Предисловие
Россия. Зауралье
Разгар летнего сезона. Слишком жаркое и засушливое лето, с одной стороны, приносило хлопоты сельскому хозяйству, как, например, лесные пожары, попутно уничтожающие все живое на своем пути. Иногда даже можно было увидеть медведя, заплутавшего между маленькими селами в поисках воды и безопасного от огня места. Но, с другой стороны, это было единственное время года, не обременяющее необходимостью надевать на себя много слоев одежды, чтобы не продрогнуть от сырости и морозов.
Местные жители спокойно ходили на работу. Туда-сюда. Каждый день. Те, кто занимался сельским хозяйством, не знали хлопот в передвижении, разве что раз в две недели выезжали в город – запастись необходимым продовольствием.
Что касается обычных работяг: без коров, гусей и гектаров обработанной земли, то добираться до областного центра приходилось вахтой, которая ранним утром дожидалась их у самой опушки леса.
Село было небольшое, домов сто, не больше. Но могли бы они, жители домов, подумать, что за простой трудовой рутиной, у них перед носом скрывалось нечто прекрасное? Прогресс науки, человечества, цивилизации! Зеленая трава, продавленная несколько раз на дню, у той самой опушки леса могла хранить под собой большой секрет. А кто не любит секреты? Особенно чужие.
Секретный бункер располагался глубоко: даже бульдозером не отыщешь, не откопаешь. Целая подземная цивилизация. Секретное здание времен СССР выкупить было просто. Деньги – ключ к разрешению любых проблем. При помощи денег даже самое безобидное на первый взгляд желание можно превратить в чей-то личный ад. Правда, человека, который забрал дипломат, набитый купюрами и договором на продажу земли, уже нет в живых. Пуля в грудь – летальный исход. Совпадение?
Никто не должен знать. Пусть все и дальше думают, что военный объект прогнивает на глубине десятка метров.
Тысяча ступенек вниз приводили к белоснежным кабинетам, пропахнувшим хлоркой и другими дезинфицирующими средствами. Небольшие животные – крысы, белки, кролики и другие грызуны были единственной мелодией, которая заполняла удушающее пространство. Кто-то из сотрудников, возможно, женщина, не удержался и затащил в потаенное место сирень, огромное фиолетовое пятно. Как глупо! Глупо пытаться превратить из чего-то безобразного что-то привлекательное. Ведь мерзкий дождевой червь едва ли может состязаться в красоте с полевой бабочкой. Или, может быть, вы выберете червя?
В любом случае сирень уже в мусорном ведре.
Удивительно, но сегодняшний эксперимент дал положительную эффект. Спустя несколько месяцев мы получили результат и проставили все нужные метки в журналах наблюдения. Полудохлых животных нужно было немедленно поместить на карантин, а сотрудникам требовалось соблюдать все меры предосторожности. Одно неверное движение – и мы бы все поубивали друг друга на ровном месте.
Хотя люди – не простые создания природы. Не всегда нужно творить зло, чтобы его породить в ком-то. Если человек может убить всю свою семью за ужином, где разговоры случайно перешли на чуть более громкие интонации, разве это не будет доказательством насильственной природы человека, что тихо дремлет в каждом из нас и ждет подходящего момента, чтобы выйти наружу?
Завтра приедет хозяин и поймет, что все было не зря. В особенности пропавшие люди из этой маленькой деревни. Они были необходимы. Может быть, вернуть цветы обратно в вазу и сделать исключение для маленького праздника? Пускай сирень пахнет и цветет, а я полюбуюсь на кровь, что брызнет на нее. Очень скоро.
Глава 1
18 февраля 2015
В цветочном магазине оставался последний букет кустовых роз, не самый свежий, да и в некоторых местах цветы уже начали подкручиваться, раскрывая бутоны до полноценного вида. Но что поделать? Я их купил. Эти розовые цветы стоили мне несколько тысяч вон1, что я вынул из кармана брюк, но тем не менее они выглядели более опрятно, чем все те, что давно усохли в грязных горшках.
