Смерть в подлиннике

Глава 3

Утро следующего дня было ясным и ознаменовалось неожиданным возвращением с больничного генерал-майора Петра Николаевича Орлова. Едва Гуров и Крячко ступили на порог своего кабинета, как тут же получили сигнал от Веры.

– Пришел. Вроде в настроении. Попросил документы за все время его отсутствия. Вызывает, – протараторила она и бросила трубку.

– Что-то он быстро, – заметил Крячко. – Или сейчас так лечат?

– Как? – не понял Гуров.

– Для очистки совести, а потом вся ответственность на тебе.

– Скорее всего, сам ушел. Не смог работать удаленно. Как же мы тут без его контроля? Ни погонять, ни на ковер вызвать. Сомневаюсь насчет слов Веры, не может он быть в хорошем настроении.

Гуров оказался прав. Орлов встретил сыщиков без тени улыбки, кивнув вместо приветствия, и молча указал на стулья. Сам так и остался сидеть за столом, обложившись бумагами. Стас многозначительно покашлял в сторону Гурова, и генерал-майор тут же вскинулся, будто ему внезапно наступили на ногу.

– Приболел? – холодно улыбнулся он.

– Здоров, – отрапортовал Крячко. – Рад видеть начальство в добром здравии.

Гуров предпочел промолчать. Когда это было необходимо, Стас умел «включить» нужное поведение, подобрать точные слова и использовать жесты, чтобы показать человеку, что они на одной волне. Это очень помогало втереться в доверие, например, к подозреваемому. Но вот парадокс – такие перемены никогда не срабатывали на Орлове. Петр Николаевич прекрасно распознавал фальшь в любой маскировке, и все манипуляции, производимые в его отношении, жестко блокировал. Но сейчас Стас, как и Лев Иванович, действительно были рады появлению начальства, поскольку заместитель Орлова, с которым они так и не успели увидеться, не устроил бы их в любом случае.

– Выписали? Или это был побег? – спросил Гуров, выдвигая стул. – Маловато времени ты что-то в клинике провел.

– Выписали по требованию. Я из них всю душу вынул. Только зря койку занимал.

Гуров всмотрелся в документы, разложенные на столе. В глаза бросилась подпись Рукоятникова. «Ну что ж, так даже лучше, – с облегчением подумал Гуров. – Значит, Орлов в курсе того, где мы вчера провели целый день».

– Смотрю, ты уже знаешь про труп Маркина, – понял Гуров. – Для меня это стало сюрпризом. Что там Федор Анатольевич говорит? Ничего нового они не узнали?

Орлов вынул из папки лист бумаги и протянул Гурову:

– Сегодня утром по электронной почте Рукоятников отправил нам результаты вскрытия. Ознакомьтесь пока.

Стас придвинулся вместе со стулом к Гурову.

Генерал-майор вышел из-за стола, подошел к шкафу и достал из него маленький фарфоровый заварочный чайничек. Сколько Гуров себя помнил, с этим чайничком Орлов не расставался. В далекие времена он любил сделать себе заварку покрепче, так, чтобы ложка стояла, а если работа заставляла задерживаться допоздна, то и другим наливал. Даже теперь, когда всем стало удобнее пользоваться чайными пакетиками, он, собираясь пить чай, перед этим вытаскивал из закромов свой маленький приплюснутый чайник, снимал с него крышечку и зачем-то заглядывал внутрь, после чего водружал крышку на место и возвращал чайник на полку.

Гуров постарался сдержать улыбку. И не так важно, что Орлов уже давно не использовал чайник по назначению. Дело тут, видимо, было в привычке. Со стороны его действия выглядели забавно, но Гуров слишком уважал своего шефа, чтобы высмеивать его любимый ритуал. Пока вода закипала, он вышел из кабинета и вернулся со стаканом воды.

– Ну и что скажете? – поинтересовался Орлов, опускаясь в кресло.

