Фабрика отклонений

Глава 1

Река в этом месте была неширока, только вот высокий левый берег заставил строителей поднять и мост на такую же высоту – пятнадцать с половиной метров, как потом указывали многочисленные журналисты, наперебой щеголяя достоверностью фактов. Следствие так и не выяснило, кто же виноват в этой трагедии: то ли водитель междугородного автобуса задремал, то ли его и в самом деле подрезал какой-то лихач, которого установить так и не удалось.

Тяжелый автобус ударился в ограждение моста, пробил его, развернулся и повис, вращая колесами над далекой серой ледяной водой. Люди с криками ужаса кинулись к передней двери и начали покидать машину. Водитель даже, говорят, помогал женщинам и детям.

Только вот Таня сидела в самом конце салона. Солидный дядька, который всю дорогу шуршал страницами журнала, к моменту трагедии задремал. Женщина стала кричать, толкать его в плечо кулачками и с ужасом смотреть на бездну под окном, на то, как пассажиры в суматохе выскакивали из автобуса, цепляясь сумками за сиденья и друг за друга. Она чувствовала, как раскачивается тяжелая машина.

Мужчина проснулся и захлопал глазами, поворачивая голову во все стороны в поисках причин волнения. Вскоре он осознал, что случилось, и, как мощный таран, бросился по проходу в сторону передней двери.

Татьяна плакала от страха, зажимая большой живот рукой, так перепугалась, что не могла выбраться со своего места у окна. Она видела давку у двери. Тот самый мужчина хватал людей за плечи и лез чуть ли им не на головы. Другой мужчина, толкая перед собой девочку-подростка, развернулся и ударил перепуганную женщину локтем в лицо.

Это было жутко, нелепо, напоминало кадры из фильма-катастрофы. Такого не могло случиться на самом деле, но беда произошла.

Тане очень хотелось жить, родить девочку. Они с мужем слишком долго ждали этого ребенка. Она, заливаясь слезами, протолкнула свое тело в проход, падая и крича, наконец-то устремилась вперед. Но многотонная махина автобуса вдруг зашевелилась со страшным скрежетом и стала проседать на один бок.

Дверь была совсем уже рядом, только пол под ногами наклонился. Татьяна упала, ободрала до крови колени. Она схватилась за поручень, а спина и ноги мужчины были совсем рядом. Стоило ему только протянуть руку!..

Таня закричала. Она никак не могла справиться со своим страхом и ухватиться за что-то устойчивое, потом все-таки уцепилась за штанину мужчины, своего бывшего соседа по сиденью. На какой-то миг ей показалось, что это спасенье, потому что он сильно рванул ногу на себя и протащил беременную женщину сантиметров пятьдесят за собой. Вот уже и край порога. Последний метр. За ним жизнь!

Штанина вдруг вырвалась из ее ослабевшей руки, а нога ударила в лицо, лягнула, как надоедливую собачонку. Таня даже не почувствовала боли от удара, хотя по лицу сразу побежало что-то теплое и липкое.

Она вдруг поняла, что умрет! С ней погибнет и ее неродившийся ребенок. Муж так и не получит полноценной семьи, не почувствует долгожданного счастья. Сейчас вообще все кончится. Больше не будет совсем ничего! На женщину навалилась такая тоска, что боли в лице она за всем этим просто не заметила.

Автобус, разрывая металл днища, стал соскальзывать назад и чуть набок. Через миг махина дернулась и полетела вниз.

Некоторые спасшиеся пассажиры находились рядом с проломом в ограждении. Они услышали жуткий, отчаянный вопль беременной женщины, который удалялся вместе с желтым корпусом автобуса. Потом был удар об воду, от которого даже мост пошатнулся.

Опять! Снова это видение! Никак от него не избавиться. Стоило ему только закрыть глаза, остаться одному в тишине, и он слышал этот крик, полный ужаса и безумия. Мужчина ничего не помнил. Он стал забывать даже тепло ее тела по утрам, когда трезвонил будильник и вставать жутко не хотелось.

