Зад «копейки» уже полностью скрылся в туманной дымке. С момента старта прошло сорок пять минут, значит, у меня оставалось ещё полчаса на движение вперёд, а затем нужно будет в таком же темпе возвращаться к машине. Тем временем пологий склон стал резко набирать крутизну. Я остановился на краю какого-то углубления, оценить размеры которого не позволяла плохая видимость. Возможно, это был широкий овраг или ложбина. Я осторожно спустился в него и осмотрелся. Травы здесь росло гораздо больше, а вот каменистые наросты-бугры отсутствовали напрочь. По крайней мере, мне так показалось на первый взгляд. Но пройдя несколько метров по дну этой чаши, я удостоверился, что все каменистые выступы были здесь срезаны!
В густой траве повсеместно встречались проплешины каменных островков. Их поверхность была удивительно ровной, хоть и покрытой множеством трещин и выщербин. Проплешины эти различались друг от друга, но в целом их формы очень напоминали бугры выше по склону, как если бы на них смотреть сверху. У меня создалось впечатление, что твёрдый камень здесь был на уровне земли прорезан огромным ножом, причём легко, без особых усилий!
Отведённые полчаса закончились. Я перекрестил маркером несколько ближайших проплешин и повернул назад. Обратно я шёл уже прямолинейно по коридору между наростов, который только что наметил сам. После нескольких шагов, количество которых каждый раз было произвольным, я делал обзорный оборот на триста шестьдесят градусов. К сожалению или к счастью, но на меня так никто и не напал. Лёгкое разочарование от несостоявшегося поединка быстро сменилось чувством облегчения, как только я сел в водительское кресло «копейки». Первое, что я сделал в салоне машины, большой – на треть бутылки – глоток воды. А вот есть мне не хотелось совсем. Меня переполняла первобытная радостная злость. И если на только что помеченной территории обитает неведомый хищник или враг, то это уже не только мои проблемы!
Земля 28
Лицо моё заметно осунулось, его черты приобрели резкость, которую двухдневная щетина только подчёркивала. Я решил побриться. Станок оставлял после себя полосы бледной кожи, и после бритья лицо стало казаться ещё более худым. Освежившись лосьоном, я пошёл на кухню, чтобы приготовить себе завтрак. Микроволновка за минуту справилась с расплавкой сыра на кусках хлеба и известила меня о готовности бутербродов. Их я неторопливо сжевал, запивая кофе. Спешить мне было не куда.
Под механическое движение челюстей я думал о предстоящем контакте, который мне представлялся, конечно же, в виде стычки. Впрочем, не исключал я и вариант с мирным исходом. Но как бы там ни было, только после этой встречи я мог оценить перспективы дальнейшего освоения Травы и степень их безопасности. Я даже заготовил карманную аптечку, куда собрал обеззараживающие и противовоспалительные препараты, которые смог найти дома. Складывая в неё пузырьки, таблетки и мази, я живо представлял себе картину, как я раненый ползу по пыльной траве, цепляясь окровавленными руками за каменистые наросты, и подтягиваюсь из последних сил, чтобы успеть добраться к «копейке» до восхода. Это героическое видение было очень реалистичным, и мне потребовалось некоторое внутреннее усилие, чтобы прогнать его. Честно говоря, меня не столько пугали возможные раны и травмы, сколько перспектива почувствовать себя мясным полуфабрикатом на горячей синей сковородке.
Участок пологого склона в непосредственной близости от машины был бы, как мне казалось, идеальным местом для выяснения отношений. Хуже, если противнику удастся заманить меня далеко от «копейки» и уже там вынудить принять бой. Поэтому ложбина со срезанными буграми станет дальней границей рейдов, за которую мне заходить пока крайне нежелательно. А двигаться я буду секторальным способом, где «копейка» станет центром воображаемого круга.
