Сороковые, роковые,
Военные и фронтовые,
Где извещенья похоронные
И перестуки эшелонные.
Гудят накатанные рельсы.
Просторно. Холодно. Высоко.
И погорельцы, погорельцы
Кочуют с запада к востоку…
А это я на полустанке
В своей замурзанной ушанке,
Где звездочка не уставная,
А вырезанная из банки.
Да, это я на белом свете,
Худой, веселый и задорный.
И у меня табак в кисете,
И у меня мундштук наборный.
И я с девчонкой балагурю,
И больше нужного хромаю,
И пайку надвое ломаю,
И все на свете понимаю.
Как это было! Как совпало
Война, беда, мечта и юность!
И это все в меня запало
И лишь потом во мне очнулось!..
Сороковые, роковые.
Свинцовые, пороховые…
Война гуляет по России,
А мы такие молодые!
(Давид Самойлов)
I
Мягкий невесомый снежок плавно опускался на знакомую с детства брусчатку главной площади страны. Света задрала лицо к начинающему темнеть в свинцово-серых сумерках небу. Снежинки кружились как маленькие балерины, исполняя свой замысловатый танец, и таяли, касаясь разгоряченной кожи щек. Вот одна шалунья закружилась, заметалась, подхваченная легким ветерком и прыгнула прямо в глаз. Девушка заморгала и прикрыла глаз огромной, жесткой армейской рукавицей. Глубоко вздохнув, Света улыбнулась. После разговора с отцом, которого она так боялась, и в то же время так хотела и ждала, с сердца словно убрали сжимающую, вымораживавшую до самого нутра с тех пор, как она прочитала тот сволочной американский журнал, всю ее сущность, жесткую, безжалостную пятерню.
Они сидели на диванчике у него в кабинете при тусклом свете настольной лампы пили чай с печеньем, приспособив вместо стола стул для посетителей, и просто разговаривали. Так, как не разговаривали никогда в жизни. Отец рассказывал про свою молодость и первую жену, про Якова, про то, как он работал синоптиком в Тифлисе, про ссылку и революцию. И про маму… Что, наверное, он действительно виноват в ее смерти, не уделял ей внимания, бывал груб… И было в его голосе что-то такое, что заставило Свету просто обнять отца и, уткнувшись лицом в колючий, пропахший табаком китель, заплакать. А он гладил ее по голове своей сильной рукой, как когда-то в детстве, и шептал что-то непонятное, но доброе и нежное на грузинском. И ей стало так тепло, так хорошо и уютно. Захотелось забраться на этот маленький диванчик с ногами и остаться здесь навсегда. И чтобы папа наливал чай и, усмехаясь в желтые от табака усы, рассказывал свои интересные истории.
И чего она боялась? Давно надо было поговорить, а не верить каким-то там журналам и сплетням.
А потом отец поздравлял ее с наградами, уважительно цокая языком на гвардейский знак и новенький орден. Глаза его в это время светились истинной, неподдельной гордостью и счастьем. Он много и подробно расспрашивал про службу. Про подруг. Про пленных. Немецких и наших. Что запомнилось, что поразило? Он жестко и принципиально отчитал ее за побег на передовую, заметив, что лично он отдал бы такого недисциплинированного бойца под трибунал. А потом, почти без перехода, хитро̒ прищурившись, с улыбкой спросил кто такой младший лейтенант Бунин, и какие у этого младшего лейтенанта планы на его дочь. Или, может, наоборот, у его дочери планы на младшего лейтенанта. И посмеивался, слушая путанные и сбивчивые объяснения Светланы, что нет у них никаких планов, и Игорь просто друг, хороший товарищ, который даже не знал, чья она дочь. И обиделся, из-за того, что она об этом умолчала. И все бы ничего, если бы сама не замечая того, Светлана не вставляла это имя к месту и не к месту в разговор.
