Глава 1
Предательство Макса Ева переживала остро.
Не посещала занятия, не отвечала на звонки подруг. Жизнерадостную и весёлую прежде девушку полностью поглотила апатия. В ней словно выключили свет.
– Ну сколько можно кукситься! – раздражалась мать. – Радуйся, что удачно отделалась, могла ведь и в подоле принести! Ты же знаешь, я не гожусь на роль бабушки!
Ева отмалчивалась и вздыхала, растирая по опухшей мордашке нескончаемые слёзы.
Мать никогда не понимала её.
– Нашла время для страданий. Скоро Новый год! Пошопимся, побалуем себя обновками. Прикупим пару шикарных платьев. Ты вроде у Светки собиралась встречать? Там и блеснёшь.
– Больше не собираюсь…
– Вот это зря! У неё всегда весело. Развлечёшься, потанцуешь… Заведёшь новые знакомства в конце концов.
– Мама! – простонала Ева. – Я не пойду к Светке! И в универ больше не пойду!
Мать фыркнула, разглядывая в зеркале морщинки под глазами.
– Глупости какие! Ещё сто раз передумаешь. Позабудешь о Максе, и всё наладится.
– Как ты не понимаешь! Девчонки знают, что Макс меня бросил! И радуются, что так получилось! Они всегда мне завидовали! Всегда! – Ева невольно передёрнулась, вспомнив улыбки, полные фальшивого сочувствия, и насмешливые шепотки за спиной.
– Что за глупости, дочь! С чего им завидовать?
– Они мечтали о Максе, а он выбрал меня!
– Да-а-а, – протянула мать, продолжая любоваться собой. – Это действительно странно. Выбрать тебя среди такого цветника.
– Мама! Как ты можешь!.. Я что, урод какой?
– Не обижайся, дочь. Но ты у нас простушка. Все эти плюшевые зверюшки, книжки, картинки… Бесконечные фантазии и сказки! Вот мозги Максу своими историями и проела. Этими… как их… мистикой да фольклором. Пора бы уже повзрослеть.
– Мам!– горестно простонала Ева, и во взгляде матери на мгновение промелькнуло сочувствие.
– Ладно, ладно. Наплюй и забудь! Он тебя недостоин. Хотя ухаживал красиво. Помнишь, какие розы мне преподнёс?
– Плевать на розы!
– И то правда, – рассеянно пробормотала родительница, копаясь в обширной косметичке. – Зачем только приходил знакомиться с нами?
– Чтобы… чтобы… п-п-посмеяться надо мно-о-ой!
Губы Евы задрожали, и она безудержно разрыдалась.
Несколько месяцев назад она даже не знала о существовании Макса, а теперь вот оплакивает их неудавшиеся отношения. Почему, почему он так с ней? Что ему не понравилось? Что разочаровало??
Но горевала Ева не только по Максу. Ей довелось пережить и вероломство лучшей подруги. Светка – почти что сестра, наперсница всех переживаний и тайн с самого первого класса – с беспечной лёгкостью перечеркнула долгие годы дружбы.
– Мужчины не стоят наших слёз, дочь! Не хочешь праздновать у Светки – заберём тебя на море. Повидаешь тётю, развеешься, отдохнёшь.
– Не хочу на море! – взвизгнула Ева. – Не поеду!
– Поедешь, Ева. – отчеканила мать. – Тебе нужно сменить обстановку.
– Я не поеду. Не поеду, мама!
– Не спорь. Я уже всё решила.
– Ты! Ты… никогда не понимала меня! Даже сейчас не можешь отлипнуть от зеркала! Видишь и слышишь только себя! Себя!
– Успокойся, дочь. Переключи фокус внимания. Прогуляйся, например. У нас хлеба нет. Может, сходишь за ним?Заодно и голову проветришь.
Проглотив обиду, Ева послушно раскопала в ворохе одежды любимую курточку и, громыхнув дверью, скатилась по лестнице вниз.
На улице было противно и зябко. Ноябрь подходил к концу, и мысли о близкой зиме окончательно испортили настроение.
– Ненавижу… ненавижу… – бормотала Ева, сжавшись под ветром.
Руки мгновенно закоченели, нос заломило, по щекам будто прошлись наждаком.
Про хлеб Ева сразу забыла – бесцельно побрела в противоположную сторону от магазина.
Город вовсю готовился к Новому году – в витринах сияли огоньки гирлянд, красовались ёлки всех размеров и цветов. Бесчисленные полчища разномастных Санта-Клаусов покачивали головами в красных колпаках под заезженную давно приевшуюся мелодию.
