000
ОтложитьЧитал
«Сны о чем-то большем»
Уснуть долго не получалось – Сережа ворочался, менял подушки, открывал и закрывал окно, ходил на кухню пить. В голове крутился разговор с Николаем, рабочие дела, встречи и предстоящий семинар. Лишь к двум часам ночи, окончательно измотавшись, ум и тело, наконец, расслабились, так что дверь в сон отворилась.
Облегченно вздохнув, он перевернулся на живот, закрыл глаза и отключился.
Когда он пришел в себя, то обнаружил впереди твердую темно-коричневую поверхность, напоминавшую фактурой старую школьную доску, на которой писали мелом. Только доска эта была размером с 20-этажный дом. Охватить ее взглядом вблизи было невозможно, зато Сережа мог вдоль нее летать. Возможность такого перемещения не вызывала удивления и воспринималась как нечто совершенно естественное.
Летая вдоль доски, он заметил, что ее поверхность покрыта маленькими цветными наклейками, похожими на канцелярские листочки для записок. Наклейки образовывали разноцветные ряды и колонки. Некоторые листочки были наклеены на саму доску, а некоторые – поверх других. Сережа было подумал, что это канбан-доска из старого офиса, на которой они фиксировали продуктовые спринты, но уже в следующее мгновение эта мысль бесследно растаяла.
Какое-то время он хаотично перемещался вдоль доски, а затем его внимание привлекла ярко-розовая наклейка. Он зацепился за нее взглядом и приблизился в надежде найти какие-нибудь слова, объясняющие происходящее. Слов не нашлось, но сама фиксация внимания на наклейке начинала странным образом передавать ее смысл.
Розовый листочек «рассказывал» о силе взятых обязательств, обращении со временем и важности выполнять данные обещания. Наклейки рядом говорили о правилах дружбы и командного взаимодействия. Синяя учила отношениям в паре, а зеленая была убеждена, что во всех раскладах лучше выбирать стабильность и не рисковать.
Все послания были не просто знакомыми, а какими-то до странного родными – казалось, Сережа сам их написал накануне. Стоило ему так подумать, как пришло осознание – цветные наклейки действительно отражали не просто абстрактно знакомые идеи, а именно его, Сережину, версию этих идей. И это были даже не идеи, а привычки. Сотни привычек, возникших с момента его рождения, переплетались и наслаивались друг на друга, образуя сложные, зачастую противоречивые конструкции. Некоторые привычки касались эмоциональных паттернов, но были и чисто поведенческие. Например в каком кармане носить телефон, а в каком – ключи. Какими жестами прикрывать неловкость или раздражение? В какой позе засыпать?
Ему вспомнился Николай и его рассказ про Филина. Сережа помнил, что там было что-то важное, но не мог вспомнить, что именно. Откуда-то возник ветер, и под его усиливающимся напором листочки на доске стали отрываться и улетать. Сначала по одному, а затем целыми гирляндами. Этот процесс приносил радостную легкость и отчасти походил на закрытие старых вкладок в браузере, отчего высвобождалась оперативная память.
Ему снова вспомнился рассказ Николая, и на этот раз внутри шевельнулось что-то пугающее. Чем больше Сережа пытался вспомнить, о чем тогда говорил Николай, тем болезненнее и страшнее становилось внутри. Словно какая его часть уже знала ответ, но боялась его произнести и потому прятала от других. Ему показалось что где-то в центре его существа возникла темная воронка, поначалу маленькая, она становилась все шире и шире, затягивая все больше внимания, так что думать о чем-то другом было уже нельзя.
Сережа заметил, что странным образом сопротивляется воронке и одновременно хочет в нее нырнуть. Паталогичность этого противоречия действовала на него парализующе и когда он попытался об этом подумать, вся доска с оглушающим ревом содрогнулась. Ему стало по-настоящему страшно, и он попытался закричать, но голос его не слушался.