Арсенал моих вооружений пополнился складным ножичком, у которого кнопкой откидывалось короткое широкое лезвие. Маловероятно, что наша разборка пойдёт в формате рыцарского турнира с обменом ударами, разрешёнными по протоколу. Скорее всего, мы свалимся в рукопашную, а короткий нож в ней – лучший друг бойца! Нож отлично фиксировался на поясном ремне. Я несколько раз попробовал его на лёгкость и скорость снятия, и перед зеркалом всё это происходило достаточно быстро и даже эффектно.
Я поставил будильник на десять вечера и лёг спать. Нужно было хорошо выспаться, да и слабость, непонятно откуда приходящая, уже несколько дней давала о себе знать.
Трава 29
Видимость была метров десять. Туман, состоящий из пылевой взвеси, окружал меня со всех сторон. В горле сильно першило, и я вернулся к машине, чтобы сделать затяжной глоток воды.
С досадой я обнаружил, что не взял перочинный ножик и аптечку. Видимо, кривляясь перед зеркалом, я в итоге не закрепил рукоятку ножа на ремне, а собранную аптечку так и оставил на кухне. Спускаться я стал, взяв чуть левее, чем в предыдущий раз. Шёл как в медленном танце, постоянно оборачиваясь вокруг собственной оси. По мере продвижения я с удивлением обнаруживал, что мои вчерашние метки на камнях остались нетронутыми! Это вселило в меня некоторую уверенность, и я чуть ускорил шаг. Те каменистые бугры-наросты, что были покрупнее, я также размашисто метил маркером.
Прошло сорок минут. По ощущениям я был на середине пути до ложбины. Туман стал ещё плотнее. Пить хотелось ужасно. Я поневоле сбавил шаг, так как двигаться быстрее в этом сером киселе не получалось. Ещё я постоянно озирался, оборачивался и косил взглядом вправо, чтобы ориентироваться относительно вчерашних отметок. Метрах в пятнадцати справа от меня проступили очертания большого нароста. Это был целый каменный гребень выше моего колена в пике и длиной метра в полтора. Я его хорошо запомнил, когда отмечал в прошлый раз. И мой крест на манер андреевского был на нём в целости и сохранности, но под самым перекрестьем стоял какой-то знак!
Я остановился и огляделся. Трава почти беззвучно продолжала шелестеть на ветру. В тумане вокруг я не видел и не чувствовал какого-либо движения или чьего-то присутствия. Я подошёл ближе, чтобы рассмотреть наскальный рисунок. Это была завитушка – линия, закручивающаяся внутри себя в круговую спираль. Она была процарапана в камне, возможно тем же инструментом, что уже использовался при борьбе с моими метками. В центре спирали линия заканчивалась каким-то нечётким символом. Я нагнулся, чтобы получше разглядеть эту деталь изображения. Но оказалось, что это всего лишь игра здешней природы – причудливый узор, сложившийся из естественных трещин и сколов в породе.
Я даже не успел задуматься о том, что для меня означает это послание на камне, как короткий свист рассекаемого чем-то воздуха взорвался адской болью в моём затылке! И эта боль мгновенно растеклась по всей голове, залив изнутри своим чернильным мраком мои глаза и уши. А потом в эту черноту провалился и я весь, ничего не видя, не слыша и не ощущая.
Бункер 30
Первым ко мне вернулся слух, как будто из ушной раковины разом выдернули пробку. И я какое-то время слушал тишину. Тишина была звенящей, этот тонкий монотонный звон не прекращался ни на секунду. И невозможно было понять, откуда он идёт: снаружи или изнутри меня, из моей головы? Я попробовал открыть глаза, но даже это лёгкое сокращение маленьких мускулов, управляющих веками, отозвалось в затылке тупой болью. Стон вырвался из моего горла, зато его звук подтвердил, что я действительно слышу. Пальцы плохо, но шевелились. У меня даже получилось согнуть и разогнуть руки в суставах. Немного отдохнув, я то же самое повторил с ногами. Слава богу, руки-ноги работали, и я не был связан. Правда, ощущения всё равно были какие-то деревянные. Словно у солдата Урфина Джюса, которого только что оживили волшебным порошком. Оживить-то оживили, но деревянным он быть всё равно не перестал.