Ева всегда любила это время, но сейчас приметы праздника совсем не радовали – раздражали.
Красочные игрушки, блестящие шары, совушки, олени, медвежата не привлекли её внимания, Ева лишь мельком взглянула на них. А отвернувшись, увидела Макса со Светкой! Те неожиданно вывернули из-за угла и тут же остановились, припав друг к другу в долгом поцелуе.
Они были совсем рядом – стоило только протянуть руку, чтобы сдёрнуть с головы бывшей подруги ярко-малиновый берет. Или отвесить Максу подзатыльник!
Сердце пустилось в галоп. Мысли заметались.
Что делать? Как быть?! Сейчас они увидят её и… что? Что тогда??
Допустить подобное было никак нельзя. Невозможно!
Попятившись, Ева приникла к двери ближайшего дома и, поднажав на неё, быстро скользнула внутрь.
В вестибюле было пусто и тихо.
В закутке за деревянным ограждением восседала хмурая тётка, вязала на спицах длинное коричневатое полотно.
– Библиотека не работает. – буркнула она при виде Евы. – Ясно же написано – санитарный день!
– Извините, – отступила было Ева, но через застеклённые двери увидела продолжающую миловаться парочку. Поглощённые друг дружкой, те словно приросли к месту и не собирались уходить.
– Мне… мне… в туалет! – выпалила девушка и метнулась в боковой коридорчик.
– Куда-а-а? – завопила тётка, перегнувшись через деревянный барьер. – А ну, назад!
Но Еву было не остановить. Она пронеслась по длинному полутёмному проходу и уткнулась в тупик.
Тяжёлая металлическая дверь с табличкой «Запасник» была слегка приоткрыта, и, не раздумывая ни минуты, девушка заскочила туда. Она едва успела разглядеть узкие ряды стеллажей, заставленных чем-то вроде коробок и книг, как дверь с противным клацаньем захлопнулась.
Ева оказалась в ловушке!
Занятая мыслями о Максе и Светке, она не успела испугаться. Быстро достав телефон, только собралась нажать на иконку фонарика, как в темноте прозвучал смачный чих!
– Поезию ей подавай… – раздражённо прогнусавил кто-то и снова чихнул. – Поезией сыт не будешь. Лучше бы рыбки попросила. Хотя, какая теперь рыбка. Кум-водяник давно приснул. Один я маюси, топчу земелю. Ни сну, ни продыху не ведаю…
Голос сбился на новый чих, и, пожелав себе здоровья, снова ударился в жалобы:
– Стихи, говорит, деклари… деклару… декламу… Тьфу, заумь! Что за словеса понадумали! Не желают выговариватьси!
– Декламируй, – машинально поправила Ева, безуспешно вглядываясь в черноту помещения и напрочь позабыв про фонарик.
– Вот, вот! – с готовностью откликнулся голос. – Точно так и сказала. Декларируй! Может, посоветуешь, кого декларирувать-то? Я в этом ни бельмеса не ведаю.
– Я Бальмонта люблю… – растерялась Ева. – Но вы же работаете в библиотеке, лучше меня должны в поэзии разбираться.
В темноте завозились, прозвучал очередной смачный чих.
– Ничего я не должон! В долг из принципу не возьму, хоть ты проси-умаляй! Тоскливая штука эта ваша поезия. Холодныя и голодныя! Тольки зря порошочек потратил. Аккурат на дорожку осталоси. Ну, бывай, девка. Не кашляй!
Ответить Ева не успела – перед ней заискрилось облако золотистой пыльцы. Внутри этого великолепия слабо просматривалась упитанная, смахивающая на кота, лохматая фигура.
Отсалютовав книжным томиком, фигура забористо чихнула, всколыхнув сияющую пыль.
Холодные точечки осели Еве на лицо – закололи легонечко кожу, защекотали в носу, и она не сдержалась, всхрюкнула тоже.
В воздухе негромко звякнуло, а потом Еву сдёрнуло с места и куда-то поволокло.
– Держиси! – только и услышала она, проваливаясь в пустоту.
Мир раскачивался словно качели, и Ева раскачивалась вместе с ним, изо всех сил пытаясь не отключиться.
Наконец, верчение немного поутихло.
– Девка, – взволнованно вопросил тот же голос. – Ты как, жива?
Чуть приоткрыв глаза, Ева кивнула. И прошептала следом:
– К-к-кажется, да.
