Играя рок

© Алексей Лебский

© Художник: Юлия Барановская

Часть первая

Пусть их освищут меня, – говорит, – но зато я в ладоши

Хлопаю дома себе, как хочу, на сундук свой любуясь!

Флакк Квинт Гораций, “Сатиры”.

Глава от автора

Почему мы начинаем столь неблагодарный труд, как жизнеописание – занятие, возникшее порой от каких-то обид, досад, разочарований? Вот, сделала вам больно жена, теща, или, скажем, на работе продвинулся по служебной лестнице кто-то менее достойный. Тут самое время взяться за бумагу, она все вытерпит, да и боль вашу снимет. Укрощая порой заветные желания, прикрывая плотнее дверцу в шкафу, где хранится скелет, вы достаете свой ноутбук и выдаете в своих текстах все, что можете себе позволить. В этот момент вам совершенно не до того, будет ли кто-то читать сие творение, или, открыв первую страницу, воскликнет:

– Вот, очередной графоман! Делать ему нечего, вот он и пишет тут о своих родственниках, о своих никчемных подвигах, о том, какой он особенный, как он учился, работал, с кем дружил. Но вы, мужественно перешагнув через барьер этой обиды, будто не было, и нет подобных читателей, начали следующую часть своего повествования. Пусть гнилые помидоры уже летят, писучесть не остановить. Желание сохранить, законсервировать участок времени, застолбленный вами, неистребимо. В конце концов, пишется история, скажете вы, и будете правы. Из тысяч субъективных восприятий времени создается некая неподдельная историческая картина. Нет, картина – это громко сказано, пожалуй, открытка или миниатюра. Отдельные приметы, мотивы действий и ценности ушедшего времени – вот то, что является частичкой мозаики мира. Тут мы подходим к самому главному вопросу автора. Нет, не «что делать?» и, тем более, не «кто виноват?». Рассуждения о том, что наполняет сущность поступков героя, чем живет он, будут превалировать в его сумбурных отрывках из прошлого. Броски от прошлых событий к современности, сны, нетрезвый бред – вот что окончательно добьет читателя, решившего осилить этот безумный поток строк. Нет, эта книга не о геройских подвигах на коммунистических стройках и не о расследовании громких преступлений. Если я и пытался где-то что-то приукрасить песнями и стихами, значит, так оно и было, и это отражения времени и в какой-то степени моих героев. Все события этой повести вымышленные, совпадение отдельных имен и фамилий – случайные.

Глава 1

В сентябре 1955 Колю принесли из роддома в корзинке в скромный деревянный домик на Гребешке, где жила его бабушка. То был некий перевалочный пункт, а в дальнейшем маленький мальчик переехал жить на улицу Свердлова. Но тот дом в начале улицы Горького надолго сохранился в его памяти. Самые ранние Колины воспоминания именно о нём. Вот его бабушка, маленькая, худенькая старушка в ситцевом платье в горошек стоит на покосившемся крыльце бревенчатого дома. Под окнами – одуванчики, водосбор, чертополох. За сараями совсем рядом – обрыв, круча. Отсюда открывается необычайной красоты вид на Оку, Гребневские пески, Канавино и Стрелку. Вдалеке, в мутном мареве дымит Автозавод.

Здесь часто они любили сидеть с мамой, расстелив бабушкино клетчатое покрывало прямо на траве. Они брали с собой нехитрый обед – ржаной хлеб, огурцы, вареные яйца, кефир. Почему-то, здесь все казалось таким вкусным. Мама говорила, что этот обрыв край света, а маленькому Коле окский простор и, в самом деле, казался вселенной.

Мамина мама – бабушка Наташа угощала его разными простыми вкусностями, которые Коля обожал. Иногда разминала с зеленым луком и постным маслом сухую икру из воблы, если было настроение – пекла пироги. Сама она жила на маленькую пенсию, а все сбережения прошлых лет израсходовала на мамино образование. Она гордилась мамой, а во внуке души не чаяла.