Дотянувшись правой рукой до затылка, я осторожно ощупал его. Каждое моё движение сопровождалось болью. От макушки головы всю затылочную часть занимала какая-то липкая «грелка», заполненная тёплой жидкостью. Прикасаться к ней было невыносимо больно, и казалось, что она через оголённые соединения напрямую подключена сразу ко всей моей нервной системе.
Я лежал на чём-то твёрдом и прохладном, лежал на правом боку. Вращение головой доставило бы мне адские муки, поэтому осматриваться пришлось только движением одних глаз. Неизвестно, что находилось за моей спиной, но левая рука, отведённая назад, упиралась в твёрдую и ровную преграду. Похоже, я лежал у стены небольшого помещения с правильной геометрией. Всё видимое пространство было слабо освещено серовато-зелёным светом, причём отдельных источников этого света не наблюдалось. Только когда глаза привыкли к этому необычному сумраку, я понял, что светятся сами стены, пол и потолок.
В стене напротив виднелся проём. Он был чуть светлее, чем остальные поверхности, и имел форму трапеции, сужавшейся кверху. Я предположил, что за проёмом расположено более объёмное и лучше освещённое помещение. Оставалось только гадать, что стало моим пристанищем: подсобка, чулан, тюремная камера?.. Я не был ни связан, ни прикован, но этого и не требовалось. Одно лишь предощущение болевого спазма напрочь убивало желание садиться, тем более вставать. Но и лежать в позе эмбриона, беспомощно ожидая своей участи, было нельзя.
Рядом со мной не было никаких предметов, только ровная поверхность пола. Пропажа топора была естественна, ведь побеждённым оружие не оставляют. Я проверил карманы – они тоже были пусты. Исчезли мобильник, маркер и все ключи, в том числе от «копейки». Отсутствовали также наручные часы и налобный фонарик. Это ещё хорошо, что после развенчания исландской версии я перестал брать с собой документы и деньги. По всем раскладам выходило, что меня оглушили, обчистили и бросили в какой-то подвал. Сила, которая это сделала со мной, явно обладала разумом. В её действиях была последовательность и логика, к тому же моё теперешнее пристанище было явно искусственного происхождения. Маленьким плюсом являлось то, что мне оставили возможность передвигаться. Но из этого же следовал и огромный минус – здесь я ни для кого не представлял опасности и был полностью во власти чужой и враждебной воли!
И в подтверждение этой моей догадки раздался отдалённый звук – скрежет металла о камень. Усиливаясь, этот звук стал приближаться. Казалось, что кто-то идёт ко мне по длинному коридору и металлическим прутом ведёт по шершавой бетонной стене. Скрежет этот циркулярной пилой разрезал мне позвоночник, приближаясь по спинному мозгу к гудящей голове! Меня вдруг пронзила вспышка гнева. Захотелось вырвать эту железяку и ей же бить, кромсать и калечить своего мучителя, кем бы тот ни оказался! И поддавшись этой вспышке, я было дёрнулся, но тут же замер, отрезвлённый болью.
Непереносимый звук раздавался уже совсем близко. Мне даже показалось, что сквозь него слышны шаги и дыхание. Я уже не чувствовал боль: ужас, охвативший меня, стал наркозом. Широко раскрытыми глазами я смотрел на проём, который становился всё светлей и светлей на фоне мрака, сгущавшегося вокруг меня. Внезапно звук оборвался, и в проёме возникла чёрная тень.
Бункер 31
Это был человек! Я смотрел на него снизу вверх, и он показался мне очень высоким. Он возвышался надо мной, постукивая длинной узкой палкой по боковой грани проёма. Из-за разницы в освещении, снаружи было заметно светлее, чем внутри, я не мог видеть его лица. Он стоял неподвижно, двигалась только его правая рука, мерно отстукивая какой-то ритм или счёт. Так продолжалось с минуту. Наконец, издав странное сипение, этот человек сделал два шага и ударил своей палкой меня по бедру. Удар был хоть и чувствительным, но не из тех, что способны сломать кость. Затем он снова занёс палку надо мной, и я рефлекторно сжался.
