Призраки Ойкумены

Пролог

Король:

Мы – пуп земли, мы – центр мирокруженья,

И физика тут вовсе ни при чем:

Да, вы вольны озвучить возраженья,

А мы вольны послать за палачом!

Народ:

У палачей – здоровый цвет лица.

Досмотрим же спектакль до конца!

Луис Пераль, «Колесницы судьбы»

– Ничего не меняется, – сказал Монтелье.

Режиссер обвел таверну выразительным взглядом:

– Решительно ничего. Вы, я, трое головорезов…

Луис Пераль осторожно кивнул. Он не знал, зачем великий Монтелье – человек, чья жизнь расписана по минутам – прилетел на Террафиму, даже не соизволив предупредить драматурга о своем визите. Сколько лет ограничивался перечислением роялти на банковский счет «el Monstruo de Naturaleza», да еще поздравительными эпистолами на день рождения, написанными лаконичным пером секретаря, и вдруг – на тебе! Сеньор Пераль не любил сюрпризов. Сюрпризы превращали его в человека исключительной осмотрительности.

– Те же самые? – Монтелье кивнул на троицу за угловым столиком. – Это с них вы писали Живоглота, Мордокрута и Ухореза?

– Шутите? – улыбнулся Пераль.

– И в мыслях не держал!

Такой ответ дорогого стоил в устах телепата.

– Те красавцы давно умерли. Люди их профессии долго не живут.

– Люди вообще долго не живут, – мрачно заметил режиссер. Сегодня он был склонен к меланхолии. – Вы плохо выглядите, сеньор Пераль. Я тоже плохо выгляжу.

– Возраст, – согласился драматург. – Проклятые годы.

– Хотите сказать, что я вам в отцы гожусь?

– Отец-телепат? – брови Луиса Пераля взмыли на лоб.

Всю осмотрительность драматурга как водой смыло. Острый язык пулей вылетел на авансцену:

– Спаси меня Господь от такого кошмара!

Монтелье протянул руку, длинную и тощую, словно заградительный шлагбаум. Взяв кувшин, режиссер разлил вино по кружкам. На скатерть сорвалась багровая капель, расплылась пятнами. Некоторое время Монтелье изучал пятна с таким пристальным вниманием, что впору было поверить: это тесты на ассоциативное мышление, от которых зависит карьера режиссера.

Карты, подумал драматург. Гадалка над картами. Луис Пераль ничего не знал о пятнах, которые тесты, но в картах он разбирался. Да и в гадалках, если честно. Между столов бродила судьба, старая волчица-судьба: мокрой шкурой воняло так, что глаза слезились.

– Я действительно гожусь вам в отцы, – Монтелье отхлебнул вина, забыв произнести тост. – Это чистая правда. В Ойкумене живут дольше, сеньор Пераль. И сохраняются лучше. Впрочем, Террафима – член Галактической Лиги, а значит, Ойкумены. Со временем у вас возрастет продолжительность жизни. Продолжительность и качество, да.

– Я порадуюсь этому из могилы, – согласился Пераль.

– И я, – Монтелье допил кружку залпом. – Значит, прежние головорезы умерли? Мир их буйному праху. А эти? Вы же не станете упрашивать меня, чтобы я подверг их ментальному насилию?

– Без разрешения? – ужаснулся Луис Пераль. – Без нотариального заверения? Без акта, подписанного телепатом-свидетелем?! Лицензия первой категории… Да что вы такое говорите, сеньор Монтелье! За кого вы меня принимаете?!

– У вас прекрасная память, – буркнул режиссер.

Он вновь обратил лицо к угловому столику, и головорезы встали. Три правых руки легли на эфесы шпаг. Три левых руки закрутили усы винтом. Три смачных плевка шлепнулись на пол, строго на середине пути от жрецов искусства к рыцарям плаща и кинжала.

– Сеньор Пераль! – хором возгласила троица. – Досточтимый сеньор Пераль!