В голове гремела и отбивала басы заезженная попсовая мелодия.
– Та-ра-ра! Та-та-та! – вторили ей пронзительные женские вопли.
Посреди небольшой комнаты пританцовывала и крутилась перед столом курпулентная розоволосая тётка.
Длинная толстая коса, перевязанная алой лентой, моталась по сторонам в такт причудливым па. Чёрные лосины и улепленная стразами голубая майка дополняли невообразимый образ.
– Аа-а-а… – пропела тётка и, довольно притопнув, похвалила себя. – Классно сплясала, Матрёша! Всех сделаешь, всех порвёшь!
– Свистит чердачок у психической, – кот из золотистого облака прокомментировал этот пассаж. – Совсем стронуласи на любовной почве. На конкурс красоты собраласи.
– Кто это здесь расчирикался? Кто сплетни развёл? Никак гостинёк незваный пожаловал? Бездельник дворовый явился? – розоволосая Матрёша шустро сгребла кота за клочковатую бородёнку.
– Пусти, душенька! – заголосил тот. – Пожалей украшению мою распронаединственную!
– Проси прощения за психическую! Ну?
Кот покорно скуксился и затянул плаксиво:
– Прости-и-и!.. Прости-и-и! Не гневайси, королевишна! Не сердиси, мать родна!
И резко рванувшись, разом вывернулся из захвата да кинулся прочь, позабыв про прихваченную в библиотеке книгу.
– У, змеюка крашена! – донеслось из коридорчика. – Всю красоту повыколупывала ногтищами!
– Попадись мне ещё! – Матрёша потрясла кулаком в сторону захлопнувшейся двери и лишь потом заметила притихшую в сторонке Еву.
– А ты кто такая? Откуда взялась?
– Я?.. – пролепетала Ева, – Меня… Меня кот принёс.
– Кот? Дворовый что-ль?
– Наверное, – кивнула Ева. – Вы его за бороду таскали.
– За бороду… – Матрёша шмыгнула носом, будто принюхивалась, а после неожиданно мазнула Еву по щеке. Прищурившись на собственный палец, покивала чему-то и продемонстрировала Еве остатки золотистой пыльцы.
– А я-то гадаю, куда звёздная пыль улетучилась! Весь небольшой запасец исчез. Давеча в поисках кладовую перетряхнула и ничего не нашла. Признавайся, ты котея подначила? Для тебя пыльцу скрал?
– Нет! Я ничего не знаю! – затрясла головой Ева. – Я вашего кота только сегодня увидела.
– Зачем тогда попёрлась за ним?
– Да случайно!
Ева только теперь осознала, что оказалась неизвестно где.
Без денег. Без телефона. Без возможности связаться с матерью.
Зачем только она полезла в то хранилище! Пересидела бы в вестибюле возле вахтёрши и ушла.
Всё, всё из-за Светки с Максом! Она вспомнила страстно обнимающуюся парочку, и глаза предательски заблестели от слёз.
– Ладно, ладно. Успокойся. – примирительно заметила тётка. – Давай познакомимся, что ли. Я – Матрёша.
– Ева.
– Красивое имя, у нас в деревне ни у кого такого нету. – поцокала Матрёша.
– В деревне? – Ева похолодела от нехорошего предчувствия.
– Ну да. У нас в Ермолаево. Я здесь с самого рождения проживаю.
– Ермолаево… Это… что?
– Да деревня наша. Я ж сказала!
– Деревня… – повторила потрясенная Ева. – Я, значит, не в городе??
– Ага. Издалека ты, птичка, припорхнула. Пыльца-то свежая была, недавно собранная. Вот и протащила тебя к нам.
– Я не хотела… Не думала!.. – всхлипывая и сбиваясь, Ева поведала тётке о своих приключениях.
– Стихи искал? – хохотнула Матрёша. – Ну-ну. Всё перед Анькиной домовихой хвостом крутит. Да только зря! Спадарыня давно на клетника посматривает. Он дух хозяйственный, солидный. Не то что наш пушистый воришка.
Домовиха? Клетник?
Обомлевшая Ева неотрывно смотрела на Матрёшу.
Что происходит? Куда её занесло? А, может быть, это розыгрыш? Подстава?? Как же она сразу не поняла! Не случайно же ей повстречались Светка и Макс! Всё, всё подстроено специально! Чтобы посмеяться над ней, чтобы ещё сильнее ранить! Наверное, смотрят сейчас прямую трансляцию её позора и веселятся!