Я давно не был в пригороде Сеула, оттого и забыл, что это за дрянное место: заброшенные здания, попрошайки, грязь, пыль. Радовал лишь местный пруд, слегка покрытый морозной корочкой, да и то по берегам , где, казалось бы, должны были жить утки с утятами, оказались лишь пустые бутылки от выпитого пива. Даже сейчас представляю этот мерзкий запах, от которого просто хочется вывернуть желудок наизнанку. Неудивительно, что здесь не нашлось ни одного цветочного магазина, достойного Ёны. Хотя… спасибо, что я вообще нашел что-то более-менее подходящее.
В такой мороз я бы мог получше одеться, возможно, нацепить костюм, который, по ее словам, сидит как влитой, или надеть накрахмаленную рубашку с незамысловатым рисунком на воротнике, но, к сожалению, ни одну из этих вещей я не успел перевезти в новую квартиру. Может быть, девушки сильно убеждены, что количество вещей в гардеробе оказывает правильное влияние на окружение, давая ложное представление о твоей финансовой независимости, но на этот счет у меня сложилось другое мнение. Зачем тратить деньги на вещи, которые со временем превратятся в висящий мешок? Достаточно купить парочку и носить по мере необходимости, тем самым сохранив чуточку благодарности для матери-природы.
Оклад бывшего студента полицейской академии едва позволял сводить концы с концами с арендной платой. Квартира метр на метр. Ёна еще не знает, а потому, скорее всего, будет удивлена, но не расстроена. В конце концов, всем нам нужно с чего-то начинать, чтобы встать на ноги.
Метрополитен был заполнен больше чем обычно. Воскресенье как-никак. Замешкавшись с розовыми цветами у входа в вагон, я наконец-то смог протиснуться между пузатым стариком и вульгарно накрашенной дамой. Я всегда задавался вопросом: когда Ёна постареет, она тоже будет носить эту ужасную химическую завивку на голове, которая уже сейчас невидимо проводит черту между молодостью и старостью.
Цветы еще были живы, хотя на морозе уже нежные бутоны начали трескаться. Я слегка прикоснулся к одному бутону. На пальцах остался нежный запах. Надеюсь, люди не посчитали меня странным из-за того, что я понюхал свои пальцы.
Поезд тронулся, и все мое тело качнулось вправо. Правой рукой я успел схватить железный холодный поручень, предназначенный как раз для таких, как я. Которые не могут удержаться, устоять.
Ехать тридцать минут, может быть, чуть дольше.
День рождения Ёны предстояло провести в компании ее родителей, поэтому я нервничал вдвойне: не хотелось бы произвести впечатление неудачника на девушку, которая по меньшей мере мне сильно нравилась. Жениться в двадцать пять я был еще не готов, но ухаживать за своей сокурсницей столько, сколько потребуется, для меня не было сложным.
– Когда у тебя день рождения?
– Четырнадцатого июля.
– В день взятия Бастилии? Прикольно.
Эти и другие разговоры можно было не раз подслушать в скучном переполненном вагоне метро. Кто-то из пожилых неоднократно упоминал о сборе цветов в середине осени, о том, какие долгоцветы можно посадить перед наступающими холодами, что заготовить на зиму из созревшей тыквы. В общем – ничего захватывающего.
Поезд в очередной раз качнулся, и монотонная толпа людей снова сменилась другой толпой. Свободных мест не было, и я продолжил стоять, хотя ноги в неудобных дешевых ботинках уже успели затвердеть, отдаваясь тяжестью в верхней части ног. Почему-то в нос ударил неприятный химический запах.
«Возможно, очередной механик возвращается с автосервиса, не успев сменить повседневную одежду, которая успела перепачкаться в мазуте и машинном масле», – пролетела первая мысль у меня в голове.