Но следующего удара не последовало. Видимо, он посчитал законченной процедуру по закреплению нашего текущего статус-кво: хищник и жертва. Поэтому, не церемонясь, он рывком посадил меня на пятую точку, а затем стал стаскивать мою куртку. От резкой боли я чуть не потерял сознание. Чтобы не упасть, я упёрся левой рукой в пол и просто пережидал, пока он стянет с меня правый рукав. Освободив половину куртки, незнакомец грубо повалил меня обратно, после чего снял её уже полностью. Первым делом он обнюхал новый трофей, а потом стал исследовать карманы. Объёмные нижние карманы представляли для него особый интерес. Похоже, что он мысленно примерял их к каким-то своим пожиткам и остался этой примеркой доволен. Он скомкал куртку, засунул этот комок себе под левую подмышку и собрался уходить. Уже стоя в проёме, он обернулся на меня и замер. Потом вернулся в мою камеру и сделал рукой сложное спиралеобразное движение. И в этот же миг помещение наполнилось мягким зеленоватым светом. Словно вкрапления более яркой породы, засветились многочисленные точки на стенах, в полу и на потолке!
Теперь я мог разглядеть своего тюремщика. Он был худ, жилист и абсолютно гол. На его голове и теле не было ни единого волоска, а бледная кожа отливала серовато-землистым оттенком. Смотреть на него было так же приятно, как на лежалую ощипанную курицу. Впрочем, для жителя подземелья он имел внешность типичную. Только вот его глаза… Они были тёмные, почти чёрные, и мне показалось, что я их где-то уже видел. И этими своими «угольками» он уставился под мой прижатый к груди подбородок. Что-то там притягивало его взор. Он подошёл и наклонился ко мне. Затем цепкими холодными пальцами вытащил из нагрудного кармана моей рубашки плоский прямоугольный предмет.
Будучи в стрессе, я не сразу понял, что мой тюремщик достал фотографию школьника. Увы, миссия по поиску останков мальчика была мной окончательно провалена. Да и для меня самого всё складывалось как на той дороге из русской народной сказки, где и сам пропадёшь, и всё потеряешь. А пропадать вот совсем не хотелось. Обидно было от мысли, что и искать меня особо никто не будет. Сначала хватятся в поликлинике, потом сообщат на работу, а там уж и до полиции дело дойдёт. Только что толку? Сколько я тут пробыл, а главное – сколько я тут ещё пробуду? Как быстро этот Безволосый наиграется новой живой игрушкой? Вопросы были в никуда, вопросы были без ответа…
И пока я предавался упадническому настроению, Безволосый успел всяко-разно повертеть и обнюхать фотокарточку. Наконец, он её поставил в правильное положение – это я определил по надписи на тыльной стороне. Безволосый буквально застыл, пожирая портретное изображение одними глазами. А потом по его бледному худому лицу прокатился какой-то мимический шторм! Руки его затряслись, а из груди стало вырываться сипение и глухое бульканье! Он выпустил свою палку из руки, и та, ударившись об пол с характерным металлическим звоном, откатилась прямо ко мне. Но Безволосый не обратил на это никакого внимания. Он сел прямо на пол и стал раскачиваться, словно в трансе. В левой руке он держал фотографию, а правой, освободившейся от оружия, бил себя в грудь и… плакал. Да, это бульканье и сипение были плачем! Парадоксально, но минуя времена и пространства, копия из прошлого встретилась со своим будущим оригиналом.
– Всё-таки я нашёл тебя! – почти беззвучно, одними губами, прошептал я.