Отцовское сердце кольнуло ревностью. Кольнуло и отпустило. Вот и дочка выросла. Пусть дружит, любит, живет во всю ширь. Ведь ради этого они и делали революцию. А парень. Нормальный парень, самый неприметный из тех, кого в свое время в темную подвели к Стаину. Но по-хорошему упертый и честный. И происхождения самого, что ни на есть пролетарского. Отец из рабочих, воевал в Гражданскую в составе 5-ой армии с Колчаком, был ранен. Там же на Восточном фронте был принят в партию. После ранения на партийной работе. Сначала в Сибири потом в Москве. В 41-ом ушел на фронт комиссаром полка ополчения. Сейчас воюет на Юго-Западном фронте. Мать беспартийная, работает нормировщицей на одном из номерных заводов Москвы. Обычная простая советская семья. И это хорошо.
А в приемной Сталина ждали генералы. Уже несколько раз позвонил с напоминаниями Поскребышев.И только после того, как Иосиф Виссарионович рявкнул:
– Ничего, подождут! У меня дочь с фронта приехала, – секретарь звонить перестал.
Время шло, и пришла пора прощаться. Его ждали дела, а Светлану уже, наверное, заждались девчонки. В самом конце разговора, Света все-таки набралась храбрости и попросила разрешения на перевод в летный состав. Отец долго и изучающе смотрел ей в глаза, а она, закусив губу, собрав в кулак все силы, всю свою волю, чтоб не отвести взгляд, с вызовом глядела на него. Наконец, он с резким, усилившимся акцентом спросил:
– Ты понимаешь, что ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах, не должна попасть в плен?
– Да, – она решительно кивнула. Он отвернулся и, подойдя к столу, долго и тщательно набивал трубку, потом не торопясь, словно растягивая время для обдумывания ответа, раскуривал ее. И только после того, как сделал несколько глубоких, вкусных затяжек, скупо кивнул головой:
– Хорошо, товарищ гвардии младший сержант, я позвоню товарищу гвардии полковнику Стаину. Но решение о твоем переводе принимать ему.
– Спасибо, папа.
Отец, проводив Светлану до приемной, крепко обнял ее на прощание. Ей даже показалось, что ему просто захотелось похвастаться перед генералами наградами дочери. Ну а с чего бы он тогда поправлял орден Красной звезды у нее на гимнастерке, который и так прикручен, как положено. Она кивнула в ответ на приветствие Василевского, единственного кого знала из присутствующих и, смутившись под удивленно-пристальными взглядами других генералов, схватила с вешалки шинель, шапку и выскочила в коридор. Здесь ее уже ждал Власик:
– Вот, как заказывали, – улыбнулся он ей, – четыре билета в партер.
– Ой, дядь Коля, спасибо, – Светлана расплылась в улыбке и, привстав на цыпочки, чмокнула Николая Сидоровича в гладко выбритую, пахнущую одеколоном щеку.
– Могла бы и в ложу попросится у отца, – пожал плечами Власик.
– Не по рангу, гвардии младшему сержанту в правительственной ложе сидеть, – усмехнулась Света.
– Можно подумать в партере по рангу, – делано ворчливо заметил Николай Сидорович.
Девушка задумалась и, тряхнув кротко стриженой челкой, весело ответила:
– Ну, если у гвардии младшего сержанта есть знакомый комиссар государственной безопасности третьего ранга, – она специально проговорила звание полностью, подняв при этом указательный палец вверх, чтоб показать значимость такого знакомства, – то по рангу. Все, дядь Коль, я побежала, меня девочки там уже заждались, замерзли, наверное.
– Не замерзнут, тепло сегодня, – улыбнулся Власик, – беги, егоза.
Девушка почти вприпрыжку умчалась, а Николай Сидорович еще долго смотрел ей вслед. Уж очень сильно изменилась его бывшая подопечная. Серьезней стала и спокойней. И взгляд… Что ж она успела повидать там, на фронте, что у нее стал такой взгляд?
Крутнувшись вокруг себя в подобии фуэте, Светлана показала язык охранявшим Спасские ворота серьезным бойцам НКВД и зашагала к зданию исторического музея, уехавшего в эвакуацию еще летом сорок первого. Захотелось зайти в Александровский сад, где они с Марфой[i] так любили гулять перед войной, пока не рассорились из-за Серго. Света поймала себя на мысли, что воспоминания о бывшей любви ничего не шелохнули в душе, да и обида на Марфу исчезла без следа. Она замедлила шаг. Может все-таки заглянуть на минуточку? Там, наверное, сейчас безумно красиво. Нет. Девочки ждут. И так задержалась у отца, совсем не предполагала, что он столько времени проведет с ней.
