Часть 1
За тёплой осенью пришла мягкая зима.
Солнце декабря пригревало жарко. Несмотря на сушь, кое-где пробивалась трава, неуместно зеленея сквозь пожухлые старые стебли.
Пыль шаталась вдоль улиц, подгоняемая злым колючим ветром. И этот контраст – ядрёного жгучего солнца и студёного ветра – был Анне особенно неприятен. Невыносим.
Накатывала глухая тоска. Оплетала изнутри, не давала покоя, побуждала бросить всё и уехать прочь.
Немного примиряли с погодой лишь ранние длинные вечера. Отгораживаясь от действительности, Анна задёргивала шторы, поджигала свечи и укутавшись в старый плед, доставала очередную книгу.
Душа в эту пору требовала необычного, диковинного. В который раз перечитывала Анна давно известные любимые истории. Пролистывала истрёпанные страницы русских быличек да народных примет. Такая выходила у неё книготерапия.
Впервые желание уехать из города посетило Анну ещё осенью, на очередном шумном корпоративе. Отказаться она не могла – уж очень любил её шеф подобные мероприятия. По его негласному требованию присутствовать на них обязаны были все сотрудники.
На вечеринке в честь заморского Хэллоуина Анна отчаянно скучала. Стараясь не выдать насмешки, рассматривала скачущих козликами молодящихся коллег.
Вино она не любила, с девчонками не сплетничала, соблазнить никого не пыталась – сильно выделялась из общего круга.
Когда известный ловелас Костик с игривой улыбкой потащил её танцевать, Анна лишь повела плечом, отказывая, и не сдержалась при этом, чуть расширила зелёные свои глаза, проронила будто нехотя:
– Нельзя сейчас веселиться. Поминать надо.
А когда Костик непонимающе вытаращился на неё, пояснила:
– Навье время подошло, этой ночью угощать ушедших предков нужно. На Руси так заведено было.
Костик потом долго шарахался от неё, шептался со всеми – обсуждал. Только коллеги сами давно поняли, что странная у них Ермолаева. Поняли – и отгородились, привыкли.
С наступлением декабря сделалось совсем невыносимо, и Анна решила не ждать новогодних каникул, взять отгулы и уехать теперь. К холоду, снегу и лесу. Обязательно к лесу!
Дело оставалось за малым – следовало определиться с местом.
Анна шерстила интернет. Даже рассматривала старенький атлас – прикидывала возможные маршруты.
Она решила так – пусть будет приключение! В её размеренной скучной жизни давно пора что-то менять.
Неожиданно место для поездки определилось само. Причём, самым удивительным образом.
В перерыв в офис приходила женщина – предлагала пироги. Были они особые – домашние, ароматные, всегда свежие.
Обычно она ожидала в холле, пока кто-то спустится и заберёт заказ. Но в тот раз почему-то поднялась в отдел сама, стала разбирать сумку.
Коллеги в это время болтали – делились друг с другом задумками по поводу зимних праздников.
– Уеду. Однозначно. Что тут торчать.
– Куда собрались?
– Поближе к теплу! А вы?
– И мы на юг. К тёплому моречку хочется.
– Только на юга! Поближе к солнцу!
– Вам мало солнца?! – не сдержалась Анна. – Уже полгода ни одного пасмурного дня не было! От такой погоды только на север уезжать, за настоящей зимой.
На неё уставились с изумлением. Обычно она не участвовала в обсуждениях. За пару лет, что здесь работала, всё больше помалкивала, не делилась личным. Никто не знал ни про её интересы, ни про жизнь. Коллеги выяснили только, что она не замужем, живет одна и даже ни с кем не встречается.
– Какой север? Ты в уме? – высказалась одна из сотрудниц. – Все к теплу хотят. Шортики-маечки. Позагорать. Устроить пати у бассейна. Самое то!