Говорила она так: «Коля, я ведь пироги про тебя пекла». Вот прямо так – «про тебя».

Пирожки были вкусные – с капустой, с грибами, с мясом. Все у нее спорилось в руках и в маленькой квартирке, состоящей из кухни-прихожей и комнаты с окном во двор, царили чистота и порядок. У Коли в альбоме сохранилось фото: мама и бабушка пекут пироги. На заднем плане не в фокусе видно диван с полкой и семерых слоников, расставленных по росту на фоне кружевных салфеток. На переднем плане – мама в белом фартуке лепит пирожки, а бабушка стоит рядом и руководит.

Над столом в комнате висел оранжевый яркий абажур, а на кухне – лампочка на витом проводе.

Была здесь и печь, которую топили дровами, и маленькому Коле это казалось чем-то волшебным. В углу около закопченной печной дверцы на полу кто-то прибил гвоздиками аккуратно по кругу крышку от консервной банки. Она прикрывала вмятину в полу, и вызывала у мальчика любопытство.

– Бабушка Наташа, а это что, – блюдце для кошки? Ты ей наливаешь туда молоко?спрашивал Коля. Зимними вечерами они грелись у печки, смотрели на огонь, и вопросам не было конца. Бабушка рассказывала о том, как ее отец пришел с войны, как она радовалась его возвращению, всем интересовалась. Шинель его пахла порохом, дымом и потом, и сам он был высокий, широкоплечий, усатый. Настоящий герой. Он показал ей саблю, пистолет и настоящие патроны, рассказывал о боях с немцами и австрийцами, показал простреленное немецкой пулей плечо.

– Вот, когда папа улегся отдыхать, я утащила из его вещевого мешка 2–3 патрона со свинцом – решила расплавить пульки и погадать на них, когда металл растечется. Бросила в печь и стала ждать. А оно – как взорвется да засвистит! Да еще, да еще раз. Головешки из печи выбросило, кирпич выпал, а я, глупая, за дверью спряталась оттого, что напугалась до смерти! Вот, в том месте, Коленька, и прогорела половица, хорошо, хоть пожар не случился. Ну, я давай, заливать водой угли, а отец проснулся, да и отругал меня как следует. А на другой день мама меня наказала. Коля не помнил, когда тот милый домик на Горького снесли, хотя два других еще до сих пор стоят рядом, как ни в чем не бывало. Улица Свердлова стала главным местом для Коли на долгие годы. Красивый зеленый двор, отделенный от шумной улицы стальной решеткой с калиткой. Сирень, черемуха, аккуратная клумба с розами. Подъезд с большой деревянной дверью, широкая лестница. Публика, проживавшая тут, самая разная – служащие, заводское начальство, работники культуры. Дом основательный, сталинка, толстые стены, отопление, горячая вода, телефон. Но, конечно, пока все это было коммунальное, особенно ванная и кухня. В квартире по левую сторону коридора, ведущего на общую кухню, две комнаты принадлежали Каминским, а две другие напротив – их соседям Пургиным. Отец Коли, Петр Иванович в ту пору работал инженером в КБ приборостроения, а мать, Анастасия Львовна – врачом-анестезиологом в больнице № 5. Иван Павлович Каминский, дед Коли, будучи в прошлом известным и почитаемым режиссером, в последние годы трудился в областном управлении культуры. Имея обширные связи, он привозил лучших актеров и театральные труппы на гастроли и концерты в Горький. Дед был очень важным и занятым человеком, и дома появлялся редко. Кроме того он иногда ездил с проверками в область, а в свободное время вел пару театральных кружков.

Бабушка – Елена Васильевна Громова преподавала в консерватории, но часов у нее набиралось совсем немного, и она с удовольствием уделяла время внуку и домашнему хозяйству. Командировки мужа она не любила, и всегда сильно переживала, когда он отправлялся в область с проверками.