А все же жаль, что Игорь не смог поехать. Так хочется прогуляться с ним под руку по Красной площади, а потом пойти в Большой, на балет. Сегодня премьера. «Алые паруса». Первый спектакль после возвращения труппы из эвакуации. Ей с Машей Логачевой и Мотей Юродьевой несказанно повезло, что именно на сегодня выпала увольнительная, до самого утра. Еще с ними попросилась Зоя Космодемьянская, с которой Света тоже неожиданно сдружилась, во время рейдов по татарским аулам. А у Игоря полеты, не отпустили. Ничего, еще успеется. После войны.
Когда немецкая 11-ая армия капитулировала в Крыму, местное население, активно помогавшее оккупантам, разбрелось по домам. Вот вертолетчикам и пришлось летать по отдаленным аулам, доставляя следственные группы НКВД, которые должны были проводить проверки населения на пособничество врагам. В составе одной из таких групп и оказались вместе Света и Зоя. Космодемьянская, получившая недавно вместе со второй звездой Героя за Манштейна звание младшего лейтенанта, командиром отряда, осуществлявшего охрану и силовую поддержку следователей и Света, временно прикомандированная к группе, как имевшая опыт работы в госпитале, в качестве медика. Медработников не хватало катастрофически. Необходимо было оказать помощь раненым и больным пленным немцам и румынам. Освобожденным из концлагерей советским бойцам и командирам. Да и боевые действия еще кое-где продолжались. Не все враги решили сдаться, особо фанатичные или запятнавшие себя военными преступлениями, сражались до конца. Вот и пришлось Светлане вспоминать, чему она научилась во время недолгой службы санитаркой в госпитале. Но она не роптала. Все кто мог, кто хоть что-то понимал в медицине, были привлечены к работе. Даже Федоренко с Волковой повесили на плечо сумки с красным крестом и параллельно с работой пилотов-операторов выполняли обязанности медсестер.
Следователи НКВД, совместно с прокуратурой искали захоронения советских военнопленных, которых местные держали у себя в качестве рабов. Рабов! В ХХ веке! У Светланы сначала не укладывалось такое в голове. А потом насмотрелась. На сваленные кучей и слегка присыпанные каменистой крымской землей трупы. На живых, спрятанных в грязных, вонючих ямах-схронах. Изможденных, голодных, избитых, в прелых обносках вместо одежды. И это зимой! В таких случаях разговор с рабовладельцами был короткий. Трибунал, проведенный тут же, в поле. И расстрел! Несколько раз случалось так, что расстреливали всех мужчин поселка. Как потом выживали без кормильцев женщины и дети, неизвестно. Да и не интересно. Они знали, на что шли, принимая участие в преступлениях своих глав семейств. Была бы Светланина воля, она бы вообще всех «этих» расстреляла или выслала в Сибирь. Но нельзя. Им можно, а нам нельзя. Потому что они советская власть, а значит все должно быть по закону!
Едва она свернула с Исторического проезда на площадь Революции, сзади раздался удивленный и очень знакомый голос:
– Света?! Сталина?!
Светлана резко развернулась. Надо же. Неожиданно.
– Марфа?! Сережа?! – старая подруга стояла под руку с Серго. Младший Берия был одет в ладно сидящую на нем командирскую двубортную шинель с погонами лейтенанта госбезопасности и командирскую белую шапку-ушанку. Форма ему очень шла. А на Марфу было надето каракулевое пальто и пушистая кроличья шапка. «Все новенькое, с иголочки», – неприязненно подумала Света. Но, тем не менее, подумала, что смотрятся они вместе очень красиво и гармонично. – Привет. А вы разве не в Саратове? Последний раз она видела их там, весной прошлого года. Надо же, почти год прошел с тех пор.
