000
ОтложитьЧитал
Глава 2
Манифест
Четвёртого декабря одна тысяча семьсот шестьдесят второго года Российская императрица Екатерина Вторая, урождённая София Августа Фредерика, происходящая из немецкой династии князей Ангальт-Цербстских, издаёт манифест «О дозволении всем иностранцам, кроме евреев, в Россию въезжающим, поселяться в которых губерниях они пожелают и о дарованных им правах». И потянулись в землю русскую вереницы иностранцев, земель российских возделывать пожелавших да ремёслами промышлявших за просторами российскими, наделами земель да жизни бесподатной аж на тридцать годов обещанной для поселившихся на праздных землях. А ежели кто в городе поселиться удумал, так десять годков пошлину платить не будет, только в столичных городах да в местностях Лифляндских, Эстляндских, Ингерменландских, Карельских и Финских ограничить неуплату пятью годами.
Глава 3
Краткая историческая справка
По прибытии в землю русскую встреченные в приказе, специально для дел тех учинённом, присягали на верность земле русской и государыне, после чего доставлялись по губерниям, иностранцами заселяемым. И позволялось веру свою отправлять свободно по уставам и обрядам, а тем же, кто решит в колониях и местечках поселиться и церкви свои с колокольнями возводить. Не разумеющие языка русского звались немтырями или немцами. И разницы не было, голландец ли приезжий аль германец – для русских всё едино, немец. Так их всех на Руси с тех пор и звали. Народ приезжий оказался дюже трудолюбивым и законопослушным, в грабежах али разбоях каких замечен не был. Поначалу вызывали приезжие любопытство невиданное у местных жителей, кои считали, что рога у приезжих быть обязаны, да дюже удивлёнными уходили, каковых не обнаружив.
Земледелие поселенцы развивали исправно, привезя с собой невиданные на Руси до тех пор плуг, косу, молотилку деревянную, привезли и начали культивировать картофель, вместо привычной ржи стали сажать больше пшеницы, льна, конопли да табака, коего производилось до сорока тысяч пудов. Даже фабрики табачные построены были.
И свои дома колонисты строили добротно, в чистоте их содержали и порядке, равно как и скотину свою и другую живность. Садили овощи, гнали спирт из сахарной свеклы, поднимали маслобойную промышленность, строили мельницы да фабрики всяческие, кожи выделывали да обувку тачали. Полезным людом оказались те переселенцы. Многие из них местом своего поселения выбрали окрестности города Саратова Астраханской губернии. Это уж потом Саратов губернским городом стал, а опосля Отечественной войны двенадцатого года добавилось в городе иностранцев. Пленные хранцузы к работам общественным привлечены были. Селили их с прочими немтырями в немецкой слободе, пожелавшие же милости русской были наделены подданством, обзаводились семьями, в коих муж мог зваться Жаном аль Клодом каким, а жена Прасковья али Аграфена. Так и стирали память о происхождении своём хранцузском через пару поколений. Германские же немтыри держались обособленно, с местным населением родниться не спешили, религию свою лютеранскую али католическую соблюдали. Строили кирхи свои, да там всей общиной и молились.
Так и жили до самой революции, когда и в их поселения пожаловали большевики со своими лозунгами равенства и братства. Да только особого понимания у колонистов не сыскали. А поскольку хозяйство у колонистов было справное, а почти все они, по новым революционным положениям, считай, кулаки, то и обошлась с ними новая власть как со всеми остальными классовыми врагами, изъяв всё, что только можно было, включая семена и скотину, загоняя всех в колхозы. Но не тянулся тамошний работящий люд к порядку новому, не полюбился он колонистам.
В конце XIX века немцев в России было почти два миллиона, из которых чуть больше половины были расселены по колониям. А Саратов быстро становился столицей Волжского региона, вокруг него расположилось более ста колоний. Здесь было много курсов повышения квалификации и ВУЗов, а также издавалась газета на немецком языке.