– А что тут скажешь? Все в лучших традициях: удар тупым предметом по голове, открытая черепно-мозговая травма и смерть, – вздохнул Гуров. – Правда, умер он не сразу, а сумел дойти до дома и даже успел пообщаться с любимой женщиной. Но у нее есть алиби. Но весьма шаткое, я считаю. Сожительница уже давно испытывала неприязнь к Маркину и планировала выселить его со своей жилплощади. Утверждает, что их отношения держались только на ее жалости к нему. В какой-то момент Марьяна могла не сдержаться и инсценировать нападение на Маркина. Может быть, именно поэтому никто не видел его на улице вечером? Может быть, он в это время был дома?

– Орудия убийства нет, – напомнил Крячко.

– Избавиться от него дело нехитрое, – бросил через плечо Гуров. – Любой булыжник возьми и действуй, а потом положи его на место – никому и в голову не придет.

– Тогда надо поискать предмет, с помощью которого Марьяна могла бы пришить сожителя, – заключил Крячко. – И вряд ли она его далеко упрятала. Участковый упоминал, что квартиру обыскали и ничего не нашли. А на улице они смотрели?

– Ты меня об этом спрашиваешь? – обернулся на него Гуров.

– А кого же еще?

– От момента нанесения удара до момента смерти прошло восемь часов, – Гуров протянул заключение о вскрытии Стасу. – Время возвращения Марьяны домой можно установить, если учесть расписание автобуса, на котором она вернулась в поселок. Ее же водитель запомнил. Также ее могли заметить случайные свидетели. Надо поговорить с участковым, чтобы он помог организовать это дело…

Орлов шумно втянул носом воздух.

– Приятно, что вы рассматриваете все варианты, но вынужден прервать ваши рассуждения. Вчера вечером я попросил Рукоятникова прислать копии материалов дела. Результаты вскрытия, протоколы допросов, осмотров и прочее. Потом ознакомитесь. Новости такие: с сегодняшнего дня полиция прекратила поиски Голиковой, теперь этим занимаются только волонтеры. «Лада Калина», принадлежавшая пропавшей, объявлена в розыск по Москве и области. Теперь про Маркина. Откуда он вообще взялся? Почему вы решили, что его смерть имеет какое-то отношение к исчезновению Голиковой?

– Я не ищу связь, а хочу убедиться в ее отсутствии, – объяснил Гуров. – Есть у меня одна версия, которую я со Стасом еще не обсудил.

– А ну-ка, – Стас сложил руки на столе и приготовился слушать.

– Допустим, что Голикова и Маркин сцепились на нейтральной территории. Причина ссоры могла быть любой, даже самой незначительной. Как известно, Голикова не проявляла особой вежливости по отношению к тем, кто ее раздражал. Маркин не выдерживает, дает отпор и случайно убивает ее.

– А спустя десять дней она решает ему отомстить, оживает и убивает теперь уже его, – продолжил Стас. – Но если без шуток, то кто тогда убил Маркина? И за что? Можно ли считать его смерть обычной случайностью или это спланированное убийство?

– Я бы спросил, да он не ответит.

– Чтобы зайти в такие глубокие дебри, необходимо обладать разнузданной фантазией, – заключил Орлов. – Вы себя со стороны слышите? Мы расследуем исчезновение Голиковой, а не смерть Маркина. Он здесь вообще ни при чем.

– Пока. Пока ни при чем, – заметил Гуров.

– Когда обнаружишь между ними связь, то милости прошу. А пока что давай-ка займемся Голиковой, – сказал Орлов. – А то все в одну кучу.

– Известно, что тетка была скандальной, но при этом щедро раздавала милостыню. – Стас вышел из-за стола, приблизился к открытому окну и выглянул на улицу. – Квартиранты утверждают, что нервы она в поселке попортила многим. Доходило даже до рукоприкладства. Могла пнуть чужую машину или велосипед, швырнуть деньги в лицо продавцу. Кто-то мог затаить обиду и прихлопнуть злобную старуху. Но эту версию я бы пока отложил. Имеется другая, в которую верится больше. В день своего исчезновения Голикова собиралась навестить человека, точное имя которого установить не удалось. Рогов или Громов. Или что-то созвучное. Раньше он работал с Голиковой. А еще он был ее должником. Муж и жена Семенцовы, которые снимают у Голиковой угол, слышали своими ушами, что долг ой какой серьезный. Но о чем именно идет речь, сама хозяйка не уточнила.