– Я бы в деревню уехала. В самую глухомань. – вздохнула Анна. – Чтобы никого вокруг. Тихо. Спокойно. Малолюдно…
– Ты, Ермолаева, конечно, странная. Но чтобы настолько!.. Какой нормальный человек сейчас в деревню хочет? – засмеялись вокруг.
Тётка быстро взглянула на Анну и продолжила выкладывать пакеты с пирожками. Её окружили в радостном нетерпении, нахваливая выпечку, и разговор мгновенно поменял направление, завертелся вокруг калорий.
А через пару часов на улице таже тётка окликнула Анну, предложила поговорить.
– Я слышала ваши слова…Если вы не шутили, то могу предложить интересный вариант. Я сама-то деревенская. Сюда на подработку приезжаю. Сейчас вот как раз домой собираюсь, в Ермолаево.
– В Ермолаево?
– Ну да. Я потому и не сдержалась, что у вас фамилия такая… Родная что-ль, – улыбнулась тётка. – Так моя деревня называется. И вы же здесь маетесь, это сразу видно. Вам отдохнуть нужно. Отвлечься. Вот я и решила помочь.
Анна отнеслась к предложению с недоверием.
– С чего вдруг такая забота? – спросила немного грубовато.
– В деревне все друг дружке помогают. Я и привыкла, – пожала плечами тётка. – У нас хорошо – тихо, лес кругом. И погода настоящая. И вообще… Всё у нас как надо, как в это время положено. Я через неделю туда поеду. Ещё загляну к вам, принесу пирогов-то. Вы пока подумайте, Анюта.
От такого обращения на душе сделалось тепло, как когда-то в детстве. Она играла возле печи на полу, а бабушка возилась рядом да поучала её премудростям – как заводить тесто, как петли набирать на вязание, как домового угощать, чтобы хозяйство берёг…
Приговаривала ласково – пока мала, запоминай, Анюта. У молодых память крепкая.
Тёткино имя Анна не узнала. И на следующий день принялась расспрашивать про неё коллег.
– Хорошая тётка, простая. Вроде не местная. Имя у неё такое занятное – Маняша. А тебе зачем?
– Да просто интересно стало – рядом кафе, а нам пироги носят.
–Она как первый раз принесла, так и пошло-поехало. Уж больше года нас подкармливает. Всё свежее, вкусное и берёт недорого…
Вот так и вышло, что ещё в декабре приехала Анна в Ермолаево.
Добираться пришлось поездом, после местным автобусом до развилки. А оттуда – пешком до самой деревни. Хорошо, что тётка Маняша была с ней и дорогу показала, и разговором поддержала. И к бабе Оне привела – пожить временно устроила.
Домик у бабы Они был совсем маленький, словно игрушечка. Крепенький, узорчатый, яркой краской покрашенный. Внутри чистый и ухоженный. Печь побелена. Пол выскоблен, прикрыт яркими половичками.
Бабка жила одиноко и гостье своей обрадовалась. Сразу тесто затеяла под пироги, расспрашивать принялась – чем занимается, откуда приехала, надолго ли.
Анна подобного радушия не ожидала, и испытывая неловкость, отвечала односложно. А потом и вовсе отпросилась у бабки осмотреться, по деревне погулять.
– Иди, Аннушка, знакомься. Хорошо у нас. Ты только поосторожней-то будь. К реке не спускайся да в лес не ходи сама. Ещё заплутаешь.
Бабка предупреждала зря. Анна и сама не решилась бы отправиться в лес одна.
Она просто шла вдоль домов по застывшей, схваченной морозцем земле, и чувствовала себя девчонкой – так беззаботно и светло вдруг стало на душе.
Снега не было, но туман и мороз сотворили чудо – всё вокруг было щедро присыпано хрустким инеем. Длинная белая бахрома свисала с деревьев, украшала крыши, заборы, серебрилась на иссохших травинках. Анна остановилась у разросшегося шиповника, дёрнула за яркую красную ягодку и закрутились в воздухе, затрепетали невесомые хлопья – запорошили холодной пыльцой лицо, запутались в волосах.