На то время в госаппарате служило 35000 немцев. И 300 человек занимали губернаторские должности, а из 12 министров финансов 5 были немцами. Ещё при Петре Первом немцы активно служили в армии, получая после службы дворянские титулы. В Академии Наук, основанной Петром Первым, из 13 первых академиков 9 были немцами. После же начала Первой Мировой все немцы из Академии Наук были исключены.
При правлении Александра Второго упраздняются льготы немецким колонистам. А оставшиеся исполняют воинскую повинность и получают русский язык в качестве официального и школьного. После чего часть колонистов убывает назад, в Германию.
Экономические успехи немцев зачастую вызывали зависть соседей, тем более подкрепляемую плохими отношениями между Россией и Германией.
К началу двадцатого века немецкое население составляло 2 070 000 человек и было на 9 месте по численности.
После первых поражений России в Первой Мировой большая часть из 300000 служащих там обрусевших немцев была перекинута на Кавказ. А в Петрограде и Москве состоялись немецкие погромы.
19 октября 1918 года образована Республика немцев Поволжья со столицей в г. Энгельсе. Экономическая программа большевистского правительства – военный коммунизм. Множество хозяйств были разорены и голодали так сильно, что зарубежные страны организовали отправку для них срочной помощи.
НЭП 1921 года позволил вздохнуть немного свободнее, но ненадолго, до 1929 года. А потом 14 000 человек пытаются выехать из-за изменения экономической политики, и половина из них получают разрешение, а 50000 оставшихся причислены к классу немецких кулаков.
После 1938 года преподавание на немецком языке было запрещено, теперь на нём преподавали не более двух часов в неделю.
В начале войны Германии против СССР почти миллион этнических немцев были депортированы в Сибирь, Казахстан и Среднюю Азию. Часть из них были включены в трудовые колонны и работали как в лагерях военнопленных.
Немцы, являвшиеся на тот момент служащими Красной армии, были переведены в стройбаты и сосланы на Восток страны на принудительные работы.
Глава 4
Начало учёбы. Ольга
Вот и первый раз в этом учебном году студенты входят в аудиторию. Сначала, как полагается, был митинг. Ректор, проректор, студенты старших курсов – все поздравили и произнесли речи. И от них выступила какая-то активная девица, поблагодарила и заверила, что в стране готовится достойная смена молодых врачей. И уже после этого зашаркали, затопали, зацокали и поспешили занимать места. Марк сразу забрался повыше и подальше. Он высокий, так заслонять не будет, да и быть всегда на виду тоже не хочется. А на последнем ряду всегда можно подремать, если что. Раскрыли общие тетради и стали конспектировать. Вот и началась учёба, о которой он так долго грезил. А когда вернулся домой, Маша опять наготовила всего вкусного, и Ленка, с которой они уже познакомились и подружились, повисла у него на шее, покрывая его лицо поцелуями. А потом и дядька поднял рюмку, посмотрел на них, радостно возбуждённых и шумящих, постучал по хрусталю серебряным ножом и обратил взгляд на Марка.
– Ну что, Марик, я хочу тебя поздравить. Это большой день, новое хорошее начало. Очень жаль, что Наум не дожил, он тебя очень любил и порадовался бы. А сегодня я тебе как старший скажу. Мы, Цалихины, всегда идём к своей цели прямо и добиваемся её, будь то работа, – дядя помедлил, – или любимая женщина, – и он победно посмотрел на довольную Машу. – И тебе, племяш, я желаю продолжать наши Цалихинские традиции, уверен, что не подведёшь! Я горжусь, что у меня такие племянники, будущие врачи. И готовьтесь, ты и Миля, у вас работы будет невпроворот. У нас дел под завязку, а чтобы успеть коммунизм увидеть, нужно долго жить, а когда мы старенькие будем, всё одно нас лечить придётся. Вот тогда вы нам и пригодитесь! За тебя, Марик!
И дядя выпил залпом, а Марк поддержал, ведь не мальчишка же он, слава богу, водку пить научился, и здесь нет вздыхающей мамы. А потом закусывали и ещё выпивали, какой хороший был вечер. А Маша всё сновала на кухню, постоянно что-то подогревая и подавая к столу. Хорошо они тогда с дядькой приложились. Первую закончили и ещё половинку с прошлого раза. Да под Машины котлетки они бы ещё выпили, но у Маши брови полезли кверху. Вот тут уж не теряй момент, остановись вовремя, и никто не пострадает. Так дядька всегда говорил, с улыбкой посматривая в сторону жены.