– Привет-привет. Нет, что ты! – защебетала подруга, с веселым ироничным недоумением разглядывая местами штопаную фронтовую шинель и давным-давно потерявшую форму красноармейскую ушанку. – Сережа давно уже в Москве, а я к нему приехала. А ты что, в армии? Младший сержант? – и столько непонимания, недоумения было в голосе подруги, что Свете вдруг стало стыдно за нее.
– Гвардии, – поправила она Марфу.
– Что, не поняла?
– Говорю, гвардии младший сержант. И да. Я в армии. С лета.
– Ну, ты даешь! – покачала головой подруга, – А я думаю, куда ты пропала?! Кого не спрашиваю, никто ничего не знает. Даже Сережа, ничего не знает.
То, что кивающий головой Серго ничего не знает, Света очень сомневалась. Но что промолчал, ничего не рассказал невесте, правильно. Ни к чему оно.
– Здравствуй Светлана, – наконец подал голос Берия-младший, – где служишь, кем?
– Привет, Сереж, – мягко улыбнулась Света, и, правда, от былых чувств не осталось и следа. Получается, не было никакой любви? – Авиакорпус осназа НКВД, простым механиком, – улыбка стала другой, вызывающей и упрямой. И чувство стыда, за латанную-перелатанную шинельку и повидавшую Крым и Рым армейскую шапчонку, сменилось гордостью, за себя, за своих подруг, за полк и корпус, прошедших за эти полгода через такое, что Марфе с Серго не приснится и в страшном сне. А еще вдруг подумалось, что с Крымом выражение это уже приняло буквальное значение, а до речки Рымник им еще только предстоит дойти с боями.
– У Сашки Стаина что ли? – усмехнулся Серго.
– У гвардии полковника Стаина, – отрезала Света, ей почему-то стало неприятно, что какой-то нарядный тыловой хлыщ, пусть это даже товарищ по детским проказам и бывшая любовь, фамильярно назвал «их Сашу» Сашкой. Но женское любопытство все равно вязло свое: – Вы что, знакомы?
– Встречались в сорок первом, – неопределенно пожал плечами Серго. Не рассказывать же, что познакомились они в ноябре сорок первого, и что Серго был одним из первых, кто был допущен к технике из будущего. И именно Сашка Стаин обучал его работать с компьютером и оргтехникой. Да и сейчас он служит в 26-ом отделе под командованием комиссара госбезопасности третьего ранга Волкова, возглавляя отдел связи и параллельно проходя обучения на спецкурсах, устроенных Владимиром Викторовичем для технических специалистов НКВД, занятых на Ковчеге. Только вот курсы эти по уровню преподавания и преподавательскому составу дадут фору лучшим университетам планеты. Бернштейн и Лузин, Курчатов и Ершова, Введенский, Берг и Аркадьев[ii] и многие другие, задействованные на проекте ученые. Только зачем об этом знать Марфе и Свете. Для всех вокруг он самый обычный лейтенант госбезопасности, перекладывающий бумажки в административно-хозяйственном отделе ГУ НКВД и иногда мотающийся с этими бумажками по городам и весям нашей необъятной страны.
– Ребят, а вы куда сейчас? А то я опаздываю уже, – Света нетерпеливо посмотрела в сторону площади Свердлова.
– В Большой, – гордо задрала свою симпатичную головку Марфа, – Сереже билеты на «Алые паруса» удалось достать. На премьеру. Тихомирова, Преображенский, Мессерер[iii]! – девушка мечтательно закатила глаза.
Ага, удалось достать. Сыну товарища Берия. Так же как и ей, принесли и вручили лично в руки.
– Ой, я тоже. Давайте, тогда быстрей пойдем. А то меня там ждут.
– Я его знаю? – хитро посмотрела на подругу Марфа.
– Не его, а их. Девчонки из полка ждут. А с ним я тебя все равно не познакомлю! – отрезала Светлана намекая на отбитого Марфой Серго. И подруга отлично поняла намек. Надув губки, она протянула:
– Да очень надо! – и не преминула отомстить, – А ты что, так и пойдешь?
– Как?
– Ну, вот в этом? – Марфа окинула взглядом Светлану, брезгливо оттопырив нижнюю губу.