Доска дрогнула еще раз, и по ней пробежала волна, стряхивая очередную порцию наклеек. Откуда-то налетел ветер, он подхватил Сережу и отнес назад, так что теперь он мог видеть доску целиком, словно отбежал от дома на 100 метров. Доска начала ритмично содрогаться и это явно не сулило ничего хорошего. Должно было случиться что-то действительно серьезное и прежде чем оно случилась, Сережа понял.
Гигантская доска тоже была своего рода наклейкой. Это была та самая «главная привычка», о которой говорили Филин, а затем Николай – привычка «быть Сережей». Ветер уже оторвал и унес несчетное количество маленьких привычек, и сейчас начала отрываться самая главная. Но в отличие от радостной легкости, возникавшей после отрыва мелких привычек, дрожь этой махины вызывала лишь запредельный животный ужас, мрак и трепет.
С каждым содроганием доски Сереже казалось, что в нем что-то обрывается и отмирает. Сама доска между тем начала отгибаться с одного края, открывая зияющую за ней черноту. Мысли путались, но в одном Сережа был уверен – если доска оторвется, то он – как Сережа – закончится. Ужас возникающий от этой мысли, блокировал любые другие размышления. Расставаться с главной привычкой было явно рано, но как сообщить об этом той силе, которая отрывает ее с корнями?
Последним волевым усилием он собрался, и, обращаясь ко всем мыслимым живым формам, крикнул изо всех оставшихся сил: «На помощь! Помогите!». Доска еще раз оглушительно дрогнула, и все погасло.
Многовато басов
Сквозь сон Сережа слышал, как кто-то зовет его по имени. Голос был знакомый, но имени обладателя, вспомнить не получалось. Иногда голос исчезал, и тогда Сереже казалось, что он лежит на спине, а над ним склонились какие-то внимательные существа. Рассмотреть их толком не выходило, но исходившее от них состояние вызывало мысль о врачах, стоящих над постелью пациента.
Знакомый голос, однако, им не принадлежал, и доносился, казалось, из какой-то совсем другой вселенной, как будто в будке киномеханика шутники смешали кинопленки с разными фильмами и теперь крутят эту абракадабру.
Голос стал настойчивее, а затем возникло весьма интенсивное ощущение. Оно быстро нарастало, и наконец Сережа вспомнил, что оно называется словом «холодно». Потом возникло ощущение «мокро». А потом что-то звонко шлёпнулось и стало горячо. Шлепок раздался еще раз. И еще. Кажется его ударяли по лицу, хотя боли не было. Сереже казалось, что он уютно спит, а кто-то ломится к нему в комнату. Причем этот кто-то был настроен явно серьезно и требовал, чтобы Сережа встал и открыл дверь.
На экране снова возникли внимательные существа.
– Приходит в себя, – уловил Сережа телепатически голос в своей голове. – До возврата в тело 3-2-1…
В ушах возник громкий нечленораздельный шум, который достаточно быстро превратился в речь, словно где-то загрузился нужный драйвер.
– Алло, «мандельвакс». Давай дыши уже. Ты где там застрял, а? Хорош бродить в бессознанке. Вылезай живо. Ты меня лучше не серди. Еще тебе леща отвесить?
Сережа открыл глаза. Понадобилось несколько мгновений, чтобы сообразить, что он не лежит, как ему казалось, а сидит на полу, оперевшись на край кровати. Перед ним было распахнуто окно его спальни, а рядом на корточках сидел Леха. Он выглядел встревоженным.
– Здрасьте. Очухался. Наконец-то. Что за дела такие? А если бы я не приехал? Ты бы тут ласты склеил, ты в курсе? А я ведь заезжать не планировал. Случайно можно сказать тут оказался, – Леха встал, прошелся по комнате и продолжил.
– Я с подругой поругался и свалил от нее под утро, а она тут рядом живет. Думал домой поехать, а потом вспомнил, что у меня твои ключи валяются в бардачке. Я тебе их не вернул, помнишь? Мне надо было рано уезжать от тебя, и ты мне ключи дал, чтобы я тебя не будил. Вот они и лежали в бардачке. Ну, думаю, зайду тихонько, а утром тебя напугаю и поржем вместе. А получилось, что это ты меня напугал. Я тут чуть не обделался смотреть на твою рожу бледную. Нифига не смешно.
