000
ОтложитьЧитал
– Давайте попробуем пример компьютерный.
– У тебя какая операционка на компьютере?
– Mac OS Catalina.
– Хорошо. А 10 лет назад какая была?
– Не помню уже, – Сережа посмотрел куда-то в поток, вспоминая. – Тогда вроде у них кошки были разные. Тигр, Снежный Барс, Лев. Что-то из этого.
– Представь, что у тебя есть некий друг, который так любит тех кошек, что до сих пор «ездит» на Льве. И ты ему посылаешь сегодня файл, который он на этом своем Льве прочитать не может. Возможно такое?
– Ну, чисто умозрительно возможно, да.
– Что ему делать?
– Обновиться, если у него железо тянет, либо купить новый компьютер.
– Железо у него очень хорошее, – усмехнулся Михаил. – Он даже не догадывается насколько. А вот обновиться стоит – да. Вот собственно и все.
– Что все?
Сереже показалось, что Михаил поглядел на него с сочувствием.
– Твой друг в этом примере – это ты. Операционная система – это Серёжин ум, его основной инструмент для сборки и познания этого мира. Файлы из будущего – это фрагменты твоего уникального кода. Они постепенно открываются по мере взросления. Чтобы они могли быть корректно активированы и интегрированы, их нужно распознать и как-то интерпретировать, а для этого требуется обновить систему, то есть развить специальным образом ум.
Михаил взял у него из рук чашку, наполнил ее и вернул.
– А при чем тут вопросы и их количество?
– При том, что серьезное обновление начинается обычно с кризиса, когда старые смыслы теряются, а новые пока не созрели. Постепенно возникают вопросы, и начинается поиск. Ответы будут находиться, меняться, теряться – это не так важно. Важно, что через этот процесс поиска ответов постепенно компилируется новая ОС. Примерно так, если вкратце. Получилось попроще или нет?
– Честно говоря, слишком абстрактно пока. Можете на примерах пояснить?
– Давай на примерах. Вот ты пьешь чай – откуда ты знаешь, что он нормальной температуры и ты не обожжешься?
– Так это уже четвертая чашка.
– А когда была первая?
Сережа задумался.
– Ну, во-первых, я чувствую пальцами температуру чашки, и дальше, когда подношу ее близко к губам, то чувствую, если жидкость в ней слишком горячая.
– А откуда берется это «слишком»? Ты когда-нибудь обжигался?
– Бывало, конечно. Давно.
Михаил наполнил чашки, коротко посмотрел на экран телефона, чуть помолчал, словно примеряясь перед ходом.
– Наше знание бывает трех типов, – начал он. – Первое – это аксиоматическое, когда ты что-то услышал или прочел и взял это на веру. Такое знание точнее будет назвать даже не знанием, а информацией. Например, родители сказали ребенку, что пить дымящийся чай не надо, потому что можно обжечься, а это больно. Он доверяет родителям и знает, что «боль» – это неприятно, так что делает, как они сказали.
Второй тип – это интеллектуальное знание. Ребенок подрастает и начинает встречать понятие температуры. Он узнает, что температура его тела составляет 36 градусов, а температура закипевшего чайника близка к ста градусам, и по сравнению с телом это горячо.
Так продолжается еще какое-то время, но однажды ему попадается стаканчик с горячим чаем, который закрыт крышкой, и он не замечает поднимающийся пар, пьет и обжигается. В этот момент случается третий тип знания – сущностный, то есть непосредственно прожитый. Это самое глубокое и сильное знание. Пока все ясно?
– Пока да. Практика важнее теории. Нас с Костей сейчас часто зовут на конференции разные про стартапы, и там сразу чувствуется, когда теоретик говорит, а когда практик.
– Совершенно верно. Но видно это не всем, а только тем, кто сам практик в данном вопросе.
– Да, пожалуй. А что дальше?