Хотелось побежать вприпрыжку, раскинув руки – просто вперёд. Просто так. Без цели. Без всяких мыслей.
– Ты кто такая будешь? – неожиданно прозвучало сбоку.
Сгорбленная старуха, замотанная в платок до самых глаз, выглядывала из-за невысокого шаткого заборчика.
Её появление развеяло волшебство момента. Анна, не привыкшая к подобной бесцеремонности, огрызнулась:
– А вам зачем?
– Ты отвечай, коли спрашивают, поняла? А то разбегалась здесь, разошлась. Небось с Манькой с города явилась. Ты на неё не смотри. Манька, она многого не знает. Так. По мелочи кой-чего. Смятение увидеть может, маяту…Заговор на тесто затвердила и пользуется… А больше и ничего… Да.
– Вам-то что? Какая разница с кем я приехала и к кому.
– А такая, что здесь всё на виду. Приехала – дак назовись. Расскажи о себе.
– Хорошо у вас, – попыталась перевести разговор Анна. – Я так давно мечтала приехать в деревню.
– Смотри, как бы боком не вышла тебе поездочка. Тёмное время людей не щадит… – Буркнула бабка и вдруг застыла, замерла вперив взгляд в одну точку.
– Эй. – позвала Анна. – С вами всё в порядке?
Бабка не отвечала.
Озадаченная таким поведением, Анна чуть отступила. В поисках помощи, невольно взглянула по сторонам. А когда повернулась обратно – не увидела бабки. Лишь раскинулась по забору старая замызганная фуфайка. Да дырявый серый платок свисал краем до земли.
Она что, разделась прямо на улице и потом вошла в дом? – Изумилась Анна. – Когда только успела? Странная какая-то, хорошо, что не моя хозяйка.
Домишко во дворе был под стать бабке – кособокий и обшарпанный, с давно немытыми подслеповатыми окнами.
Что-то неправильное было в нём, какое-то не такое.
Анна всё думала об этом, пыталась сообразить – что? И только вернувшись к бабе Оне, поняла, что так её удивило – из трубы дома не шёл дым!
Разве возможно подобное морозной зимой?
Анна хотела рассказать про странную бабку своей хозяйке, да не сложилось. Баба Оня позвала к столу.
На круглом блюде горкой высились румяные пирожки. В расписных деревянных плошках предлагались сметана да сливки. В стеклянных вазочках помещалось варенье. Были на столе и баранки, и сухое печеньице, и круглые жёлтенькие конфеты – лимончики.
После сытного угощения Анну разморило – не хотела же, а переела хрустких жареных пирожков. Бабка всё подкладывала да просила:
– Съешь ещё немножечко, уж така ты худа, деточка, така худа! Поживёшь у меня – отъешься, выправишься.
– Вы так быстро их нажарили! Я совсем немножко прогулялась, думала ещё тесто не подошло, – удивлялась Анна.
Бабка щурилась улыбчиво и частые морщинки лучиками расходились от глаз.
– Я слово особое знаю, вот и быстро. Да и помогают мне, не без этого. Бери ещё, Аннушка. Ешь, пока не остыли.
Анна рада была бы оказаться, да не хватало сил – слишком вкусные были бабкины пирожки. И чай та заварила отменный – душистый, крепкий. Такой, как она любила.
Бабка подливала чай, говорила что-то, а Анна уже засыпала.
Комната медленно плыла перед глазами. Вместе с ней плыла и незнакомая крошечная старушонка – кругленькая, юркая. Пёстрая одежонка мелькала то там, то здесь. Она ловко собирала посуду, сновала между столом и раковиной. Перебирала что-то на лавке… И как-то так получалось, что Анна не могла её рассмотреть как следует, не получалось сфокусировать на ней взгляд.
– Здравствуйте… – только и поприветствовала её сонно.
Старушонка смолчала, даже не взглянула в сторону Анны.