Бункер 32
Разразившаяся истерика произвела в Безволосом разительные перемены: из сурового надзирателя тот вдруг превратился в гостеприимного хозяина. На некоторое время он отлучился, а когда вернулся, то принёс в ладонях какую-то коричневую желеобразную смесь. Её он аккуратно нанёс на мой затылок. Я почувствовал как ледяной холод, нарастая, пронизывает меня всего от макушки до ног. И не в силах больше терпеть эту заморозку живьём, я отключился…
Не знаю сколько прошло времени, пока я спал. Очнувшись, я не увидел изменений вокруг себя: то же мягкое зеленоватое свечение, те же стены, пол и потолок. Изменения произошли только во мне – из головы куда-то исчезла «пудовая гиря» и та боль, которую она причиняла. Я смог сесть, а потом встать и сделать несколько шагов, но головокружение заставило меня схватиться за боковые грани проёма, чтобы не упасть. В обнимку со стенкой я простоял пару минут, пережидая, пока сердце разгонит кровь по всему телу.
Помещением, в котором я находился, заканчивался длинный прямой коридор. Коридор был тоже трапециевидного сечения, что и многочисленные боковые проёмы в нём. Я сделал несколько неуверенных шагов вперёд и наткнулся на Безволосого, вынырнувшего из ближайшего бокового отсека. Он уже был в моей походной куртке и хоть выглядел приличнее, чем раньше, но всё равно несуразно. Металлического прута при нём не было. Знаками он показал мне следовать за ним.
Ширина коридора и проёмов в этом бункере была комфортной, но недостаточной, для того чтобы двум взрослым мужчинам идти рядом плечом к плечу. Я шёл за ним, считая входы в боковые помещения, которые располагались примерно через каждые десять шагов. То, что мой проводник безбоязненно открывает мне свой затылок, говорило о резком потеплении в наших отношениях. Впрочем, я и не держал на него зла. Я уже понимал, что он всего лишь защищал от чужака свой дом – место, где можно было выжить, спасаясь от лучей синего гиганта.
Возможно, мы являлись с ним ровесниками. Точнее его возраст было не определить. Этому способствовало отсутствие волос на теле и морщин на лице. А вот роста он оказался совсем не великанского, едва ли выше меня. Можно было только гадать, что случилось с его голосовыми связками: сорвал он их ребёнком, крича от ужаса и одиночества, либо это был результат многолетнего воздействия среды чужой планеты. Оставалось только надеяться, что он вспомнит русский язык. Тогда я смогу с ним общаться, получая обратную связь хотя бы жестами и знаками.
Тем временем мы прошли уже половину коридора и остановились у широкого проёма, за которым следовал короткий тамбур, а само помещение находилось в глубине справа от входа. Это был пенал метра четыре в длину и два в ширину. Вдоль длинной стороны пол разделялся на две равные части: ближняя полоса из светящегося камня и дальняя полоса из губчатого ноздреватого материала. Безволосый подошёл к краю каменной полосы, за которым начиналась эта губка. Затем он стал, задирая куртку, показывать назначение этого места. Его пантомима была более чем выразительна, но ещё до её начала я понял, что мы находимся в «туалете». Удивительно, но в отхожем месте, которым регулярно пользуются, не было ни характерного запаха, ни грязи. Я кивнул Безволосому, и мы проследовали дальше.
Следующим боксом был «пищеблок». По габаритам он соответствовал моей камере, только в дальней от входа стене располагалась объёмная ниша. И в этой нише штабелями лежали сероватые брусочки, которые по форме и массе походили на наши шоколадные батончики. Безволосый взял два брусочка. От одного он откусил треть, а второй передал мне. Я не без опаски попробовал угощение. Брусочек оказался совершенно безвкусным и каким-то влажным, но прилив сил я ощутил достаточно быстро. И жажда, мучившая меня всё время на Траве, отступила тоже. Похоже, с питьевой водой здесь была напряжёнка, раз подавалась она только внутри питательного концентрата.
После приёма пищи Безволосый жестами стал показывать, что мне нужно ложиться спать, а его широкий круг правой рукой говорил, что я могу выбрать для этого любое свободное помещение.