Генерал-майор перевел взгляд на Гурова.

– Надо поискать того человека, – пожал плечами Лев Иванович.

Орлов решительно прихлопнул ладонью кипу бумаг, лежащих на столе.

– Стало быть, расклад такой, – решительно произнес он. – Маркина оставляем в покое, так как никаких доказательств того, что он причастен к исчезновению Голиковой, нет. А пока что тебе, Стас, поручаю отправиться в Шаткое и еще раз опросить всех, кто может хоть что-то знать об этой женщине. Подключай участкового, обойдите с ним ее соседей, знакомых, учеников и даже тех, с кем она постоянно ругалась, – спустя некоторое время кто-то наверняка что-то новенькое да вспомнит. А ты, Лев Иванович, пройдись по всем прежним местам работы Голиковой. Надо найти этого коллегу, с которым она собиралась встретиться.

Поиски информации о советском прошлом Алевтины Михайловны Голиковой заняли несколько дней. Гуров пропадал в архивах и на Петровке практически не появлялся. Он целыми днями просматривал оцифрованные документы либо по уши закапывался в кипах потрепанной временем канцелярской писанины. До таинственного Рогова-Громова Гуров добрался тогда, когда практически потерял надежду найти о нем хоть какие-то сведения. Несколько раз до того ему на глаза попадались пофамильные списки граждан, выезжающих по работе за границу. Особенно интересовали те, кто держал путь в Германскую Демократическую Республику, и вот тут-то, в одной тонкой папке с обложкой цвета беж, и обнаружился список «вольнонаемного состава» при посольстве СССР, обитавшего в Восточном Берлине в период с 1975 по 1992 год. Голикова числилась в этом списке. Однако ни Рогова, ни Громова в нем не было. Зато присутствовал некий Алексей Моргунов, который тоже пребывал в ГДР в те же даты, что и Голикова. Его фамилия наиболее всего напоминала ту, которую назвала Семенцова.

Оставалась самая малость – нужно было узнать, жив ли Моргунов. А если жив, то где его можно найти. Добыть эти сведения Гурову удалось быстро. Моргунов был жив и, если верить полученным данным, вот уже тридцать лет проживал на западе столицы. Правда, на него не был зарегистрирован ни один мобильный номер, но в телефонной базе данных нашелся обычный городской, и это вполне устраивало Льва Ивановича.

На звонок в дверь никто не ответил. Гуров прислушался – показалось, что в квартире происходит какое-то движение. Месяц назад Алексею Петровичу Моргунову стукнуло семьдесят семь, и ожидать от него юношеской прыти было бы ошибкой.

– Кто там? – донесся из глубины квартиры низкий мужской голос.

– Полиция! – зычно отрапортовал Гуров.

– Зачем я вам нужен? – на этот раз голос прозвучал ближе.

– На пару вопросов. Откройте, пожалуйста.

Изнутри в замке повернулся ключ, но сама дверь так и не шелохнулась.

– Откуда мне знать, что вы из полиции?

– Могу я увидеть Алексея Егоровича Моргунова? – вместо ответа спросил Гуров.

– Это я. А вы кто такой?

– Полковник юстиции, следователь по особо важным делам Гуров Лев Иванович.

– И документ соответствующий имеется?

– Если вы разрешите войти, то с радостью продемонстрирую серьезность своих намерений, – пообещал Гуров. – Удостоверение тоже.

– Зачем я мог понадобиться полиции?

– Алексей Егорович, откройте дверь.

Требовательный тон сработал. Дверь скрипнула и отворилась. На пороге Гуров увидел высокого старика в длинном махровом халате болотного цвета, напряженно всматривающегося в его лицо.

– Могу я зайти? – уже более миролюбиво поинтересовался Гуров.

– Покажите ваши документы, – напомнил Моргунов.

– Конечно.

Моргунов вынул из кармана очки, надел на нос и внимательно изучил удостоверение.

– Теперь вы мне поверили? – усмехнулся Гуров.