Коля был очень близок с ними, и почти все время проводил на их половине. Они сразу решили, что мальчик не будет ходить в ясли и детский сад, а родители не возражали.

У бабушки он питался, делал уроки, вместе они слушали радио, ходили в театр и кино.

Любимым местом был ближний «Рекорд», но иногда вместе с соседскими ребятами его отпускали в «Летний».

Вечерами бабушка читала ему интересные книжки, рассказывала занимательные истории.

Дикция у Елены Васильевны была превосходная, и когда-то она даже работала на Горьковском радио. Ее любимые книги описывали подвиги сильных и смелых героев- полярников, отважных покорителей Дикого Запада, мужественных командиров Красной Армии.

Дед, даже будучи очень усталым к вечеру, любил заниматься с внуком: читал ему, рассказывал о великих художниках, композиторах и поэтах. Его огромная коллекция книг и альбомов была в этом хорошим подспорьем. Сам он очень увлекался чтением мемуарной литературы, любил серию «Жизнь замечательных людей», интересовался творчеством Гиляровского и Станиславского. Но эти имена пока ничего не говорили маленькому Николаю.

Они забирались на большой диван, над которым располагались полки дедовой библиотеки, доставали книги и альбомы. Некоторые художественные произведения поражали воображение мальчика. Особенно страшными казались лубочные картинки, персонажи которых встречались со смертью, с чертом в необъяснимых сюжетах. Дед рассказывал внуку о библии, о её влиянии на жизнь и культуру. Великолепные альбомы с репродукциями мастеров ренессанса, русской живописью 19 века Коля мог просматривать бесконечно, открывая для себя удивительную силу воздействия работ художников прошлого.

Но иной раз, чтобы развлечь внука, дед учил его складывать из бумаги различные фигурки – пароходик с двумя трубами, галочку-самолетик. Его ловкие руки могли показывать простейшие фокусы с платком, с картами.

Основные технические работы по дому дед выполнял сам, лишь в редких случаях вызывая коммунальщиков. Маленький Коля всегда присутствовал при этом, поскольку это его очень интересовало. Дедушка научил Колю правильно держать молоток, пользоваться отверткой и гаечными ключами в раннем возрасте. В наследство любимому внуку достался старый американский конструктор «Meccano» с большим количеством элементов и действующей маленькой паровой машиной. Запускалась машина с помощью спиртовки, которая подогревала паровой котел. Когда вода в котле закипала, пар поступал в цилиндры, и поршни начинали раскручивать коленчатый вал. Это вызывало у мальчика восторг! С помощью этой машины можно было приводить в движение различные конструкции.

Поздно вечером Коля с восторгом пересказывал матери или отцу разные истории, услышанные от деда, показывал, что было сделано из конструктора, какие работы они производили в доме и прочее. Петр Иванович радовался, что Коля активно познает мир, и, когда было время, занимался с ним, показывая работу магнитофона или приемника, рассказывая о радиодеталях и их назначении. Купленный им в «Детском Мире» электрический моторчик отлично дополнил конструктор. На его ось был надет шкив, приводивший в движение изготовленный Колей подъемный кран. Электричество и радио очень интересовали его с самого раннего возраста. Отец рассказал, как с помощью радиоволн передается речь и музыка на расстояние, как работает микрофон и динамик, как создаются звуковые записи.

Кроме того, огромный интерес у сына вызывало кино, и все, что было с этим связано. С родителями Коля посмотрел американский мультфильм «Белоснежка». Мальчик был в восторге от диснеевских образов, и ушёл из кинотеатра в большом возбуждении.

Мама очень любила кино, иногда под аккомпанемент отца, который умел играть на различных инструментах, пела популярные песни из кинофильмов и оперетт. У нее был приятный высокий голос, и когда она пела, даже Любовь Петровна на кухне переставала греметь кастрюлями, с удовольствием слушая её.