В институте они тоже решили отметить начало учебного года в ближайшее воскресенье. Было ещё довольно тепло, они с группой встретились в парке у реки и организовали пикник, выложив на нескольких покрывалах принесённые из дома продукты. Стол получился небогатым, но сытным, никто голодным не остался. И выпивка была, правда, её постоянно прятали от проходящих мимо милиционеров, но пригубить успевали. Парни пили водку – самый мужской напиток, а девчонки креплёное вино. Марк вовсю балагурил, а другие парни его поддерживали. И Марк уже наметил было свою цель – высокую, с пышным белым крашеным волосом и коричневыми глазами, приятной наружности девушку. И он уже посылал в её сторону призывные взгляды, но пока их отталкивали, словно ударяя ракеткой по мячику от пинг-понга. Но Марку ли сдаваться? Он будет вежлив и настойчив и добьётся своего. Молодые люди всегда понимают друг друга без слов. И Марк потихоньку всё придвигался и придвигался к ней, а она уже и не возражала. Марк знал, что её зовут Лариса. И Лариса уже несколько раз обращалась к нему по имени. Они оба словно бы пробовали, как звучат на слух их имена. И было празднично-приятно от всеобщего хорошего настроения и оттого, что он собирался немножко за ней поухаживать.
А потом кто-то кинул клич пойти на водную станцию и покататься на лодках. И идею тут же поддержали. Все желающие отправились осваивать речной транспорт. Хорошо, что у Марка был с собой паспорт, оказалось, что без него взять лодку в прокат нельзя. И они поехали кататься. Марк сел на вёсла, ещё несколько человек расселись по скамейкам, Лариса – прямо напротив него. И он гнал лодку на глубину сильными и точными движениями. Грести он умел, и сейчас уверенно красовался перед Ларисой и другими однокурсниками. Они обогнали все остальные лодки и заплыли довольно далеко. Но пришлось поворачивать назад, потому что было уже небезопасно, там проходил путь больших прогулочных катеров. И Марк грёб к берегу, немного устав, но отказываясь от предложений поменять себя.
Он старался предстать перед противоположным полом во всей красе. Ради этого стоило постараться. И Марк знал, что выдержит. Было ради чего: как красиво напрягаются его мускулы, как заворожённо смотрит на них Лариса. Остальных он просто не замечал.
Они уже причалили к мосткам и собирались покинуть лодку, как до них докатилась сильная волна, отправленная на берег красавцем-пароходом, разрезающим волну почти в ста метрах от них. Там, на борту, играл оркестр и люди махали платочками, радуясь мирной жизни и выходному дню. Они радовались, а Марк как раз оторвал одну ногу от лодки, намереваясь перепрыгнуть на мостки, и… не удержавшись, спрыгнул в воду. Было неглубоко, немного выше колена, но теперь, чтобы не быть осмеянным, он должен был держать фасон. И он принялся делать вид, что специально спрыгнул, чтобы подавать руку покидающим лодку. Его трюк, конечно же, сразу раскусили. Но решили подыграть, жеманно принимая помощь. Уже все сошли, и осталась последняя, совсем неприметная светловолосая, с двумя простыми хвостиками девушка. Она вела себя тихо, и Марк почти не замечал её, но отметил, что она с удовольствием внемлет тому, что он говорит. Ну что ж, ещё один слушатель никогда не повредит. И он по-джентельменски протянул ей руку. Не мог же он бросить последнюю юную мисс! Ещё три секунды, и Марк присоединится к Ларисе, но отходящая от берега обратная волна спутала все планы, сильно качнув лодку. Всё, что он успел увидеть, – это летящую в воду девушку и себя, перехватившего её у самой воды. Лариса видела? Пусть глянет, какой он ловкий и сильный, а этот воробышек в его руках вдруг съёжился, ухватив его за шею и испуганно глядя в воду. Марк только повыше подкинул её, чтобы удобнее перехватить. А она вновь вцепилась в него, прижавшись, словно он был её отцом. И Марку вдруг захотелось её успокоить и вместо того, чтобы просто поставить на мосток, как он проделал это с остальными, понёс её прямо на берег. Лариса, увидев его с этой девочкой на руках, рассекающего волны, словно дядька Черномор, недовольно хмыкнула и отвернулась. Это её он должен был нести, а не эту вертихвостку. Он прилюдно обидел её и должен понести заслуженное наказание. Она знает себе цену! Лариса пошла прочь быстрым шагом, надеясь, что Марк сбросит с рук противную белобрысую прилипалу и бросится за ней. О! Ему придётся потрудиться, чтобы получить прощение. Это будет нелегко.