– Никому нельзя верить, – без тени улыбки ответил Моргунов. – Я должен знать, с какой целью вы пришли.

– Вы знакомы с Алевтиной Михайловной Голиковой?

– А что… – растерялся Моргунов.

– Знакомы или нет?

– Да, мы знакомы… были, – дернул головой Моргунов. – Я не видел ее долгое время.

«Слава богу, – выдохнул Гуров, в глубине души до сих пор сомневавшийся в том, что обратился по адресу. – Рогов или Громов оказался тем самым Моргуновым. А то бы пришлось стоять тут дурак дураком и что-то объяснять».

Гуров понял, что в дом его пускать не намерены – старик так и стоял в дверном проеме, держась за косяк. За его спиной виднелся темный коридор, заворачивающий за угол. Из квартиры пахнуло затхлостью, и Гуров на мгновение задержал дыхание. Он так и не смог привыкнуть к стойкому запаху, наполнявшему жилища некоторых пожилых людей. Так пахли одиночество, безысходность и равнодушие.

Разговаривая с Гуровым, Моргунов стоял на сбитой половой тряпке, которая, очевидно, служила ему придверным ковриком, но лежала не с внешней стороны входной двери, а сразу при входе в квартиру. «Так и споткнуться недолго, – автоматически отметил Гуров. – Особенно в темноте. Особенно в таком возрасте, как у него. Останется лежать, пока не умрет. В квартире прописан только он, но, может быть, он с кем-то живет?»

Как только свет с лестничной площадки упал на лицо Моргунова, стало понятно, что он не любитель бывать на свежем воздухе. Об этом говорила необычайная бледность кожи на его лице. Пропуская Гурова в квартиру, он неловко потоптался на месте, будто стараясь ни обо что не споткнуться. Лев Иванович сделал два шага вперед и остановился, ожидая дальнейших указаний. Моргунов захлопнул дверь, закрыл ее на замок и повернулся к Гурову.

– Прошу, – пригласил он и вытянул руку в сторону коридора. – Не разувайтесь. И не задавайте вопросов.

Вопросы возникли тут же. С лестничной площадки и при отсутствии освещения внутри квартиры коридор было не рассмотреть, но теперь, оказавшись непосредственно внутри, Лев Иванович обратил внимание на огромное количество всевозможного хлама, расставленного вдоль стен. Здесь были старые картонные коробки, доверху заполненные книгами и каким-то тряпьем, набросанным как попало, а уже дальше, по мере движения, можно было увидеть высоченную металлическую стойку напольного торшера, увенчанную тремя пустыми патронами. Разобранный журнальный столик, пакет из «Пятерочки» с непонятным содержимым – и вдруг тонкая высокая ваза с ярким орнаментом по краю горлышка, которой касался деревянный стул, а на нем был устроен второй, только ножками вверх. Гуров заметил только то, на что успел обратить внимание. Коридор был наполнен старыми вещами, от которых, как правило, предпочитали избавляться без особенных сожалений. «Коллекционер или псих? – потерялся Гуров. – С каких помоек он все это притащил? И куда он это потом денет, интересно?»

Та же обстановка царила и в комнате, куда Моргунов привел Льва Ивановича. Правда, в отличие от коридора здесь царил относительный порядок. Комнату Моргунов предпочел подарить книгам. Их было столько, что у Гурова зарябило в глазах. Они отвоевали подоконник, часть пола возле стены, стояли в широком книжном шкафу и кокетливо демонстрировали свои корешки даже из-под неширокой кровати, которой определенно пользовались. Ровно застеленная шелковым покрывалом, она четко указывала на то, что Моргунов все-таки не окончательно опустился на дно своего сознания.

Моргунов указал на стул, не занятый книгами. Сам присел на кровать и положил руки на колени.

– Живу один, – сразу обозначил он. – Поэтому я должен был удостовериться в том, что вы в самом деле тот, кем называетесь. Что вы не мошенник.

– Куда уж там, – прокряхтел Лев Иванович, усаживаясь на стул.

– При чем тут Алевтина Михайловна? – нетерпеливо спросил Моргунов. – И при чем здесь я?