– Я вас слушаю, господа, – драматург скромно привстал.

– Этот сеньор вас обременяет?

– А если я скажу да, господа?

– Не утруждайтесь, сеньор Пераль! Вы только бровью поведите, и этот сеньор пожалеет, что родился на свет. Вам его нашинковать ломтями? Нашпиговать чесночком?

– Заманчивое предложение, друзья мои. Увы, я вынужден отказаться. Этот сеньор – мой благодетель. Отец моей славы, добрый гений моего кошелька. Согласитесь, таких людей не шинкуют без веской причины. Хозяин! Вина благородным сеньорам! Лучшего вина из здешних подвалов! За мой счет!

– Виват Чуду Природы! – гаркнула троица. – Виват!

– Не те, – констатировал Монтелье, с интересом наблюдая за ситуацией. – Жаль. Сейчас бы они стали миллионерами. Продали бы права на мемуары: «Как я служил прототипом»… Хотите знать, зачем я прилетел, сеньор Пераль? Я привез вам два предложения. На первое вы не сможете согласиться. От второго не сможете отказаться.

Возле стола возник папаша Лопес: двести фунтов чистейшего добродушия. Тарелки, миски, блюдца вспорхнули с рук хозяина стаей дроздов – и опустились на стол, не задев друг друга. Куда там! – они даже не брякнули о кружки с кувшином.

– Что это? – спросил Монтелье.

– Свиные ножки, – доложил папаша Лопес. – Душистый перчик, лавровый листик, бутончик гвоздички. Чесночок, морковушка, сельдерейчик. Варим до готовности, запекаем, кушаем. Я бы сказал: кушенькаем.

– А это?

– Свиные ушки.

– Перчик, листик?

– Сеньор кулинар? Добавьте обжарку в меду, и дело в шляпе!

– Но ведь это очень вредно для здоровья!

– Очень, сеньор!

– Вы уверены?

– Никаких сомнений, сеньор! Вредней не сыщете!

– Великий Космос! – Монтелье пальцами взял ломтик жареного уха, принюхался. По лицу его, мрачному лицу циника и тирана, бродила детская улыбка. – Как же это все вредно! А я-то думал, за каким чертом лечу в вашу дыру…

– Дыра, сеньор! – возликовал папаша Лопес. – Исключительная дыра!

– В этой дыре, – добавил Луис Пераль, – я праздновал свой юбилей. Суеверие, знаете ли. Здесь все началось, здесь и закончится. В «Гусе и Орле» однажды справят поминки по вашему покорному слуге. Мы, шуты гороховые, суеверны сверху донизу. Уронив страницу с текстом, я до сих пор становлюсь на колени поверх оброненного. Представляете? А ведь у меня докторская степень…

Монтелье грозовой тучей навис над свиными ножками. Обобщение «мы, шуты» не понравилось режиссеру.

– Под дырой, – заметил он, – я имел в виду всю Террафиму. Сверху, как вы изволили заметить, донизу. Но если сеньоры настаивают…

– Настаиваем! – подтвердили хозяин и драматург.

– Настаиваем! – грянула троица из угла.

– …то кто я такой, чтобы спорить?

Воцарилось молчание, нарушаемое чавканьем и чмоканьем.

– Итак, предложения, – прошло немало времени, прежде чем режиссер откинулся на спинку стула. – Сеньор Пераль, ко мне обратились «Мохендович и внуки». Они хотят новеллизацию «Колесниц судьбы». Имеется в виду художественный текст, написанный по мотивам фильма…

Пераль улыбнулся:

– Я в курсе, что значит новеллизация.

– Но вы не в курсе, что планируется сериал. Фильма не хватит, и вашей пьесы не хватит. Надо будет привлекать дополнительные сюжетные ресурсы. Итак, первое предложение: вы возьметесь писать новеллизацию?

– Нет. Я драматург, а не прозаик.

– Деньги вас убедят?

– Нет.

– Я так и знал.