– А на этом, собственно, все, – улыбнулся Михаил. – Все человеческое развитие является эхом того, что ты только что услышал. Большинство из того, что обычный человек знает о жизни, относится к первому и второму типам – все основные вопросы люди приняли на веру от других людей или из книг. В результате люди думают, что они знают, но по факту не знают. Прочитать инструкцию или посмотреть ролик о том, как ездить на велосипеде, и уметь кататься на велосипеде – это разные вещи, как понимаешь. И развитие заключается в том, чтобы перевести эти знания первого и второго типа в третий тип. Так информация превращается в мудрость, и происходит постижение происходящего.
– Все правда так просто или есть подвох? – недоверчиво спросил Сережа.
– Конечно есть. На примере с чаем, конференцией или велосипедом все кажется очевидным, но хитрость в том, что эта идея касается вообще любого знания, и в том числе твоих вопросов. Что такое время, что такое «я», откуда я взялся, где я сейчас и зачем я тут, что такое «хорошо» и «плохо» и так далее. Пока нет ответов на эти вопросы, люди пользуются разными фиксированными правилами, чтобы ориентироваться по жизни. Так в разных учениях и религиях возникают заповеди и своды правил. Они в большинстве верные, но слова не могут отразить стоящей за ними многомерности, и потому вокруг любых правил и заповедей всегда будут разночтения, порождающие бесконечные споры тех, кто смотрит на палец, а не на Луну.
Сережа вопросительно на него посмотрел.
– Есть такое древнее изречение. Когда палец указывает на Луну, – Михаил поднял указательный палец, то умный смотрит на Луну, а дурак – на палец. Идея в том, что слова – это не знание, а указатель на него. Каждый слушатель трактует этот указатель в соответствии со своей жизненной картой, или «операционной системой», как мы сегодня придумали. А если следовать за словами буквально, то никуда не придешь.
– Я понимаю, – кивнул Сережа. – Иногда сам поражаюсь, как некоторые сотрудники криво понимают мои слова. Как будто у нас разный язык.
– Язык один, но карты разные. Это типичная ситуация, потому что собственник и сотрудник находятся на разных стадиях внутренней зрелости в вопросах инициативы, ответственности, риска и тому подобное.
– То есть у них разные «операционные системы»?
– Да. При этом нельзя сказать, что система собственника однозначно лучше, чем у сотрудника. Она просто больше подходит для построения бизнеса. Ну как – теперь стало яснее?
– Да, стало. Но, чувствую, еще будет перевариваться. А вы здесь в Ваймэ тренинги ведете какие-то?
Михаил покачал головой.
– Нет. Я обычно индивидуально работаю.
– Обновления людям ставите? – усмехнулся Сережа.
– Помогаю открывать непонятные файлы, которые они сами себе отправляют из будущего.
Они засмеялись, и он снова наполнил Сережину чашку.
– А как все-таки понять, чего я хочу?
– Люди хотят одного – счастья, но не знают, что это, и потому большую часть отмеренного им времени ищут не там. Даже те, кто интуитивно догадывается, что счастье – в свободе, не знают, что это за свобода такая и где ее взять. Вот ты сам в начале нашего разговоре посетовал, что свободы меньше стало. А что это для тебя значит?
– Ну, как я сказал, драйва стало меньше, распорядки внешние появились – это напрягает. Как будто мы с Костей построили лодку, собрали команду и отправились в плавание. Придумывали себе цель, составляли маршрут до нее. Если встречали по дороге красивый остров, могли остановиться и зависнуть там на некоторое время. Могли сменить курс, если хочется. Понимаете?
– Да, вполне. А сейчас как?
– А сейчас наша лодка привязана тросом к огромному лайнеру. Я не знаю, куда он следует, я видел капитана вживую всего дважды, но при этом к нам спускаются сверху какие-то указания, которым мы должны следовать, отчетность новая. Мне казалось, что сделка – это что-то освобождающее и выводящее на кардинально другой уровень – деньги, слава, статус, свобода. А оказалось не так. То есть атрибуты эти присутствуют, но радости не доставляют. Как с десертами, знаете, бывает – на картинке в меню очень красиво, а на вкус – как покрышку жуешь засахаренную. Понимаете меня?
– Как же не понять. «Весело на ощупь, да сквозняк на душе».
– Это что – цитата какая-то?
Михаил кивнул.