– Я пойду, – сгорбившись, Ева посеменила к дверям.
– Далеко ли собралась? – поинтересовалась Матрёша, но отвлеклась на телефон, что-то рассматривая на экране.
– Сообщение! Точно про меня разговаривают! – решила Ева и, не выдержав, пустилась бежать.
И только оказавшись на улице, вскрикнула и замерла.
Белое нетронутое полотно расстилалось вокруг. Аккуратные домики, рассыпанные по обеим сторонам дороги, прятались под снегом, подсвечивая его яркими огоньками окошек. Деревья, кусты, деревянные столбцы заборов наросли крупными кристаллами инея. Было тихо и сонно. Лишь вдалеке у леса пронзительно и сварливо перекрикивались о чём-то незнакомые чёрные птицы.
Ева захлебнула студёного колкого воздуха и разом заледенела. Тонюсенькая короткая куртёнка совсем не спасала от мороза.
– Где я? – только и выдохнула непослушными губами.
– Да в Ермолаево же! – Матрёша потянула её назад, в тепло натопленного дома.
Говорящий кот. Заснеженная деревня. Таинственное перемещение с помощью какой-то пыльцы…
Неужели это не розыгрыш? Неужели всё правда??
– Я будто в сказку попала! – шепнула Ева потрясённо.
– Можно и так сказать, – согласилась Матрёша. – У нас, в Ермолаево, всякое творится. Чем не сказка? Сказка и есть.
– Но мне нужно домой! Там мама нервничает, не знает, что со мной случилось!
Матрёша будто не расслышала – укутала Еву колючим пледом, подтолкнула к маленькому диванчику да захлопотала возле стола.
В огромную узорчатую кружку отлила из термоса что-то густое и тёмное, протянув, велела Еве:
– Пей давай! Отогревайся!
Ева машинально глотнула и раскашлялась, когда приторный напиток неприятно продрал горло.
– Что вы мне дали??
– Сбитень. Там патока, медок и травки. Пей, пей. Чтобы хворь не пристала. Вон, посинела вся. Кто ж в зиму так одевается!
– Так не зима ещё! Конец ноября.
– И что с того? Ты сама видала, что за погодка у нас.
Ева вздохнула и снова осторожно захлебнула сбитень. В груди постепенно потеплело. Неожиданно улучшилось и настроение. Отступил страх.
– Полегчало? – понимающе подмигнула Матрёша. – То-то. Меня баба Оня сбитень варить научила. Ей столько рецептов известно!
– Скажите, а автобусы здесь есть? Или такси?
– В центре, конечно, имеются. Только до него пёхом надо. Или на Тоськином драндулете.
– Она сможет меня подвезти? Я заплачу! Дам, сколько попросит!
– Тю-ю-ю, чего захотела. – рассмеялась Матрёша. – Не здесь Тоська, на той стороне. Да и не на ходу машинка, успела проржаветь без пригляду.
– Что же мне делать? – снова расстроилась Ева.
– До бабы Они идти нужно. Она подскажет, как быть.
– Проводите меня? Пожалуйста!
– Провожу. Куда же деваться.
Матрёша распахнула дверцы старинного шифоньера и принялась рыться среди вещей.
– Ну-ка, примерь, – сунула Еве короткую вытертую шубейку да теплые штаны вроде лосин.
– Зачем, не надо, – принялась отнекиваться та. – Я и в курточке добегу. Перетерплю.
– Бери пока даю! – прикрикнула Матрёша. – Зима-зимущая у нас. Птицы на лету подмерзают! Не до переборов.
Глава 2
Ева посмотрела в зеркало и зажмурилась. Заношенный полушубок сидел мешковато, собравшиеся гармошкой штаны были ей велики.
Ещё сильнее захотелось домой – в уютный мир своей комнатки, к любимым вещичкам и книжкам.
Глаза опять защипало. И Ева поспешно сморгнула не к месту появившиеся слёзы.
Почему, ну почему ей так не везёт?
Может, из-за порчи? Или сглаза?
У них на курсе многие девчонки верили в такое. И Ева верила тоже.
– Не разводи здесь сырость! – Матрёша поправила налаченную чёлку. – Пошли скорее, мне ещё репетировать номер.
– Вы артистка? – зашмыгала носом Ева, изо всех сил стараясь не разреветься.
– На конкурс собираюсь. Хочу красотой тряхнуть.