– Третьего сентября она не вернулась вечером домой, – сообщил Гуров. – С тех пор о ней ничего не известно. Скажите, пожалуйста, Алексей Егорович, когда вы виделись с ней в последний раз?

Пальцы рук Моргунова изобразили короткий странный танец: сначала он медленно распрямил их, а после так же неспешно вернул на свои колени. На лице его в этот момент застыло крайне тревожное выражение. Впрочем, оно не исчезало с того момента, как он открыл дверь, но сейчас проявилось особенно отчетливо.

– Не виделись сто лет, – не слишком уверенно ответил он. – Я это помню абсолютно точно. Я же еще в своем уме. Мы расстались в девяностом году, в Москве. В последний раз мы виделись здесь. Да.

Гуров не поверил. Заключительное «да» предназначалось не для него – казалось, таким образом Моргунов пытался убедить в сказанном не следователя, а себя. Ну или просто не смог вспомнить свою последнюю встречу с Голиковой и не хотел в этом признаваться. Увы, Гуров уже сталкивался с подобным. У некоторых людей память легко стирала, казалось бы, самые яркие воспоминания, оставляя вместо них лишь слабые намеки на реальные события в их прошлом. Обычно в этом был виноват именно возраст, а не травмы, которые приводили к потере памяти. Человек с ослабленными нейронными связями в головном мозге все еще «помнил» какие-то события, но четко обрисовать их уже не мог. Тогда, чтобы скрыть свое беспамятство, он придумывал их и сам начинал в это верить.

– Подумайте еще раз, Алексей Егорович, – попросил Гуров. – Тут важно не ошибиться. Мы ищем человека, и ваша помощь нам бы очень пригодилась.

– Я очень давно не видел Алевтину, – блеснул глазами Моргунов. – Вы думаете, что я говорю неправду?

– Нет, я так не думаю.

– Мы были коллегами, – уже тише и спокойнее произнес Моргунов. – Долго работали вместе и очень тесно общались. Но все осталось в прошлом.

– Дружили? Или?..

– Можно и так сказать, – уклонился от прямого ответа Моргунов. – В любом случае расстались мы по-хорошему.

– А как вы оба оказались за границей? Насколько я знаю, получить работу за рубежом мог далеко не каждый.

– Да я и сам не знаю, как так вышло. Отец привил мне интерес к изучению немецкого, потому что искренне считал владение иностранным языком чем-то вроде счастливого билета в будущее. Неожиданно я и сам увлекся. С тех пор дома прописались репетиторы. К окончанию школы я трещал как настоящий немец. Потом поступил в педагогический, чтобы преподавать немецкий язык в школе, но понял, что не хочу возиться с детьми. Вот честно. Хотелось чего-то… более значительного. Устроился в редакцию журнала «Наука и жизнь», где через переводы подгонял статьи из зарубежных изданий под наше восприятие, но в какой-то момент решительно уволился и поступил на курсы переводчиков. Просто так туда было не попасть, но меня приняли. Думаю, я просто был хорош собой, – улыбнулся Моргунов. – А потом уже меня пригласили в Берлин. А Алевтина работала секретарем в Министерстве иностранных дел. Ее каким-то образом заметили, отправили на специальные курсы и предложили занять должность переводчика в посольстве. Но это был не блат – без отличного знания немецкого ее бы в Германию никто не пустил, а владела она им весьма неплохо. А вы знаете какой-то иностранный язык?

– Не моя тема, – улыбнулся Гуров.

– Зря, – приосанился Моргунов.

– Но уж как есть. Мы отвлеклись, Алексей Егорович.

– Послушайте меня, Лев Иванович. У меня плохая память на события и лица, но я точно знаю, что наша последняя встреча с Алевтиной произошла в Москве. Больше я ее не видел.

«Все в порядке у него с памятью, – не поверил Гуров. – Даже имя мое запомнил. И не псих, иначе бы уже что-то выкинул. Взгляд ясный, походка твердая. От него не несет мочой, а халат пахнет стиральным порошком. Он следит за собой. Хлам в коридоре тщательно выстроен вдоль стены, чтобы можно было спокойно передвигаться. В доме относительный порядок. Вон даже кровать застелена, а книги стоят ровными рядами, хоть и занимают половину пространства. Замкнут, не любит вторжения в свою жизнь. Таких, как он, тысячи за закрытыми дверьми. Неужели действительно не видел Голикову сто лет? Может, и так. Но почему же то и дело уводит разговор куда-то в сторону?»