– Я потому и говорю, что не там люди свободу ищут, – сказал он и поджег горелку.
– А где ее искать – известно?
– Конечно. Этот вопрос заботил людей еще до нашей эры, и ответ на него давно найден. Подлинная свобода – это свобода от себя. Сложность однако в том, что этот ответ невозможно передать на словах.
– Как это?
– Я только что тебе его дал, но, как видишь, свободы у тебя не прибавилось. Как думаешь, почему?
– Операционная система старая?
– Конечно. Когда у нас старая система, мы смотрим на палец вместо Луны. Ответ, который я озвучил, должен вызреть изнутри, а за время, что он вызревает, операционка так много раз обновляется и перекомпилируется, что обнаруженная в итоге разгадка делается совершенно непонятна другим. Для них этот файл из такого далекого будущего, что большинству до него лететь еще не одну жизнь. Хотя одновременно с этим файл уже у каждого лежит на диске. И как я показал выше – он может быть выражен на том же языке, что мы используем.
Телефон пискнул, и Михаил некоторое время сосредоточенно смотрел на экран.
– Прости, на сегодня, похоже, все, мне нужно ехать. В следующий раз продолжим, если захочешь. Или просто чаю попьем, музыку послушаем, а то я тебя загрузил сегодня.
– Спасибо, – сказал Сережа, поднимаясь с пуфика. – Пойду переваривать. А где можно такой чай купить?
– Конкретно этот – нигде, но я тебе принесу похожий.
– Ты не грусти, – сказал добавил он, когда Сережа уже выходил. – Свобода тебя тоже ищет, просто чуть дальше, чем ты сейчас смотришь. Однажды вы обязательно встретитесь.
Какой у тебя жанр?
Ежемесячное внутреннее совещание Вайме, где поглощенные проекты докладывали о покорении своих рынков, перенеслось. Сережа хотел пойти в кафе, где обедала команда, но, выйдя из офиса, передумал. Комбинация хорошей погоды и свободного времени выпадала редко, а сегодня это случилось.
Стояла вторая неделя апреля, и солнце уже не только приветливо улыбалось, но и ласково пригревало, тротуары были сухими, небо – высоким и синим, а воздух между ними имел тот особый запах, по которому безошибочно узнаешь весну. Эти три фактора если и не превращали город в Европу, как многим хотелось, то, по крайней мере, делали центр очень приятным местом, по которому хотелось гулять, рассматривать его улицы, жителей и зависать в симпатичных кафе.
Офис Вайме целиком занимал здание бывшего «Новинского пассажа». С другой стороны Садового кольца была густая сеть тихих улочек со скверами и старинными домами. Сереже нравилось там гулять, заходить во дворы, разглядывать их обитателей и представлять, как все это могло выглядеть много лет назад. Кроме того, тишина и общая атмосфера этих дворов контрастировала с деловитой суетой офиса и действовала успокаивающе.
Он любил межсезонье, когда холода уже позади, а жара еще далеко. Зимнее куртки и пальто отправлялись в дальний шкаф, и можно было выгуливать пиджаки или толстовки. Из последней поездки в Италию он привез две пары обуви и три пиджака с необычным кроем, один из них был сейчас на нем. Однажды в детстве кто-то из взрослых спросил его, какое время года он любит больше. Размышляя об этом, он обнаружил, что его выбор, во многом, определялся имеющейся у него одеждой. Если она ему нравилась, а вернее, если он в ней себе нравился, то и время года автоматически становилось приятным.