Остался только этот крик, который рвал ему внутренности страшными когтями леденящего ужаса и оставлял кровоточащие раны. Наверное, это передалось ему в момент ее смерти. Говорят, такое бывает у людей, когда они так близки душами.

Гуров проснулся от ощущения, что в доме не совсем все в порядке. Какое-то легкое беспокойство заставило его мгновенно открыть глаза. Ага, Маша рядом, солнечный свет едва пробивается сквозь плотные шторы. Кажется, они проспали! Вот еще не хватало полковнику Гурову опаздывать на работу. И по такой детской причине!..

Он повернул голову, положил руку жене на спину и тут понял, что именно не так. Маша обычно спала на животе, уютно и сладко устроившись щечкой на подушке, подсунув под нее руки. Сейчас жена лежала на спине, а ее ладонь оказалась на груди.

– Маша, с тобой все хорошо? – беспокойно спросил Гуров.

– Сейчас встану, – тихо ответила жена. – Что-то… позвоночник, что ли. Аж дышать нечем. Или вчера на ночь съела что-то не то. Ты не знаешь, где поджелудочная железа располагается?

– Милая, ты что?! – Гуров подскочил на кровати и наклонился над Марией. – Может, «Скорую» вызвать?

– Не глупи. – Маша улыбнулась. – Ничего страшного. Я же говорю, что легла как-то не так. Доброе утро, полковник! – Женская рука скользнула по щетине на щеке, потрепала за ухо.

Гуров облегченно вздохнул. Что-то Маша частенько стала жаловаться на спину, начала потихоньку хандрить. Но нельзя поддаваться ее настроению, иначе дом превратится в гнездо уныния.

– Доброе утро! – Он улыбнулся как можно жизнерадостнее. – Намек понял и помчался бриться.

– Нет, – запротестовала Маша. – Сначала в ванную иду я, потом готовлю тебе завтрак, а ты приводишь себя в порядок.

Через двадцать минут они сидели на кухне за столом. Гуров уминал гречневую кашу с гуляшом и смотрел на унылую жену.

– У тебя сегодня репетиция? – на всякий случай спросил он.

– У меня? – Маша рассеянно болтала ложкой в чашке с чаем и смотрела в окно. – У меня сегодня выходной. Наверное.

– Как это? – не понял Лев Иванович. – Что значит «наверное»?

– Понимаешь, Лелька напросилась сыграть сегодня за меня. Что-то там у нее… Вот я и согласилась. Она в этом сезоне еще ни разу не играла первую роль ни в одном спектакле. А сидеть и дублировать, ждать, когда я заболею, ей хандра мешает.

– У тебя тоже хандра, – напомнил Гуров.

– Вот и посижу я дома. Буду лежать. Нет, сначала загружу стиральную машинку, а потом буду лежать, но не долго. Встану и приготовлю обед, стану смотреть на часы и, как примерная супруга, считать минуточки до возращения усталого мужа с работы.

– Нормальная программа, – заявил Гуров, отставляя тарелку. – А то, может, врача тебе?..

– Психиатра? – с надеждой в голосе спросила Маша.

– Ну что ты, – не понял юмора Лев Иванович. – Участкового.

– Ничего не знаю, начальник, ничего не видела, – вдруг очень точно сыграла Маша. – Блатные на районе терли, а я не при делах. Не надо участкового.

Гуров рассмеялся и обнял жену.

Она тяжело вздохнула и прошептала ему в ухо:

– Чего-то я просто устала. Пройдет. Эмоционально истрепалась. Свозил бы ты жену на курорт.

– А в театре как же? У вас же самый сезон!..

– А я покапризничаю немножко, и главреж сжалится. Мне же можно, я же Мария Строева.

– Ох, Маша, не нравится мне твое настроение. Давай ты не будешь мучиться, готовить обед, стирать и минуточки считать до моего прихода. Просто расслабься на денечек, поваляйся в постельке.