– Это она по первости дичится. Привыкнет к тебе, оттает, – откуда-то сбоку подошла баба Оня. – Я гляжу, ты совсем приснула, Аннушка. Пойдём. Я тебе в комнате постелила. Отдохнёшь с дороги.
Часть 2
Спала Анна беспокойно. Слышался ей настойчивый голос:
– Найди бутылку, найди бутылку! Спустись к реке, утопи её!
Анна пыталась отгородиться от него, вертелась на кровати, накрывалась с головой, зарывалась в мягкие подушки. Но голос не отставал, напротив, звучал ещё требовательнее…
– Аннушка! Далеко ли собралась на ночь глядя? – позвала откуда-то баба Оня.
И Анна очнулась – огляделась удивлённо, съёжилась от холода на стылых деревянных ступенях. Потёрла лицо, не сразу сообразив, что случилось.
– Кажется… Меня попросили помочь… – запинаясь, пробормотала она. – Какая-то женщина… Что-то про бутылку говорила – надо забрать, в реке утопить… Или мне всё приснилось?!.
– Даже если приснилось, разве ж можно вот так… В лёгонькой ночнушке куда-то наладиться! И слушать никого через сон нельзя! Да и вообще… Пойдём-ка, я тебе под подушку веточку рябинки положу – она сон остережёт, никого к тебе не подпустит.
– Баба Оня, я не смогу спать! Я понять хочу, что это было.
Вздыхая, бабка повела Анну в кухоньку, усадила возле стола, накинула на плечи плед. После в ладоши хлопнула, попросила:
– Завари нам чайка, кикуша.
Всё та же пёстренькая старушонка колобком выкатилась из угла. Замельтешила по комнате, загремела дверцами буфета. Плеснула в чайник воды, поставила на плиту. После открыла жестяную коробочку, принялась над ней нашёптывать что-то.
– Ты расскажи толком, Аннушка, что случилось? – попросила баба Оня.
Анна задумалась, вспоминая. Липкое сонное оцепенение рассеялось, она уже полностью пришла в себя.
– Сначала я услышала голос. Потом увидела женщину. Она стояла возле кровати и смотрела на меня. И требовала, чтобы я нашла какую-то бутылку. Сказала, что та на чердаке спрятана, за старым сундуком. И что нужно ту бутылку взять и утопить в речке.
– Черноволосая такая? С длинной косой? – нахмурилась баба Оня.
–Да. Почти по пояс коса, толстая…
– Вовремя я тебя перестряла. Это Светка тебе явилась, за заплутью посылала.
Она, дурища, в заплуть кровью своей капнула. Для надёжности. Вот и напортачила. Кавалеру своему дорожку к дому перекрыла, это да. Но и себя к той бутылке привязала накрепко! Теперь из дому ни ногой! Не пускает её бутылка, держит.
Уже пару недель мается. Дураков-то нет помогать. Вот она и исхитряется. Пытается через сон обвести, заставить свою просьбу выполнить… Ишь, к речке посылала. Речка теперь стала, лёд там. Опасно к ней ходить. Тёмное время пришло.
– Баб Онь, что-то я совсем запуталась. Какая заплуть? Что это?
– Заплуть – вроде ведьминой бутылки, от дома отворот. Сбивает с дороги, не даёт дойти до места. От ненужных людей делается. Или от нелюдей. Всё одно никого не пускает.
– От нелюдей… – вздрогнула Анна, взглянула на бабку испуганно.
Та кивнула, подтверждая:
– От них. Тёмное время теперь настало – зима. Открылись лазейки для всяких-разных, не к ночи помянутых. Теперь до самого Крещения беречься следует. Так и норовят они пролезть да набезобразничать, заморочить-завертеть, вмешаться в людские дела.
При этих словах пёстренькая старушонка внезапно крутанулась вкруг себя да грянула с размаху об пол пустую тарелку. Зазвенели, разлетелись осколки. А старушонка исчезла, закатилась в тёмный угол.