Леха снова прошелся по комнате, резко разворачиваясь на пятках.
– В общем я зашел и думал уже ложиться, и тут слышу, ты как-то странно тут себя ведешь в спальне. То стонешь, то рычишь не своим голосом. Знаешь, как я тебя нашел? – Леха подошел ближе и снова присел на корточки.
– Лежишь, короче, ты поперек кровати, изогнулся дугой, пульс бешеный, глаза закатились. Я, честно говоря, струхнул. Стащил тебя на пол, посадил у окна, стал водой брызгать. А ты вообще не але. Тогда я тебе пару лещей отвесил. Ну а дальше ты знаешь.
Леха прищурился и несколько секунд внимательно смотрел на Сережу.
– В-общем, старик, я, конечно, подозревал, что ты псих, иначе как бы мы с тобой дружили, но не думал, что ты на таких сложных щщах. Что тут у тебя происходит, рассказывай. Это все твой консультант из Вайме? Или ты на свой семинар дыхательный сходил и домашку делал?
Он присвистнул, поднялся и снова заговорил сам. Видимо ответы его не особенно интересовали.
– Так. По ходу спать сегодня уже не выйдет. Отлично, понимаешь, отдохнул. Ну пойдем тогда что ли на кухню завтракать. Ты встать-то можешь? Жрать хочешь?
Сережа кивнул и улыбнулся.
– А чего ты улыбаешься, а?
– Рад тебя видеть, – сказал Сережа, радуясь звуку собственного голоса и отмечая, что его день давно не начинался с этих слов.
– Еще бы ты не рад. Я же тебе жизнь спас. Пойду чайник поставлю.
Сережа посидел несколько минут на полу, слушая птиц и городские звуки с улицы. Пугающий сон покрывался дымкой, как будто приехала бригада специальных невидимых медиков, которые оперативно зашивали порезы, наклеивали пластыри и делали пугающие воспоминания блеклыми и размытыми.
Минут через 20, когда Сережа прошел в гостиную, Леха сидел с грустным видом.
– Бро, ты совсем одичал без бабы. У тебя жрать вообще нечего. Давай закажем доставку – что тут у тебя рядом есть хорошего?
Сережа качнул головой.
– Я омлет собираюсь делать, – сказал он, доставая сковородку. – Будешь?
Леха посмотрел на него с удивлением.
– Ну давай, шеф. Мне, пожалуйста, двойную порцию со сливочным лососем, сыром и зеленью. И большой американо.
– С лососем не получится. Могу грибов добавить.
– Каких еще грибов? Хочешь, чтобы мы тут вместе лежали с закатанными глазами? – Леха карикатурно закатил глаза.
– Да не… Шампиньоны обычные, – Сережа показал упаковку.
Когда с омлетом было покончено, Леха шумно выдохнул и откинулся на спинку кресла. – Так, ну вот теперь я готов слушать. Ты рассказывать-то будешь? – спросил он серьезным тоном. – У меня с собой вот габа есть – давай заварим. Он достал из рюкзака пакет и протянул.
Пока Сережа заваривал чай, он рассказал Лехе про встречу с Николаем и свой сон. Леха слушал его неожиданно внимательно и ни разу не перебил.
– Интересно ты живешь, Серый. А ты сам-то чего думаешь об этом? Ты правда хочешь эту главную привычку отклеивать?
Сережа хмуро покачал головой.
– Нет, – сказал он. – Я как про нее подумаю, так у меня все замирает внутри. Я реально думал, что мне крышка.
– Понимаю, – усмехнулся Леха. – А ты когда-нибудь думал, что такое «крышка»? Вот как ты ее ощущал?
Сережа задумался и понял вдруг, что никогда о таком прежде не говорил. Вокруг темы смерти стоял какой-то внутренний заборчик. Как только внимание к нему приближалось, происходил своего рода микро-сброс. Как будто где-то раздавалась короткий звук сирены, и внимание отбрасывалось назад.