Ежедневно добираться до работы было возможно только на метро. Удобная развязка линий позволяла довезти мое худощавое тело прямо к полицейскому участку округа Согу. Возможно, это было моим любимым местом для времяпровождения. Если честно, работать я любил больше, чем отдыхать. Во время отдыха порой возникают мысли, от которых по телу бродит неприятный зуд, когда как на работе ты не должен думать ни о чем, что может помешать ее выполнению, особенно, если ты полицейский..
К тому же Ёна говорила, что полицейская форма делает меня таким… интересным?
Внезапно где-то справа раздались крики, но я ничего не видел из-за плотного скопления пассажиров. Яркий женский крик, смешанный с мужскими нотками, мгновенно пронесся по вагону, и головы людей завертелись в разные стороны, словно у голубей, ошарашенных фактом, что им наконец-то бросили пшено в парке.
– Дедушка, не нужно, – почти умоляюще произнесла девушка, на глаза которой уже навернулись едва видимые слезы. Мне все же удалось протиснуться вперед, и через несколько секунд я уже понял почему. Все расступались. Прижимались к стенкам вагона.
Окруженный вниманием обеспокоенной толпы, мужчина поздних лет разразился бранью.
– Вы все здесь расплатитесь, все! Думаете, я не знаю, что делаю? Ошибаетесь! Я вас всех убью!
В правой руке у мужчины был предмет, больше похожий на картонный пакет молока, в левой же зажигалка. Я принюхался.
Запах «механика».
Если внутри пакета не молоко, а что-то воспламеняющееся, или, еще хуже, – взрывчатое вещество, то дела действительно плохи. В голове сразу же, как на бумаге, всплыли инструкции поведения.
– Вы что делаете?
– С ума сошел!
– Зовите полицию!
Именно таким настроением был пропитан вагон. Но вместо того чтобы окружить подлеца, все спрятались в себе. Инстинкты.
– Кто сошел, я? Мразь вонючая, – неадекватно выругался он снова, выплевывая скопившуюся слюну. Она оказалась кровавой. Руки его дрожали, а движения были совсем неуверенными, но именно это было бы мне на руку.
– Столько времени было зря. Зачем браться лечить, если не знаешь, чем помочь! ЗАЧЕМ? – его крик больше походил на отчаяние, вой умирающего волка, решившего выйти на охоту в последний раз. – Мы все ошибаемся, ведь так? А кто должен платить за ошибки? Пострадавший? Почему всегда пострадавший?
Как назло, сегодня у меня не было с собой табельного оружия, но я был уверен, что заломить руки обезумевшему старику не составит труда. В силе он мне не уступит, но вот в ловкости? До остановки – примерно две минуты.
– Вызывай полицию, – тихо шепнул я стоящему рядом мужчине. Тот, расслышав мои слова, отполз в дальний угол с телефоном. Я аккуратно опустил розы, все же надеясь, что они смогут дойти до Ёны.
Громкий крик женщины моментально высвободил мою реакцию. Кто-то кинул сумку в надежде выбить зажигалку из рук полоумного, но все было тщетно. Старик успел выплеснуть жидкость, которая мгновенно покрылась огнем, охватывая стоящих поблизости людей. Одним прыжком я достиг старика и повалил его на пол вагона. Он смердел безумием, отчаянием, противным смехом и гнилыми зубами.
К тому времени огонь охватил практически весь поезд, словно вспыхнул стог сена. Люди кричали, бежали, давились. Началась настоящая паника, когда каждый понял, что он хочет выйти из гиблого поезда живым.
В попытках заломить ему руки я несколько раз задыхался от едкого дыма. Горели легковоспламеняющиеся материалы. Кашель, стон, тревожное отхаркивание. С такой дикой песнью мы приближались к следующей остановке.
– Все равно умрешь, – гаркнул старик с гнилыми зубами. – Я уже сделал свое дело.
– Сначала ты, – не остался я в долгу. Я бы с радостью разбил ему череп или что-то похуже, если бы не остановка.