Но Марк вдруг ощутил, что он даже не смотрит вслед Ларисе. Что-то тёплое и такое живое трепетало в его больших руках, и он боялся спугнуть его. Как крадущаяся кошка боится спугнуть маленькую птичку, так и Марк почти не дышал, чтобы раньше времени не упустить этого воробышка со смешными детскими косичками. И воробышек не торопился спрыгивать вниз, ему тоже было тепло и уютно на груди утёса-великана. Может быть, она вспоминала своё детство, когда вот так же бережно отец нёс её на руках, а может, ей чудились Лермонтовские строки.
Ночевала тучка золотая
На груди утёса великана
И она была этой тучкой, а Марк был утёсом. Наконец Марк бережно поставил её на землю, и она соскользнула с него, коснувшись своей крохотной грудью его плеча. И тут же зарделась и поспешила убежать, но Марк попросил придержать его, пока он будет выливать из ботинок воду. И ей ничего не осталось делать, как подставить своё хрупкое плечо, на которое Марк бережно опирался, чувствуя под рукой её тепло. Все разошлись, и они остались вдвоём. Он уже знал, что её зовут Ольга, Оля, Оленька. Он ещё не решил, как к ней обращаться, чтобы во всей полноте продемонстрировать свои навыки соблазнения. Но потом решил, что не стоит зажигать в ней лучик надежды, всё равно он подружится с Ларисой, никуда она не денется, в их группе у него нет конкурентов, а из девушек она нравится ему больше всех. Значит, как сказал пару дней назад дядя, Цалихины идут к цели прямо, не сворачивая. И он не свернёт, просто побудет джентельменом и даже немного проводит этого полуребёнка.
И они вдвоем дошли до того места, где их пути должны были разойтись, но почему-то Марк обнаружил себя и дальше идущим рядом с Ольгой. Она почти ничего не говорила, зато Марк вошёл в раж и без конца рассказывал ей о Ленинграде, какой это сказочный город, с разводными мостами и белыми ночами. Ольга внимательно слушала, восхищенно охая именно в тех местах, где Марку и хотелось услышать её реакцию. И Марк поймал себя на мысли, что ему приятно ей всё это рассказывать. И они дошли до небольшого домика, где Ольга снимала комнату. И вдруг она пригласила его зайти на чашку чая, заботясь, чтобы он не простудился, столько отшагав с мокрыми ногами. Хозяйка до вечера отсутствует, и дома больше никого. Марк подумал секунду, вспомнил Ларисины зовущие глаза, и ему захотелось отомстить ей за то, что ушла. Ведь если Марк определил цель, то он и будет её добиваться, не отклоняясь от курса. А чай… разве чай является изменой? Разве его сокурсница не может заботиться о его здоровье, как простая. Марк усиленно подбирал слово… ах, да, комсомолка! Они просто два комсомольца. Из которых один с мокрыми ногами, а второй будет поить его чаем. Это даже интересно, и Марк согласился. Он потом расскажет Ларисе какое было варенье.