Маша щелкнула мужа пор носу, чмокнула в щеку и оттолкнула от себя:

– Полковник, опоздаешь. А тебя сегодня ждут великие дела. Мне сердце вещает.

Последние слова жены Гуров вспомнил, когда началась планерка. Орлов сбросил китель, а на форменной рубашке у него не было погон. Без таковых Петр из старого умного генерала полиции превратился в простого ворчливого дядьку. Когда-то такой вывод сделал Стас Крячко. Это наблюдение приятеля оказалось настолько точным, что Гуров все время о нем думал, когда видел Орлова без погон. А тут еще пришлось вспомнить и то, о чем вещало сердце Маши за завтраком.

– Лев Иванович!.. – Орлов помедлил, побарабанил пальцами по столу. – Вот что. Возьмитесь-ка вы с Крячко за одно дело. Это недалеко. Поселок Видное. Особенно лопатить не надо, местные опера и следаки сами разберутся. Мне нужно, чтобы они там не проворонили ничего серьезного.

– А что-то серьезное там наклевывается? – осведомился Крячко.

– Сами увидите. Труп у нас неподалеку, прямо сразу за МКАДом. Без кистей рук и головы. И без одежды. Не хочу, чтобы они там прозевали какого-нибудь очередного серийного маньяка.

– Я понял, – заявил Гуров. – Займемся. Какой отдел полиции? Поселок Видное?..

Орлов перебросил ему через стол лист бумаги, помолчал, что-то прикидывая, потом решительно сказал:

– Собственно, вы можете отправляться. Успехов вам.

На ходу Гуров пробежал глазами информацию о происшествии, только что полученную от генерала. Крячко шагал рядом и терпеливо ждал. Когда они вошли в свой кабинет, Гуров тут же сунул Станиславу тот самый лист и уселся на свой любимый диван у стены, из которого было видно солнце, поднявшееся над крышами.

Он закинул руки за голову, закрыл глаза и сказал:

– Ну, читай.

Крячко уселся за стол, отодвинул клавиатуру компьютера и стал изучать информацию. Он несколько раз шмыгнул носом и вопросительно посмотрел на Гурова. Лев Иванович продолжал сидеть с закрытыми глазами.

Видимо, по этим звукам сыщик понял, что его напарник закончил изучать документ, и осведомился:

– Каково твое мнение, Стас?

– Бред какой-то. Если бы это не было официальным документом, то я вообще усомнился бы в реальности данного события. На детективный роман тянет.

– Почему такой скепсис? – лениво спросил Гуров, не открывая глаз.

– Набор слишком откровенный. – Крячко пожал плечами. – Если ты потрошитель, так работай по-своему, расчленяй. А тут – раздел, отрезал голову и кисти рук. Вот как бы и все. По-моему, это больше походит на ритуальное убийство или борьбу с оборотнями, вурдалаками какими-то. Голову отсекли, чтобы злодейская душа больше не вернулась в тело.

– А руки? – тут же с интересом спросил Гуров.

– Руки? Тоже, наверное, какой-нибудь ритуал есть. Я так думаю. – Крячко не удержался и коротко хохотнул. – А вообще-то, Лев Иванович, мне кажется, что тебе не очень хочется куда-то ехать. Утро сегодня замечательное, а тут!..

– Утро-то? Да. – Гуров неопределенно повертел в воздухе пальцами и открыл глаза. – Ладно, ехать все равно надо. Староваты мы с тобой для того, чтобы довольствоваться фотографиями и официальными протоколами. Нам надо увидеть, прочувствовать все самим.

– Руками пощупать, понюхать, – в тон Гурову продолжил Крячко. – Это у нас прямо-таки потребность. Разделимся или как?

