© Генри Лайон Олди
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
Пролог
«Всем известно гордое высокомерие, с каким помпилианцы относятся к людям иных рас. Отметим: к свободным людям. Чужую свободу они воспринимают иначе, чем мы – для Помпилии это нефть и газ, ядерный распад, энергия для промышленности. Но стоит свободному человеку стать рабом, как он больше не может рассчитывать на высокомерие помпилианца. Он вообще ни на что уже не может рассчитывать. Равнодушие – толстая, могучая корка льда, под которой колышется черная бездна, скрывающая чудовищ.
Собственно, тут – в уникальном симбиозе помпилианца и раба – кроется суть нашего взаимонепонимания. Здесь же зарыт корень всех неврозов и комплексов, лежащих в основе психики здорового (подчеркиваю: здорового!) помпилианца…»
Адольф Штильнер, доктор теоретической космобестиологии
– Удав? – не поверил мальчик.
Глаза его горели от восторга.
– Огромный, – подтвердил дед. – Тигровый. Метров семь, не меньше.
Он не стал объяснять внуку разницу между удавом и питоном. Подрастет – узнает, если захочет.
– А как его звали?
– Катька.
Мальчик подпрыгнул от удивления:
– Это была удавиха?
– Точно так, парень. Тигровая удавиха Катька. Добрейшей души тварь…
– А что она ела?
– Вальтер давал ей крыс. Еще – голубей, уток. Однажды недосмотрел, и Катька сожрала обезьянку клоуна Гомеля. Вальтер долго извинялся перед Гомелем, даже купил ему новую обезьянку, но ничего не получилось. Гомель послал Вальтера…
– В задницу!
Ладонь деда шлепнула сквернослова по губам:
– Куда подальше. А Катьку он просто возненавидел.
– Ну и дурак!
Одним прыжком мальчик перемахнул через перила веранды. Внизу, на земле, лежала бухта пеньковой веревки – дед третий день собирался укрепить загон новыми жердями, да все откладывал. Ухватив веревку за разлохмаченный конец, мальчик обмотался пенькой с ног до головы. «Катька! – вопил он, вертясь мелким бесом. – Эй, Катька!» Мальчик еще не решил, кто он: укротитель Вальтер или генерал Ойкумена, спаситель Галактики, схватившийся с могучим удавом-модификантом в джунглях Канцуны. Пряча улыбку в густых усах, дед следил за внуком. По мнению старика, больше всего парень напоминал сейчас ту самую злополучную обезьянку, подвернувшуюся Катьке в скверную минуту.
Но скажи об этом герою – обид не оберешься.
– Дальше! – потребовал мальчик.
Кряхтя, дед достал из кармана куртки флягу. Отвернул пробку; кругом запахло крепчайшей ракией. Глоток, другой – зная цену паузе, дед не торопился с продолжением рассказа. Лицо его сморщилось от удовольствия. Подвижное, забавное лицо, словно маска, сделанная из пористой резины – брови домиком, нос картошкой, губы оладьями. Казалось, старик удивляется всему на свете.
– Вальтер работал с хищниками. Леопарды, ягуары. Трое лигров…
– Тигров, дедушка.
– Лигров. Ты когда-нибудь видел полосатого льва? И грива у них короткая, будто стриженая. Лигры, парень: самец и две самки. Еще махайрод-альбинос с Целии-II. Спал, красавец, сутки напролет. Клыки, что кинжалы; зевнет, и публика ревет от счастья. На манеж Вальтер выходил с ягуаром на плечах. Между прочим, тот еще рюкзачок. Сто десять килограммов живого веса. Вальтер был голым по пояс, в шароварах из красного шелка. Женщины при виде его мышц…
«Писали кипятком,» – беззвучно шевельнулись губы деда.
– …устраивали овацию, – закончил он. – Кланяясь, Вальтер незаметно подбрасывал ягуара, и зверюга кувырком слетала на заранее установленную тумбу. Случалось, если Вальтера забирал кураж, он брал на плечи не ягуара, а Катьку…
– И Катька дралась с махайродом!
– Вынужден тебя разочаровать…
В небе, время от времени прячась за облаком, плыла надменная Лукреция – спутник Октуберана. Пылевые облака вокруг млечно-желтой красотки сверкали вуалью, густо усыпанной алмазами. Из-за холма тянуло зябкой свежестью реки. Оттуда доносились странные звуки: скучающий великан, сложив ладонь лодочкой, лениво хлопал по воде. Это плескались бегемоты, устраиваясь на ночлег.