– А у меня другого нет. И не будет до победы! – Света смотрела на Марфу зло, с яростью, от которой Пешковой стало не по себе. На самом деле было у Светланы, что надеть. И переодеться можно, благо часть одежды осталась на квартире в Кремле. Но как бы она выглядела в своих нарядах, пошитых у лучшего портного Москвы, рядом с подружками в казенной армейской форме. Да парадной и, в отличие от шинелей, совершенно новой, а куда им было надевать парадку на фронте. Два раза на награждение и все…
– Девушки, не ссорьтесь, – с обаятельной улыбкой попытался успокоить разошедшихся подруг Серго. Света бросила раздраженный взгляд на молодого мужчину. Он, вообще, был обаятельный и… Скользкий? А ведь действительно скользкий. Не настоящий. Было в нем что-то такое, спрятанное, что он никому не показывает. Да и Марфа. Красавица, умница. А как иначе? Внучка самого Горького! Но ведет-то себя будто барыня какая. И как она раньше не замечала? Или сама такой была? А ведь была же! И сейчас иногда проскакивает.
– Пойдемте, – Светлана решительно шагнула к площади Свердлова, – меня действительно ждут. Или вы сами?
– Пойдем, – все с той же улыбкой шагнул за ней Серго. Марфе ничего не оставалось, как, ухватившись за рукав шинели Берия-младшего, последовать за ними.
В скверике перед театром было многолюдно и суетно, будто и нет войны. Только отсутствие освещения напоминало, что фронт не так уж далеко от столицы, в каких-то двухстах километрах. И пусть давно не летали на Москву вражеские бомбардировщики, это не повод отменять меры светомаскировки. Сегодня не летают, завтра прилетят, глупо предполагать, что у Гитлера закончились самолеты и летчики. Само здание театра было до сих пор накрыто маскировочной сеткой и разрисовано схематичным изображением кустов и дорог. Квадрига Аполлона на фронтоне заколочена досками и обложена мешками с песком. Наметанным глазом фронтовички, Светлана определила позиции зениток и поймала себя на том, что шарит взглядом по земле в поисках щели укрытия.
А вокруг нарядные дамочки важно вышагивали рядом со своими кавалерами, держа их под руку и высокомерно поглядывая вокруг. И чем больше звезды были на погонах кавалеров, тем высокомерней был их взгляд. Хорошо хоть в присутственных местах не надо козырять, а то б рука отвалилась. И так высокое армейское начальство, выведшее своих дам в свет с недоумением поглядывало на маленькую гвардии младшего сержанта с неуловимо знакомыми чертами лица. А ведь прав был дядя Коля, не место им здесь. Ну ничего, не царизм-чай, что б нижних чинов чураться, потерпят фронтовиков-гвардейцев цацы тыловые. Света гордо вскинула голову и оглядела площадь. Подруг не было. А ведь договаривались у центрального входа встретиться. Только кто ж предполагал, что тут такое количество полковников и генералов соберется. А первый армейский принцип гласит держаться от начальства подальше, даже если начальство не твое. Забыв про Марфу с Серго, Светлана задумалась. А где б она сама спряталась так, чтоб было видно площадь и подходы к ней и в тоже время не мозолить глаза. Так и есть, вот они, у Детского театра притаились. Светлана размашисто зашагала к подругам.
– Пачка, ну ты где ходишь? – недовольно закричала Мотя, завидев подругу, – Мы тут замерзли уже.
– Извините, девочки, у папы засиделась.
– Тогда, ладно, – махнула рукой Матрена, – Ну что, есть билеты? Для нее, выросшей в небольшой саратовской деревеньке, попасть на балет в Большой театр, было сродни какому-то сказочному чуду. Оттого и вела себя обычно спокойная, тихая и работящая Мотя немного вызывающе.
– Есть! – Света радостно тряхнула заветными бумажками.
– Пачка? – хмыкнула позади Марфа, напоминая о себе. И девушки тут же вытянулись перед незнакомым лейтенантом.
