Marc Levy
Une autre idée du bonheur
© Editions Robert Laffont / Susanna Lea Associates, 2014
© Фото автора на обложке, Denis Le2cuyer & Marc Hansel
© А. Кабалкин, перевод на русский язык, 2014
© ООО «Издательская Группа Азбука-Аттикус», 2014
Издательство Иностранка®
* * *
Посвящается Полине, Луи и Жоржу
Нет случая,
Есть только встречи.
Поль Элюар
Он держал в руках ее дневник, жадно вчитываясь в слова, начертанные на бумаге, пытаясь узнать себя в том или ином персонаже, уловить отголоски их разговоров в кафе в Гринвич-Виллидж, вспомнить какой-то эпизод, украв его у времени. Переворачивая страницы, он слышал биение ее сердца, задыхаясь от любви, память о которой замело, как следы на снегу.
Опускался вечер, а он все читал, сидя за столом в своей единственной комнате, забыв об ужине, забыв о том, что приближается ночь. Ничего лишнего у него не было, зато имелось все необходимое для жизни. Когда сквозь жалюзи стал просачиваться рассвет, он закрыл рукопись и, положив руки на колени, глубоко вдохнул, чтобы сдержать слезы.
Она рассказывала о своей жизни, ни разу не назвав его имени, не намекая на ту роль, которую он сыграл, на выбор, сделанный им ради нее. Он гадал, безразличие это или горечь, пережившая время.
Он подошел к раковине, посмотрел на себя в потрескавшееся зеркало, косо висевшее на гвозде, и не узнал в нем человека, которого искал на страницах дневника. Возможно, потому Ханна и стерла его из своего прошлого. Странная вещь воспоминания, сказал он себе, умывая лицо ледяной водой. Некоторые питаются ими, как будто от них зависит жизнь, как будто они спасают их от смерти; а другие избавляются от них, чтобы оставшееся им время было светлее.
Он приготовил себе завтрак: кофе, яичница с кусочком сала в чугунном ковшике на плитке. Ей следовало бы хотя бы намекнуть, дать хоть подобие ответа на вопрос, возникший после ее смерти, подсказать, где искать. А если нет, то лучше бы сожгла эти странички или унесла их с собой!
Он опустил тарелку в раковину и снова уселся за стол.
– Господи, Ханна, нельзя же до такой степени отвергать истину! – пробормотал он и стал яростно тереть щеки, чтобы не заснуть.
Потом, глянув на часы на стене, поднялся и открыл шкаф: пора было собирать вещи. Он взял три рубашки, нижнее белье, шерстяную куртку и пуловер. Положил в карман пальто конверт со всеми своими сбережениями, снял с вешалки шляпу и плащ, убедился, что револьвер поставлен на предохранитель, и спрятал его на дно сумки. Потом опустился на колени, загасил угли в плите, проверил шпингалеты на окнах, погасил свет и открыл входную дверь.
Утреннее солнце стояло низко – еще только кончалась зима. Дорога вилась в направлении шоссе. Ему предстояло дойти по ней до перекрестка, а оттуда преодолеть еще шесть миль до холма с распятием, где была автобусная остановка. Надо было торопиться, сильный встречный ветер замедлял шаг. Но он был признателен ветру: так его не учуют волки. Хотя было бы даже неплохо, если бы звери увязались за ним: он бы с наслаждением разрядил в них всю обойму. Сразу за этой мыслью последовали угрызения совести: нашел на ком сорвать злость! С волками у него был заключен пакт о ненападении. Когда он отправлялся на охоту, они следовали за ним на почтительном расстоянии. Если ему выпадало подстрелить добычу, они ждали, пока он ее разделает, а потом лакомились мясом, которое он им оставлял на костях. Когда он заготавливал дрова, она наблюдали за ним с холма, пока он не давал им понять кивком головы, что возвращается домой и что его оружие заряжено. Волки как будто уяснили правила, ни один ни разу не приблизился к Томасу Брэдли, так что ему не пришлось по ним стрелять.