– Ни с кем Катька не дралась. Но Вальтер сутулился, когда выходил с удавом. Лицо его делалось красным. Пройдя на центр манежа, он начинал вертеться волчком. Небыстро; так, для вида. Живой шарф сползал с Вальтера в опилки, Катька поднимала голову и внимательно осматривала партер. На самом деле она ничего толком не видела. У змей вообще слабое зрение. Но когда здоровенный удав, поднявшись на хвосте, вглядывается в тебя… Слабонервные дамочки из первых рядов падали в обморок. Потом Катька обвивалась вокруг тумбы с махайродом и дремала до конца номера. Смотай веревку в бухту, парень…
– Дедушка!
– Смотай, или я не стану рассказывать дальше.
Ворча, мальчик подчинился. Они были похожи: старик и ребенок. Худощавые, жилистые; в движениях мальчишки сквозила порывистость, которая с годами станет обдуманной, возможно, жестокой резкостью. В расслабленности деда таилась резкость, которая с возрастом научилась беречь силы, не расходуя их попусту. Еще глоток ракии – если бы не сумерки, стало бы видно, что кончик дедова носа слегка покраснел.
– Молодец, – сказал дед, когда задание было выполнено. – Итак, что ты понял?
Мальчик задумался.
– Сколько весила Катька? – спросил он после долгого молчания.
– Молодец, – повторил дед. – Девяносто два килограмма.
– А ягуар – сто десять?
– Точно так, парень.
– Тогда почему Вальтер сутулился? Если ягуар…
– Ты уже знаешь ответ. Остался последний шаг.
– Меня учили в школе: чем больше вес, тем тяжелее…
Дед ждал.
– Важно, кого несешь? Да, дедушка?
– Да, – кивнул старик. – Змея тяжелее кошки, даже если она легче. Не понял? Ничего, со временем поймешь…
– Покойник тяжелей живого, – добавили с дальнего края веранды.
Груда одеял зашевелилась. Человек, подавший реплику, хрипло захохотал. Сидя, он мог сойти за богатыря. Плечи борца-тяжеловеса, грудь, похожая на бочку, лапы гориллы. Пальцы уцепились за резной столбик перил, человек рывком встал – и превратился в карлика, ростом едва ли выше мальчика. Торс гиганта несли коротенькие, выгнутые колесом ноги. Еще один рывок, и карлик уже сидел на перилах, поджав ноги под себя. Как он не падает, оставалось загадкой.
– Выпивка? – бросил карлик деду.
– Годится, – одобрил дед. – Три месяца выдержки?
– Обижаешь! Полгода…
– Больше в бочке не держи. Испортишь…
Ракией дед был обязан Паку. Карлик гнал ее из всего, что росло в округе. Инжир и слива, вишня-дичка, виноград – мелкий, терпкий, пахнущий земляникой; кизил, горная груша – все превращалось в благословенный нектар. Гости, наезжая к деду, хвалили Пака что есть сил. Карлик кивал и ухмылялся.
Сам он спиртного в рот не брал.
– Слушай Пака, – дед указал внуку на карлика. – Пак знает, что говорит. Все, урок окончен, продолжим рассказ. В принципе, Вальтер мог вполне обойтись без Катьки, и клоун Гомель знал это. Однажды, проходя мимо змеи, Гомель споткнулся. Потом он говорил, что споткнулся случайно. Может, и правда. Люди, случается, не глядят себе под ноги. С другой стороны, клоуну споткнуться – плевое дело. Я-то знаю…
– Ты знаешь! – крикнул мальчик. – Ты же сам был клоуном, дедушка!
– Точно так, парень. Короче, Гомель споткнулся, а в руках у него был горячий чайник. Полтора литра кипятка выплеснулись на голову Катьки. Гомель заверещал и удрал, а Катька даже не стала дергаться. Она заползла в угол, свернулась кольцами и замерла. Я побоялся подходить к ней близко. Я просто сообщил о случившемся Вальтеру. Он бросил репетицию на середине, оставил кошек на ассистента – и кинулся к своей удавихе. Не поверишь, он плакал, когда бежал.