– Конечно. – Гуров вздохнул. – Нечего вдвоем мотаться. Раз уж Петр так расщедрился, что предоставил мне напарника, то надо использовать ситуацию полностью. Ты езжай в местное УВД, поболтай там с опером, который выезжал на место, узнай, каково его первое впечатление. Если он, конечно, парень толковый. Со следователем и криминалистом потолкуй.

– А ты в морг? Мужественный поступок.

– Ой, Стас, перестань, пожалуйста. – Гуров недовольно отмахнулся. – А то мы с тобой за свою жизнь трупов мало видели. И таких, и других. Как целых, так и по частям. Просто есть у меня кое-какие идеи. Только сейчас ты не спрашивай ничего. Пока у меня самого не очень-то все сформулировалось. Так, на уровне интуиции.

Крячко всегда оставался самим собой. Он успел переговорить со всеми, даже получить из главка запрос на копии протокола осмотра места происшествия и результатов всех экспертиз. Гуров сомневался, что Орлов знал об этих запросах. Но, в конце концов, Петр только поворчит и пожурит Станислава. А еще Крячко подсуетился и прислал за Гуровым машину из УВД, которая отвезла его на место происшествия, в поселок Видное.

Шоферы-дальнобойщики нашли труп в недостроенной, но уже заброшенной теплице. Просто случайно. Они остановились, чтобы справить малую нужду.

Гуров, видевший труп в морге, представил себе, с какой осторожностью эти многоопытные дядьки будут теперь заходить в такие вот брошенные строения. Зрелище было не для слабонервных. Оно могло до конца жизни обеспечить мужикам спазматические явления в мочевыводящих путях. Зашел бедолага в туалет, вспомнил – и впал в ступор. Лечить такие вещи приходится долго.

Рядом с Крячко Гуров увидел двух молодых людей. Один – в форме с погонами старшего лейтенанта полиции, второй – в джинсах и модной курточке с обилием застежек-молний и карманов.

Гуров нахмурился. Душистый майский воздух никак не хотел выветривать из ноздрей запах морга. А еще он вспомнил, как во времена его молодости начальство журило оперативников за внешний вид. Если ты не в форме, то все равно чуть ли не обязан носить костюм с галстуком. Если только конкретная оперативная ситуация не требует от тебя изменения внешности в соответствии с условиями задания. Такие вот курточки очень не приветствовались тогдашним руководством.

Он молча вошел внутрь, осторожно ступая по заросшему бурьяном строительному хламу и различному бытовому мусору, который каким-то образом сюда уже успело натаскать местное население. Тоже, между прочим, отечественный феномен.

Недалеко проходила городская улица с девятиэтажными домами. В них устроены мусоропроводы. Кому взбрело в голову тащить сюда пакеты, набитые всякими отбросами? Какой в этом тайный, непостижимый смысл?

С появлением Гурова оперативники притихли, посматривали на него с нескрываемым интересом. Потом, поймав недовольный взгляд знаменитого полковника, они поспешили представиться.

– Старший лейтенант Кулаков, – четко и спокойно произнес тот, что был в форме.

– Лейтенант Рязанцев, – весело выпалил парень в легкомысленной курточке, шмыгнув веснушчатым носом.

– Рекомендую, Лев Иванович, – кивнув на молодых офицеров, сказал Крячко. – Я их притащил сюда по принципу причастности. Рязанцев в тот день выезжал на место происшествия, будучи дежурным оперативником. А Кулакову вообще повезло. Это дело ему отписано. Он работает со следователем Захарченко. Но того я пока трогать не стал. Нервный он какой-то.

– Будешь от этого нервным, – веснушчатый Рязанцев усмехнулся и посмотрел на Кулакова, как будто ища у него поддержки.

– Цыц! – коротко, тихо приказал Крячко, и молодой оперативник осекся.

– Вы, Рязанцев, покажите, как лежало тело, опишите позу и ваше впечатление от увиденного, – приказал Гуров лейтенанту.