До остановки он добрался уже к полудню. Его домик давно скрылся за горизонтом. Вокруг, насколько хватало глаз, простиралась плоская равнина.
Вот и автобус. Было еще слишком далеко, чтобы можно было расслышать мотор, но столб пыли из-под колес служил верным признаком его приближения. Эта вылазка могла стать самой серьезной ошибкой Тома за последние тридцать лет. Как не думать об этом, рискуя столкнуть воспоминания, сопровождавшие его жизнь, с реальностью, грозившей поставить на ней крест?
Том поднял руку, давая водителю сигнал остановиться. Когда двери автобуса открылись, он улыбнулся. Это была насмешка над самим собой, запоздалое признание того, что все эти годы он скрывал под маской бесстрашия свою уязвимость перед женщиной.
– Зато какая женщина! – сказал он водителю, отсчитывавшему ему сдачу.
Двадцать долларов за первый этап прекраснейшего из путешествий, о котором он столько мечтал. Он дойдет до самого конца, единственное, что могло бы ему помешать, – это смерть в пути. Но пока он сможет дышать, он будет ее искать.
Том Брэдли давно предвкушал этот момент. Если бы он был честен с собой, то признал бы, что всячески его приближал. И когда накануне молоденький полицейский – сколько он обучил таких за свою профессиональную карьеру! – постучался в его дверь и вручил конверт с рукописью и записку от его друга судьи Клейтона, он вынужден был напомнить себе, что эта жизнь, от которой он постепенно отдалялся, еще не свела с ним счеты.
Занимая место в хвосте автобуса, Том Брэдли прищурил глаза и не удержался от смеха. Это был не конец, наоборот, начало большого приключения.
1
Встретив Милли, можно было бы подумать, что она живет в стиле «рок-н-ролл». Это первое впечатление возникало из-за ее сходства с молодой Патти Смит[1], но оно было обманчиво. В жизни Милли не имела ничего общего с рок-н-роллом. Оставаясь одна – а это случалось часто, – она без конца слушала классическую музыку, потому что с ее одиночеством могли сладить только Бах, Григ и Гленн Гульд.
* * *
Милли Гринберг уехала из Санта-Фе, получив стипендию в Университете Филадельфии. Две тысячи двести миль и шесть штатов отделяли ее родной город от того места, где она жила теперь, – расстояние между ее юношеской и взрослой жизнью. И все же лекции по праву в Пенсильвании были для Милли так же скучны, как ее детство в Нью-Мексико. Продолжить учебу ее заставили три причины: жизнь, которую можно было вести в кампусе, появившийся у нее настоящий друг и то, что ее, несмотря на нелегкий характер, ценили преподаватели. Милли держалась в стороне от стаек девиц, которые с утра до вечера только и делали, что кокетничали, постоянно подкрашивались в перерывах между занятиями и следили по новостям только за жизнью модных идолов, интересуясь их похождениями и неприятностями больше, чем судьбами мира. Она не встречалась с парнями, растрачивавшими на спортплощадках избыток тестостерона и слишком накачанными: они щеголяли в шлемах, и щеки у них вечно были разрисованы цветами университетской команды по американскому футболу. Милли была незаметной и усердной студенткой: учитывая тот факт, что юриспруденция навевала на нее смертную тоску, это говорило о ее решимости чего-то добиться в жизни. Чего именно, она понятия не имела, просто знала, что ее ждет необычная судьба, которая рано или поздно раскроет ей свою загадку.
После второго курса университет отказался продлить ей стипендию, предложив взамен сделку, которую миссис Берлингтон назвала «взаимными услугами»: Милли должна была подрабатывать помощницей-стажеркой в юридическом отделе (состоявшем из одной миссис Берлингтон), получая за свои труды пять долларов в час, медицинскую страховку и служебную жилплощадь. Милли согласилась не раздумывая: не потому, что ее заинтересовала работа, тем более не из-за зарплаты, а из-за возможности не расставаться с кампусом. Слишком она к нему привыкла.