Это напоминало заглушку в программном коде, когда при вызове заблокированной или не написанной пока функции пользователю показывается информационное сообщение, после чего он перебрасывается на одну из предыдущих логических веток.
– Ау? – сказал Леха. – Ты чего завис?
– Да вот, странная штука, – ответил Сережа. – Я только что обнаружил, что не могу сосредоточенно подумать о смерти. Это как будто я хожу в доме со множеством дверей и могу в них заходить. Но если я приближаюсь к двери с надписью «смерть», то меня отбрасывает назад. Как будто заглушка в компьютерной игре.
– Ну да. Я же тебе говорил, что все тут игра. И эта дверь в ней пока заблокирована. Ну и нечего туда лезть. Придет время – откроется. А раньше времени откроешь – назад не закроешь. Я таких людей встречал, они, знаешь, сами не рады. Так чего – как ты эту свою «крышку» ощущал, расскажи?
– Как конец всего.
– А тело ты там чувствовал?
– Вроде да… – Сережа задумался. – …но вроде и нет. Скорее нет. Конец, про который я говорю, к телу не относился. То есть он ощущался как смерть, но эта смерть касалась в первую очередь не тела, а меня как Сережи. Моей самоидентификации. Ощущалось, как будто крыша вот-вот уедет далеко и безвозвратно. И от этого становилось очень страшно.
Леха хмыкнул и зачерпнул горсть орешков из хрустальной вазочки.
– А кому страшно-то? – ехидно спросил он.
– Что значит кому? Мне.
– Да? Ну а где он находится? Этот ты, кому страшно? И какой он?
Сережа нахмурился.
– Я не понимаю, куда ты клонишь. Мне было так страшно, что сейчас пока точно не до вопросиков твоих дурацких.
– Ну ладно, – убрал Леха ироничную улыбку. – Давай по-другому – что такое «крыша уехала»? Меня, помню, в институте иногда накрывало на тему того, что возможно в психушке сидят нормальные люди, а реально опасные психи – это мы тут все. Следишь за мыслью? С чего мы взяли, что с ними что-то не то, а с нами все в порядке? Ты никогда не думал об этом?
– Думал. Еще в школе. Когда Достоевского читал. Мне кажется, ответ простой. Все дело в том, что тех, кого мы считаем нормальным – гораздо больше.
– А почему из того, что нас больше следует, что мы нормальные?
– Ты что сказать хочешь?
– Я хочу сказать, – Леха зачерпнул еще орешков, – что метод определения нормы очень размыт, если не рассматривать ярко выраженные буйные случаи. В 70-х один американский психолог провел эксперимент, где он сам и его друзья симулировали симптомы разных психических расстройств. Их всех поместили на лечение, и им пришлось потом долго и сложно выбираться, доказывая, что это была инсценировка. Причем, что интересно, реальные пациенты быстро увидели в них симулянтов, а персонал больницы – нет. И потом, спустя некоторое время, этот психиатр снова повторил похожий эксперимент, и результат был тот же. Но к чему я это, а? Ты помнишь?
– Не знаю, к чему, – тихо сказал Сережа, подливая кипяток в заварочный чайник. – я говорил о том, что сойти с ума – это страшно.
– А, точно. Я хотел сказать, что вот это «сойти с ума» – неоднозначная штука. Подумай сам – у каждого человека в голове звучат разные голоса. Родители, дети, друзья, коллеги, начальство, тренер из школьной секции, персонаж из книжки или фильма и т. д. Пока человек с ними общается внутри своей головы – это считается социально приемлемым, но как только он начинает с ними разговаривать вслух в общественных местах, на него начинают косо посматривать. Ты Карлсона читал в детстве?
– Конечно. А что с ним?
– Ты понял, что Карлсон был только в голове у Малыша? Пацан так скучал, что придумал чувака с пропеллером, и тот стал его лучшим другом. Или можно сказать, что он был Духом из другого измерения, который показывался только Малышу. В каком-то смысле это одно и то же.
