раскаяния.
– Она будет одета в форму стражника, – тихо произнесла я. – Лорд Сина тоже. Они отправились с поисковыми группами, чтобы не привлекать к себе внимания. Вряд ли они далеко ушли.
Император вновь заговорил из-за высокой деревянной ширмы, скрывающей его лик:
– Вы единственные свидетели? Больше никто этого не видел?
– Да, ваше величество.
– Если вы говорите правду, то будете вознаграждены. А сейчас – вы свободны.
Я начала подниматься, но услышала звон императорского головного убора.
– Мастер Тамарин. – Не успел он вымолвить следующие слова, как меня уже охватил страх. – Задержитесь на минутку.
Амми с любопытством посмотрела на меня, и я выдавила улыбку, убеждая ее, что все будет хорошо. Но, по правде говоря, у меня было дурное предчувствие.
Ханюцзинь подождал, пока дверь закроется и мы останемся одни.
– Тебя не было днем во дворце.
– Ваше величество любезно предоставили мне выходной от обязанностей императорского портного.
Голос императора огрубел, и от него повеяло смертельной угрозой.
– Где ты была?
Игры закончились. Он знал, что мне ведомо о чарах, которые наложил на него Эдан, и почему он прячется за ширмой.
– Я ходила к алтарю, чтобы помолиться о вашем здоровье и благополучии, – солгала я, – в преддверии свадьбы вашего величества.
Тень императора отклонилась, и он отошел, явно не поверив ни единому слову.
– Уверен, ты знаешь, что мой лорд-чародей пропал.
Значит, он не нашел Эдана.
– Нет, – снова соврала я.
В голос Ханюцзиня просочилось раздражение.
– С трудом в это верится, мастер Тамарин, учитывая, что последний раз его видели с тобой.
Мой пульс участился.
– Ваше величество, я не видела лорда-чародея с тех пор, как продемонстрировала платья леди Сарнай.
– Ты смеешь врать мне?!
Император сердито встал и вышел на свет. Я низко поклонилась, не осмеливаясь на него взглянуть.
Моего подбородка коснулось холодное лезвие кинжала, поддевая меня, как крючок рыбу.
Былая блистательность императора потускнела, но не до конца. Он по-прежнему выглядел внушительно, его плечи – гордо распрямлены, голос – достаточно пленительный, чтобы заманить тигра в клетку.
Но его лицо начало меняться. Косметика скрывала нездоровый цвет кожи. Губы угрюмо поджимались, зубы увеличились и искривились, а глаза, которые, как мне некогда казалось, излучали летнюю теплоту, были холодными, как у змеи.
Заметив мой взгляд, император вздрогнул.
– Больше я спрашивать не стану. Куда пропал лорд-чародей?
Его кинжал впился в мою кожу, и я посмотрела на свое отражение в гладком лезвии. Девушка в нем казалась незнакомкой, и я едва узнала голос, который спокойно произнес:
– Я бы не осмелилась врать вашему величеству. Я правда не знаю.
Император Ханюцзинь прищурился и долго на меня смотрел, просчитывая что-то в своей голове.
Я ждала с колотящимся сердцем, пока он опустит клинок.
– Он что-то сделал, когда ты надела платье, – прошипел император. – Я видел вспышку света – это была магия, я знаю. Вы все спланировали!
– Если я планировала уйти вместе с лордом-чародеем, то почему я до сих пор здесь?
– Моя стража нашла это у тебя в комнате.
Ханюцзинь поднял черное ястребиное перо.
Эдана.
В моих ушах взревела кровь, но, как ни странно, мне удалось сохранить спокойствие. Это на меня не похоже: еще вчера я бы потупила взгляд в пол и промямлила что-то нечленораздельное, моля императора помиловать Эдана. Сегодня же я чинно сложила руки и склонила голову.
– Лорд-чародей известен тем, что принимает обличье ястреба, чтобы служить его величеству. Если он и посещал мою комнату, то, несомненно, лишь для того, чтобы убедиться, что я работаю над заданием леди Сарнай.
– За время отъезда ты усовершенствовала свое красноречие, Тамарин, – заметил император Ханюцзинь. Его похвала прозвучала натянуто, как он и планировал. – Вы путешествовали вместе в течение многих месяцев. Почему он ушел?
На это я знала ответ. Эдан ушел, потому что я умоляла его. Потому что соврала ему и убедила, что справлюсь самостоятельно. Потому что я нарушила его клятву императору, и если бы он не ушел… одним богам известно, что сделал бы с ним Ханюцзинь.