Но его угостили не вареньем, а вкуснейшим пирогом, который собственноручно был испечён Ольгой. И Марк налетел на пирог, запивая его горячим чаем и продолжая рассказывать о Ленинграде. Ольга зачарованно смотрела ему в рот, подливая чай и нарезая пирог. Марк остановился только тогда, когда увидел, что Ольге больше нечего накрывать полотенцем. На том месте, где ещё двадцать минут назад был пирог, теперь лежала горстка крошек. Марку стало стыдно, и он, несмотря на все отнекиванья Ольги, торжественно объявил, что в следующее воскресенье приглашает её в кафе, где угостит пирожными и какао. На этом они и расстались.
Потом в аудитории Марк обратил внимание, что, перекидываясь взглядами с Ларисой и даже улыбаясь ей, он ищет Ольгу и успокаивается лишь тогда, когда его взгляд выцепляет два белых хвостика. Она не крутила головой в поисках Марка, скромно здоровалась и проскальзывала в аудиторию. Может быть, ей и хотелось заговорить с Марком, но видя, как он обхаживает Ларису, и понимая, что ей не конкурентка, девушка просто поняла своё место. Разумеется, они перекинулись парой фраз, Марк спросил, было ли у неё что поесть после того, как он уничтожил пирог, а она узнала, как он дошёл в мокрых ботинках. Но в субботу, после последней пары, она неожиданно увидела перед собой Марка. Она была уверена, что он тогда сказал ей про кафе просто чтобы сгладить неловкость. Но он стоял перед ней, высокий и красивый, и ждал ответа. И Ольга уже почти сказала ему «нет», но почему-то услышала «да». Как такое могло произойти, ведь она точно говорила нет. Она хотела поправиться и извиниться за ошибку, но он сказал: «В двенадцать!» – и ушёл. Как у него всё просто, даже не спросил, подходит ли ей. И что ей теперь делать? И столько задали учить, нет, конечно же, она не сможет пойти. Она извинится и никуда не пойдёт, а потом сядет готовиться, ведь она для этого и приехала в Саратов.
Но когда Марк пришёл в воскресенье к двенадцати, она уже была готова. Марк отметил, что она совсем не следит за модой. Такие туфли сейчас не носят, но потом подумал, что не всё ли ему равно, что на ней надето, ведь это последний раз, когда он с ней гуляет. Просто рассчитается за пирог и всё. Она ему совсем не нравится, хотя фигура у неё хорошая и платье с васильками хорошо подходит к её глазам. И они опять говорили про Ленинград, Марк тараторил, не замолкая ни на минуту, а она, не перебивая, слушала его. Марк купил пирожные, но заявил, что Ольгин пирог намного вкуснее. А когда получил приглашение на следующее воскресенье на пирог, но только с другой начинкой, не нашёлся, что сказать, и принял его. И в следующее воскресенье, сидя у Ольги, они опять говорили о Ленинграде. И Ольга опять слушала, не сводя с него глаз, ведь она за всю свою жизнь никуда не выезжала дальше Саратова. Сама она из немецких колонистов, её фамилия Готлиб, что обозначает «любимый богом».
А теперь уже слушал Марк. Оказалось, что вокруг Саратова много немецких посёлков, и немцев в Россию пригласила императрица Екатерина, которая сама была из немцев. Они полностью обрусевшие, но по-немецки она понимает, потому что её родители дома говорили исключительно на своём родном языке. Они – последнее поколение, говорящее по-немецки, а Ольга и все дети их семьи учились и говорили уже только по-русски. Раньше её семья жила хорошо и зажиточно, но потом их загнали в колхозы. Так и сказала, загнали, словно советская власть только себе хотела сделать хорошо. Ведь в колхозах намного лучше, во всех газетах писали, как поднялись удои и как теперь сообща людям легче обрабатывать землю.
Но то, что он услышал от Ольги, было настолько невероятным, что он даже не поверил. С её слов получалось, что советская власть никак не для трудящихся. Это плохая власть убийц и воров. У них всё отняли, потом, при НЭПе, они снова чуть-чуть вздохнули, и их снова ограбили, а пару лет назад ещё и сослали её деда, потому что он был пастором, ну, это как поп в церкви.