– Лежал он вот здесь. – Рязанцев подобрал сухую длинную ветку и стал показывать, пользуясь ею как указкой. – Вот это – лужа крови, точнее, ее следы. Тут у него была… шея. А ногами вот сюда. Лежал на спине. Вот как бы и все. Впечатления? Жутковатые, конечно. Мне не понятно, как его сюда затащили. Невольно представляю, что он сам пришел и прилег передохнуть.

– Это все? – холодно осведомился Гуров. – Вам не в уголовном розыске работать, Рязанцев, а экскурсоводом по местным достопримечательностям. Одни эмоции, а факты где, выводы?

– Ты чего, Владик? – Кулаков толкнул коллегу локтем. – Ты же с криминалистами тут лазил.

Рязанцев поднял на старшего лейтенанта ясные серые глаза и с готовностью кивнул.

– Это, конечно, я так, для полного описания впечатлений, – снова стал он объяснять московским полковникам. – А выводы мы тут сделали примерно следующие. Значит, убили этого беднягу именно здесь. Или принесли мертвым, а уж тут обезглавили. Но между смертью и расчленением прошло меньше часа. Так предположил эксперт. Следов волочения тела мы нигде не нашли. Да и светло еще было, часов восемь вечера. Примерное время смерти – между четырьмя и шестью утра.

– Все? – снова спросил Гуров.

Рязанцев неопределенно дернул плечом и снова посмотрел на своего коллегу.

– Позвольте мне, товарищ полковник? – Кулаков шагнул вперед.

– Вы сюда выезжали? – удивленно спросил Гуров.

– Нет, но я знаком с материалами следствия и получил задания следователя, из сути которых…

– Тогда вы на мой вопрос ответить не сможете. Ладно, вы, Рязанцев, свободны, а вы, Кулаков, останьтесь. Раз вы получили такое поручение, то сам Бог вам велел с нами и работать. Дело на контроле в Главном управлении уголовного розыска МВД России. Курировать будем его мы с полковником Крячко. – Тут Гуров отметил, как сник молодой лейтенант.

Сыщику даже показалось, что Рязанцев очень пожалел, что на нем сейчас эта легкомысленная курточка, а не костюм или форма.

Тут в разговор вмешался Крячко:

– Одну минуту, Лев Иванович. Я предлагаю лейтенанта Рязанцева оставить в составе… нашей неофициальной группы.

Гуров посмотрел на старого товарища и кивнул. Если Стасу вдруг почему-то показалось, что польза от этого не совсем толкового лейтенанта будет, то к этому стоило прислушаться. Крячко не вчера на свет родился, и оперативного опыта у него не меньше, чем у самого Гурова. Что-то там сложилось в голове у напарника, какая-то идея завелась.

– Хорошо, возражать не буду. – Гуров кивнул и подошел к месту, где вчера вечером лежал труп. – Теперь слушайте все. Я только что посетил морг, где осмотрел погибшего человека. Вот вам еще немного объективной информации, по которой мы можем сделать выводы. Тело очень грязное. По состоянию кожных покровов можно предположить, что мужчину уже после смерти валяли по земле, какое-то время прятали. Но есть совершенно однозначные и характерные вещи. Например, очень грязные ноги. Такими они бывают у людей, которые очень давно не мылись. Это характерные, почти черные места под щиколотками, грязь между пальцами, жуткие ногти на ногах – кстати, давно не стриженные. Засохшие потеки пота ниже ключиц и горла.

– Бомж? – тут же спросил Крячко.

– Вот-вот, – подтвердил Гуров, огорченный тем, что молодые оперативники не догадались об этом первыми. – Бомж или законченный, совершенно опустившийся алкоголик. Кому и зачем понадобилось совершать подобное?

– Случайно выбранная жертва, – тут же предположил Рязанцев.

Гуров с интересом посмотрел на молодого оперативника.

– Или бомжи между собой что-то не поделили, – добавил тот. – Я не раз видел, как они дерутся из-за остатков пива или протухшей колбасы. Страшное зрелище.