Бункер 33
Возвращаться на ночлег обратно я не стал, а выбрал аналогичное помещение рядом с «пищеблоком» и «туалетом». Ещё в процессе подбора «спальни» я обратил внимание, что многие боковые отсеки имеют напольные постаменты и ниши в стенах. Все эти элементы интерьера имели отверстия и пазы сложной формы. Сразу складывалось впечатление, что они использовались для установки какого-то оборудования, которое впоследствии было почему-то демонтировано. И вот одно из таких напольных возвышений я и решил использовать в качестве лежака.
Несмотря на твердость ложа, проснулся я в отличном самочувствии. Безволосый уже ждал моего пробуждения, сидя у противоположной стены. Он сразу протянул мне серый батончик. Я с аппетитом съел его весь, он уже не показался мне таким отвратительно пресным. Когда я вернулся после справления естественных надобностей, Безволосый сидел в той же ожидающей позе. Нам обоим нужно было как-то пообщаться.
Я стал показывать на объекты вокруг нас и называть их. Безволосый пусть не сразу, с задержкой, но вспоминал родную речь. После нескольких повторений он снова знал слова: «я», «ты», «пол», «потолок», «стена», «вход», «коридор», «комната», «дом», «свет», «еда», «рука», «нога», «тело», «голова», «глаза», «уши», «рот», «нос».
А вот с глаголами дело не пошло совсем – любое действие он ассоциировал только со словами существительными: «ходить» – «нога», «брать» – «рука», «есть» – «еда». По этой же причине пришлось отложить изучение слов прилагательных.
Общение наше строилось просто: я показывал и называл, а он в ответ производил либо утвердительный жест, либо отрицательный. Частое кивание головой означало, что он понял и запомнил, а зачёркивающее движение правой рукой на уровне груди говорило об обратном.
Сам он говорить не мог, а мог только варьировать своё сипение по высоте звука, но в расшифровке этих трелей простуженного соловья был бессилен уже я сам. Со мной он изъяснялся тоже жестами. Например, чтобы сообщить мне: «Пойдём, я что-то покажу», – он последовательно показывал на мою ногу и на мои глаза.
После первого нашего урока Безволосый освоил несколько десятков слов и их комбинаций. Конечно, наше общение с использованием одних существительных и жестов сильно снижало количество и качество передаваемой информации. Главное, что меня интересовало – как он сюда попал и где мы находимся – Безволосый не смог бы мне объяснить даже при всём желании. Зато его имя я узнал практически со второй попытки. Я показывал на него пальцем и называл мужские имена, и при имени «Саша» он впал в секундный ступор, а потом мелко-мелко затряс головой. Его звали Саша!
Саша встал, выражая всем своим видом, что на сегодня упражнений достаточно. Потом он сделал мне приглашающий жест и вышел в коридор. Мы пошли по этому длиннющему коридору к самому его началу, в котором выяснилось, что имеется ещё короткое ответвление направо. И когда мы вошли в этот аппендикс, у меня сразу возникло ощущение, что я нахожусь во входном шлюзе или тамбуре. Слева шла стена, имевшая в своей середине округлую дыру от пола до потолка, и я предположил, что это выход на поверхность планеты. А справа в стене, прямо напротив круглого проёма, был вырезан в камне тот самый спиралеобразный знак, грубой имитацией которого Саша отвлёк моё внимание тогда на Траве.
Этот знак был высотой с меня, и он светился на тон ярче, чем остальная поверхность стены. Я подошёл ближе к знаку и оглянулся на Сашу – тот сделал разрешающий кивок головой. Я осторожно провёл ладонью по линии выемки, которая была гладкой, словно отполированной. Зачарованный знаком – этим великолепным творением разума, я не сразу заметил в этой же стене трапециевидный проём. Он находился слева от знака, почти в самом углу. Там была Сашина комната, куда я удостоился чести быть приглашённым. По размерам она была даже меньше, чем виденные мной боковые отсеки. В стене напротив входа была небольшая ниша высотой со стандартную папку-скоросшиватель. И в этом углублении лежали мои вещи: связка ключей, мобильник, налобный фонарик и часы.