– Хм… – усмехнулся Сережа. – Скажешь тоже… Ну что-то в этом есть, да.
– Я просто пытаюсь тебе показать, – продолжил Леха, – что как бы ни пугал отъезд крыши, ты никогда не знаешь, что впереди. Может быть, крыша отъехала для того, чтобы ты наконец увидел в небе звезды и вспомнил о чем-то важном.
Сережа поднялся и достал из шкафа плитку LINDT с апельсином.
– Возможно, но звезд я пока не увидел и не очень хочется. Расскажи лучше – ты испытывал что-нибудь вроде того, что я рассказал? Тебе бывало страшно похожим образом?
– Бывало, – ответил Леха. – Два раза помню особенно ярко. Могу рассказать. Хочешь?
– Давай, – сказал Сережа.
– Смотри. Сам захотел, – сказал Леха угрожающим голосом. Потом немного помолчал и широко улыбнулся. – Да ладно, не дрейфь, это я тебя пугаю просто.
В общем один случай произошел в Индии около Аруначалы. Там проходила очередная шаманская церемония. У меня их к тому моменту много было, так что я не боялся. Но с другой стороны, там накануне все равно бывает специфический мандраж. «Главная привычка», как ты выражаешься, чувствует угрозу и пытается дернуть стоп-кран.
В общем, в какой-то момент у меня случилось нечто похожее на твой сон. Только я это видел как погружение в пещеру. Будто я держусь за веревку, привязанную у входа, и иду вглубь пещеры. Постепенно становится все темнее, и все меньше людей вокруг. Вроде у входа в пещеру нас много было, а тут уже я один иду, остальные где-то растерялись незаметно. И вдруг я понимаю, что пещера меня начинает затягивать, меня беззвучно всасывает в эту темноту. Я держусь за веревку из последних сил и говорю себе, что надо, мол, напрячься и потерпеть, что этот пылесос однажды выключится и я смогу вернуться ко входу. Говорю и чувствую, будто кто-то смеется. И внутри меня смеется, и снаружи. Будто говорит мне: «А что – слабо отпустить?». И ведь знал, на что меня взять. Я как это «слабо» услышал, так и отпустил разом. «На, – говорю, – получи. Не слабо не фига». И прямо в черноту эту как в пасть прыгнул. Типа «ну давай, вот он я», – Леха раскинул руки и показал, как он прыгнул.
– И чего дальше?
– А дальше я пролетел через черноту и снова оказался у входа. Как будто промчался по темной закольцованной трубе, прикинь? Как пончик, – Леха засмеялся и отломил кусочек шоколадки.
– И все?
– Что значит «и все»? – обиделся Леха. – Конечно, пока я летел, мне там показывали всякое, сейчас грузить тебя не буду, это к делу не относится. Главное, что я насквозь этот страх пролетел и узнал, что он вовсе не страшный.
Сережа с сомнением покачал головой.
– Мой страх очень даже страшный. А что за второй раз?
– Второй раз был не такой прикольный, – сказал Леха, чуть помрачнев. – Но интересный. Я тогда прошлый бизнес делал. Мы продавали профессиональный свет для мероприятий. И попался нам заказчик сложный. Пару заказов с ним сделали, а на третьем забуксовали, очень требовательный этот тип был и дотошный. Ребята мои с ним уже все нервы вымотали. И бросать жалко – заказ большой, платит четко. Обычно когда такое случается, я сам еду на переговоры – у меня это хорошо получается. И тут я тоже сам поехал.
Встречаемся мы с ним, значит, в рестике одном гламурном. Мужик этот выглядит, конечно, эффектно – этакий цыганский барон лет пятидесяти. Сам со мной сидит, а за соседним столиком его свита. Дела мы все быстро порешали, как это обычно у меня бывает. Едим, разговариваем за жизнь. Я вижу, что тип необычный, если не сказать редкий, у меня на них нюх. Пытаюсь его с разных сторон раскрутить на рассказ – не выходит. Спорт, путешествия, женщины – не срабатывает. В бычку не уходит, дурака не включает, а просто как-то очень ловко разворачивается каждый раз, так что я ни с чем оказываюсь. Мне, понятно, еще интереснее становится, я такие задачки люблю. Начинаю ему свою тему про игру задвигать. Так и так, бизнес – это, конечно, классно, но есть игры более высокого порядка, как вы явно знаете. И я не о политике, а том вечном космическом цирке, в которым мы все тут оказались. Приятно встретить другого игрока в цирке. Буду рад дружить и обменяться опытом.