Каждый день Милли завтракала в «Таттлмен Кафе», в 8.53 пересекала большую лужайку, в 8.55 проходила мимо библиотеки Гутмана и входила в административный корпус, где в 8.57 начинался ее рабочий день. В 11.50 она заказывала по Интернету сэндвич с пастромой для миссис Берлингтон. В 12.10 пересекала лужайку в противоположном направлении, забирала в кафе «Камбар Кампус Сентр» сэндвич миссис Берлингтон и весенний салат для себя – это позволяло еще раз пройтись перед библиотекой. Перекусив вместе со своей начальницей, она в 12.30 возвращалась на рабочее место. В 15.55 убирала в ящик письменного стола свой блокнот, куда записывала распоряжения миссис Берлингтон, сверху укладывала фотографию в серебристой рамке своей улыбающейся бабушки, запирала ящик на ключ и в 16.00 уходила.
Последняя за день прогулка через кампус, в этот раз в сторону стоянки, а там Милли забирала единственное свидетельство того, что она не совсем обычная скучная служащая, – «олдсмобиль» 1950 года с откидным верхом. Раньше машина принадлежала ее бабке, но за несколько лет до своего отъезда из Санта-Фе Милли получила ее в подарок. Теперь за эту машину, с которой она сдувала пылинки, словно настоящий коллекционер, ей дали бы не меньше восьмидесяти тысяч долларов. Кабриолет, сошедший с конвейера за тридцать лет до ее появления на свет, служил для нее страховкой на тот случай, если произойдет нечто непредвиденное и очень серьезное, возможно даже угрожающее жизни. Жизни, которая ее, только что отпраздновавшую тридцать первый день рождения, вполне устраивала.
В 16.06 Милли садилась за руль, включала радиоприемник, распускала волосы, поворачивала ключ зажигания и радостно прислушалась к восьмицилиндровому двигателю, добавлявшему басов к фуге Баха, симфонии Мендельсона или еще какому-нибудь классическому музыкальному произведению.
С этого момента в Милли появлялось что-то от звезды рок-н-ролла. С развевающимися на ветру волосами – в любую погоду, лишь бы не было дождя – она ехала на станцию обслуживания «7-Eleven», где выпивала кока-колу за два доллара семьдесят центов, а жажду автомобиля утоляла двумя галлонами бензина, выкладывая за них семь долларов тридцать центов. Каждый вечер, наблюдая за мельканием цифр на шкале колонки, она вычисляла, сколько минут потратила на печатание надиктованной миссис Берлингтон ерунды. Здесь она тратила за пять минут десять долларов, там набирала за утро тридцать тысяч знаков. Остальной ее заработок уходил на ужин (так как сэндвич для миссис Берлингтон оплачивался юридическим бюро, Милли быстро сговорилась с работником кафе «Камбар», что в стоимость сэндвича с пастромой включалась и цена ее весеннего салатика), кое-какую одежду, пополнение коллекции дисков, кино по субботам и, главное, на уход за ненаглядным «олдсмобилем».
Работника кафе «Камбар» звали Джо Малоне. Наградил же Бог имечком! Полное его имя было Джонатан, но на безупречный музыкальный слух Милли «Джонатан Малоне» звучало хуже. Джо, получивший благодаря ей имя, достойное персонажа гангстерского фильма, был стройным молодым человеком, наделенным поэтическим талантом. Разве не удавался ему день за днем ловкий фокус – в любое время года сооружать для Милли восхитительный весенний салат?
Джонатан Малоне был по уши влюблен к некую Бетти Корнелл, но та никогда в жизни не посмотрела бы на работника кафетерия, пусть тот и проглатывал, не жуя, все написанное Корсо, Ферлингетти, Гинсбергом, Берроузом и Керуаком. Джо знал их книги чуть ли не наизусть – и все зря! Он очень старался вкладывать поэзию в свои сэндвичи и салаты по пять пятьдесят и не оставлял надежды когда-нибудь продолжить образование, чтобы потом открывать чудесный мир слов девушкам, копирующим Бритни Спирс, Перис Хилтон и живые манекены, страдающие анорексией. Милли часто ему повторяла, что у него душа евангелиста, для которого стала религией литература.