То было время Клавдии Шульженко, Марка Бернеса, Леoнида Утесова, Людмилы Лядовой, Николая Рыбникова, Гелены Великановой. Их песни звучали на радио в различных программах. Это было начало новой советской эстрады.

Радио оказалось настоящим чудом для Коли. Иногда ему приходилось оставаться одному, если бабушке нужно было выйти на работу или в магазин за продуктами. Коля прибавлял громкость репродуктора, и с интересом слушал передачи про Антона Камбузова и Захара Загадкина, «КОАПП», «Встречу с песней» Виктора Татарского, эстрадную музыку и оперетты. Ему постепенно открывался новый, огромный мир музыки и звука.

Однажды дед принес из театра патефон, который использовался в каком-то спектакле в качестве реквизита. Коля смазал механизм, вращающий диск, удалил из резонатора мусор и пыль, и заменил сломанную иголку. Впервые он увидел, как воспроизводятся граммофонные пластинки. Пластинок на 78 оборотов нашлась целая стопка, в основном, классика. Ему нравились «Арагонская хота», «Болеро» Равеля, «Щелкунчик». Коля часами мог слушать патефон. В процессе прослушивания, прикладывая бумагу или лист картона под разными углами к раструбу резонатора, он замечал, как меняется звук, как можно усилить его, сделать звонким или заглушить.

Заметив особый интерес Николая к музыке, родители, посовещавшись между собой, решили, что начальное музыкальное образование ему не повредит, а уж дальше он и сам определится, продолжать или нет. Выслушав предложение, Коля сразу же согласился, что это было бы хорошо. Времени у него на занятия будет много, к тому же папа убедил его, что с клавишами будет легко справиться, и скоро он сможет играть любимые мелодии самостоятельно.

Глава 2

Грузчики братья Матюшины поднимали на третий этаж пианино «Волга». Они, совершенно не напрягаясь, будто бы это был небольшой груз, быстро шли по широкой лестнице, придерживая широкие такелажные ремни. Коля взволнованно смотрел, как они с лестничной клетки филигранно протиснулись в дверь, ничего не задев. Вот инструмент и на месте. Пианино отлично вписалось в простенок между дверью и диваном в комнате матери и отца.

Соседка, Любовь Петровна, разворачиваясь с кастрюлей в коридоре, неодобрительно глянула в сторону блестящего черного инструмента. Расплатившись и распрощавшись с грузчиками, папа открыл крышку и взял несколько аккордов, пробежался по клавишам и сказал, что нужно вызвать настройщика, и, зевая, отправился ставить чайник на кухню.

Тут у него произошел некий неприятный разговор с Л.П, которую Петр Иванович недолюбливал и за глаза называл «серой мышью». Но тот разговор Коля не слышал, так как в это время, приоткрыв нижнюю крышку пианино, изучал устройство инструмента.

Супруги Любовь Петровна и Сергей Кузьмич Пургины занимали в квартире номер двадцать один две комнаты с окнами, выходящими во двор. Любовь Петровна вела бухгалтерию в РОНО, Сергей Кузьмич работал начальником сборочного цеха на ГАЗе, и ему в ближайшее время должны были предоставить отдельное жилье в Автозаводском районе. Вероятно, в этом случае Каминским должна была остаться вся квартира целиком.

Анастасия Львовна активно ненавидела соседей, и с нетерпением ждала, когда же они, наконец, съедут.

Дед возвращался с работы, как всегда, поздно. Он вел театральный кружок во Дворце культуры завода «Красная Этна», и сегодня был измотан автобусной ездой с пересадками.

Садились ужинать, бабушка подала деду суп и второе, потом пили чай с “живым” вареньем из черной смородины и бутербродами, принесенными дедом из театрального буфета.

– Ваня, ты днем-то обедал? – пытала его бабушка.