– Видала? – вздохнула баба Оня. – Нравная. Осерчала на меня, что родню её помянула неласково. Да ведь так и есть. Не все из них к человеку расположены, лишь малая часть.
– Родню? – переспросила растерянно Анна.
Баба Оня рассмеялась тихонечко.
– Родню, Аннушка. Это ж кика – домашний дух. Помощница моя. Хорошая и добрая, – повысила голос бабка, – только уж обидчивая не в меру… Да, да, Аннушка. Не смотри так, поверь. У нас в Ермолаево почитай в каждом доме проживают соседи особые. Тихие они, спокойные. Не проказят. В ладу с хозяевами существуют. Я же тебе про иных толкую – тех, что в эту пору на землю пробираются, зло с собой несут.
Анна слушала бабу Оню, а глаза предательски закрывались. Не собиралась ведь спать, а всё ж дремала. Постепенно сквозь бабкин мерный голосок стал прорываться другой – резкий, грубоватый.
– Найди бутылку! – пока ещё слабо, но решительно донеслось до Анны, зачастило всё громче, – Найди! Найди! Найди!
Вскинулась Анна, схватила бабку за руку.
– Она опять пришла. Ваша Светка. Я что, теперь вообще спать не смогу?
– Не отстаёт настырница? Придётся тебе, Аннушка свою бутылочку собрать обережную – чтобы не прилипал никто, не тревожил зря. Луна сейчас зрелая, самое время.
– Луна?
– Да. Для начала бутылку нужно будет три ночи под луной оставлять – чтобы лунным светом омылась, в себя его силу впитала. Утром пробкой закрывать и в тёмном месте прятать до следующей ночи. Три раза подряд так делать. После уже наполнять содержимым.
– Вы не шутите сейчас?
– Как можно, деточка. Такими вещами грех шутить! Завтра подберём тебе подходящую бутылочку и начнёшь готовить наполнение. Я подскажу и научу. А сейчас пойдём-ка, я тебя уложу и защиту поставлю. Поспишь спокойно.
Утром Анна проспала. Поднялась поздно, к обеду.
За вкусным завтраком поблагодарила бабу Оню:
– Ваша защита помогла – я отлично выспалась. Может, не надо ничего собирать?
– Это всё временная защита, деточка. У себя дома, в городе, ты её ставить не сможешь.
– Она и там потребуется?!
Бабка кивнула.
– Светка сама не отстанет. И там найдёт. Заморочит. Не захочешь, а пойдёшь приказ выполнять. Отвадить её нужно. Только так.
– Может сходить к ней? Помочь.
– Кто ж пойдёт в такое время? Заплуть обязательно в реке утопить следует, чтобы проточная вода все нехорошести унесла. В крайнем случае закопать, от дома подальше. Да только речка теперь замёрзла, земля закаменела. Не возьмёт её лопата.
– А если просто выбросить?
– Нельзя! Тогда всё плохое при тебе останется. Светка об этом знает, вот и ищет несведущих.
– Но как она справляется? Где продукты берёт?
– Ей соседка приносит, жалеет дурную.
– А работа?
– За неё не волнуйся. При ней её работа – ездят к ней дамочки ото всюду. Дурит им голову, ворожит-гадает.
– Но она сможет освободиться или это…навсегда?
– Сможет. Как растает всё – сама справится, помощника пошлёт, он сделает.
– Так почему сейчас не…
– Говорю ж тебе – сейчас не то время, так как надо, сделать не выйдет. Помощника она бережёт, дураков ищет.
– А Светлана…
– Вот далась тебе эта Светка! Ты у нас и дня не провела, а она тебе сон уже испортила. Давай лучше, пойдём к сундуку – станем наполнение для амулета смотреть.
Анна подошла, с любопытством оглядывая разложенные на деревянной крышке вещи.
Чего там только не было!