После заправочной станции Милли выезжала на автостраду № 76 и мчалась с максимально разрешенной скоростью до следующего съезда, откуда возвращалась к себе.
Жила Милли в деревянном домике на Фламинго-роуд, сразу за местной водокачкой. Непритязательный квартал, но не без некоторого шарма. На Фламинго-роуд заканчивался город и начинался лес.
Вечера Милли посвящала чтению. Исключениями служили пятницы, когда к ней приходил ужинать Джо. Они смотрели вдвоем очередную серию своего любимого телесериала: в нем женщина-адвокат, жена будущего сенатора, страдала оттого, что в прессу просачивалась правда о связи ее мужа с девушкой по вызову.
Потом Джо громко декламировал стихи, которые сочинил за неделю. Милли внимательно слушала, потом требовала повторить, теперь под музыку, которую подбирала к стихотворениям Джо.
Музыка прочными узами соединила их с первой же встречи. Музыка их и познакомила.
* * *
Джо подрабатывал, играя на церковном органе. Его музыкальное призвание оплачивалось по твердой ставке – тридцать пять долларов за приглашение. Он обожал похороны.
Разве сравнить их с венчанием! Венчание страшно затягивается, гости долго усаживаются, невеста опаздывает, конца службы не дождешься, знай себе играй, пока новобрачные и все приглашенные не спустятся с паперти. Достоинство похорон – в безупречной пунктуальности усопших. К тому же кюре, испытывавший священный ужас перед гробами, перепрыгивал через целые разделы своего требника и завершал службу строго через тридцать пять минут после начала – хоть часы по нему проверяй.
Доллар в минуту – золото, а не работа! Джо, не единственный музыкант, которого кюре приглашал играть во время церковных служб, не забывал просматривать рубрику «Некрологи» в местной воскресной газете, чтобы первым попасть в график следующей недели.
Как-то раз на отпевании в среду, заиграв фугу Баха, Джо обратил внимание на вошедшую в церковь молодую женщину. Церемония близилась к концу, прихожане уже поднимались с мест, чтобы проститься с миссис Гингельбар, бакалейщицей, погибшей по нелепой случайности под высоченной пирамидой ящиков с арбузами, придавившей ее. Бедная миссис Гингельбар умерла не сразу, ее агония продолжалась всю ночь, и в конце концов она задохнулась под кучей бахчевых – виновников ее смерти.
Появление Милли в джинсах и в футболке с глубоким вырезом, с распущенными волосами, привлекло внимание Джонатана: уж слишком она отличалась от всех собравшихся. Органисту везет: с его рабочего места можно разглядеть все, что происходит в церкви.
Джо частенько веселил заскучавшую Милли, рассказывая о забавных ситуациях, свидетелем которых становился постоянно. Чьи-то шаловливые руки задирали юбку на соседке, какая-то дама нежно поглаживала причинное место соседа, болтуны громко перешептывались, напрочь позабыв, где находятся, кто-то, задремав во время службы, неприлично клевал носом. Мужчины выворачивали шеи, разглядывая красивую женщину, а на ту, которая старалась привлечь всеобщее внимание, вовсе не смотрели. Когда кюре, известный своей шепелявостью, в очередной раз произносил нечто невразумительное в самый патетический момент службы, публика громко смеялась. Мобильный телефон под Библией или посторонняя книга под требником – ничто не укрывалось от взора органиста.
В ту среду, лишь только закрылись церковные двери, Джо спешно покинул орган и бросился вниз по винтовой лестнице, ведшей к исповедальне. Траурный кортеж миссис Гингельбар уже двинулся к кладбищу, соседствовавшему с ризницей, а молодая женщина так и осталась сидеть на скамье.