– Но вы продадите права на создание новеллизации?

– Да.

– С предложениями все. Условия контракта мы обсудим дополнительно. Я летел сюда не за этим, сеньор Пераль. Скажите, как поживает ваш сын?

– Поживает, сеньор Монтелье. Все еще поживает.

– Вы правы. Поживает, и это повод для отцовской радости. Сеньор Пераль, я в курсе проблем вашего сына. Страсть, месть, бегство, погоня…

– Вы хотите мне посочувствовать?

– Нет.

– Хотите выразить свое сочувствие моему сыну?

– Нет. Моя профессия – жестокая профессия.

– Тогда чего же вы хотите?

– Я предлагаю сделать историю Диего Пераля частью будущей новеллизации. Сиквел «Колесниц судьбы». Судьба отца и сына, как перекличка через тридцать лет. Это лучший сюжетный ход из всех, мне известных. Если вы согласитесь, я уже сегодня начну думать над новой визуализацией. Книга не написана, мы даже не знаем, кто возьмется ее писать, но клянусь вам, сеньор Пераль… Это будет бомба в мире арт-транса. Вам нравится название «Тридцать лет спустя»?

Луис Пераль поднялся из-за стола:

– Господа! Минуточку внимания!

– Виват Чуду Природы! – откликнулись головорезы.

– Господа, вы предлагали мне нашинковать ломтями этого сеньора. Предложение остается в силе?

– Обижаете, сеньор Пераль! В любой момент!

– Благодарю вас, друзья мои! В случае необходимости вы будете первыми, к кому я обращусь за содействием. Итак, сеньор Монтелье, – драматург наклонился к режиссеру близко-близко, едва не упершись лбом в лоб телепата. Казалось, «el Monstruo de Naturaleza» желал перекачать мысли собеседнику напрямую, кратчайшим путем, – вы прилетели на Террафиму, чтобы уговорить меня продать вам жизнь моего сына. Дьявольское искушение, право слово! Вы – сам сатана, приятель! И знаете, что? Я согласен! Но при одном условии…

Монтелье отстранился:

– Я весь внимание.

– Финал, – сказал Луис Пераль. – Никаких трагедий, ясно? Кто бы ни писал, кто бы потом ни ставил – никаких трагедий. Финал я напишу лично. И вы скорее лопнете, чем измените в нем хотя бы запятую!

– Допустим, – кивнул Монтелье.

– Мы зафиксируем наш уговор в контракте? Я настаиваю.

– Допустим. Но что, если судьба распорядится иначе?

– Судьба?

Луис Пераль взялся за кружку, как за шпагу:

– Кто она, ваша судьба? – белое руно волос драматурга стояло дыбом. Так встает шерсть у волка на загривке. – Продюсер? Директор театра?! Бог из машины?! Повторяю: финал я напишу сам, и черт ее дери, вашу судьбу!

– Суеверие? – спросил Монтелье.

– Если угодно.

– Мы, шуты… – начал было режиссер.

Замолчав, он потянулся за вином. Больше всего на свете Монтелье сейчас хотелось узнать, о чем думает Пераль-старший. Закон удерживал телепата в рамках приличий, закон и этика, и самодисциплина, годами упражнений превращенная в сталь. Но был миг, когда Монтелье едва не плюнул на все ограничения.

Был и прошел.

Часть 1
Китта

Глава первая
Одна девушка и миллион проблем

I

Колесницы судьбы

(совсем недавно)

За два года нелегальных перевозок коллант, в котором летал Гиль Фриш, совершил пятьдесят три рабочих рейса. Сбой случился лишь однажды: пассажира не удалось вытащить в большое тело. Редчайший случай, как выяснилось позже. Врожденная невосприимчивость к пси-воздействиям; вероятность – один на миллион триста семьдесят тысяч. Пассажир не пострадал, аванс был возвращен с глубочайшими извинениями, а патрон изыскал другой способ тайно переправить клиента в пункт назначения.