– Ну да! – Крячко хмыкнул. – Убили, а руки и голову съели. Так мы далеко уйдем. До острова Рапа-Нуи. Или до Новой Зеландии.

– Нет, а если правда? – вдруг загорелся Рязанцев. – Ритуальное убийство. Взяли первого попавшегося или такого типа, которого искать не будут, и отрезали ему, что уж им захотелось.

– Первая здравая мысль, – похвалил Гуров парня. – Заодно и первый прокол, лейтенант. «Искать не будут» подразумевают и «не найдут». А его бросили на окраине жилого массива. Да еще, судя по следам, в том месте, куда постоянно кто-то наведывается.

– Полагали, что из-за бомжа полиция землю рыть не будет, – тихо добавил Кулаков. – Тоже аргумент.

– Эх, ребятки-ребятки! – Крячко сокрушенно покачал головой. – Все вами изложенное определяет лишь выбор жертвы, но не мотив убийства. А он следует из личности преступника. Вы представьте себе этого человека. Кто, по-вашему, способен на такое?

– Вот! – Гуров поднял палец. – Учитесь, ребята, у полковника, пока он здесь. Осмотр, кстати, показал, что голова и конечности отделены были чисто. Покойника не рубили топором, сжатым в трясущихся руках, не пилили ржавой ножовкой. Работа велась хорошим острым инструментом. Человек, который это делал, имел его или знал, что надо искать, и нашел. Вот вам и еще две зацепочки. Поняли?

– Так точно! – Рязанцев заметно оживился. – Бывший хирург, патологоанатом. У него и свой инструмент мог остаться. А если он и сейчас работает, то мог и из кабинета прихватить для этих целей.

– Значит, искать надо кого-то из представителей этих профессий, – поддакнул Кулаков. – В среде, где существуют специальные или подходящие инструменты.

– Ладно. Я так понимаю, что поквартирный обход уже идет. Подождем результатов, – заявил Лев Иванович. – Скажите, Кулаков, следователь уже сделал запросы по отделам внутренних дел по поводу пропажи мужчины определенного возраста и телосложения?

– Только «циркуляр» в областную сводку.

– Мало. Слушайте задачу. Вам, Кулаков, надо составить задание для участковых уполномоченных и отделений уголовного розыска этого района и всех соседних. За моей подписью. В задании отразить: пропавшие жители, отдельно бомжи и законченные алкаши, указать их адреса. По окончании поквартирного обхода передать мне отчет по результатам. Вам, Рязанцев, составить перечень профессий, обладая которыми люди, по вашему мнению, могут относительно спокойно расчленить человеческий труп. Полагаюсь на вашу фантазию. Перечислите инструмент, подходящий для этого, приложите перечень мест, где такой можно раздобыть. Советую навестить морг и ознакомиться с характером повреждений на теле убитого. Вопросы?

– Срок исполнения? – дежурным голосом спросил Кулаков.

– Завтра к девяти утра в… – Гуров вопросительно посмотрел на Крячко.

Станислав не подвел. Со свойственной ему хозяйственностью и предусмотрительностью он успел позаботиться о том, чтобы в УВД Видного им с Гуровым выделили рабочий кабинет со всеми необходимыми средствами связи.

– В кабинет номер шестнадцать вашего отделения, – подсказал Крячко. – У нас там будет временный штаб.

Когда оперативники ушли, Гуров выбрался из развалин и осмотрелся. Когда-то к месту строительства был проложен щебенчатый грейдер. Потом все забросили, но эта трасса не особенно изменилась. Потому, наверное, что по ней никто не ездил. Даже дальнобойщики, свернувшие сюда с асфальта, воспользовались куда более удобной грунтовкой, проходившей немного правее.

– Так что ты, Стас, нашел в этом Рязанцеве? – спросил Гуров. – Думаешь, что будет у нас толковый помощник?