Участниц подобных конкурсов Ева представляла себе несколько иначе, но уточнять ничего не стала. Какая ей разница. Может, местные устраивают местечковое развлечение. Всё-таки Новый год впереди. Танцы-конкурсы-фейерверки…
– Чего вздыхаешь? – тётка покосилась с подозрением. – Посмотри лучше, как красиво у нас!
Она развела руками и счастливо засмеялась.
Деревня как будто дремала. Снег падал медленно-медленно, снежинки подолгу зависали над землёй. Дальний лес почти растворился в сумерках, слился на горизонте с темнеющим небом. Повсюду в домах загорались окошки, подсвечивая подступающую ночь.
Вот только Ева красоты не замечала. Ей хотелось домой, в город. В комфорт и относительное тепло.
– От мужиков одни проблемы! – неожиданно посочувствовала Матрёша. – Я вот тоже попалась. Поначалу-то хорошо всё было, по скайпу созванивались, переписку завели. Я к немчуре своему даже смоталась, представляешь? Две недельки пожила в заграницах. А потом уже он приехал…
Она примолкла и зашарила по карманам.
– Блин. Телефон дома оставила. Ты постой. Подыши. А я мигом.
Придавленная полушубком Ева послушно остановилась, сдвинула повыше съезжающую на глаза колючую шапку.
Бац! – что-то с размаху врезалось ей в лоб, больно зацепив кожу.
Ева дёрнулась и встретилась глазами со странным уродцем.
В чёрном тряпье, перекрученный да переверченный, словно корни древнего дерева, выглядывал тот из-за ближнего заборчика и целился заиндевевшей шишкой. Увидев, что его заметили, он тотчас метнул шишку, но от повторного удара Еве удалось увернуться.
– Вы чего? – выкрикнула она, даже не успев как следует испугаться. – Совсем спятили?
Уродец захихикал и, сиганув на дорогу, запрыгал вокруг.
Ева смотрела во всех глаза, но не могла разглядеть лица лилипута. А тот заходился трескучим смехом и колесом крутился перед ней.
– Брысь, ты! Пошёл отседова! – проскрипело позади, и уродец разом ввинтился в сугроб, разметав по сторонам снеговую пыль.
В голове что-то плавно покачивалось и плыло. И Ева стянула шапку, пытаясь унять подступающую дурноту.
– Три дороги, три пути! Что выберешь – то останется!
Откуда-то сбоку появилась замотанная по самый нос старушонка. Из-под длинной облезлого меха накидушки едва выглядывал одинокий приличных размеров валенок.
– Она в нём скачет, что ли? – подумала Ева, поспешно отводя глаза.
– Скачет, скачет! – согласно кивнула старушонка, разглядывая Еву.
Покраснев от неловкости, Ева невпопад поздоровалась.
– И тебе не хворать, – хмыкнула в ответ старушонка. – Про дороги-то всё поняла?
– Нет. – честно призналась Ева. – Разве это говорилось мне?
– А больше ведь некому. – старушонка пошерудила в валенке и извлекла из на свет коробок вроде спичечного. – На-ка вот. Прими.
– З-зачем? – изумилась Ева.
– Прими, говорю. Нынче в полночь открой.
– Да зачем мне это?
– Надо!
– А внутри что находится?
– Время придёт – так увидишь! – старушонка всё протягивала коробок. Бледная до синевы рука, покрытая пупырышками гусиной кожи, слегка подрагивала.
Ева пожалела бабку и послушно взяла коробок.
– В полночь открой! – повторила та. – Не попутай!
– А про какие дороги вы говорили? – решила переспросить Ева.
– Про судьбину твою.
– Вы гадалка? Откуда про них знаете?
– На лбу подсмотрела. Сколько морщин – столько дорог!
Старушонка захрюкала, заколыхалась от смеха. Из-под широкой одёжки посыпались на снег такие же одинаковые коробки.
Ева сунулась было подобрать, но старуха не дала – взвизгнула пронзительно:
– Не тронь чужое! Не для тебя приготовлено!
– Я просто помочь хотела! – растерялась Ева от такой грубости.
– Не просят – не лезь! – отбрила её бабка и вся подобралась, как кошка перед прыжком.
– Не звали! Не ждали! Вертайся назад! – кричала Матрёша от крыльца. – Не звали! Не ждали! Вертайся назад!
Старушонка зашипела зло, ощерилась мелкими острыми зубами и резво поскакала вдоль улицы. В спешке она потеряла единственный валенок, и Ева увидела огромную когтистую птичью лапу!
Она так и осталась стоять с открытым ртом, сжимая в ладони коробок.