Он подсел к ней и, не вытерпев, нарушил молчание: спросил, не родственница ли она усопшей. Милли призналась, что не была даже с ней знакома, и не успел Джо поинтересоваться причиной ее появления на отпевании, стала хвалить его аппликатуру и то, как он чувствовал и интерпретировал музыку Баха. Тот миг положил конец двум одиночествам. Джо никогда прежде не слышал, чтобы кто-то так хвалил его игру. Милли с самого своего приезда в Филадельфию даже не думала о том, что у нее может появиться друг.
Джо схватил ее за руку и потащил к винтовой лестнице. Вид на неф с галереи привел ее в восхищение. Джо усадил ее спиной к трубам органа, взметнувшимся ввысь, сел за клавиши и вдохновенно исполнил токкату ре минор.
Милли показалось, что музыка пронзает ее насквозь, проникает в самое сердце, бьется в ее жилах. Божественное ощущение – когда твои кровеносные сосуды превращаются в нотный стан! Увы, этот частный концерт был прерван появлением кюре: удивленный тем, что церковь не встречает его тишиной, он тоже поднялся по лестнице. Обнаружив Милли, сидящую с открытым ртом и объятую восторгом, он сделался подобен экзорцисту, узревшему дьявола. Джо перестал играть и в ответ на вопрос кюре, что это за женщина, забормотал что-то невнятное.
Милли протянула кюре руку, поздоровалась и без малейшего смущения сообщила, что она сестра музыканта. Кюре нахмурился, положил на лавку причитавшиеся Джо тридцать пять долларов и попросил обоих покинуть церковь.
Выйдя на паперть, Джо, тогда еще звавшийся Джонатаном, пригласил Милли вместе пообедать.
Прошло десять лет, но в годовщину знакомства они иногда приносили букет тюльпанов на могилу миссис Гингельбар.
* * *
Однажды случилось неприятное событие, еще больше сблизившее Милли и Джо. Оно было связано с ее работой.
Кто-то взломал сервер университетского кампуса. Ректор университета заподозрил неладное, заметив, что студентов не очень-то беспокоит приближающаяся годовая сессия. Еще более странным ему показалось поведение преподавателей, не желавших ставить оценки ниже восьмидесяти. Быстро выяснилось, что кто-то получил доступ к экзаменационным темам.
До этого юридическое бюро университета занималось нехитрыми вопросами: проверкой страховых полисов, выдачей всевозможных справок и удостоверений, составлением различных административных документов (ректор обожал издавать распоряжения о поведении студентов в кампусе, в особенности что-то запрещать). Поэтому, когда ректор ворвался в помещение юридического бюро и объявил, что университет впервые в своей истории вынужден подать иск, да еще уголовного свойства, артериальное давление миссис Берлингтон достигло небывалой высоты, значительно превзойдя средние значения студенческих экзаменационных оценок.
Впрочем, работа над иском заняла у миссис Берлингтон всего полдня, столько же времени ушло у Милли на его оформление. Обе, особенно миссис Берлингтон, предпочли бы, чтобы этот труд потребовал гораздо больших усилий и соответствовал вопиющему характеру упомянутых в иске фактов. Поэтому они, не обсуждая ситуацию напрямую, согласились повременить несколько дней, прежде чем докладывать, что задание выполнено и что юридическая служба готова к отчаянной битве с бессовестными пиратами, посягнувшими на систему.
На протяжении всей этой необычной недели при каждой встрече с ректором в коридоре Милли напускала на себя вид крайней озабоченности, приличествующий сотруднице, которая осознает драматизм создавшейся ситуации. В результате он при виде ее был вынужден изображать подобие улыбки. Какая ни есть, а все-таки улыбка, аллилуйя!
И поскольку миссис Берлингтон, сохраняя это в тайне, уже вернулась к текущим делам, Милли, борясь с нарастающей скукой, решила провести собственное расследование.