Поезд качнулся, двери открылись. Поваленные на пол со стариком, мы оказались в эпицентре давки на выход. Люди продавливали обувью тела тех, кто лежал бездыханным и никогда бы не встал. Казалось, что в мой череп врезалась чей-то острый каблук. Я тихо зашипел. Было больно. Даже больнее, чем когда мне вытаскивали пулю из ноги в тренировочном центре, которую я сам же себе и засадил. Стрелком я все же стал неплохим.
Тошнотворный запах сгоревших тел, свежая кровь, звуки сирены – атмосфера была ужасающей. Сквозь пелену глаз и черного дыма было практически ничего не видно. Из последних сил, отпуская старика, я начал подниматься, хотя был уверен, что с моей головой что-то не так. Безумец был либо мертв, либо без сознания.
Я почти встал, но топот людей из соседнего вагона оглушил меня снова. Видимо, автоматическая противопожарная система не сработала, и двери на станции не открылись. Не знаю, сколько людей, но не менее десяти, прошли по моему позвоночнику. Я сник.
Я увидел их: мутно, но это были они. Розовые розы для Ёны. Сейчас это все похоже на сон, и я не хочу просыпаться.
Глава 2
Шелест бамбуковых зарослей наполнял пространство особенным духом. Это было похоже на шелест крыльев бабочки, стремительно набирающей высоту: громкий, трепещущий, но легкий. Теплый ветер работал в тандеме: листья колыхались то вниз, то вверх, вправо и влево. Но возле небольшой беседки бамбук не шумел, как прежде. Это было так заметно и непривычно, что образовавшаяся брешь в бамбуковом концерте создавала лишь фальшь. Он притих. Возможно, всему виной недавно пронесшийся ураган.
Я сплюнул слюну. От сегодняшней тренировки пот тек по спине ручьем, разносимый ветром пот убил бы чувствительное насекомое.
– Выше ногу, выше! Еще десять минут.
– Да, сабомним2, – коротко ответил я, продолжая истекать потом. Мышцы в ногах затвердели, натянулись, как тетива лука: если опустить ногу сейчас, то палка опустится на спину быстрее, чем я успею услышать, потому что увидеть ее я точно не мог.
Я никогда не видел и не знал Мастера Хвана. Но по ощущениям, что сложились у меня за последние годы, можно бы сказать, что он был высоким, почти как я, разве что на пару сантиметров повыше. Это подсказал мне удар с поворота, где я слегка почувствовал щекотание волос на пятке. Приятный голос с хрипотцой. Но только если его не разозлить: тогда голос учителя менялся, заставляя меня усомниться во всем на свете.
Тренировки включали в себя парные захваты, а это предусматривало прямой контакт. Кожа на руках учителя была потертой, в некоторых местах свисающей: шестьдесят лет, не меньше.
– Можешь отпускать, – обратился он ко мне, отходя в сторону. Я громко выдохнул, опуская ногу с верхнего мата. Для меня это было не больше, чем конструкция для убийственной растяжки. В зависимости от высоты маты располагались с двух сторон параллельно друг другу, скрепленные твердым основанием выточенных палок бамбука. Нога горела. В глаза затекал соленый пот.
– Болеть не должно, не преувеличивай, – фыркнул учитель, делая несколько уверенных шагов ко мне. Запах древесины усилился. Именно так ощущался его запах. Как только земля под ногами свистнула, а грязь с пылью разлетелись в разные стороны, мне хватило двух секунд пригнуться, чтобы увернуться от удара мастера.
Я был слепым, но не был беспомощным. Одним задним ударом ногой я выбил бамбуковые палки из его рук, ловко поймав одну из них.
– Неплохо, – фыркнул Мастер Хван. И за этими словами должна была скрываться невидимая похвала. Учитель редко удостаивал меня мягким и приятным словом, но я и не нуждался в этом, и, скорее всего, он об этом знал.
– Спасибо, – сказал я в ответ, медленно поклонившись учителю. – Но, может быть, вы перестанете нападать из-за спины?
Улыбка с его губ слетела моментально. Мне достаточно было услышать, как открылся его рот.