Отдельными кучками помещались еловые иглы, острые длинные шипы каких-то растений, заточенные деревянные палочки, сучки, обрезки птичьих перьев, скорлупки шишек, сморщенные сухие ягоды, осколки ракушек, острые камушки, пёстрые фасолины…
Были здесь и гвозди. Мотки грубых ниток. Скрученная проволока и булавки. Спутанным комом лежало что-то похожее на мочало.
– Вишь, сколько всего? Тебе выбирать придётся – что в бутылку свою поместишь. Да погоди, я выйду, тогда и начнёшь. Никому нельзя говорить, что спрячешь.
– И вам нельзя? Вы же мне помогаете.
– Никому! То твоё дело, тайна твоя! – баба Оня протянула Анне небольшой холщовый мешочек. – Ты пока сюда собери. А через три дня научу, как обряд сотворить.
– А что собрать?
– Сама реши. Прислушайся к себе. Не умом – нутром прислушайся. Посмотри на всё внимательно. К чему рука потянется – то и возьми.
Оставшись одна, Анна осторожно принялась перебирать предметы.
Гвозди и проволоку она сразу отодвинула подальше. Легонько потрогала пальцем гладкие, словно отполированные, шипы и вдруг ясно представила, как они образуют преграду – что-то вроде загородки. Кроме шипов в ней виднелись сучки да хвойные иглы, на которые были насажены красные бусины высушенной рябины и тёмные можжевеловые ягоды. Светлана металась за этим странным ограждением и не могла его преодолеть. А сверху на неё сыпался и сыпался густой снег из птичьих перьев…
Анна сморгнула и видение рассеялось. Остались только странные предметы, кучками разложенные на сундуке.
Что происходит? Неприятные сны, странные разговоры, непонятные бабкины наставленья, старушонка-кика – много разных мелочей, не вписывающихся в обыденную жизненную схему, случилось в Ермолаево.
Поразительно, но эти открытия не тревожили Анну, она воспринимала их спокойно.
Временами лишь лёгкое удивление мелькало где-то на границе сознания. И только.
– Деточка, справилась? Набрала начинку? – заглянула в комнату баба Оня.
– Я сейчас… Быстро, – стараясь не уколоться, Анна сложила в кулёчек иглы да шипы, прибавила к ним горсть ягод. Подумала и сунула туда же обломки невесомых хрупких перьев.
– Пойдём-ка со мной, теперь тару для оберега выберешь. Можно баночку какую. Можно бутылочку. У меня большой запас.
В чуланчике на деревянных полках выстроилась разномастная посуда – вазочки да бидоны, миски с кастрюлями, бутылки и банки. Всё густо припорошенное пылью, но вполне пригодное для использования.
– На какую глаз посмотрит, ту и бери, – повторила бабка.
Анна раздумывать не стала, сняла первую попавшуюся бутылочку– небольшую, изящную, со стеклянной пробкой.
– Теперь отмоешь и выставишь в ночь.
– А она от мороза не треснет?
– Ни! Стекло здесь прочное, надёжное. Выдержит.
– Баб Онь, это всё… Всерьёз? – наконец решилась спросить Анна.
– А то! Не шутят такими вещами.
– Просто всё так странно. Я будто внутри былички оказалась… И почему-то всему верю…
– То моя травка тебя поддерживает, чтобы ты не дивилась да не боялась. Вы, городские, отвыкли давно от необычного. Не верите, не хотите замечать. А у нас всё по-простому – помним и знаем всех наперечёт. Стараемся мирно жить, блюдём границы, правила выполняем.
– Какие правила?
– Да разные. Вишь, в уголке сосновая ветка подвешена? Ссохлась вся, а тронуть нельзя. Я её раз в год меняю. Аккурат под новогодье. Так положено. Чтобы суседушка не серчал.
– У вас и домовой живёт?!
– Чшшш… – прошипела бабка. – Не любит он прозванье это. На суседушку откликается. Под веткой его самое любимое место. А так-то и везде ходит, за всем приглядывает.
– А как же кика?
– А что кика? Она помощница моя первейшая. В отличие от остальных, не таится, показывается.