Сунув руки в карманы джинсов, он неспешно шел по Большой Молчановке в сторону Поварской, глядел на витрины, прохожих и мысли. Большая их часть, подобно прохожим, возникала и исчезала, но некоторые, вместо того, чтобы исчезнуть, догоняли и начинали идти рядом, а то и вовсе накручивать вокруг него назойливые круги. Одна из таких мыслей напоминала встреченную несколько лет назад в одной бизнес-книге идею, что суть менеджерской работы заключается в постоянном решении проблем, возникающих с разных сторон. Чтобы перестать бояться и, следовательно, избегать проблем, автор предлагал поменять свое отношение к ним – относиться не как к чему-то плохому, а как к естественному ходу событий. Для этого он, в частности, предлагал называть их «задачами». Эта наивная, как показалось Сереже, замена, вызвавшая у него скептическую ухмылку, тем не менее заинтересовала его достаточно, чтобы он начал наблюдать за своей речью и внутренними рассуждениями. Спустя пару месяцев рабочие и бытовые проблемы незаметно превратились в задачи, и разница между ними оказалась значительной. Вместо «О, нет», «Что, опять?», «Сколько можно?» и других подобных привычных и подобных реакций возникал интерес и даже какой-то игровой азарт, придающий сил. «Надо же», «Хм… Интересно», «Ясно – попробуем по-другому». Тогда Сережа очень наглядно понял, как мало он о себе знает, и даже решил однажды заняться подобным самотюнингом более прицельно. Однако хандра, пришедшая вскоре после сделки, требовала какого-то иного ключа. Поглядывая на свое отражение в витринах или тонированных стеклах проезжающих машин, Сережа пытался сообразить, где на его пути случился тот поворот «не туда», после которого новые задачи перестали вызывать интерес.
Наконец он шагнул в знакомую арку, проплыл в ее прохладном сумраке и вынырнул во дворе. Если не считать нескольких маленьких фигурок на детской площадке, двор был пуст. Сережа нацелился на конкретную лавочку под большим старым тополем, однако, подойдя, увидел, что она занята, просто от арки это было незаметно. Он решил пойти к скамейке на другой стороне двора и отчего-то прибавил шагу, будто боялся, что кто-то может его опередить, когда услышал сбоку хихиканье: «Это ты меня испугался?»
На лавочке сидела Алиса из отдела кадров Вайме, кажется, она занималась организацией внутрикорпоративных обучающих программ. Алиса пришла в Вайме вскоре после сделки с Мандельваксом, и они с Сережей познакомились на внутреннем тренинге для новых сотрудников. Сережа с Костей пошли туда, чтобы посмотреть, как Вайме организует «приземление» новых людей, и, возможно, что-то перенять.
Они с Алисой никогда не общались дальше приветствий и пары-тройки общих фраз, но это были такие приветствия и фразы, по которым оба участника обычно ясно понимают, что впереди включен зеленый свет.
Алиса была моложе него лет на пять, носила пирсинг в носу и очки в хипстерской черной оправе под цвет волос. С миниатюрным телосложением, в узких черных джинсах и бордовой пуховой жилетке, надетой поверх худи с капюшоном, ее можно было легко принять со спины за мальчишку-старшеклассника. Короткая стрижка усиливала это сходство, но тонкие черты лица и озорные, чуть насмешливые глаза выдавали молодую девушку – интересную и красивую.
Держалась Алиса не по годам уверенно и естественно. Вероятно, это было как-то связано с ее активными подростковыми переездами. Кажется, она что-то рассказывала об этом в своей вступительной речи на тренинге новичков, но деталей Сережа не помнил.
Алиса сидела с поднятым капюшоном и разворачивала бумажный пакет, в каких продают бутерброды на вынос. Рядом лежала потертая увесистая книга.
– Привет, – сказал Сережа, подходя ближе.
– Привет-привет. Будешь сэндвич с индейкой? Хороший, я уже брала такой.
– Давай, если хороший, – Сережа сел рядом с ней и взял сверток.
– А куда ты так решительно шагал?
– Никуда. Вышел на обед, а тут весна шепчет, так что решил прогуляться и проветриться.
– Романтик.
– Ты похоже, тоже, – кивнул Сережа на книгу. – Таскать с собой такой винтажный фолиант сегодня может только романтик.
– Так и есть, – улыбнулась она, – это Ирвин Шоу. Читал?
– «Богач, бедняк»?
– Это я уже закончила. Сейчас «Нищий и вор», – Алиса засмеялась. Читал, да?
– Да, давно. – По двору пролетел порыв холодного ветра и Сережа поднял воротник пиджака.
– А сейчас чего читаешь?
– Сейчас в основном договора и меню, – усмехнулся Сережа. – Скучновато, но практично.
– Да, Михаил говорил, что ты заскучал.