Бункер 34
Саша, преодолев внутреннюю заминку, подошёл к нише. Затем он собрал свои трофеи в обе руки и протянул их мне. Связку ключей и мобильник я рассовал по карманам джинсов. А после, придерживая Сашу за левую руку, я надел на её запястье часы, а резинку с налобным фонариком я водрузил Саше на голову так, словно это была корона.
Поражённый моим великодушием, Саша порывисто выскочил в проём. Видимо, мой поступок в его глазах являл собой пример высшей справедливости и благородства дарителя. Во-первых, я поделил добро поровну. Во-вторых, я оставил себе явно худшую половину. Разве могут севший мобильник и бесполезные железячки сравниться с часами, которые ходят и тикают?! Что уж тут говорить про налобный фонарик – незаменимую вещь на поверхности ночной Травы!
Саша вскоре вернулся, и на вытянутых руках он нёс мой топорик. Далее состоялся короткий ритуал по передаче оружия. Я сделал глубокий кивок и взялся правой рукой за топорище, а левой выключил фонарик на Сашином лбу, чтобы зря не расходовался заряд батареек. Топорик я демонстративно поставил в ближайший угол комнаты, показывая тем самым, что врагов у меня здесь нет.
А вот маркера моего у Саши не было. Не исключено, что он в порыве ярости его разломал, когда осматривал оглушённого меня. Ведь этот маркер олицетворял для Саши посягательство на тот мир, который стал для него домом. А жаль! Маркер бы здесь весьма пригодился. Наглядное изучение азбуки и арифметики, пиктография – всё это серьёзно обогатило бы наше общение и приблизило меня к пониманию Сашиной судьбы. Теперь же мне предстояло с помощью жестов и коротких слов объяснить Саше, что я пришёл за ним, что его ждут на далёкой, им забытой, но всё же родной планете.
Я встал посередине комнаты и, обращаясь к Саше, громко сказал:
– Я-НОГА-ТЫ. Я-ТЫ-НОГА-НОГА-ДОМ!
Этот спич я сопровождал понятными для Саши жестами, лишь перед словом «ДОМ» я высоко поднял руку вверх и немного отвёл её в сторону, а уже потом треугольником сомкнул обе руки над своей головой. Реакции с Сашиной стороны не последовало, и я повторил призыв несколько раз, пока не удостоверился, что тот понят.
Гримаса страха исказила Сашино лицо. Он весь как-то сжался и забился в тот самый угол, где стоял топорик. Топорик упал со звоном, и от звука удара металла о камень мы оба вздрогнули: я и испуганный ребёнок в теле зрелого мужчины. Ребёнок, который по вине взрослых прошёл через тяжкие испытания. Ребёнок, который потерял свой дом и чудом обрёл новый. Ребёнок, который смертельно боялся, что его снова обманут, оставят и забудут. Я чувствовал Сашин страх и то, что он накапливается в нём. Я понимал, что ещё немного, и этот его реанимированный ужас перерастёт в агрессию. И тогда уже правым станет тот, кто первым дотянется до топорища.
И тут во мне что-то щёлкнуло! Я без жестикуляции, чтобы не спровоцировать Сашу, стал спокойно произносить слова: «Земля, Родина, Советский Союз, школа, пятёрка, перемена, планетарий, цирк, кино, мороженое, мама». При слове «мама» Саша снова вздрогнул и посмотрел на меня. За пеленой ужаса в его взгляде стали загораться искорки надежды, и мне даже показалось, что в этот момент вкрапления в стенах засветились чуть более ярко.
– Я-ТЫ-НОГА-НОГА-МАМА! – сказал я ему и улыбнулся.
Трава 35
Перед нашим уходом Саша показал мне ещё два помещения в бункере, у каждого из которых была своя функциональная особенность.