– Твои удары сильны и точны, если противник прямо перед тобой, и достаточно слабые, когда кто-то хочет атаковать тебя сзади. Будь готов всегда и везде. Совершенствуй все и сразу. Я думал, ты уже прошел этот опыт. Более того, многие буси3 не видели ничего предосудительного в том, чтобы зарубить врага со спины без объявления о начале поединка.
Накрахмаленный тобок4 зашуршал не громче колыхания дерева, что прогнулось над беседкой. На мне были только белые штаны, внутрь которых медленной струйкой заливался пот, доходя до нижнего белья. Дневной комар больно укусил меня, отчего и был раздавлен. Веточки убитого тельца моментально расплющились по моей груди.
Последние слова мастера неприятно отозвались где-то внутри. Он был единственным человеком, кто не жалел меня, а приводил в чувство, как только нащупывал мою слабину. Все остальные только вздыхали и протягивали руку помощи. Но Мастер Хван был другим. Он был из тех людей, кто, вместо того, чтобы протянуть руку, ударил меня в грудь на первом же занятии. Да так сильно, что я отлетел, больно ударившись о кедр.
Я изучил местность дома практически сразу же, как только Мастер Хван пустил меня на порог. Это было непросто, но так же необходимо, как принимать пищу. Без ориентира в пространстве меня едва ли можно было считать самостоятельным. Разница лишь в том, что для этого мне не нужны карта или глаза, мне просто нужно время.
Ступая голыми ступнями по мягкой траве, я уверенно дошел до беседки, где жена Мастера Хвана уже любезно приготовила чай.
Пять шагов на север.
Разносимый ветром запах зеленого чая мгновенно привел меня в порядок. Мышцы ног наконец-то прекратили дергаться, и я наконец-то смог расслабиться.
– Сон Хун, не обращай внимания, он сегодня и вправду не в себе. Соседские мальчишки перерезали нам электричество, вот он и не знает, куда свою злость направить, – учтиво сказала она, перед тем как унести поднос с сухофруктами.
– Надеюсь, электричество быстро починят, а то, боюсь, скоро я себе что-нибудь точно разорву между ног, – пошутил я, закидывая в рот сушеный абрикос.
Между тем я уловил легкое движение. Слух напрягся, но затем я снова расслабился.
«Опять он за свое», – пронеслось в голове. Этот ритуал был неизменной частью завершения наших тренировок. Мастер Хван словно испытывал меня на прочность, подкрадываясь ко мне настолько тихо, что шелест тренировочного халата оставался беззвучным. Старческое любопытство или внезапный интерес к веселью породил искусное и нетерпеливое желание подкрадываться из-за спины. Но я все слышал.
Я показательно поднял руку вверх:
– Неа, не сегодня, я все слышу.
– Экий негодник, – сдался учитель и присел ровно напротив меня, видимо, нисколько не огорчившись сорванному покушению. – Когда-нибудь потеряешь бдительность, и я по-настоящему наслажусь этой победой.
– Такого не будет, – уверенно отрезал я. – Терять больше нечего, разве только уши мне оторвете.
– Не начинай, – строго ответил Мастер Хван, выкладывая сухофрукты в свою ладонь. – Я помню тот день как вчера. Ты был совсем не похож на слепого: обычный перепачканный незнакомец, что заблудился в ночь перед тайфуном. Я мог бы догадаться, но твои глаза были широко распахнуты – на первый взгляд, ты ничем не отличался от любого зрячего.
Заляпанный грязью, под дождем, ты просился ко мне в ученики. Как дворовая собака, ждал, когда тебе дверь откроют. Я бы и не открыл, будь ты зрячим или нет, – учитель сделал многозначительную паузу, принюхиваясь к свежим листьям чая. – Твое упрямство. Вот что побудило меня открыть тебе двери. Не распускай мужские слюни, как минимум при мне, все твои заботы касаются лишь тебя, и твои проблемы тоже.
Маленькая пиала со звуком ударилась о деревянное покрытие.