– Ты как, нормуль? – Матрёша бесцеремонно завертела девушку, озабоченно осматривая. – Говорила с ней? Брала что-нибудь?
– Кто это был? – потрясённо выдохнула Ева. – Просто кино какое-то!
– Смутья! Почуяла в тебе слабину и сразу пристала. Сейчас многие из подобных ей повылазили, норовят пристроиться поближе к людям. Время такое. Тёмное. Опасное.
– Смутья? Она… настоящая?
– Нет, игрушечная, – огрызнулась Матрёша, пытаясь выдрать из Евиной руки коробок. – Зачем взяла? На что польстилась?
– Не знаю, – увернулась Ева. – Как-то само получилось.
– Главное, не открывай! Поняла? Оня потом подскажет, что с ним нужно сделать.
– Я его лучше выброшу.
– Не вздумай! Просто бросить нельзя – ещё подберёт кто. В печи сожжём. Или на костре.
– А что у него внутри?
– Не могу сказать. Не довелось открывать. И тебе не советую. Запомни!
Телефон требовательно запищал, и Матрёша немедленно уткнулась в полученное сообщение. Ева же осторожно потрясла коробок, а потом, решившись, сдвинула крышечку. Совсем чуть-чуть, на миллиметр, не больше. Сквозь маленькую щель рассмотреть ничего не получилось, да ещё и сердце кольнуло внезапно, и такая тоска накатила разом, что захотелось завыть.
Никому-то она не нужна в этой жизни! Никто-то её не любит!
Мать строит новые отношения. Парень оказался предателем, подруга – тоже…
В кого она такая невезучая? Как теперь с этим жить??
Ева вспомнила объятия и поцелуи перед библиотекой и неожиданно разозлилась.
Я им ещё покажу! Они ещё меня узнают!
Прокляну! Отомщу! Обязательно поквитаюсь! Они обо всём пожалеют!
В голове принялись разворачиваться планы мести – один изощреннее другого.
Ева разом вспотела и расстегнула шубейку.
– Да что ж ты делаешь! – Матрёша выхватила коробок и быстро задвинула крышечку. – Сказано было не смотреть! Вон, проняло как! Красная вся, глазюки разгорелись!
– Я их проучу! Они пожалеют!.. – забормотала Ева.
– Ты обороты-то сбавь! Не приваживай смутью!
– Нет здесь вашей смутьи. Сбежала давно.
– Прям там. Рядом невидимкой крутится, выжидает, когда в кондицию войдёшь. Тогда и выпьет!
– Что выпьет?
– Энергию, силу. Назови как хочешь. Ненависть организм подточит и всё, хана.
– Как вы не понимаете! – Ева никак не могла успокоиться. – Меня предали! Обманули!
– Всё понимаю. Сама попала. Рассказывала уже про свой случай.
– Вы не договорили.
– Да?.. – удивилась Матрёша.
– На телефон отвлеклись…
– Далеко ли намылились, девки? – из переулочка прямо на них вывернул незнакомый дедок с хворостиной.
– Прогуливаемся, Семён. – поприветствовала его Матрёша. – Воздухом дышим.
– Дело нужное. – одобрил дед. – Я вот тоже на моцион вышел.
– А хворостина зачем?
– От вихревых отбиваться. Совсем ошалели к ночи, безобразники.
– Давай, Семён. Разгони их всех. А мы пойдём. Некогда нам.
– Гляжу ты ресницы присобачила, – поддел дед Матрёшу. – Прямо как щётки сделалися! Впору полы мести.
– Смейся, смейся. Как стану знаменитой – по-другому запоёшь. Автограф просить будешь.
– Это кто ж с тобой? – дед прищурился на Еву. – Товарка по замыслу? Иль Анькина смена?
Но Матрёша проигнорировала вопрос, и, обогнув деда, потянула Еву вперёд по улочке.
– Вы не договорили, – ту же напомнила ей Ева. – Ну, про предательство…
– Да что говорить. Перехватила у меня мужика одна персона. Приворотом к себе привязала. Как бычок на верёвочке за ней ходил, совсем от чувств одурел…
Приворот! – возликовала Ева про себя.
Вот надёжное средство!
Как же она сама не сообразила, как не вспомнила про него!
– Даже не думай! – Матрёша погрозила ей пальцем. – Приворот – штука страшная! Сделать – сделаешь, да только шибко после пожалеешь.
Домик бабы Они оказался очень близко и напомнил Еве пряник в глазури. Маленький и ладный, выкрашенный бело-голубой краской смотрелся он до того красиво, что захотелось поскорее войти.