– Так ведь, что-то не до еды сегодня было, Лена. Встречали комиссию из Москвы, потом поехали с ними в театр драмы. Они в буфете, конечно, выпивали, но ты ведь знаешь, как я к этому делу отношусь. Потом кружок.

– Как твой бронепоезд?

– Что ж, на три четверти спектакль готов. Васька-Окорок у меня просто потрясающий типаж, а вот Вершинина я бы заменил, – дед оживился, вспоминая кружковцев, – думаю, основные сцены у нас получатся очень яркими. Но декорации, конечно, слабые. Да, я и сам бы оформил спектакль, и есть интересные мысли, только остатки фанеры надо из театра забрать. Каминский, будучи прекрасным театральным художником, с любовью работал над декорациями, сам готовил эскизы афиш. В его голове рождалось великое множество художественных идей, он был вдохновлен творчеством знаменитого ленинградского режиссера и художника Акимова, и мечтал сводить в этот театр внука.

– Ты что, собираешься декорации делать? Ну-ну, – бабушка неодобрительно поморщилась, тебе тяжести таскать нельзя. Неужели больше никого не нашлось? Она принесла деду чай с лимоном в большом стакане с серебряным подстаканником, а Коле – молоко в его любимой розовой кружке. После ужина бабушка, как бы невзначай, вспомнила, что в консерватории есть один очень приятный студент, который мог бы заняться с Колей музыкой, если, конечно, родители будут не против. Коля, не почувствовав подвоха, согласился, мол, пускай, приходит. Дед уткнулся в «Горьковскую правду» и воздержался от обсуждения этой идеи. Дедушка с бабушкой и Колины родители не враждовали между собой, вели раздельное хозяйство, были во многих вопросах очень деликатны, если это не касалось воспитания мальчика. Но из-за Коли у них часто возникали скандалы, жертвой которых сразу же оказывался Петр Иванович. Он почему-то всегда оказывался меж двух огней. Мама ворчала, что дедушка излишне балует Колю, многое ему позволяет, разрешает долго не ложиться спать, и прочее. Петр Иванович нервничал, страдал по причине этих разногласий, но старался сдерживать себя и никогда не позволял себе каких-либо выпадов. Он искренне любил Анастасию Львовну, восхищаясь ее умом и красотой, и старался во всем ей угодить, но и отца боготворил.

Дед за стеной иногда вполголоса ворчал на молодых родителей, иногда передразнивал или комментировал их, но беззлобно, и зрителем в этом случае была только бабушка, мудро соблюдая нейтралитет.

В общем, среда, в которой рос Коля, была наполнена добротой и любовью, а бытовые трудности постепенно преодолевались.

Глава 3

Коля, старательно сложив ладонь «яблочком», нажимает на клавиши. Разучивает «Во поле береза стояла» уже второй день и злится. Порядком надоело, но никак не дается. То промажет, то с длительностью ошибется. Он пытается взять аккорд, но пальцы, будто одеревенели, не слушаются.

Как они двумя руками это делают, да еще на педали жмут, ума не приложу. Сейчас, вот сейчас придет Леонид Алексеевич, а урок не выучен. На лбу выступил пот. Раздаётся дверной звонок. Вот и все.

Леонид Алексеевич важно проходит в комнату, его туфли безукоризненно начищены, рубашка идеально отглажена, галстук отлично подобран к ней в тон.

– Та-ак, молодой человек, – нараспев произносит Леонид Алексеевич. На чем мы остановились? На «Березе»? Голос у него неприятный, высокий и резкий. Коля разминает измученные пальцы, и кладет их на клавиши. Леонид Алексеевич сурово глядит на его неверную посадку, и делает одно замечание за другим.