Гуров позволил Моргунову говорить все, что он захочет. Пусть гнет свою линию дальше. В конце концов, он тут хозяин, а разговор толком и не начинался. «Посмотрим, проколешься ты или нет, – подумал Гуров. – Не факт, что вы виделись с Голиковой. Может быть, так оно и было. И не факт, что ты ее грохнул. Я даже про мотив ничего не знаю, и вообще был ли он у тебя? Но если все-таки Голикова встречалась с тобой третьего сентября, то почему ты упорно это скрываешь? Почему ты резко вспомнил про СССР? Или желаешь болтать о чем угодно, но только не о своей давней знакомой? А ведь ты только что узнал о том, что человек бесследно исчез. Или ты знал об этом раньше…»

Но Гуров ошибся. Моргунов заговорил не только о себе, но и об Алевтине.

– Нас познакомили в посольстве, едва я успел отойти от долгой дороги. Представьте мои восторги: после жесточайших проверок в КГБ и изматывающего обучения мне разрешили-таки покинуть родину. То есть дали доступ к другой жизни. К более яркой и свободной, как мне казалось. На тот момент Алевтина уже жила в ГДР несколько лет. Года два или что-то около того. Может, даже немного дольше. Она сразу взяла меня под свое крыло. В буквальном смысле даже не дала разобрать чемодан и потащила к себе в гости, угостила кофе с коньяком и подробно обо всем рассказала и расспросила. Наш дом был обычным блочным, он стоял рядом с посольством, там в отдельных квартирах проживали наши соотечественники. Мы с Алей стали соседями, а в скором времени поняли, что стена, которая разделяла наши квартиры, смотрится лишней.

В Берлине для меня все было в новинку. Ходил, как дикарь, и всему удивлялся. Потом, конечно, привык. Аля меня многому научила. Знакомила с людьми, давала советы. Помогала, если возникали сложности. Если у меня не было работы, то брала в помощники. В общем, помогла приспособиться. Кстати, благодарю за то, что меня услышали.

– О чем это вы? – не понял сначала Гуров. – А, ясно. Вы просили не задавать вопросов, когда я зайду в квартиру. Вы об этом?

Моргунов благодушно улыбнулся. При этом кожа на его черепе натянулась, увеличив лоб и мгновенно превратив подозреваемого в убийстве типа, страдающего невнятным расстройством ментального спектра, во вполне себе добродушного на вид дедушку.

– Да-да, я именно об этом. Вы тактичны, Лев Иванович, а это очень ценное качество для сотрудника полиции. То, что вы наблюдали в коридоре и частично в моей комнате, может многое обо мне рассказать. Я как бы старьевщик. Скупаю у людей подержанные вещи, привожу в божеский вид и продаю их. Сейчас у меня завал, поэтому вокруг полно коробок, сумок и свертков, но вы не найдете там ничего подозрительного. А вот все эти книги, – он повел руками перед собой, – совсем недавно принадлежали одному умному человеку. Только вот он умер после продолжительной болезни, а его библиотека оказалась никому не нужна. Ни его взрослой дочери, ни ее сыну-блогеру. Они продали мне ее за тысячу рублей. Я даже осматривать ничего не стал, хоть и считаю себя придирчивым человеком в этом плане. Заказал такси и в два захода вывез книги. Потихоньку разбираю вот…

Он вздохнул, снял очки и почесал левый глаз.

– Вот вы, наверное, думаете: «А какого черта он мне тут рассказывает про никому не нужные вещи?» Ведь я прав?

Гуров не выдержал, улыбнулся. Моргунов растянул губы в улыбке, показав прекрасно сделанные искусственные зубы.