Марк с трудом жевал пирог. Какая антисоветчина! Уйти отсюда и больше не иметь с этой девицей-подростком никаких дел. Он только запьёт пирог чаем, потому что немного сушит рот. Вот он запил и сейчас скажет, но почему его рот чем-то занят? Неужели Ольга его целует? Сумасшедший воробышек… Ну не может же он оттолкнуть девушку. Это будет совсем не по-джентельменски. И потом… кажется, Марку самому это нравится. На секунду они оторвались друг от друга, Ольга виновато взглянула на него и вновь утонула в его объятиях. Больше не было Ларисы, и пирога тоже больше не было. И ходики, тикавшие на стене, куда-то исчезли. И исчез яркий дневной свет. Это Ольга, задёрнув занавески, увлекла его в спальню. Если честно, то Ольга и сама не понимала, что и зачем она делает. Это было неправильно и против всех законов её веры. Но верила ли она? Немножко, только из уважения к своим родителям, а вообще, медик не может верить в бога. Вот при них проводили вскрытие, но никакая душа из тела не вылетела. Чушь это всё, бога нет. А что есть? Есть Марк, он такой большой и добрый, нёс её из лодки до берега на руках. Но ведь не за это же она рассчитывается! Нет! Но тогда что она делает? Понимает ли она сама, что с ней происходит? Будет ли она об этом жалеть?
У Ольги не было ответов на эти вопросы, она не знала и не хотела знать, что с ней происходит. Какой-то биологический механизм включился помимо её воли, отключив защиту. Она вдыхала запах кожи Марка и сходила с ума. А когда он проводил рукой по её волосам, она превращалась в кошку, готовую тереться о ноги хозяина, лишь бы он не прекращал её гладить. Она не узнавала саму себя. Больше не было прежней провинциальной девочки, она умерла минуту назад. Она была змеёй, скинувшей старую кожу. И теперь, облачившись в свой новый костюм, она извивалась и скользила, ведь так делают змеи?
А Марк был удивлён обрушившемуся на него взрыву страстей. Было ясно, что она девственница, но у Марка не было ни единого шанса выйти отсюда, не сделав из неё женщину. Ничто не могло оторвать их друг от друга.
А когда Марк приступил к работе киномеханика и принёс в свою будку старенький матрас, Ольга принесла чистую простыню. И тогда они стали встречаться чаще, и время летело незаметно. И теперь Марк не понимал, как он сразу не разглядел её и мог строить глазки Ларисе. Ему не мешало, что она немка, ну и что? Ведь она не фашистка и совсем не поддерживает то, что творится в Германии. Она такой же советский человек, как и он сам. Он ведь тоже не русский. Когда она узнала, что он еврей, то сначала даже не поверила, т. к. представляла себе евреев совсем другими. И ей тоже было всё равно, кто он, главным было то, что они должны быть вместе. Это не вызывало никаких сомнений, потому что это была любовь. То, что они принадлежали к разным народам, тоже не имело никакого значения, в их стране все национальности равны, и пора уже отмести навсегда все национальные предрассудки.
А потом всё резко изменилось. Ночью позвонили в дверь, Марк слышал лёгкие шаги и понял, что Маша идёт открывать. А потом негромкий вскрик и топот сапог. Марк вскочил, собираясь броситься на помощь Маше, но, распахнув дверь своей комнаты, неожиданно увидел трёх человек в форме ОГПУ и двух соседей. Перед ними стоял бледный Евсей и что-то бормотал. Марк так и не смог вспомнить, что он говорил. Зато то, что говорил старший ОГПУшник, он хорошо запомнил. Дядя подозревается в связях с троцкистами, и ему предлагается сдать огнестрельное оружие, валюту и запрещённую литературу. Марк просто задохнулся. Да какой же его дядя враг? Какой из него троцкист? Какая валюта? А из оружия только удочки и кухонные ножи.