– Ты уже и сам понял. – Крячко пожал плечами: – Кулаков – более опытный, собранный, серьезный. У него, конечно, какая-то ограниченная фантазия, зато исполнителен и аккуратен. А Рязанцев – парень поверхностный, немного легкомысленный, зато у него бурная фантазия и живой ум. Его нельзя выпускать из ежовых рукавиц, надо иногда и похваливать, мотивировать, тогда парень и побегает. Видишь, как он предложения начал накидывать.

– Стас, а почему собака не взяла след?

– Собака? А я про нее тебе и не говорил еще. Не взяла, точно. Покрутилась на щебенке и ничего не унюхала. Криминалисты прошли по грейдеру до самого асфальта, но там, конечно же, нет никаких следов протектора. У меня зреет ощущение, что этот гаденыш рассчитал все, почти до мелочей.

– Вот именно, что почти. На сто процентов практически невозможно все предусмотреть. Вот мы с тобой и будем ловить его на этих мелочах. Главное для нас – не ошибиться, не пропустить настоящего серийного маньяка за этими глубокомысленными рассуждениями.

Когда он это вспоминал, у него непроизвольно начинали дрожать от ненависти руки. Это был нездоровый озноб. Раньше он такого за собой не замечал. Наверное, потому, что это была его мать, то святое, на которое никому не позволено поднимать руку. За мать он готов был убить любого, тем более такого упыря!..

Это было восьмого марта. И с тех пор женский праздник стал для него одним из самых ненавистных дней в году. Да, стал, но чего ему стоило всю оставшуюся жизнь скрывать это от матери. Хотя у нее тоже остались не совсем радужные воспоминания. Вот так они с тех пор и живут, скрывая друг от друга то, что помнят, что у каждого болит.

Тогда он пришел без предупреждения, потому что хотел сделать матери сюрприз. На работе к празднику выдали премию не только женщинам, но и мужчинам. Мудрое руководство решило, что представителей сильного пола тоже следует поддержать. Ведь им нужно покупать подарки своим любимым.

Он так и поступил. Купил роскошный букет в цветочном магазине, бутылку настоящего французского шампанского за полторы тысячи рублей.

Как она должна была обрадоваться! Он открывает дверь своим ключом, тихо входит, заглядывает в спальню, если мама еще не встала, или на кухню, если она уже хлопочет там. Сын представил, как прислонится щекой к дверному косяку и будет смотреть на нее. Собранные в узел рано поседевшие волосы, любимый голубой халат, хорошо знакомое родимое пятно на шее под ухом.

Все в ней было родное, с детства знакомое. Смотреть исподтишка на маму было для него возвращением в далекое счастливое детство. В те времена она была вообще единственным близким человеком на земле. Он стал взрослым, надолго покидал родной дом. Потом у него появилась своя квартира, но он все равно с грустью вспоминал маму. Как она готовит на кухне, вешает гардины, вяжет перед телевизором под ее любимым торшером.

Он вошел и сразу услышал раздраженные голоса. Что за?.. Не разуваясь, сын прошел к двери и увидел, как…

Нет, отчимом он его никогда не называл и даже не думал о нем в таком качестве. Какой он отчим! Приходящий муж, любовник матери. Сволочь, пользующаяся тем, что женщина его любит. А ведь даже мама не знала, что этот вот скот, скорее всего, тогда в автобусе Таню…

Не точно, но кое-кто что-то видел. Ведь не спаслась только она, единственная из всех пассажиров. Не важно, что они не были знакомы. Ведь на ее месте могла оказаться любая беременная женщина. Доказательств не было, только подозрения и тихая ненависть, доходящая до бешенства, которую приходилось скрывать от мамы. И ради нее.

А сегодня этот тип был у мамы с самого утра. Наверное, тоже решил сделать подарок. И как всегда, у него все получилось нелепо. Они из-за чего-то поссорились. Или он стал предъявлять какие-то претензии.