– Ой, девочки, знакомьтесь, – опомнилась Светлана, – это моя подруга детства Марфа Пешкова. Внучка Алексея Максимовича Горького. А это Серго…
– Просто Серго, Сережа, – улыбнулся Берия-младший, показав Светлане взглядом, что не стоит называть его фамилию, – И не надо тянуться, мы же в театр пришли. Света кивнула и продолжила:
– А это Зоя, Маша и Мотя.
– Очень приятно, – без души улыбнулась Марфа, – Так почему Пачка? – и посмотрела сначала на Свету, потом на девушек, которые, хихикнув, пожали плечами, а Светлана буркнула, сделав Матрене злые круглые глаза:
– Позывной такой. Пойдемте. Запускают уже, – она недовольно кивнула в строну входа в театр. Ну Мотька, ну зараза, подруга называется! Вот, не могла промолчать, коза!
Старый капельдинер на входе их узнал:
– Светлана Иосифовна, Марфа Максимовна, Серго Лаврентьевич, – Берия-младший кинул быстрый взгляд на подружек Светланы. Девушки не обратили внимания на приветствие, восторженно рассматривая внутреннее убранство театра, – Рад снова приветствовать Вас, – капельдинер с аристократическим достоинством поклонился посетительницам, – Сегодня у нас премьера. Ирина Викторовна танцует восхитительно! Вы получите истинное наслаждение!
– Спасибо, Матвей Леопольдович, – благодарно кивнули девушки пожилому человеку, отдавшему Большому всю свою жизнь. А Света продолжила: – Как Ваше здоровье, супруга?
– Какое у нас здоровье? – покачал головой мужчина, – Война. Даже Вас не обошла, – он кивнул на шинель Светланы. – Скорей бы уже закончилась, проклятая.
– Закончится. Скоро закончится, – утешила его Света, – еще немного.
– Дай то Бог, дай то Бог, – покивал старый капельдинер. Света бы с удовольствием еще поговорила с ним, расспросила, про театральных знакомых, про жизнь в эвакуации, но позади уже слышалось возмущенное покашливание, и она не стала задерживаться. А еще пришлось буквально за руки вести Машу и Мотю. Да и Зоя, хоть и пыталась казаться опытной театралкой, было хорошо заметно, что именно в Большом она впервые. А театр буквально подавлял роскошью. Белоснежные лестницы с ярко-красными ковровыми дорожками, барельефы, позолота, ослепительно сверкающие люстры. Девушки буквально замерли, открыв рот. Света услышала тихое, презрительное хмыканье Марфы и резко повернулась к подруге:
– Четыреста пятьдесят и шестьсот, – сквозь зубы прошипела она.
– Что четыреста пятьдесят и шестьсот? – не поняла Марфа.
– Столько боевых вылетов они подготовили. Тонны бомб и снарядов. Ночью, на морозе. А ты знаешь, что если голой рукой ухватиться за промороженное железо, можно оставить на нем кожу? – ладони Светы непроизвольно сжались. Случалось с ней такое. Да, наверное, со всеми девочками техниками и вооруженцами случалось. Потому что, торопясь, забываешь надеть рукавицы. Думаешь, что вот, сейчас по-быстрому, еще на один вылет пополнить БК, и все. А глаза уже слипаются, и руки трясутся от напряжения. Ты хватаешься за промерзший металл и, чувствуя, что прилипла, машинально дергаешь рукой, и ладонь обжигает болью. А экипаж ждет. И на передке ждут вертушки. И приходится, закусив губу от саднящей в ладонях боли, продолжать свою работу. А потом, когда вертолет взлетел, тихо поскуливая, чтоб никто не услышал, мазать бардовые ладони, чудом раздобытым где-то Софьей Ивановной, гусиным жиром. – Так что не хмыкай, Марфа, поругаемся, – Света неприязненно прищурила взгляд.
– Опять ругаетесь? – примирительно вмешался Серго, – Свет, Марфа ничего такого и не думала.
– Вот и хорошо, что не думала, – Светлана дернула головой и вдруг осознала, она только что потеряла лучшую подругу, которую знала с детства. Даже когда Серго выбрал Марфу, они оставались подругами. Хоть и легла между ними трещина, и появился холодок в некогда теплых, почти интимных отношениях[iv]. А сейчас все! Слишком разными они стали. И не вина в этом Марфы. Просто слишком изменилась Светлана за эти полгода на фронте. С легким напряжением они прошли к гардеробу. А когда девушки скинули шинели, Марфа с Серго удивленно выдохнули.