Они перевернули всё, включая комнату Марка. Разумеется, ничего не нашли. Взяли какие-то старые письма и несколько фотографий. Соседи-понятые поставили свои подписи и ушли, а Маша, сразу постаревшая на несколько лет, растрёпанная, в халате, застёгнутом со сбоем ряда (одна пуговица была пропущена, и теперь он сидел на ней немножко наискосок), держала в руках небольшой чемоданчик, сложив в него пару смен белья, мыло, зубной порошок, шарф. Что ещё дают с собой? Она смотрела на ОГПУшников, ничего не спрашивая, уже давно из домов их знакомых уводили по ночам людей. Маша только пыталась сообразить, что же ещё положить для Евсея. Ну конечно, тапочки! Его любимые тапочки, как же он будет ходить в тюрьме, ведь это же не улица. И пижаму? Надо ли пижаму? В чём он будет спать? А может быть, дать с собой подушку и одеяло, это было бы кстати.
Она всё стояла и смотрела на Евсея, словно прощаясь с ним навсегда. Ему дали три минуты проститься с дочерью и женой. Он вынул из кроватки сонную Ленку в майке и трусиках и поцеловал её в лоб, глаза, уши, голову, руки. А Ленка, не понимая спросонья, чего от неё хотят, слабо отбивалась от него своими тоненькими руками. А потом, увидев Марка, протянула руки к нему и скользнула в его объятья, моментально снова заснув. А Маша только слегка обняла Евсея, боясь расплакаться, а потом оттолкнула его от себя, словно бы говоря, всё, пора, и замерла, провожая его глазами до того момента, пока не захлопнулась дверь. А потом они стояли у окна, глядя, как в отступающих сумерках Евсей садится в машину, и она выезжает со двора.
И тогда Маша бросилась к телефону со словами:
– Я сейчас позвоню… это недоразумение… я этого так не оставлю.
А после сникла, поняв, что все звонки бесполезны, и сползла на стул, держа в руке продолжающую гудеть трубку. Её лицо покраснело от слёз, они струились по щекам, затекая в рот и капая на халат, но она ничего не замечала, а только раскачивалась на стуле, так же, как евреи раскачиваются, читая свои молитвы. Может быть, она читала поминальный Кадиш по своему Евсею, хотя вряд ли, женщинам запрещено читать эту молитву. Она шептала что-то своё, и Марк не решился подойти, вынуть из её рук телефонную трубку.
Вскоре пришло предписание освободить квартиру, семье врага народа не полагалась более милость советского государства. Маша с Ленкой переехали в районный центр, к Машиным родственникам, а Марк попросил место в общежитии. Ольга всё время была рядом, безмолвно угадывая все его желания. Она не отходила от Марка ни на шаг, только однажды, то ли соскучившись по своим, то ли желая отвлечь Марка от произошедшего, пригласила его съездить в посёлок и познакомиться с её родными. Марку было всё равно. И так понятно, что у них с Ольгой это навсегда и ничто не может их разлучить, но жениться сейчас, особенно после ареста дяди, он не собирался. Это было ясно и Ольге, но она о свадьбе даже не заикалась. И они просто съездили, и Марк впервые в жизни увидел, как живут немцы-колонисты. Приятно удивили ухоженные домики и чистота на улице. Люди были вежливы, но немного сторонились чужака. Марк так и не составил какого-то определённого мнения о них – слишком мало времени пробыл в поселке.
Но ведь говорят, коль пришла беда, отворяй ворота. И в один из дней, когда всё понемногу наладилось, и они продолжали учиться и встречаться в его будке киномеханика, Ольга сказала, что ей нужно срочно уехать домой. В этот раз она поедет одна, он не должен волноваться, она вернётся через три дня.
Больше Ольгу Марк не увидел, она пропала. Немного позже он узнал, что всех немцев выселили как якобы помогающих немецким национал-социалистам организовать шпионскую сеть и вести подрывную работу против советской власти. Марк представил Ольгу и Евсея, стоящих рядом со связками гранат. Они оба будут подрывать устои советской власти? Да что за бред! Он решительно в это не верил. Но многочисленные примеры из газет, где рассказывалось, как искусно некоторые люди обманывали свои семьи, занимаясь подрывной деятельностью, понемногу сделали своё дело, и если не уверили Марка, то семена подозрения были посеяны. А вдруг дядька и вправду..? Нет, не может быть, но всё же.