Он в тарелку уткнулся, слушает меня вполуха не глядя, а потом поднимает глаза, откладывает приборы и говорит:
– Алексей, я не хочу вас расстраивать, но… – Леха замолчал и усмехнулся. Чувствовалось, что воспоминание до сих пор яркое. – В общем, он начинает фразу «Алексей, я не хочу вас расстраивать, но…”, а дальше поднимает левую руку, и официант, проходящий мимо, вдруг поворачивается, смотрит на меня и говорит: «…вы не вполне понимаете, о чем говорите». Ты прикинь, а? Мужик фразу начал, а официант ее закончил. Причем глядя на меня.
Я, ясное дело, охренел, сижу моргаю, официант уже ушел, а мужик продолжает: «Вы представляете, кто сидит напротив вас?»
А я, надо сказать, тогда был борзый. Прошел всего месяц после той индийской поездки, я чувствовал себя прекрасно. Казалось, что могу молнии метать и камни крошить.
Посмотрел я на него, и вдруг захотелось мне его перекрестить. Не спрашивай почему, не знаю. Никогда в жизни так не делал, и, наверное, больше не буду. И только я начинаю его мысленно крестить, как чувствую, что меня сковало всего, вообще двинуться не могу, так и застыл с полуоткрытым ртом, куда еду положил.
А он весь скривился брезгливо и говорит: «А вот это вы совсем напрасно начали делать, Алексей. Есть, знаете ли дороги, по которым лучше не ходить». И дальше чувствую, что голова моя начинает наклоняться вперед, будто кто-то мне сзади давит на затылок, хотя сзади нет никого. В общем, так он меня мордой в мой винегрет и положил.
Леха хмыкнул и замолчал.
– Обалдеть. И что дальше было?
– А ничего. Я, по ходу, пару минут без сознания был, хотя мне казалось, что я не выключался. Когда голову из тарелки поднял, то ни мужика ни свиты его в зале уже не было. Рядом официанты стоят, салфетки протягивают. Я иду в туалет, чтобы умыться и вдруг начинаю там блевать люто. Полчаса там просидел, уже стучать в дверь стали настойчиво. Постепенно меня отпустило, я вышел, расплатился и поехал домой. Такие вот дела, – закончил рассказ Леха.
– И как вы с ним дальше работали?
– Мы не работали. Они попросили вернуть предоплату за очередную фазу проекта и сменили поставщика. Продавцы мои, конечно, этого не поняли, ходили на меня дулись пару месяцев, но я, честно скажу, был рад.
– Да уж, представляю. А как ты все это для себя понял? Ты узнал, кто он такой?
Леха помотал головой.
– Сначала, конечно, хотел навести справки, а потом понял, что это неважно. Он же все сказал прямо: «Есть дороги, куда лучше не ходить». Это ведь конкретная игровая подсказка. Я сунулся – получил по башке. Причем получил легонько, предупредительно. Ему с такой силой заставить меня поперхнуться горошиной в салате – плевое дело. Или газ с тормозом в машине на скорости перепутать.
– Странно как-то, – недоверчиво сказал Сережа. – Не похоже на тебя. Неужели тебе не хотелось разобраться, кто он такой и что это за чертовщина?
– Обычно может и не похоже, но ты же просил рассказать необычные случаи. Этот тип меня так напугал, что играть в детектива мне совершенно не хотелось. Если пальцы сунуть в розетку – получишь разряд тока. Это же не значит, что надо обязательно исхитриться и засунуть их в эту розетку. Сделал выводы, запомнил, пошел дальше. В игре полно разных дорог. И в этом городе кстати тоже, так что предлагаю прокатиться. А то мы с тобой тут как в пионерском лагере после отбоя – сидим и рассказываем друг другу страшилки, – Леха засмеялся.