Первое было «медпунктом». Оно походило по форме на «пищеблок», только ниша в его стене представляла собой ёмкость типа ванны. И в этой ванне находился тот самый, исцеливший меня, чудодейственный гель. За неимением другой тары, Саша наполнил этим гелем полные карманы куртки. Хоть смотрелось это и нелепо, но его недетская предусмотрительность невольно вызывала уважение.
Второе помещение являлось для Саши «оружейной комнатой». Стандартный по размерам напольный постамент в ней был весь утыкан ровными рядами металлических стержней. Стержни были одинаковые, гладкие и холодные, длиной до полуметра. Они легко вынимались и вставлялись в пазы вертикальных отверстий, проделанных в камне.
Предназначение данного помещения осталось для меня загадкой. Вариант, что это энергоблок, разбивался о сложившиеся стереотипы: никаких волновых разрядов, искр и наэлектризованности стержни не демонстрировали. Ясно было мне только одно – именно таким стержнем Саша сначала содрал мои маркерные метки, потом начертил знак-обманку, и в конце концов ударил меня по голове. Один такой стержень Саша хотел взять с собой, но я его отговорил, показывая, что для обороны у нас есть топорик.
Предчувствие меня не обмануло: большой округлый проём действительно оказался выходом на поверхность планеты. Размеры его были достаточны, для того чтобы идти рядом, не стесняя друг друга. Как только мы ступили в эту «трубу», стенки и свод её на несколько метров вперед загорелись ярким свечением. И по мере дальнейшего нашего продвижения это свечение следовало за нами, погасая позади нас и разгораясь перед нами. Идти было легко, поверхность выровненного пола обладала хорошим сцепляющим свойством. Вестибулярный аппарат подсказывал мне, что мы по спирали медленно поднимаемся вверх. Похоже, для создателей этого подземного бункера форма спирали являлась каким-то важным символом. Именно символом, так как сам бункер имел простую и преимущественно прямоугольную экспликацию.
Шли мы ещё довольно долго. Наконец, метрах в тридцати от себя я увидел глухую стену, закрывающую округлый проём. На небольшом расстоянии от этой перегородки по всей внутренней поверхности «трубы» шёл ярко светящийся ободок. Когда мы к нему подошли, Саша остановился и оглянулся. Я понимал, что он хочет попрощаться с этим местом, и не торопил его. Меня волновало только то, чтобы мы не попали сейчас в синее пекло снаружи. Но похоже, Саша умел как-то определять время суток на этой планете, поэтому он не спешил и не суетился.
Прошла минута и Саша решительно, по-взрослому, повернулся ко мне и взял меня за локоть. Затем мы вместе перешагнули через светящийся ободок. И глухая стена перед нами исчезла! Это произошло мгновенно и беззвучно. По крайней мере, работа неведомых автоматов или механизмов ни чем себя не выдала. За открывшимся проходом стояли дымчатые сумерки ночной Травы. Когда мы вышли, я непроизвольно сделал глубокий вдох, и с этим глотком чужого воздуха меня наполнила радость обретения мира, осознание его огромности и непостижимости!
Дверь закрылась за нами бесшумно и быстро. Вход в бункер находился в отвесном склоне той самой ложбины со срезанными наростами, чуть дальше того места, где в неё спускался я. Я безуспешно попытался в склоне каменистой породы разглядеть приметы входа. И когда я подошёл к стене ближе чем на метр, то она растворилась, обнажив округлый проём. Саша тронул меня за плечо и, указав рукой на небо, дал понять, что нужно поторапливаться. Мы выбрались из ложбины и скорым шагом направились к «копейке». Старая машина стояла на том же месте, ожидая своего загулявшего водителя. Внутри неё было как в парнике, и нам пришлось все двери несколько минут держать открытыми. А чёрные мусорные пакеты мне всё равно пригодились, так как провиант пропал окончательно. В горле сразу пересохло, но я решил не рисковать и остатки воды из бутылок вылил на траву. Я кивнул Саше, предлагая занять пассажирское сиденье, и тот осторожно, с опаской, сел. Расположившись рядом, я завёл «копейку».