Джо Малоне был поэтом и, если б стал преподавателем, любой студент о таком бы мог только мечтать. Но кроме этого, он был превосходным исполнителем, и ему не важно было, на каких клавишах играть – органа, фортепьяно, клавесина или компьютера. Из всего немногочисленного окружения Милли, в которое входили только миссис Берлингтон, сам ректор университета, соседка на Фламинго-роуд миссис Хекерманн и Джо, помочь ей в установлении личности похитителя экзаменационных билетов мог только Джо, ее единственный настоящий друг.
Во вторник, на следующий день после того, как было обнаружено преступление, Милли и Джо устроили под покровом ночи вылазку, не совсем законную, зато необходимую для расследования, которое в случае успеха принесло бы университету неоспоримую пользу.
Милли вернулась в кампус и поставила свой «олдсмобиль» на стоянку в 20.30 – как раз в это время у Джо кончалась смена. Дождавшись его, она позволила ему прямо в машине выкурить сигарету: верх был поднят, зато окна открыты с обеих сторон. Прождав полчаса в полном молчании, они двинулись по аллее вдоль библиотеки, наименее освещенного здания из всех. Благодаря магнитному ключу Милли они без всякого труда проникли в административный корпус, где находился компьютерный зал. Джо решил действовать на месте. Если полиция отреагирует на жалобу и поведет собственное расследование, то узнает обо всех попытках проникновения на сервер извне. Значит, исключалась работа с его персонального компьютера, как и из интернет-кафе города: все они из соображений национальной безопасности были с некоторых пор оборудованы камерами наблюдения.
Джо, постоянно восхищавший Милли своей проницательностью, подозревал, что хакер рассуждал так же. В кибератаках такого рода наилучший способ не попасться состоит в том, чтобы присосаться прямо к зверю, из которого собираешься пить кровь – совсем как клещи, только те предпочитают жестким дискам собак.
Они тряслись от страха, пробираясь в темноте по коридору первого этажа. Необходимо было, соблюдая тишину, уложиться в полчаса между 21.00 и 21.30: в это время уборщики еще трудились на других этажах.
Джо, зажав зубами лампу, открыл дверцу аппаратного шкафа, нашел, куда присоединить свой лэптоп, и защелкал по клавишам. Он запросил память сервера, определил день и час взлома и обнаружил неопровержимое доказательство того, что кто-то здесь действительно хорошо поработал. Хакера, видимо, спугнули, и он ограничился малым, а главное, оставил на месте преступления неопровержимую улику – флешку. Экзаменационные билеты были скачаны с сервера через USB-порт с передатчиком Bluetooth. Джо поднял на смех беспомощных факультетских айтишников, не сумевших обнаружить такие элементарные вещи.
– Их было минимум двое. Один здесь, другой снаружи, скорее всего, под окном – далеко эта штука не пробивает, – прошептал он, забирая орудие преступления.
Милли предположила, что пират оставил на нем свои отпечатки, и Джо теперь оставалась самая малость: проникнуть в сервер полиции для выяснения его личности. Он покосился на нее не без удивления и улыбнулся, растроганный тем, что она считает его способным даже на такой подвиг. Следуя собственному плану, гораздо более простому, он сунул флешку себе в карман, сверился с часами и сказал, что пора сматываться.
На обратном пути им пришлось искать убежища в рабочем кабинете Милли и прятаться там под столом миссис Берлингтон. Один из техников бригады обслуживания изменил своим правилам и взялся обрабатывать линолеум в коридоре полировочной машиной, чем помешал их бегству. Друзья забились под стол и затаили дыхание. Не дышать стало совершенно невозможно, когда Милли извлекла у себя из-за спины предмет, упершийся ей в поясницу, – домашнюю тапку. Представив себе, как серьезная, склонная к поучениям миссис Берлингтон разгуливает в домашних тапочках, Милли так громко прыснула, что Джо пришлось зажать ей рот ладонью. Это был единственный раз, когда между ними возникло напряжение. Этого не бывало с ними прежде, не будет и впредь. Просто Джо почувствовал, как кончик языка подруги скользит по его ладони, вдоль линии жизни. Скорчившись под письменным столом миссис Берлингтон, они обменялись в темноте удивленными взглядами, потом Милли сообщила, что в коридоре все стихло, значит, можно уходить.