– Хм, – нахмурился Сережа. – А что еще он про меня говорил? Я не знал, что вы общаетесь.
– Не ска-жу. Про-фес-си-о-наль-ная тай-на, – Алиса отчеканила слова и скорчила гримасу, изображая робота, выполняющего инструкции. Получилось смешно, и они засмеялись.
– Ну правда – он что-нибудь еще про меня говорил?
Алиса, похоже, уловила серьезность его тона, чуть помолчала, словно взвешивая следующий ход, а потом откусила сэндвич и покачала головой.
– Я не то, чтобы заскучал, просто стал больше размышлять о жизни, – решил пояснить Сережа. – Мысли разные приходят, вопросы. Вот у тебя книга лежит большая, а я как раз размышляю уже несколько дней, на какую книгу по жанру похожа моя жизнь. Что это – драма, мелодрама, приключения, фантастика?
Алиса поглядела на него с сочувствием.
– Нормально вас жмет, коллега.
– Почему жмет? Мне просто любопытно.
– Ага. Ну а ты сам какой жанр хотел бы?
– Так в том и дело, что я не знаю какой. Ты вот знаешь про себя?
Алиса несколько секунд молчала.
– Нет. И мне кажется, что никто не знает. Даже те, кто думают, что знают.
– …
– Да ты не загоняйся про это, – Алиса откусила бутерброд. Зачем придумывать себе заведомо узкие рамки и мучительно в них залезать? С чего ты, например, решил, что это роман?
– Это не я решил. Это так считается негласно. Главы романа – это детство, школа, увлечения, институт, работа, семья и так далее. Каждая новая глава опирается на предыдущие и получается лесенка, по которой человек забирается в течение жизни.
Алиса демонстративно зевнула и засмеялась.
– Ты серьезно так думаешь?
– Не знаю. Ну может не совсем так, но как-то похоже.
– Очень непонятно, – она помотала головой. – Куда он забирается? Зачем? И опять же – почему все-таки роман? Можно просто писать рассказы с историями, которые тебе интересны. Пусть даже они никак не связаны – потом все скрепится само.
Она посмотрела на телефон, проверив время и продолжила.
– Один мой товарищ увлекается популярной психологией и периодически задает мне всякие дурацкие вопросики из разных журнальчиков психологических. И вот он недавно допытывался до меня, какие персонажи мне нравились в детстве? Вроде есть какая-то теория, что детские книжки и мультифильмы задают нам жизненные сценарии. Ну я ему и назвала: Шерлок Холмс, Сейлор-Мун, Дюймовочка. Он говорит «Хорошо. А ты видишь, что у них общего?». А я не вижу. Вот ты как думаешь?
– Хм, – Сережа ковырнул носком лежащий под скамейкой камень. – Может то, что они все выдуманы?
– Вот видишь – сразу сообразил. А я сутки мучилась, извелась вся. «Не знаю, – говорю товарищу. – Отвали со своими вопросами». А он мне тогда и сказал, что они все выдуманы. Я сначала расстроилась, подумала что же я в каких-то сказках живу. А потом поняла, что тот мир, который для многих настоящий, для меня сказка, как для многих Шерлок Холмс. Какая разница, в какую историю верить, если все выдуманы? Выбирай ту, что нравится и живи в ней. Чего – не интересно тебе это, да? – спросила она, заметив, что Сережа ушел куда-то в себя.
– Что? Я просто задумался, как они скрепятся.
– Кто?
– Ну рассказы эти отдельные, если их писать вместо романа.
Алиса пожала плечами, как будто речь шла о чем-то совершенно очевидном.
– Как они могут не скрепиться – автор-то у них общий, сам посуди. Я потому и говорю – можно писать то, что интересно, ничего вперед не планируя. Сегодня комедия, завтра боевик, потом драма, потом сказка, трагедия, фантастика, любовь, да что угодно.
Сережа посмотрел на Алису с удивлением и уважением.
– Сама придумала или Ирвин Шоу подсказал?
– А чего тут придумывать? – хмыкнула Алиса. – Я так живу с 15 лет, как из дома ушла и в Москву уехала. У меня уже этих рассказов столько, что половину забыла.