В тот момент, когда сын вошел, этот скот ударил маму. Причем подло: раскрытой ладонью по голове, чтобы синяков не осталось. Но удар был настолько сильным, что мама как подкошенная рухнула на диван и потеряла сознание. Или это был обморок из-за расшатанных нервов?

Их глаза встретились!

– Ах ты, сука! Ты на кого руку поднял, мразь!

– Это ты? Чего разорался? Бывает, что люди ссорятся. Все это женские штучки, ничего с ней не сделается. Подумаешь, обморок.

– Что-о? Люди?.. – зловеще прозвучал голос разъяренного сына. – Это ты человек? Ты мразь, гнида, скользкая тварь. Ударил, паскуда, мою мать. Убил жену вместе с ребенком!

– Чего ты мелешь? Кого я убил?

Но было понятно, что он что-то такое помнил, потому что мгновенно побледнел. Может, интуитивно почувствовал свою гибель. В глазах сына этой женщины не было ничего, кроме лютой ненависти и ледяной смерти.

– Автобус на мосту забыл? – подходя все ближе и ближе, говорил сын. – Беременную женщину забыл, которую отпихивал ногой? Она вместе с автобусом упала в реку. А в ней был мой ребенок. Он умер, не родившись. А ты живешь и продолжаешь гадить. Сдохни, упырь!

Он ничего не планировал, хотя нельзя сказать, что действовал при полном помутнении рассудка. Нет, он хотел убить, воспользовавшись тем, что первое подвернулось под руку. А может, его мозг машинально все спланировал.

Шнур от багетки сам оказался в руке, мгновенно обмотался вокруг этой ненавистной шеи. Руки давили и давили. Сознание наслаждалось ощущением того, как дергалась в его руках самая ненавистная тварь на свете. Он наконец-то добрался до той самой шеи, которую уже много лет хотел вот так сдавить.

Потом тело обмякло. Труп смотрел в потолок одним приоткрытым глазом, а изо рта торчал быстро синеющий язык. Мысли неслись в голове, как бешеные кони, разбрасывая пену с удил. Пока мать в обмороке, все надо сделать убедительно. Так будет лучше прежде всего ей. Ее надо пощадить.

Он быстро сделал петлю, забрался на шведскую стенку, которая осталась в их квартире со времен далекого школьного детства, и на верхней перекладине закрепил шнур. Потом, напрягая мышцы, стискивая зубы, он втащил тело наверх, просунул голову покойника в петлю и отпустил. Постояв с минуту, он прошел на кухню, взял нож и перерезал веревку. Тело с противным стуком упало на пол.

Потом он так же хладнокровно набрал номер на мобильнике и сообщил, что по такому-то адресу сейчас находятся женщина без сознания и повесившийся мужчина. Потом сын стал приводить мать в чувство.

Она сильно кричала, когда узнала о том, что произошло. Сын успокаивал ее, как мог, убеждал, что ее так называемый муж повесился, пока он бегал за «Скорой». Мать была в таком состоянии, что, наверное, и не сообразила, что сейчас никуда никто не бегает, чтобы вызвать «Скорую». Теперь у каждого человека телефон в кармане.

Он до сих пор не знает, поверила мама в это самоубийство или нет. Они просто не говорят об этом. А восьмого марта он приходит рано утром, чтобы в такой ужасный для нее день мама не оставалась одна.

Они делают вид, что несколько лет назад ничего особенного не случилось. Один мужчина с нездоровой психикой вдруг ударил ее во время ссоры, а потом увидел, что женщина не шевелится, и покончил с собой. У психопатов такое бывает.

Что он испытывал все эти годы, вспоминая тот день? Ощущение мерзости на руках и удовлетворение одновременно. Он раздавил гадину, убил ее. Ужасно, что это произошло почти на глазах матери. Она может подозревать сына в этом убийстве.

Страшно так, что руки начинают трястись. Да, жутко, но хорошо. Мир стал чище. Постепенно исчезала вина перед женой и неродившейся дочерью.