Дома у Милли Джо вставил флешку в свой компьютер и бомбардировал ее алгоритмами до тех пор, пока она не сдалась и не выдала ему пароль владельца. Джо торжественно пообещал сделать все возможное, чтобы найти злоумышленников.
Назавтра, устроившись за своей стойкой в кафе «Камбар Кампус Сентр», Джо начал поиски при помощи своего магического средства и мобильного телефона. Он «прозванивал» каждого входящего студента. Поскольку подавляющее большинство заглядывало сюда как минимум раз в день, потребовалось немного времени, чтобы выяснить, что одним из двух хакеров был Фрэнк Рокли. Джо скрывал улыбку, наслаждаясь своим открытием. Фрэнк Рокли был капитаном университетской бейсбольной команды. Джо не терпелось выяснить, как поступит ректор, узнав имя преступника за три месяца до чемпионата университетов, имевшего первостепенное значение для престижа и финансирования данного образовательного учреждения.
Велико же было его удивление, когда Милли ничуть не обрадовалась. Он ждал взрыва веселья, но она выслушала его с грустным видом. Он не удержался и спросил, в чем причина.
И тогда Милли поведала ему тяготившую ее тайну. Она, испытывавшая раньше только презрение к парням, подсевшим на наркотик спорта, и считавшая их, чаще всего несправедливо, невежественными грубиянами, с некоторых пор прониклась к Фрэнку Рокли нежными чувствами.
– Все дело в его глазах, – призналась она, усевшись на скамейку рядом с Джо. – У него взгляд человека, у которого было невеселое детство. Как мне стало известно, отец требует, чтобы он сделал блестящую карьеру, а сам он хотел бы работать в какой-нибудь неправительственной организации и колесить по миру.
– Как ты узнала? – спросил ее Джо, вспоминая о волнении, испытанном накануне под столом миссис Берлингтон и хваля себя за то, что не сказал тогда ничего лишнего.
– Как-то вечером, когда я садилась в свою машину, он подошел и сказал, что считает меня элегантной. Странно было услышать от него это словечко – «элегантная»… Мы поговорили. Кажется, в тот вечер у него на душе скребли кошки. Спустя неделю мы столкнулись в секретариате, он обрадовался. Мы попили кофе…
– Не у меня в кафе, – уточнил Джо.
– Нет, дело было утром. Мы пошли в «Таттлмен». Короче, он поведал мне свою историю, и я заметила…
– …что он тебе нравится?
– Ну да, что-то в этом роде.
– Ты ему об этом сказала?
Милли хлопнула Джо по плечу:
– Ерунда, пройдет, не о чем говорить!
Джо поинтересовался, намерена ли она выдать Фрэнка, и Милли напомнила, что они не полицейские. К тому же им обоим было бы нелегко объяснить ректору, как они вывели компьютерного пирата на чистую воду.
– Ты хочешь знать, кто ему помогал?
– Ты его знаешь?
– Не его, а ее, – уточнил Джо.
– Вот оно что! – И Милли со вздохом встала.
– Раз твой интерес исчерпан, зачем мы вообще за это взялись?
Вместо ответа она поблагодарила Джо, чмокнув его в щеку, и заверила, что провела потрясающий вечер и что их ночная вылазка станет одним из самых приятных ее воспоминаний. После этого она как ни в чем не бывало назначила ему встречу на завтра, чтобы сходить в кино; могла бы и не напоминать, они и так каждую субботу встречались перед многозальным кинотеатром «Уэст Ридж Пайк».
Провожая Милли взглядом, Джо вспоминал, как они познакомились в церкви.