– Давай, давай, – подтолкнула её к калитке Матрёша. – Не тормози. Двигайся.
Перед самым крыльцом тропинку перед ними перебежал кто-то вроде большой собаки, мигнул на опешившую Еву красными фарами глаз да потрусил мохнатой копной в глубь двора.
Над головой прокричали тоскливо и пронзительно, столкнули с краешка крыши пушистый ком снега.
Ева шарахнулась и без стука ввалилась в узкие сени.
Позабытый аромат из детства окутал её тёплым душистым облаком – похоже пахло у бабули в деревне, когда та затевала пирожки.
– Напекла Оня! – довольно пробормотала Матрёша. – Словно предчувствовала, что будут гости.
Тихо прошелестел телефон, Матрёша поморщилась, но нажала на кнопочку, процедила недовольно в трубку:
– Чего надо?
Ева не стала прислушиваться к разговору, чуть приоткрыла ведущую в комнату дверь.
– Измучилси я! – послышалось через щель. – Присыпаю на ходу!
У занавешенного окошка за столом помещался знакомый лохматый котяра, черпающий обеими лапами из кувшина то ли сметану, то ли густые сливки.
Хозяйка дома возилась у печи, тащила из духовки широкий противень, густо заполненный пышными булочками.
– Дай пирожочка! – потянулся к противню кот. – Страсть, до чего хороши!
– Вот подостынут, тогда и угостишься, – баба Оня чуть шлёпнула кота по лапе да накинула на выпечку светлое льняное полотенце.
Дворовый почесался и смачно зевнул.
– В спячку тебе пора. Зачем противишься природе?
– Нельзя мне в спячку! Лукичну клетник просватает!
– Коли суждено такое – не сможешь помешать.
– Кажный день он там отираетси! Пользуетси моментом, что хозяев нема.
– Я с Аннушкой только сегодня разговаривала. – вздохнула бабка. – Недавно ведь уехали, а я уже заскучала.
– По чему болтали-то?
– По сотовому. Придумали же люди чудо-аппарат! Вот где волшебство и магия!
– По сотовому! – возмутился кот. – Ты и без него с Анюткой связатьси могла. По блюдечку иль там по тарелочке.
– Правда твоя. – согласилась бабка. – Только по этому самому сотовому быстрее да сподручнее выходит.
Кот завозился, почесал встопорщенную бородёнку.
– Как они там? Что рассказывают?
– Тоже скучают. После Крещения планируют домой.
– После Крещения? Да что ж так долго-то?
– Надо родителей уважить, погостить немного. И Ладушка мала слишком для силы своей, вот и увезли от греха. Тёмное время отступит, тогда и назад.
– То верно, кроху зимой поберечь следует! – кот протяжно зевнул и пригорюнился.
– В спячку тебе надо! – повторила бабка. – У меня в кладовой с лета перина да подушка травами набиты. Прожарились на солнышке, легче пуха теперь. Хорошо на них спаться будет. Как на облаке. Прилёг бы, покемарил. А там и весна…
– Не хочу! Стольки годочков через ту спячку проворонил! Да и спадарыньку опасаюси без пригляда оставить.
– Ну, как знаешь. Сейчас пирожки отдохнут и станем чай пить. Ты какой, деточка, любишь больше – чёрный или на травках? – бабка внезапно обернулась к двери и поманила Еву. – Проходи, присаживайся к столу.
– Здравствуйте. – Ева неловко улыбнулась в ответ. – Извините. Я не хотела подслушивать.
– Да мы ничего тайного не обсуждали. Родню вспоминали и только.
Сбросив полушубок, Ева осторожно разместилась рядом с котом.
– Что таращисси? Дворовых не видала никогда? – недовольно взмяукнул тот. – Отлипни от меня, липучка городская.
– Я – липучка? – возмутилась Ева. – Сам меня сюда притащил! И я же еще и липучка!
– Не толкласи бы под лапами, не попала б под пыльцу!
– Всю пыльцу потырил, представляешь? – пожаловалась бабке от дверей Матрёша.
– Мне надо было. Я за стихами летал, в энту… как ея… библиотику.
– Верни меня обратно! – Ева затеребила кота за пушистую шерсть.
– Не тронь шубейку! – немедленно взревел тот. – Всю красу повыдергаешь! Кому я без неё нужен стану?
– Перестану трогать, если пообещаешь вернуть!