– Она умерла? – тихо спросил мальчик.
– Нет, – вместо деда ответил Пак. – Она ослепла.
– Ее вылечили?
– Нет. Ветеринары не лечат слепоту у змей.
Мальчик подошел к перилам. Карлик опустил ладонь на плечо ребенка и крепко сжал. Огромная, косматая голова Пака склонилась ниже, жесткие волосы упали на лицо.
– Ее глаза, – сказал Пак, вспоминая. – Они стали похожи на сваренные вкрутую яйца. Позже, когда Вальтер выходил с Катькой на манеж, и она двигала головой, притворяясь, что смотрит на ряды зрителей – в обморок падали не только слабонервные дамочки. Случалось, не выдерживали и крепкие мужчины.
Речь карлика была правильной и ясной, выдавая не только хорошо подвешенный язык, но и умение строить фразу, свойственное образованному человеку. При чужих людях, особенно тех, кому Пак не доверял, он говорил иначе. Многие даже считали карлика умственно отсталым.
– На Рурре легат штурмовиков выскочил из зала прочь, будто за ним гнались все дьяволы пекла. Ты не представляешь, Марк, какие потом были аплодисменты…
– Я бы убил Гомеля, – мальчик по имени Марк ударил кулаком в ладонь. – Убил! Или взял бы в рабство! И пусть меня судят…
Дед пожал плечами:
– Человек есть человек, а удав есть удав. Ты хочешь отомстить Гомелю за змею, а Гомель хотел отомстить змее за свою обезьянку. Чем вы отличаетесь?
– Всем!
Внук с вызовом уставился на деда. Белобрысый – на седого.
– Брось, парень. Проехали. Мне рассказывать дальше?
– Да!
– Поначалу все шло, как раньше. Вальтер делал вид, что не замечает Гомеля. Клоун тщательно скрывал, что доволен. Но однажды Гомель проснулся от того, что был в постели не один. Уж не знаю, как Катька удрала из террариума…
– Она задушила его! Правда, дедушка?
– Неправда. Она обвилась вокруг клоуна, но давить не стала. Просто лежала с ним в одной постели и смотрела на Гомеля белыми, слепыми глазами. Лежала и смотрела, даже не шипела. Гомель чуть не помер от страха. Он хотел крикнуть, но потерял голос. К утру Катька уползла, а Гомеля я отпаивал джином. Я зашел к нему в комнату, уж не помню зачем, и увидел, в каком он состоянии…
В конюшне заржал Тайфун – злой, могучий жеребец, не признававший никого, кроме деда. Кобыла Лира ответила Тайфуну громким фырканьем. Сунув два пальца в рот, дед пронзительно свистнул. Кобыла еще раз фыркнула – и в конюшне воцарилась тишина.
За рекой рокотнул гром – близился сезон дождей.
– Гомель остался жив. Он всего лишь перестал быть смешным.
– Как это?
– Клоун должен быть смешным. Это закон профессии. Сейчас ты не поверишь мне, парень, но быть смешным – это талант, а не беда. Редкий, уникальный талант. Гомель выходил на манеж, корчил те же гримасы, произносил те же репризы, что и раньше… В зале не смеялись. Перешептывались, скучали. Ждали, когда он уйдет. Гомель из кожи вон лез, а смеха не было. Он придумывал новые выходки, завел лохматого фокстерьера, менял грим и костюмы – впустую. Над ним не смеялись. Катька украла у Гомеля его талант. Страх выжег клоуну сердцевину. Так молния выжигает дерево изнутри. Спустя полгода Гомель оставил труппу. Я не знаю, что сталось с ним после.
– А Катька?
– Катька осталась с Вальтером. Он называл Катьку своим талисманом. Через семь лет она умерла от старости. Тигровые питоны в неволе не живут больше четверти века. Ослепла Катька в шестнадцать, так что ей выпала долгая и счастливая жизнь.
– Счастливая?!
– В целом, да. Ты не согласен со мной?
Мальчик напряженно думал. Морщил лоб, чесал затылок.
– Дедушка, – спросил он, – а ты был смешным клоуном?
– Да, – вместо деда ответил Пак. – Очень.
Часть первая
Тренг
Глава первая
Оп-ди-ду-да, или Мы завалим настоящего монстра!
I
– Подъем, сволота! Вас ждут великие дела!