Их десятилетняя дружба сохранилась благодаря взаимной откровенности, походам в кино по субботам, долгим беседам на низенькой каменной ограде водокачки и в немалой степени благодаря молчанию вдвоем. Зимой, лишь только начинали лететь первые снежинки, они забирались на крышу дома Милли и оттуда любовались, как одевались в белые одежды ели и высокие сосны в лесу. Они выкуривали по нескольку сигарет и болтали до тех пор, пока холод не загонял их в комнату.
* * *
Милли не выдала ни Фрэнка Рокли, ни его сообщницу, хотя готова была это сделать, когда узнала, что они встречаются. Она видела, как они целуются в кино, причем так самозабвенно, что казалось, будто они навеки присосались друг к дружке. Милли пришла к заключению, что в прошлой жизни Стефани Хопкинс была лягушкой, иначе откуда эта способность так широко разевать рот? Будучи по натуре оптимисткой, Милли приободрилась, заметив, что Фрэнк смутился, когда она их засекла; молодой человек чувствует в подобных ситуациях замешательство, только если не уверен в своих чувствах. Надо дождаться, пока Фрэнк основательно познакомится с грудью и с ягодицами своей лягушки, после чего их история отойдет в прошлое.
Знакомство с интимным рельефом Стефани Хопкинс затянулось у Фрэнка на целых два месяца: с грудью третьего размера расстаться было нелегко.
Как-то утром Милли увидела Фрэнка за столиком кафе «Таттлмен»: он читал учебник права. Она подошла с задиристым видом, положила перед ним флешку, которую выклянчила у Джо, и удалилась не оборачиваясь; она мысленно считала время, которое потребуется Фрэнку, чтобы ее догнать. Но он не стал ее догонять: видно, не просто так его назначили капитаном команды! Это только усилило чувства, которые испытывала к нему Милли. Спустя десять дней она заплатила ему той же монетой: при встрече он пригласил ее поужинать, а она ответила, что подумает.
Взаимное маневрирование продолжилось бы, если бы не Джо, вздумавший читать ей мораль. Будь у него малейшая надежда на интерес со стороны Бетти Корнелл, он бы не стал рисковать, не позволил бы себе этих ребяческих игр. Милли признала, что он прав, и в ближайшую субботу вечер, а затем и ночь провела в обществе Фрэнка.
* * *
Времена года меняются стремительно даже в пригороде Филадельфии. Фрэнк оставил пост капитана команды; завершив учебу, он поступил в отцовскую адвокатскую контору, расположенную в центре города. Они с Милли по-прежнему были вместе. До того чтобы съехаться, еще не дошло, но они об этом говорили, как и о том, чтобы впоследствии пожениться. Фрэнк много работал и каждую субботу снимал напряжение, играя в бейсбол. Милли это позволяло ходить в кино с Джо. После сеанса они прохаживались по галереям торгового центра и вели нескончаемые разговоры. Покупая себе одежду, она иногда дарила Джо футболку или рубашку и приглашала поужинать.
Когда наступала зима, они забирались на крышу дома Милли и сидели рядышком, наблюдая, как падает снег.
Милли в основном все устраивало. Да, ее жизнь была несколько однообразна: работа в кампусе (миссис Берлингтон теперь доверяла ей составление отчетов, которые раньше диктовала), пять ночей в неделю с Фрэнком, субботы с Джо, – но это полностью ее устраивает.
В те вечера, когда Фрэнк замечал у нее отсутствующий взгляд, он начинал рассказывать ей о своих мечтах, о желании освободиться от отцовского гнета, поступить в какую-нибудь НПО и отправиться в путешествие вместе с Милли. В такие вечера девушка снова думала о той судьбе, в которую всегда верила, и порой гадала, постучится ли она когда-нибудь в ее двери.
* * *
В первый день весны, садясь в 16.06 в свой «олдсмобиль», дожидавшийся ее на стоянке, она и не подозревала, что скоро эта судьба ее найдет.