– Надо же, – задумчиво сказал Сережа, складывая тарелки в посудомоечную машину. – Я думал, у меня страшилка серьезная, а теперь вижу, что бывают и покруче. Они оделись и вышли на улицу – было солнечно и по-утреннему свежо.
Леха поставил машину в соседнем дворе, и пока они до нее шли, Сережа почему-то вспомнил разговор с Алисой.
– А какие у тебя были любимые персонажи в детстве? – спросил он Леху.
– Гвидон Вишневский. У меня, как и у него, – детства не было. Я как родился – сразу старым стал.
Они весело засмеялись.
– Ну а серьезно?
– Да я серьезно, бро. Мне читать было некогда. Там, где я жил, вместо обоев использовали газеты, потому что денег не было. Мы сушили полиэтиленовые пакеты на кольях забора. А вместо игрушек у меня были пластиковые цифры из сыра. Так про персонажей книжных я особо не размышлял. Нужно было выбираться. А когда сам выбрался, помочь родным.
– Ну а позднее? – допытывался Сережа. – Неужели никто не нравился из фильмов?
– Ну нравиться может нравились, но ты же я так чувствую, хочешь подвести под это какую-то психологическую муть, типа этот персонаж определяет мою ролевую модель, так? Да я по тону чувствую, что хочешь, можешь не отвечать. А мое «нравится» к ролевым моделям отношения не имеет. Для меня кино всегда было выдумкой, которая очень слабо с жизнью соотносится. Поэтому вместо туманных мечтаний, я вполне конкретно прокачивал своего персонажа.
– Окей, – Сережа решил не продолжать.
– Так что – это был какой-то тест психологический?
– Ну вроде того, да.
– Ну вот, я же говорю – у меня чуйка. Сразу секу этот разводняк. Туфта это все. Я о человеке больше скажу по иконкам на его телефоне или датчику бензина в машине.
– По датчику бензина?
– Конечно. Вот у тебя часто загорается лампочка Low fuel? – спросил Леха и тут же громко заржал. – Ах да… прости… я забыл… у тебя же теперь машины нет. Ты нищеброд. Ладно, пойдем, я тебе дам свою порулить. Может, тоже купишь. Будешь как нормальный пацан. Потом даже издашь мемуары «Из грязи в князи. Путь нищеброда». И там в начале напечатаешь слова благодарности твоему другу Лехе, который в трудную минуту жизни подставил свое плечо.
Пока Сережа регулировал под себя глубокое ковшеобразное сиденье, а затем расположение руля, Леха искал запись выступления своей новой подруги, с которой поругался прошлой ночью.
– Прикинь – захожу я, значит, к ней на концерт, а там уже около сцены стадо ее павлинов сидит. Причем если послушать, то все разговоры про открытое сердце, прекрасную душу и безусловную любовь. А я-то вижу, что они только и думают, как свой «мутатор» ей пристроить. Что я, не знаю что ли, как это бывает? – фыркнул Леха.
Сережа закончил с регулировками и запустил двигатель. Звук у «Порша» и правда был отменный.
– Мы вот с тобой обсуждали как крыша уезжает. Пришло время перейти к практике, – Леха нажал кнопку, и крыша машины быстро поднялась и сложилась в специальный отсек багажника.
– Кстати, – вспомнил Сережа, выруливая на улицу, – а ты послушал аудиокнигу Грофа, которую я тебе присылал?
– Не, – Леха махнул рукой. – Я поставил и сразу выключил – невозможно слушать, многовато басов.
Ответ сначала показался Сереже странным, но потом он подумал, что сам откладывает бумажные книги, если ему не нравится их шрифт.
– Ну если много, давай повысим частоту, – сказал он вслух и нажал на газ, слушая, как двигатель быстро набирает обороты, и звук становится более высоким.