В голове взорвалась атомная бомба. С оглушительным звоном разлетелись стекла – Игги готов был поклясться, что осколки градом сыплются у него из ушей. Порыв ветра хлестнул по щекам, окропив лицо соленым крошевом брызг. В ноздри ворвался йодистый запах моря. Запах фальшивил – чуткий нос Игги уловил в нем синтетические нотки вэйк-тоника. Фальшь взбесила Игги, человека тонкой душевной организации. Бранясь так, что смутились бы и грузчики в варварском порту, он разлепил веки. Аларм-система отреагировала без промедления: ядерный взрыв сменился шлягером «Оп-ди-ду-да», популярным в этом сезоне, а ураганный ветер – свежим бризом. Лишь псевдо-морской аромат с примесью тоника никуда не делся.
Кажется, решил Игги, мы с Глюком вчера перестарались. Выставить аларм во всем компэйн-коттедже сверху донизу – это прикол! На полседьмого утра – это суровый прикол! В режим экстрим-побудки – это прикол приколов! После двойной дозы имаджайзера и грибного супчика, что забодяжил Лат, в голову лезут исключительно клевые идеи. Выдернуть «сволоту» из тепленьких лежбищ ни свет ни заря – супер, оп-ди-ду-да! Но Игги, брат, на хрена ты устроил побудку самому себе?
Или это Глюк удружил?!
Сна не осталось ни в одном глазу. Жаль, они с Глюком не догадались натыкать камер по апартаментам. Взглянуть бы сейчас на рожи приятелей – сразу б настроение поднялось! Хотя… Игги Добс с удивлением отметил, что настроение у него и так – ди-ду-да, оп-оп! Боевой бодрячок. И отходняка нет – ура натуральным препаратам! Прав Лат: синтетика – дерьмо. Мозги выжигает, и кумар от нее чернушный…
– Раздолбаи, подъем! Брейтесь-мойтесь-похмеляйтесь!
Система бдительно отслеживала реакции «клиента», не позволяя впасть в прострацию. Текст для побудки Глюк сочинил, больше некому. Крепко вчера задвинулись, с душой. Странно, что башка не трещит. Ну да, оп-ди-ду-да, об этом Игги уже думал: натуральные препараты. Это постал, это нас циклит. Ладушки, сам отследил, значит, все в норме, все под контролем… Лат велел: наутро быть в форме. Расслабляемся, но без фанатизма. У нас завтра сафари…
Сафари!
И не завтра, а сегодня!
Сбросив одеяло, Игги с решительностью бывалого охотника принял сидячее положение. Покрутил головой, разминая затекшую шею; сфокусировал взгляд. Оп-ди-ду-да! – рядом безмятежно посапывала куколка Мира, радость наша. Если бы за талант сладко дрыхнуть в любом аду платили деньги, Мира ворочала бы триллионами.
– Эй, лисичка! – сунув руку под одеяло, Игги дернул подругу за пушистый хвост. – Бегом в ванную!
По телу девушки прошла волна сладкой дрожи. Демонстрируя раздражение, шевельнулись острые ушки. Мира перевернулась на живот, обеими руками обхватила подушку. Вдоль позвоночника вздыбилась полоска нежной золотистой шерсти.
– Отстань, дурак, – сонно мурлыкнула Мира.
– Вставай!
Одеяло улетело в угол. Игги замер, любуясь обнаженной Мирой. Казалось бы, тысячу раз ее видел – в бассейне, в постели, на пляже. Скоро два месяца, как они вместе. Сумасшедший срок для Игги, менявшего пусечек трижды в сутки; для Миры – еще круче.
Может, это любовь?
Игги фыркнул. Любовь! Скорее, профессиональная заноза в заднице. Желание любоваться чужим совершенным творением. Тот мастер, что проводил Мире эро-вульпинарную модификацию, определенно был гением! Элит-визажист Игги Добс знает толк в таких вещах. Он и сам гений, оп-ди-ди! И пусть Игги никогда не работал с модификациями тела – лицо, прическа, общий имидж… Плевать! Нам ли, гениям, считаться заслугами?