– Ну, Коля, это нужно было вызубрить, просто за-ау-уу-чить. Это плохо, мы так и за неделю никуда не продвинемся. Жарко, студент снимает галстук, вешает на венский стул. Колю просто выводит из себя, когда он нараспев по слогам начинает ему что-то втолковывать. Леонид Алексеевич открывает дневник, записывает туда замечания. Коля в ужасе. Неужели так будет каждый раз? Урок продолжается разучиванием детской французской песенки про кошку, которая украла сало. Песня простая. Колины руки устали, он с нетерпением ждет окончания своих мучений. Леонид Алексеевич уходит в соседнюю комнату, разговаривает с бабушкой. Коля пытается расслышать, о чем идет речь, но дверь плотно закрыта, а стены толстые.

Глава 4

Девчонка была недурна, очки ее нисколько не портили, скорее, добавляли сексапильности. Свободное место было только за её столом, взяв билет, Коля сел рядом. Одурев от волнения, жары и формул, они сдавали устный экзамен по математике. Духота в маленькой закупоренной аудитории со стенами, грубо окрашенными зеленой масляной краской достигла максимума. Он прочитал вопросы билета, и успокоился: почти все было ему знакомо, но третий пункт, связанный с шарами, вызывал затруднения.

– Слушай, у тебя формулы шаров есть? – зашептал Коля.

Ничего не смущаясь, красавица приподняла край зеленого шелкового платья, обнажив сливочное бедро вплоть до кружевного края белых трусиков. Формулы площади и объема шара были начертаны на ее изумительной коже именно с этой стороны.

В это время экзаменаторша, не выдержав духоты, встала со своего места, чтобы приоткрыть дверь. На какое-то мгновение она вышла за порог комнаты, где шел экзамен.

– Пардон, – повернувшись, Коля прижался на минуту к красавице-соседке, и быстро переписал формулы. Уже через пятнадцать минут, получив вполне заслуженную четверку, он понёсся вниз по главной лестнице первого корпуса на свежий воздух, к газировке с яблочным сиропом, к откосу, к Сереге. Прелестная спасительница мигом выскочила из головы.

– Ну, что, чувак, сдал?

– Сдал, конечно, было б чего сдавать. Вопросы достались простые.

– Да, ты молодец! Мне все это только предстоит, но с моими знаниями, разве что в технарь удастся поступить.

Они познакомились три года назад, когда Коля стал ходить в клуб «Дружные ребята».

Началось все с настольного тенниса, которым увлекался его одноклассник Вовка Маркин.

Он страдал лишним весом, перепробовал различные спортивные секции, бросал и снова начинал курить, но все было бесполезно, килограммы не отступали. Вовка поймал его в школьной раздевалке, когда Каминский уже натягивал зимние сапоги.

– Камень, я записался в секцию пинг-понга, вчера ходил первый раз. Но, я думаю, тебя заинтересует, что там набирают ребят в вокально-инструментальный ансамбль. Я случайно узнал, слышу – в соседнем зале органола играет, заглянул – ребята тренируются.

– Не тренируются, а репетируют, а где этот клуб?

– Знаешь, где Буров живет?

– Да, был как-то.

– В соседнем доме, там еще вывеска «Дружные ребята» над входом в подвал.

– Марк, ты позвони мне, как соберешься, лады?

– Так я в субботу вечером иду, сможешь? Если что – встречаемся у Водного.

– Годится, – Коля надел шапку и зашагал к выходу. В субботу после обеда Маркин позвонил. Трубку сняла бабушка:

– Коля, тебя тут Володя Маркин спрашивает.

– Да, скажи ему, – сейчас выхожу. В тот год зима была особенно слякотной. Снег падал, и тут же таял под ногами, они шли по улице Минина, то и дело, отряхивая от мокрых хлопьев шапки и пальто. Вот они и на месте. Он даже представить себе не мог, что бывают такие огромные подвалы. Клуб растянулся под всем домом, разделившись на три части: секция настольного тенниса, рукоделия и домоводства, вокально-инструментальный ансамбль. Последний блок оказался самым большим, на подиуме стояла звуковая аппаратура, микрофон на стойке, пара усилителей с колонками и электроорган «Юность». Сцена тускло освещалась одной лампочкой, из ребят пока никого не было. Сзади кто-то окликнул Маркина, они оглянулись, и увидели высокую симпатичную брюнетку в «олимпийке»

– Вы хотите записаться в секцию настольного тенниса? – она достала общую тетрадь и авторучку.