– Светка, так ты и правда воевала? – Марфа уставилась на Светланин орден. – За что наградили?
– Да так, – махнула рукой Светлана. И не потому, что захотела пококетничать. Просто, не время и не место. Да и как рассказать об огороженном несколькими рядами колючей проволоки с вышками охраны куске земли под Симферополем в бывшем совхозе Красный? И сотнях, едва передвигающихся, голодных, завшивленных, простуженных людей? О том, как их брили, мыли, переодевали. И сортировали, на тех, кому надо оказать быструю медицинскую помощь, а кому нет… Потому что бесполезно… Потому что и так умрет. А кого-то еще можно спасти, если не тратить время на этого, умирающего. И глаза человека, который все понимает и все равно хочет жить. Во что бы то ни стало. А еще ямы. Одна, две, три… семь. Огромные ямы, заваленные пересыпанными известью трупами голых людей. Оскалившиеся лица, глядящие в небо пустыми глазницами. И запах. Она добровольно вызвалась помогать санитаркам, пока следственная группа, к которой она была прикомандирована, фильтровала пленных и фиксировала злодеяния охраны лагеря. Она до сих пор просыпается по ночам от собственного крика. Потому что сняться эти страшные оскаленные лица, шевелящие безгубыми ртами, словно пытаясь что-то ей рассказать. О том, что она видела в этом лагере, Света не рассказала даже отцу. Зачем? И так доложили. А вспоминать лишний раз не хочется…
– Вы Космодемьянская?! – раздался голос Серго, увидевшего награды Зои. Ну да. А кто еще может быть? Она пока первая и единственная женщина – дважды Герой Советского Союза. Внимание Марфы к Светланиной радости переключилось на смущенную Зою. Да и Маше с Мотей было чем похвастаться. После капитуляции немцев, их корпус наградами не обошли. Так в обсуждении наград девушек и расспросах о службе дождались первого звонка. К счастью сидели порознь. Светлана почему-то стала тяготиться общества Марфы и Серго. И даже после спектакля разошлись не попрощавшись. Видимо и Марфе не очень-то хотелось видеть изменившуюся до неузнаваемости подругу.
Балет произвел впечатление. Красивая музыка, декорации, сама история, романтическая и трогательная. И, конечно же, несравненное исполнение танцорами! Даже искушенная Светлана была восхищена, что уж говорить о девушках. Так и шли они до Васиной квартиры, переговариваясь, обсуждая перипетии сюжета и особенно понравившиеся партии. Один раз их остановил патруль, но проверив документы, извинившись, отпустили, предупредив о скором начале комендантского часа.
А вечером Светлана впервые в жизни напилась. Так было надо. Сегодня она окончательно распрощалась со своим прошлым изнеженной принцессы, потеряла лучшую подругу и забыла первую любовь. А еще помирилась с отцом. Надо же, какой насыщенный день.
– А ты Зойка, не улыбайся! – Света пьяно кивнула головой, – Еще родственницей будешь! Ага! Васька он такой, своего добьется! Ты не думай, – она смотрела мутными, косыми глазами на полупустой бокал с вином и не замечала, как горят огнем щеки Космодемьянской, – они со своей Галкой не живут давно, – она отрицательно помотала головой и икнула, – А Васька тебя любит. Только боится, – Света хихикнула, – Все, я спать! – она поднялась из-за стола, перевернув бокал. Красное пятно растеклось по белоснежной скатерти. – Не убирайте тут, – Светлана махнула рукой, – у Васьки убирают. Потом постояла, помолчала и добавила, – Хотя нет, сама уберу. А то скажете, что Светка – прынцесска!
Пришлось в приказном порядке уторкивать ее спать на широченную кровать. И тут же укладываться самим. Потому что рано утром надо будет возвращаться в часть, увольнительная заканчивалась. И никто из девушек не подумал осудить Светлану. Просто, в отличие от знавшей Свету с детства Марфы, понимали, что творится на душе и подруги. Понимали и принимали.