Сережа посмотрел на нее с искренним интересом, как на редкий экспонат какой-то выставки.
– Ого. Вот это огонь.
– Это звучит как огонь, а когда ты внутри, ты так не думаешь, а просто выживаешь. Жить захочешь – и не такое сделаешь.
– То есть ты просто убегала? Без планов?
– Первый план был такой – доехать до Москвы, поселиться у подруги и там придумать основной план. Но, понятное дело, все пошло не так. У меня вообще с планами не очень. А у тебя вот, наверное, хорошо, да?
Если в ее вопросе и была ирония, то очень тонкая, и Сережа решил на нее не отвлекаться.
– Точного жизненного плана у меня никогда не было, – сказал он и с интересом отметил, что раньше об этом не думал. – Было общее представление на уровне образов, будто смотришь какие-то кадры из будущего. Или испытываешь какие-то состояния оттуда.
– Как это? – спросила Алиса.
– Не знаю, как объяснить. Когда я ребенком думал про будущее, то почти всегда, например, видел себя руководителем группы людей. А если я никем не руководил, то люди все равно приходили ко мне и слушали, или хотя бы прислушивались. И такие вещи, как машина, квартира, дом и прочие материальные вкусности подразумевались сами собой.
– А семья была?
– Семья была, но без деталей, я ее не ощущал так четко, как карьерно-денежные дела.
– А сейчас есть такие картинки?
– Сейчас нет. История с бизнесом, руководством, квартирой и машиной случилась, а что дальше – неясно.
– Странно… – протянула Алиса. – А семья?
– Семья пока не случилась. У меня отношения больше нескольких месяцев не живут. В последний раз мы встречались почти два года, это был рекорд, а потом решили сделать перерыв. У каждого были свои хотелки, которые он хотел реализовать, и в отношениях у нас это не получалось. Мне было важно компанию поднять, а она хотела изучать искусство. Поэтому я остался здесь в Москве, а она поехала учиться во Флоренцию.
– Понятно, – кивнула Алиса. – Статус «все сложно».
– Непросто, – согласился Сережа.
Алиса помолчала и продолжила:
– А я вот, наоборот, раньше жила без планов, как флюгер на ветру, а теперь нравится мечтать, превращать мечты в планы и исполнять. Хочу через год в Японию поехать – учить язык и писать сценарии для аниме. Я уже даже записалась здесь в языковую школу, после майских начну ходить на занятия.
– Классная мечта. Коро-коро кавару? («Меняться, как флюгер на ветру» (яп.))
– Точно, – засмеялась она. – Откуда знаешь – Мураками читал?
Сережа кивнул, и некоторое время они молчали. Алиса опустила капюшон и расстегнула ворот жилетки.
Сережа заметил край какой-то надписи у нее на шее.
– Я не замечал, что у тебя татуировка, что там написано?
– Да так, – Алиса смутилась. – Неудачная она получилась.
– Может подправить, если неудачная?
– Тогда для начала стоит что-то сделать с руками, – усмехнулась Алиса.
– А что с ними?
Она засучила до локтя рукава худи – предплечья были покрыты яркими цветными рисунками, напоминающими детскую тетрадь. Это был какой-то психоделический букет из цветов, птиц, оленей и дельфинов.
– М-да. Пожалуй, я тебя понимаю. Сколько тебе лет было?
– Шестнадцать, и мне казалось, что это очень круто.
– Никита! Я с тобой говорю, дрянь ты такая, – раздался дрожащий от раздражения женский голос.
Игравший на детской площадке мальчишка лет 5 забрался в большую лужу, и, стоя на четвереньках, что-то сосредоточенно выискивал на дне. К нему спешила мама.
– Ну вот куда тебя несет, а? Нет, ну вы посмотрите на него. А ну вылези немедленно, свинья ты последняя. Ни стыда ни совести. Вчера только постирала тебе комбинезон. Сейчас идешь домой и завтра никакого гуляния. Мы с папой поедем в парк, а ты будешь дома сидеть с бабушкой.