– Нет, я по поводу ансамбля.

– Так, сейчас должен подойти Глеб, он у них старший, он все покажет. Меня зовут Вера Андреевна, я преподаю физкультуру в школе № 13, а здесь бываю три раза в неделю. Не успела она произнести эти слов, как в клуб ворвалась целая гурьба мальчиков и девочек разного возраста. С собой они принесли комья снега и грязи на сапогах, и на полу сразу растеклись лужи.

– Вот и ансамбль, – Вера Андреевна протянула связку ключей коренастому мальчугану в кожаном кепи, – Глеб, тут к тебе мальчик пришел…

– Коля. Коля Каминский. Я на соло-гитаре играю, но, если надо, могу и на басу.

– Глеб, – важно представился мальчуган, выглядел он гораздо моложе Николая.

– Ну вот, – подумал Коля, – салаги. И что с ними делать? Если не понравится – уйду.

– На басу не надо, – сказал Глеб, – на басу я играю. Очень хорошо, что ты на соляге будешь. Николая покоробило. Вскоре появился еще один участник состава, органист Михаил. На вид ему можно было дать лет семнадцать, настолько он был крупным. Однако его истинный возраст выдавала по-детски наивная физиономия.

– Вы все из одного класса, что ли? – спросил Николай, – зал ответил ему гулким эхом.

– Не, он из тринадцатой школы, а я из седьмой, – пробасил Михаил. Николай прошел в каптерку за сценой. Здесь он снял пальто, и повесил его на гвоздик рядом с курткой Глеба. Среди разного хлама, лопат и веников хранились и клубные инструменты. Он расчехлил одну из гитар, и был поражен ее весом. Это был бас «Урал».

Следующий чехол содержал черное шестиструнное чудовище с уродливым рогом.

– «Тоника», – гордо сообщил Глеб. Мы ее зовем – Антонина. Наверное, мальчуган никакого понятия не имел относительно тоники, доминанты и субдоминанты, да и Коле эти термины вряд ли были знакомы. Пока Николай распутывал из общей кучи один из кабелей, Глеб уже включил свой бас в усилитель, и настроил: соль, ре, ля, ми. Звук был ужасен, динамик дребезжал на некоторых нотах.

Услышав звуки ансамбля, в зал потянулись любопытные слушатели. Кто-то пришел из соседних секций, но были и парни с улицы, в куртках и пальто. Младших школьников Глеб моментально прогнал, пообещав надрать уши, но старшие нагло уселись в первом ряду, и жадно созерцали происходящее на сцене.

Николай тоже подключился к усилителю, закрепив проводки в гнезде спичками. Аккорд соль мажор звучал мощно, но неверно. Мешали разбитые лады, и пришлось отверткой регулировать высоту струн. Он провозился довольно долго. Парни в первом ряду скинули куртки на соседние стулья.

– Глеб, “шизгару” давай! Рыжий парень с ракетками заулюлюкал, как индеец. Широкий коренастый мальчик, сидевший с краю, затопал ногами, разбрызгивая грязную воду по полу. Коля взял первый аккорд из “Venus”^[1], бас и орган подхватили, кто-то сзади отбивал ритм на пионерском барабане. Глеб вопил на английском, еле вытягивая. Когда после первого куплета прозвучала знаменитая «соляга», зрители захлопали и засвистели. Они сыграли экспромтом «Червону руту», «Люди встречаются», потом еще что-то из советских песен в ля-миноре. Наступил вечер, пора было заканчивать репетицию и расходиться по домам. Коренастый парнишка подошел к Коле, протянул руку:

– Сергей, – представился он, – я из тринадцатой школы. Чувак, ты откуда такой взялся, ни разу тут тебя не видел….