– А дело в том, что если бы не Алевтина, то сегодня я бы, наверное, умер от голода. Это она привела меня в мир, покрытый вековой пылью. Именно так: вековой. Потому что во все времена находились люди, которые видели прелесть именно в подержанных вещах. Недаром скупщики и коллекционеры считались далеко не бедными людьми. Я, правда, совсем не роскошествую.

Алевтина очень ценила винтаж. Ее мало интересовали вещи, которые можно было купить в магазинах. Она говорила, что ей не хочется относиться к ним бережно, они будто неживые. Конечно, новый магнитофон выглядит модно и пользоваться им удобно, но он не идет ни в какое сравнение с патефоном в потертом кожаном чемоданчике. Совершенно разный внешний вид, а о функционале я уже и не говорю. Что выбрать? Тут уже дело вкуса и привычки. Чаще выбирают что-то современное и удобное в использовании, но лично я остановлюсь возле старого патефона. Через мои руки таких древностей прошло около десятка, и каждый я продал за хорошие деньги. А кому, сможете догадаться? Коллекционерам. Это люди с отменным вкусом, они с уважением относятся к старинным вещам.

Но вернемся в Германию. Вскоре после того как я обосновался, Алевтина потащила меня на ярмарку. Название городка, где она проходила, я уже не вспомню, я там был всего лишь раз, но теперь, оглядываясь назад, понимаю, что именно в тот день моя жизнь начала меняться. На ярмарке продавали всё: от домашней сметаны до высушенных лечебных трав. Но были там и те, кто продавал разную всячину типа поношенной одежды, старой посуды и сломанных игрушек. Этим вещам было очень много лет. Их сделали еще до Второй мировой войны. Но встречались и вещи, возраст которых был более сотни лет. Меня это не интересовало, я прошел мимо, но Аля попросила меня вернуться и посоветовала присмотреться к тому, что было разложено перед продавцом. Ее внимание привлекли шелковые дамские перчатки. Когда-то они выглядели белоснежными, ими наверняка дорожили, за ними ухаживали. Но со временем жемчужный оттенок ткани как бы помутнел, а ткань возле швов вытерлась. Продавец назвал цену всего в десять марок, и Алевтина сразу же купила те перчатки. Я спросил ее: «И куда ты теперь их денешь?» А она ответила: «Увидишь».

Вечером того же дня она сообщила, что нашла те перчатки в каком-то каталоге, там же было их описание. Оказалось, что перчатки с огромной долей вероятности могли принадлежать дочери короля Пруссии и императора Германии Вильгельма II. Вы только представьте! У него было семеро детей, но сначала на свет один за другим появились шесть мальчиков, а вот последним ребенком внезапно оказалась девочка. Назвали ее Виктория Луиза. А перчатки она получила от отца в качестве свадебного подарка. Не знаю, верить этому или нет, прямых доказательств я так и не нашел, оставив это дело профессиональным исследователям. Но мурашки, которые покрыли меня с ног до головы, когда я увидел фото в каталоге, возвращаются до сих пор. Кто бы тогда мог подумать, что спустя много лет интерес к никому не нужному хламу станет для меня куском хлеба?

Теперь Гуров уже не замечал беспорядка в комнате. После рассказа Моргунова он воспринимался как бесплатная выставка ценностей, которые только и ждали своего часа, чтобы оказаться в заботливых руках. Стены в комнате Моргунов также использовал в качестве витрин для экспонатов. Блеклые бежевые обои с неинтересным рисунком в мелкую коричневую крапинку покрывали всевозможные изображения, а от разнообразия обрамляющих их рамок могла закружиться голова. Небольшие законченные картины и карандашные наброски на клочках бумаги, немного фотографий и даже эстампы не то чтобы сразу бросились в глаза, но сначала не привлекли внимания Гурова. Ну, висит там что-то в рамочке – и пусть себе висит дальше. Но теперь, погрузившись в историю, рассказанную Моргуновым, Лев Иванович осмотрелся более придирчиво и понял, что каждый свободный сантиметр в комнате занят чем-то пожившим, завернутым в газету или без какой-либо упаковки, пыльным, сломанным или находясь в разобранном виде. От всего этого зарябило в глазах, но Гуров быстро собрался и сосредоточился именно на живописи. Дело было в небольшом портрете, висевшем над изголовьем кровати. На нем была изображена красивая молодая женщина с короткими темными волосами. Эту улыбку Гуров уже видел.