– Спасибо, – коротко ответил я, хотя и знал, что учитель не любит слышать сентиментальных слов. Мы молча продолжили чаепитие под журавлиное пение.
Тот день действительно был дождливым, холодным, мрачным, как и мое настроение. Ёна ушла, оставила ключи на комоде. На том же самом месте лежало мое заключение об отставке из полиции.
Вроде там было так написано, я не видел.
Слухи о знаменитом мастере боевых искусств оказались правдивы. После гибели двоих сыновей они с женой переехали в маленькую деревушку, что лежала у подножия горы, перед этим оборвав прямые связи с реальным миром. Сельскохозяйственное угодье стало их основным занятием и заработком, но, возможно, все поменялось, когда у порога появился я. Притягивает ли одно горе другое? Не знаю, но я был безумно рад согреться в их доме, перед этим споткнувшись несколько раз об острые выступы в полу.
Вынырнув из воспоминаний, я спросил:
– Когда можно прийти снова?
– Здесь тебе что, медом намазано? – громко засмеялся он, откидываясь на мягкое кресло. Я улыбнулся в ответ в надежде, что моя улыбка покажется доброй и непринужденной, как когда-то говорила Ёна. Но тут его голос посерьезнел, стал ровным и не прерывистым. – Четыре года, долгий срок. Я не могу назвать тебя своим сыном, да и другом тоже. Но ключи от своего дома я бы на хранение точно тебе оставил.
Звук железа привлек мое внимание.
– Ключ от ханока5 здесь, приходи когда хочешь.
Рассеянными движениями я нащупал его, и не с первого раза. Это была новая проверка. Отвратительная. Мне не нравилось положение собаки-ищейки, которой дали задание разыскать и принести. В этом я был слаб. Иногда это все равно, что искать иголку в стоге сена, хоть этот стол не превышал размера двух стоп.
– Слышал, того полоумного приговорили к казни. Первый смертельный приговор с 1997 года. По словам его жены, он долгие годы страдал от необъяснимых головных болей, бессонницы и бредовых идей. Стало известно, что он действительно проходил лечение в психиатрической больнице.
– Да, – коротко ответил я на неприятное напоминание. Первые дни после происшествия были как в тумане. Я не различал ни дня, ни ночи, а потом просто наступила ночь. Зрячий не поймет слепого, потому что мы не видим ночь или что-то темное, мы видим – ничего, или лучше сказать, – ничто.
– Правда, он умер еще до вступления приговора в силу. Пусть он и не получил то, что заслужил по-настоящему, но безопасность в метро улучшили во сто крат. Все изменения в мире происходят лишь благодаря пролитой крови. Интересно, да?
Мокрая капля упала где-то рядом. Далеко за лесом раздался легкий гром. Я услышал чавканье белки на дереве – видимо, орехи ей все же придется спрятать: надвигался ураган, о котором предупреждали в новостях по телевизору.
Говорят, что телевизоры стали другими. Изображение стало более качественным, четким, а размер экрана можно было сравнить с теми, что стоят в малобюджетных кинотеатрах: не огромный, но впечатляющий. Я с улыбкой вспомнил свой старенький телевизор в пригороде Сеула. Оставшаяся от арендатора маленькая коробка, в которой работал только один канал – местные мыльные оперы.
– Сон Хун, – вырвал меня из мыслей мастер. Я слышал, как уже за ним закрылась входная дверь в дом, и все это время я сидел в беседке один. Но окно кухни прилегало вплотную к ней, и я инстинктивно повернул голову в сторону учителя.
– Да? – сразу же отозвался я, убирая упавшую мне на лицо прядь волос.
– По поводу сына и друга я пошутил. Не принимай всерьез.
Я выдохнул тяжелый воздух из легких. Дождевые кучи, напитанные жарким воздухом, наступают, чтобы обрушить свою темную ношу на землю. Я их не вижу, но тем не менее слышу.
Дождь обрушился стеной. Я схватил ключ, впопыхах выискивая свою белую форму. Не забыв поклониться в пустоту, я покинул дом Мастера.