[i] Марфа Пешкова, внучка А.М. Горького, была подругой Светланы Сталиной, что, впрочем, не помешало Марфе, по утверждению самой Светланы, отбить у нее Серго Берию. Вот такая она – женская дружба.
[ii]Серге́й Ната́нович Бернште́йн (22 февраля (5 марта) 1880, Одесса – 26 октября 1968, Москва) – советский математик, профессор Харьковского и Московского университетов, академик АН СССР. Никола́й Никола́евич Лу́зин (9 декабря 1883, Иркутск – 28 февраля 1950, Москва) – советский математик, член-корреспондент (1927), академик АН СССР (1929).
Профессор Московского университета (1917). Иностранный член Польской АН (1928), почётный член математических обществ Польши, Индии, Бельгии, Франции, Италии. И́горь Васи́льевич Курча́тов (30 декабря 1902 (12 января 1903)[6], Симский Завод, Уфимская губерния, Российская империя – 7 февраля 1960, Москва, СССР) – советский физик, «отец» советской атомной бомбы. Трижды Герой Социалистического Труда (1949, 1951, 1954). Академик АН СССР (1943) и АН Узбекской ССР (1959), доктор физико-математических наук (1933), профессор (1935). Основатель и первый директор Института атомной энергии (1943—1960). Главный научный руководитель атомного проекта в СССР, один из основоположников использования ядерной энергии в мирных целях. Лауреат Ленинской премии и четырёх Сталинских премий. Зинаида Васильевна Ершова (23 октября 1904 год – 25 апреля 1995 год) – крупный советский радиохимик, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки и техники РСФСР, трижды лауреат Сталинской премии, лауреат премии им. В. Г. Хлопина АН СССР. От коллег, специалистов атомной промышленности, получила неофициальное прозвище «русская мадам Кюри». Борис Алексеевич Введе́нский (7 [19] апреля 1893, Москва – 1 июня 1969, там же) – советский учёный в области радиофизики, основал (совместно с А. И. Бергом и др.) Институт радиотехники и электроники им. В. А. Котельникова РАН, академик АН СССР, Герой Социалистического Труда (1963), лауреат Сталинской премии, был главным редактором 2-го издания Большой советской энциклопедии и 3-го издания Малой советской энциклопедии. А́ксель Ива́нович Берг (29 октября (10 ноября) 1893, Оренбург – 9 июля 1979, Москва) – советский учёный-радиотехник и кибернетик, основоположник отечественной школы биологической кибернетики и биотехнических систем и технологий, адмирал-инженер (08.08.1955), заместитель министра обороны СССР (1953—1957). Академик АН СССР (1946, член-корреспондент с 1943). Доктор технических наук (1936), профессор (1930). Герой Социалистического Труда (1963). Влади́мир Константи́нович Арка́дьев (9 (21) апреля 1884, Москва – 1 декабря 1953, там же) – российский, затем советский физик. Член-корреспондент Академии наук СССР (с 1927 года).
[iii]Ири́на Ви́кторовна Тихоми́рнова (18 (31) июля 1917, Москва – 29 октября 1984, там же) – советская артистка балета и педагог, солистка Большого театра, заслуженная артистка РСФСР (1951), лауреат Сталинской премии I степени (1947). Организатор вместе с Игорем Моисеевым ансамбля «Молодой балет» (1966, ныне – «Театр классического балета Н. Касаткиной и В. Василёва»). Влади́мир Алексе́евич Преображе́нский (1912—1981) – советский солист балета и балетный педагог. Заслуженный артист Украинской ССР (1941). Заслуженный артист РСФСР (1951). Лауреат Сталинской премии первой степени (1946). Аса́ф Миха́йлович Мессере́р (Мешойрер) (6 [19] ноября 1903, Вильно – 7 марта 1992, Москва) – советский и российский артист балета, балетмейстер, хореограф, публицист. Лауреат двух Сталинских премий (1941, 1947). Народный артист СССР (1976). Представитель артистической династии Мессерер – Плисецких.