О последнем Гилю Фришу, понятное дело, никто не докладывал. Но Гиль и так знал: у патрона всегда имеется запасной план. Не в правилах Луки Шармаля терять клиентов и портить себе деловую репутацию. Фриш умел добывать информацию косвенными путями, не привлекая внимания, и вскоре отыскал подтверждения своим расчетам. Зачем? Интересно, ответил бы гематр, если бы захотел отвечать. Вы, инорасцы, полагаете, что такая мотивация – нонсенс для нашей расы?

Вы ошибаетесь.

Единственный шанс на миллион триста семьдесят тысяч – вероятность не нулевая. Рано или поздно подобный конфуз должен был с кем-нибудь стрястись. Почему бы и не с коллантом Фриша? Отставной следователь отнесся к происшествию философски. В его жизни не первый раз происходили маловероятные события. Закон вероятностного распределения вероятностей, вторая функциональная производная событийного ряда. Область статистических закономерностей, любопытная с точки зрения теории, но бесполезная для практических расчетов.

Гиль Фриш родился практиком.

«Все предусмотреть невозможно,» – подумал он, выйдя в волну, за десятую долю секунды до того, как страх накрыл его снежной лавиной, догнавшей беднягу-лыжника на коварном склоне.

Страх – это нормально. Его испытывают все, гематры – не исключение. Главное, чтобы страх не перерос в панику. Для колланта паника губительна. Панический пси-резонанс способен разорвать коллективное волновое тело, превратить в лохмотья, бессмысленный рой вспышек и мерцаний, и тогда не выживет никто. Гиля, а с ним и весь коллант, спасло гематрийское умение переводить сознание в многопотоковый режим. Пока некую часть разделившегося сознания Фриша терзал страх, остальные части хладнокровно занимались делом: наблюдали, анализировали и старались погасить опасную вибрацию лучевой паутины – аналога нервной системы – что связывала коллант воедино. Гиль даже успел порадоваться: остальные не знали того, что было известно ему. Иначе паника девятым валом захлестнула бы маленький отряд, уничтожив их с вероятностью девяносто две целых и семь десятых процента. Правильно, отметил мар Фриш. Правильно я не стал делиться информацией с коллегами.

Тем не менее, опасность распада сохранялась.

* * *

– Где мы?

Их было десять.

– Куда нас занесло? Тут рос лес. Где он?

Не девять – восьмерка коллантариев плюс пассажир – а десять!

– Туча! За нами гналась туча! Где она?

Лошади шли неуверенным тряским шагом. Животные никак не могли решить: сорваться на рысь или встать, как вкопанные? Лошади были растеряны не меньше всадников.

– Мы оторвались? Почему вы молчите, сеньоры?

Вокруг простиралась кочковатая степь. Серая и унылая, как жизнь клерка в провинциальном офисе, ближе к горизонту степь желтела, превращаясь в пустыню. Скрашивали пейзаж редкие угольно-черные утесы. Они торчали из земли на манер драконьих клыков, если вообразить клыки в виде голографических негативов.

Ни леса, ни тучи.

– Что случилось?!

Рассудку, вынырнувшему из-под шелухи, открывалась иная картина – мерцающий кокон колланта плыл в космосе, уходя от ближайшей планеты и центрального светила к окраинам системы. Плеск гравитационных волн глох, потоки частиц редели и истончались. Впереди, подсвеченный гамма-квантами, проступал пояс астероидов.

– Диего! Где Диего?! Сеньор, кто вы?

– Кто она такая?!

– Это вы кто такой?! Откуда вы взялись?

– Наглая девчонка!

– Хам! Жирный скот! Где мой Диего?!

– Кто она, драть вас всех на плацу!

От яростного рыка генерал-президента конь встал на дыбы, едва не сбросив седока. Грузный диктатор чудом удержался в седле. Под шелухой он был облачен в лазоревый мундир с эполетами и аксельбантами. Грудь украшали звезды орденов, усыпанных бриллиантами. На боку висел длиннющий палаш с рукоятью из платины.