Один взгляд на тело Миры мог довести девственника до инсульта. Бархат кожи; шелковистая поросль на спине. Шерсть густела к ягодицам, превращаясь в роскошный мех. Из копчика рос пышный хвост. О, Мира, солнце мое, что ты вытворяла хвостом, когда была в настроении! Пламя волос; разумеется, рыжих. Мордашка человеческая, симпатичная, без лишних кукольных красот. Но разрез глаз, хитрый прищур, высокие скулы, чуть вздернутый носик, солнечная россыпь веснушек…
Лиса! Дикая лисица, оп-ди-ду-да!
Игги, сколько себя помнил, западал на модификантов. Встречался с одной киноидной сучкой, потом была фелина… Увы, первая была «заточена» под пастушьи дела, вторая – под телохранителя. Не те повадки, какие Игги Добс предпочел бы для интима. Зато Мира, лукавая хитрюга Мира…
– У нас сафари, детка! Где твои охотничьи инстинкты?!
Мира шевельнула ухом:
– Охотничьи?
С ленивой грацией она взмахнула хвостом: давай, я жду!
– Извини, не сейчас!
Игги торопливо выбрался из постели, едва не упав при этом. Углядел трусы на ручке шкафа, поспешил натянуть их на себя. Он прекрасно знал, что будет, если Мира добьется своего. До обеда они из номера не выберутся, и после обеда – не факт. Сафари накроется медным тазом. А ради чего, оп-оп-оп, Игги Добс приперся на этот долбанный Тренг?
– Вставай!
– Сафари! – вдруг плотоядно оскалилась Мира, сделавшись как никогда похожа на хищницу, и прыгнула на Игги. Добс чудом увернулся, схватил подушку и запустил ею в шутницу. Девушка с хохотом повалилась обратно на кровать, выгнулась, словно в экстазе. Нет, Игги не поддался на провокацию. Он искал штаны и нашел. Искал рубашку и тоже нашел. Мира надула губки, но быстро передумала, смирилась и, вздохнув с воистину лисьим притворством, отправилась в ванную комнату.
– Сафари, – напевала она из-за двери, – сафари!
– Оп-ди-ду-да, – вторил Игги.
– Мы едем на сафари…
– Ду-да, да-да-да…
Одевшись, он уставился на свое отражение в «зеркальной» голосфере визаж-модуля. Первое правило Игги Добса: имидж должен соответствовать ситуации. Только придурок, не имеющий понятия о стиле, попрется на бласт-концерт, в ресторан и на стадион в едином концепте. Костюм сменит, а толку?
В обычное время растительность на лице Игги, включая брови и ресницы, отсутствовала – не вписывалась в базовые концепты. Но за день до полета на Тренг опытный Добс сменил крем-депилятор на интенсив-лосьон «Коко Труди». Сизая щетина – воплощенная мужественность, можно сказать, воинственность. Волосы взлохмачены в художественном беспорядке номер семь. Лицо после вчерашнего чуть помято – замечательно! Косметики – ноль, не тот случай… Ну, разве что носогубные складки чуть глубже обозначим. И последний штрих – по капле флюоракса в каждый глаз. Теперь мрачный лихорадочный блеск обеспечен.
Ну-ка, проверим…
Из голосферы на Добса глядел суровый оп-ди-ду-да. Он был старше Игги лет на десять, потрепан жизнью, хмур с похмелья и готов свернуть шею голыми руками любому, кто придется ему не по нраву. Ей-ей, любому, от нерасторопного официанта до десятиметрового мегалозавра! В глазах бывалого парня – рейнджера, вернувшегося из джунглей – сверкали опасные искры безумия.
– Котик, – Мира вернулась из ванной. – Где мои…
И вдруг завизжала.
II
– Ты кто? Проводник?
– Ну?
– Это ты тарарам устроил, придурок?!
Игги развернулся всем телом, так, чтобы говоривший хорошо рассмотрел тяжелую кобуру на поясе – и торчащую из нее рубчатую рукоятку «Ангстрема».
– Кажется, ты назвал кого-то придурком, сынок? Повтори-ка, я не расслышал.
И двинул челюстью, перебрасывая «черуту» из левого угла рта в правый.
– П-простите, сэр, это я не вам… Игги?!! Ты?!
– А это ты кому сейчас говоришь, сынок?
Глюк судорожно икнул, попятился, щурясь: неужели все-таки обознался? Игги не выдержал, расхохотался в голос. Следом прыснула Мира, в восторге колотя хвостом по «таблетке» антиграв-табурета.