– Красивая дама, – уважительно произнес он. – Ваша знакомая?

Моргунов помедлил, затем надел очки и обратил взгляд на портрет.

– Я уже и не помню. Или не знаю. Кажется, эту картинку я купил на Арбате. Там уличные художники часто продают свои работы.

– Да, там можно найти настоящие шедевры, – эхом откликнулся Гуров.

Моргунов с трудом поднялся с кровати.

– Могу я вам чем-то еще помочь? – вежливо поинтересовался Моргунов. – Какие еще у вас будут вопросы?

Лев Иванович встал и подвинул стул к окну, где он был раньше.

– Что ж, если вы долгое время не общались с Алевтиной Михайловной, то они отпадают сами собой, – вздохнул Гуров. – Но один я все-таки задам. Где вы были третьего сентября? Сможете вспомнить?

– Это легко, – не задумываясь, ответил Моргунов. – Я был в больнице. Сердце. Забрали на «Скорой» в семь утра. Пробыл там с вечера второго до утра четвертого сентября. Вы очень кстати напомнили про это. Мне нужно принять лекарство. Так что, если вы не против, будем прощаться.

Гуров сел в машину, припаркованную возле подъезда, вынул из бардачка сигареты и бутылку воды. Сентябрь все еще радовал изумительной погодой, но сегодня было особенно жарко. Вода оказалась теплой, и Лев Иванович сморщился, сделав глоток.

Уезжать он не собирался. На сегодня дел у него больше не было. После встречи с Моргуновым осталось столько вопросов, что хоть вешайся. Старик оказался изворотливым, как змея. Секретов у него было предостаточно.

Тут как тут нарисовался генерал-майор Орлов. Увидев на экране знакомый номер, Гуров вышел из машины и поднес мобильный телефон к уху.

– Как там дела? – поинтересовался Орлов.

– Бывало и лучше, – признался Гуров. – Только что вышел от Моргунова. Пяти минут не прошло.

– Обнаружил что-то интересное?

– Думаю, да. Он быстро взял инициативу в руки, а я не стал сопротивляться. Рассказал мне о своей жизни в Германии и даже вспомнил про свои отношения с Голиковой. В общем, сделал все, чтобы предупредить мой интерес. В день ее исчезновения был в больнице. В последний раз видел Голикову еще в Берлине.

– Полагаешь, он что-то скрывает?

– Полагаю? – усмехнулся Гуров. – Да он делает все для того, чтобы избежать вопросов о своей знакомой. Не сомневаюсь, что он действительно был госпитализирован. Скорее всего, это правда. И то, о чем он мне рассказывал про свое прошлое, тоже не вызывает сомнений. Но о Голиковой он вспоминал только тогда, когда хотел, а не тогда, когда это было нужно мне. Кстати, зарабатывает на жизнь сбытом подержанного хлама. У него вся квартира уставлена старыми вещами, какими-то сумками и тонной книг. Сказал, что Голикова с молодости испытывала интерес к древним девайсам и могла с первого взгляда обнаружить в куче мусора ценную вещь. А вот ее квартиранты ни о чем таком не упоминали. Получается, что оставила свое хобби.

– Но не забыла о нем, – сказал генерал-майор. – Крячко пообщался с девушкой, которая брала у Голиковой частные уроки. И Голикова сама ей описывала свою жизнь в Германии, рассказывала о берлинских музеях, восхищалась архитектурой. Интерес к этому у нее не пропал. В частности, она несколько раз отмечала, что невзрачные предметы, которые обычно выносят на помойку, могут дорого сто́ить – был бы, как говорится, вкус.

– И на этом фоне она могла поддерживать отношения с Моргуновым, – предположил Гуров. – Только вот он отрицает этот факт.

– Поговори с соседями, – предложил Орлов. – Если я правильно понял, то ты ведь еще не уехал? Поболтай с бабками возле подъезда, подлови кого-нибудь. Не мне тебя учить, Гуров. Действуй.