– Николай… Каминский, – Коля замялся, – да, я, собственно, тут первый раз.

– Ну, фамилия у тебя законная, прямо на афишу.

– Дед у меня был артистом, может, слышал? Он даже в одном старом фильме снимался. Но, в общем, это неважно. Серега пропустил про деда мимо ушей.

– А инструмент у тебя есть?

– Нет, пока. Но будет к концу года. Я сейчас за эти пятнадцать минут чуть пальцы в кровь не стер. Это ж не гитара, дрова какие-то.

– Пошли отсюда, поболтаем, тебе в какую сторону?

– Мне на Свердловку, а тебе? – спросил Коля.

– А мне в обратную сторону, на Фрунзе. Но я тебя до площади провожу. Сергей рассказал ему, о своей школе, о том, как Верочка пробила в администрации района, и обустроила этот клуб для детей, о том, какую музыку он любит, как мечтает об электрогитаре, настоящей немецкой и много еще о чем.

Он понравился Коле своей простотой. Они постепенно подружились, не проходило и дня без их телефонных разговоров, частыми были встречи в клубе. Нина Ивановна, мать Сергея работала учителем географии в тринадцатой школе, отец, Константин Анатольевич – инженером на заводе им. Серго Орджоникидзе. Это был высокий, видный мужик. Николаю запомнилось его волевое лицо, твердое рукопожатие. Всем своим видом он излучал силу и стабильность, гарантию успеха, этакий коммунист в исполнении Урбанского. Еще когда Сережка учился в восьмом классе, однажды отец не вернулся с ночной смены. Нагрузки сломили его, – сердце не выдержало. Мать осталась с двухлетним Сашкой и четырнадцатилетним Сергеем. Неожиданная смерть отца сильно потрясла его.

Кашин стал хуже учиться, даже, несмотря на присутствие матери в школе, пропускал уроки, стал курить. Вечерами пропадал в клубе, выпивал с ребятами красный вермут за сценой, домой приходил за полночь.

Позднее интерес у обоих к «Дружным Ребятам» пропал, и они бренчали на гитарах дома у Сереги или вечерами на откосе.

Сейчас Сергей совершенно искренне радовался Колиным успехам, его поступлению в институт.

Николай позвонил от друга домой. Трубку сняла только что вернувшаяся с работы мама.

– Мам, я сдал, четверка. Думаю, пройду без проблем. У меня теперь полно баллов.

– Молодец, сынок, я так рада. Ты у Сережки?

– Да, немного погуляем?

– Хорошо, но не до ночи, надеюсь?

– Ну, часок-другой – он дал отбой.

Сергей достал со шкафа бас-гитару черного цвета в форме скрипки с эфами. Когда-то ее купили у Левы-хиппи за сущие гроши.

– Сыграем, или сразу пойдем пиво пить? – спросил он.

– Не, пива я не хочу, давай сыграем.

Дуэт был прост, и предельно сыгран, ламповый телевизор работал усилителем, то, на чем играл Коля, было ободранной ленинградской гитарой, которая звучала не лучше консервной банки. Они исполнили все, что разучили когда-то вместе. Собственно, своеобразный ритуал.

– А давай, «Кактус»^[2], – “На ферме Пачмана”?

– Нет, Серега, не выйдет, темп просто сумасшедший, без барабанов это не сыграть. Да и вообще, что-то мне они разонравились.

– Ну, тогда “Wild World”^[3].

Завершив свой нехитрый репертуар этой композицией Кэта Стивенса, ребята ушли бродить по откосу, рассуждая о битлах, роллингах, энималз и известных горьковских группах. Увлеченный беседой, Серега опять проводил его до дома, долго стоял с ним потом у подъезда.