– Купился!
– Ну ты крут, Игги! Не признал!
Хмыкнув, Игги выпустил в Глюка клуб дыма. Потертый камуфляж – специально не стал новьё брать – сидел на Добсе, как родной. Пояс-патронташ, подсумки, кобура с «Ангстремом» – имидж оп-ди-ди! Глюк в своей проклепанной куртке с черепами и гидрофобных штанах-«питонах» смотрелся на фоне приятеля жалким туристом. А люминесцентные патлы, торчавшие острыми «сосульками», и вовсе превращали Глюка в дешевого шута.
Сказать по правде, Эрни М. Глюк был очень дорогим шутом. Король дюжины вирт-шоу, транслирующихся через гипер по всей Ойкумене, Глюк селезенкой чуял тренд и фокус-группу, доводя зрителей до оргазма. Купить такого на новое лицо – что в лотерею миллиард выиграть.
– …А тарарам, Глючара, ты устроил. При моем участии…
– Я?!
– Память отшибло? Кто вчера алармы ставил?
– О да, белые хозяева любят пошутить!
В баре объявился Латомба, за ним, матерясь на пяти языках – Диззи с новой подружкой, имени которой Игги не мог запомнить, как ни старался. Последним топал человек-гора, толстяк Хью, рекордсмен поедания блинов на скорость. Он волочил за ремень антикварный лучевик с длиннющим стволом.
– Хай, сволота! – рык Игги перекрыл общий гам. – А ну, встряхнулись!
– В такую рань… – простонал Хью, маявшийся отходняком.
Игги проигнорировал блиноеда:
– Лат, сваргань-ка нам допинг! Прочистим мозги…
– Нет проблем, большой бвана! Латомба все сделает.
– И побыстрее!
– Три минуты! Бвана будет доволен: мозги аж закипят…
Чернокожий вудун Лат, как обычно, валял дурака. Стриптизер экстра-класса, он выступал на приват-вечеринках для миллионерш, потерявших вкус к жизни, и пресытившихся «звезд» эстрады. После его танца миллионерши, подвывая от вожделения, пускались во все тяжкие, а «звезды» давали благотворительные концерты в десантных частях. Были тому причиной вудунские хитромудрые штучки или личный гений Лата, Игги не знал. В любом случае, гонорары Латомбы не уступали его собственным.
Гибкие, словно каучуковые пальцы нырнули в сферу кавтомата, сыграв пассаж. Из недр аппарата выехал поднос с семью чашками кофе – такого крепкого, что он был готов сплясать качучу. Латомба распылил над чашками щепотку остро пахнущего зелья, добавил гранулы, похожие на речной жемчуг, и перемешал кофе палочкой из слоновой кости.
– Угощайтесь, бвана! Угощайтесь, бвани!
Кофе отдавал горечью осенних листьев.
Действие допинга Игги ощутил сразу. Мир распахнулся, наполнившись светом и звуками, оттенками и ароматами. Жизнь обрела резкость и глубину. В теле, игристым вином в бутылке, бурлила энергия – колючая, бесшабашная. Она требовала выхода. Вот-вот сорвет пробку – крышу? – фонтаном выплеснется наружу и пойдет куролесить!
– Круто! – оценил Диззи, приплясывая.
– Лата в президенты!
– Спасибо, мудрый вождь! Латомба рад, что вождю понравилось!
– Ну что, всех вставило?!
Ответом был восторженный рев.
– Оружие? Батареи?
– Порядок!
– А проводник? – заикнулся было Хью.
– Дрыхнет, небось!
– На хрена нам проводник?
– Координаты в автопилот вобьем – моб сам долетит!
– А на месте?
– А что на месте? Сканер зверя засечет, а там знай, пали!
– Сегодня мы завалим настоящего монстра!
– Махайрода!
– Тираннозавра!
– Оп-ди-ду-да!
– Мы всех завалим!
– Вперед!
В дверях возникла давка. Диззи бранился, его подружка визжала, хохотала Мира, Лат рассыпался в извинениях перед «храбрыми, но горячими бвана»… Гогочущий, вопящий клубок вывалился на свежий воздух и, распадаясь по дороге на отдельные тела, устремился к крытой платформе аэромоба.
Глюк успел первым. Он уже вводил в автопилот координаты, сверяясь со своим коммуникатором.