Никита поспешно выбрался из лужи и, потупившись, встречал стремительно приближающуюся грозу.
– Живо домой, – процедила женщина, не дойдя до него несколько метров. Заметив Сережу с Алисой, она повернулась к ним: – А вы чего уставились? Нечего тут смотреть. Будут свои дети – поймете. Идите делом займитесь, бездельники. Смотрят они тут, смеются. А я потом шприцы под лавочками нахожу. Сейчас домой поднимусь и наряд вызову, пусть они вас проверят.
Сережа с Алисой громко засмеялись.
– Держись, Никитос, – ободряюще проговорил Сережа.
– Ничего, – ответила Алиса. – Такой у него рассказ сейчас. Потом другие будут.
– А ты помнишь, как на тебя мама ругалась в детстве?
– Смотря в каком детстве. Я до 12 росла с дедушкой и бабушкой на Мадагаскаре. Потом пару лет с мамой, а потом сама.
– Ты правда на Мадагаскаре росла? – недоверчиво спросил Сережа.
– Правда.
Сереже было интересно про Мадагаскар, но он решил оставить такую благодатную тему на потом. Они помолчали, а затем не сговариваясь одновременно поднялись и медленно пошли в сторону офиса.
– А ты как, кстати, пылесос свой чистишь? – спросила Алиса через несколько шагов.
– Какой пылесос?
– Ну фильм такой есть у Ивана Вырыпаева – не смотрел? Там два персонажа беседуют о жизни и сравнивают человеческое восприятие с пылесосом, который втягивает в себя разные события. Один из них говорит, что пылесос необходимо периодически чистить и спрашивает второго, как тот это делает? Как ты расслабляешься, попускаешься?
– Мне кажется, что здоровому человеку это не нужно.
– Я, конечно, младше тебя, но таких здоровых пока не видела. По-моему, тому, кто скучает и несколько дней размышляет, какого жанра его жизнь, попуск очень даже показан.
– Ну хорошо. А что ты предлагаешь? Сходить в баню и побухать? – кисло спросил Сережа.
– Не знаю, – пожала плечами Алиса. – Михаил, кстати, про тебя ничего не говорил, я пошутила про профессиональную тайну, чтобы тебя заинтриговать. Я когда на прошлой неделе шла к нему документы подписать, видела издалека, как ты выходишь. Ну я и спросила про тебя – думала, может вы с ним тренинг какой-то готовите, и мне стоит узнать раньше других. А он сказал, что вы чай пили и о жизни болтали, потому что просто работать вам скучно.
Сережа почувствовал, как у него отлегло на сердце.
– Спасибо, что рассказала, – кивнул он. – А чего он вообще делает, консультации какие-то проводит?
Алиса хмыкнула.
– Я бы рассказала, да сама не знаю. Я прошу его сделать тренинг – он отказывается, говорит, не его формат. Работает индивидуально с некоторыми топами, но никто из них ничего не рассказывает. Все только отшучиваются или говорят о нем с придыханием, как о Боге или волшебнике. А я такого не люблю, потому что в Бога не верю. И тех, кто учит жить, тоже не особо люблю. Зачем мне слушать кого-то, как мне жить, если я могу просто жить? Никто ведь не знает, каково это – быть мной.
– А как же те тренинги, которые ваш отдел организует?
– Это другое совсем, – нахмурилась Алиса. – Разве неясно? Мы никого жить не учим. Приглашаем людей, которые в чем-то сложились как профессионалы, чтобы они могли поделиться своей экспертизой.
– Ясно.
– Ты пойми – я против Михаила ничего не имею, его защищать не надо. Мне самой интересно, что там у него, человек он явно необычный.
– Да, похоже на то.
Войдя в лифт, они прислонили свои пропуска, в которых был записан их базовый этаж. Кабинет Алисы был на третьем, а Сережин на пятом.
– Соберешься на лавочку – сигналь, – улыбнулась Алиса.
– Хорошо. Слушай, а автор точно общий?
– Чего?
– Ну автор в этих рассказах жизненных – он точно общий?
– Сергей, вы псих, – сказала Алиса, карикатурно вытаращила глаза, и смеясь вышла из лифта.