– Не могу. Звездная пыльца была да вся вышла! – повинился кот. – Придётси подождать, пока Матрёша новую нацедит.
– Легко сказать! – хмыкнула Матрёша. – Думаешь, просто это? Воду надо на ночь под звёзды выставить. Да так, чтобы их отражение поймать. После выпарить всё, со стеночек соскрести осадок. На печи подержать нужный срок. Только тогда пыльца в силу войдёт. Чтобы ладонь наполнить – несколько заходов предпринять нужно. Оченно трудоёмкая работа.
– А без пыльцы можно обойтись? На автобусе уехать или на машине?
– Можно и без пыльцы, но не тебе. – Матрёша повернулась к бабе Оне. – Смутью она притянула, заглянула в коробок!
– Деточка! – ахнула бабка. – То-то я гляжу, неспокойная ты. Будто в разладе с собой находишься. Уедешь если сейчас – смурь разъедать изнутри станет, всю жизнь твою перепортит.
– Вот, вот, – покивала Матрёша и прихватила пирожок. – М-м-м… Оня! Что за начинка у него?
– Так яблочки. Я проварила чуть. Сахарка, корички добавила…
– Вкуснющие получились! Ум можно отъесть!
Дворовый шевельнул ушами, соглашаясь, и нацелился на пятый пирожок.
– Деточка, что сидишь как в гостях? – Оня пододвинула Еве тарелку. – Бери пирожки, угощайся.
Еве очень хотелось попробовать бабкину выпечку, но желание попасть домой было сильнее. И, покосившись на пирожки, она расстроенно поинтересовалась – как ей быть дальше.
– У меня погостить оставайся. Отваров моих попьёшь, смурь постепенно и сойдёт. Тогда домой тебя и переправим.
– Мама не знает, что я здесь. И занятия ещё идут. В универе.
– Это мы быстро исправим. Маме просто позвонишь. Скажешь, что в гости приехала, в Ермолаево к бабе Оне.
– Да она с ума сойдёт! Расспросами замучает. Как я ей объясню всё?
– Ты позвони, деточка. Просто скажи, как велю.
– Да я без телефона… Потеряла в библиотеке… из-за него! – Ева подпихнула под бок чавкающего дворового.
– Не толкайси! – возмутился тот и потащил с блюда очередной пирожок.
– У Матрёши телефон возьми. – велела Еве баба Оня. – Номер-то помнишь?
Ева кивнула и, не веря в успех предприятия, быстро набрала нужный номер.
Мать благосклонно выслушала её сбивчивое объяснение. Пообещала связаться с деканатом, чтобы всё уладить, пожелала Еве хорошенечко отдохнуть и, передав бабе Оне привет, отключилась.
– Вы знаете маму? – поразилась Ева, возвращая телефон.
– Не знаю деточка, – улыбнулась бабка. – Так, сообразила кой-чего, чтобы без толку её не тревожить. Давай-ка, ешь пирожки. Тут с яблочной начинкой, а в корзинке – с мясной.
Пирожки оказались вкуснейшие! Начинка из мяса сочная, густая, в меру сдобренная специями.
Откуда-то вывернулась забавная пёстренькая старушонка, которую хозяйка называла кикуней, закрутилась рядом – принялась подливать чай, чем-то греметь на печи.
Дворовый давно прикорнул, свернувшись клубком на лавке. Похрапывая, он мотал хвостом да изредка вкидывал лапы, словно гнал от себя кого-то. А, может, и сам убегал.
– Ты бы ему снотворного влепила, – предложила бабке Матрёша. – Чтобы до весны проспал.
– Не могу, неправильно это. Всё же чувства у него. Переживает.
– Да какие чувства у нечисти! Блажь одна.
Бабка принялась возражать, а Ева приткнулась к стене и задремала следом за дворовым.
Резкий противный звук выдернул её из тёплой дремоты.
Сквозь схваченное морозом стекло различила Ева вроде кого-то птицы – с человечий рост да в женском потрёпанном платье. Глазом без зрачка прильнула незваная близко-близко, уставилась пристально. А как моргнула редкими ресницами – разом все зубы свело у Евы! Да в ушах завело тоненько – то ли плачь, то ли непонятное причитание.
Кикуня немедленно заворчала и, скрутилась в клубок, закатилась куда-то в угол.
Баба Оня быстро выключила свет, прошептала с досадой:
– Нечистый кумоху принёс! Не смотри в глаза-то ей! Зажмурься!
Задёрнув поплотнее занавеску, прихватила мисочку с водой, поставила у порога.