Генерал-президенту никто не ответил. Отряд остановился, всадники сбились в кучу. Лошади рыли копытами сухую почву, ветер уносил прочь облачка пыли. Лица коллантариев – хмурые, растерянные, испуганные – были обращены к Энкарне де Кастельбро. Лишь яйцеголовый астланин улыбался, словно ждал этой встречи.

– Где…

– Какого…

– Заткнитесь, ваше превосходительство!

Спурий Децим Пробус не мог, не имел права показать остальным, что боится. Связующий центр колланта, помпилианец вел себя, как ни в чем не бывало, и один дьявол знал, чего ему это стоило. Генерал-президент побагровел, поперхнулся: казалось, пассажира вот-вот хватит удар.

– Это вы мне?!

– Вам, золотце! У вас проблемы со слухом?

Диктатор открыл рот и – о чудо! – заткнулся, как велели.

– Деточка! – звенящим тоном продолжил Пробус. – Сначала ответьте, как вы здесь оказались?!

Энкарна де Кастельбро воззрилась на помпилианца:

– Я?! – недоумение девушки было высшей пробы. – Вы шутите? Шутите, да?! Мы взлетели с Террафимы – вы, я, Диего…

Недоумение сменилось ужасом:

– О боже! Туча! Я помню!

– Не отвлекайтесь!

– Диего! Где он?!

Она бросила свою кобылу вперед, к Пробусу, намереваясь схватить помпилианца за грудки и вытрясти ответ. Но каурый жеребчик сдал назад, разрывая дистанцию.

– Вы что же, запамятовали…

– Я все помню! Где Диего? Вы подменили его на эту свинью?!

– Диего Пераль жив и здоров, – услышал Гиль Фриш собственный голос. – Он на Хиззаце. Повторяю: жив, находится на Хиззаце. Вы верите мне?

Успокоить девушку. Успокоить коллантариев. Успокоиться самому. Держать себя в руках. Гематр чувствовал, как ходит ходуном лучевая паутина, связывающая коллант. Я говорю с покойницей, кричала та часть мар Фриша, которую терзал страх. Я видел ее труп. Я…

– Мы возвращаемся, – рявкнул помпилианец. – Немедленно!

Гиль Фриш молчаливо одобрил решение Пробуса.

– Стоять! – к генерал-президенту некстати вернулся дар речи. – Не сметь возвращаться! Мы летим на Карассу!

– Вы здесь не командуете, генерал.

– Я вам заплатил!

– Диего на Хиззаце? Мне надо на Хиззац!

– Вы обязаны!..

– Прошу вас…

– Молчать! Мы возвращаемся!

– …ваши обязательства!..

– …вы обещали!..

– …вы еще пожалеете…

– …мы вам заплатили!

– …я вам заплатил!

– Разговор окончен!

Развернув жеребца, помпилианец с места пустил его рысью. Коллантарии последовали за Пробусом с видимым облегчением. Позади, отстав на два корпуса, отчаянно матерился генерал-президент. Не стесняясь присутствием дамы, он крыл недобросовестных перевозчиков на чем свет стоит. В генеральском реве глох топот копыт. Дважды, вне себя от ярости, диктатор предпринимал попытки ускакать прочь – видимо, намеревался пересечь галактику в одиночку, не понимая или не желая понимать, чем грозит ему отрыв от колланта. К счастью, конь не поддался, следуя за коллантариями, как на привязи. Привязь действительно существовала, но генерал-президент ее не видел – и уверился, что его предали все, включая коня.

…Дорожное платье – на иной планете его бы сочли изысканным бальным нарядом. Украшения: ожерелья, серьги, браслеты. Сабля в ножнах. Белая кобылица под дамским седлом. «И явится призрак на коне бледном,» – вынырнула из глубин памяти Гиля Фриша непрошеная, а главное, нежелательная цитата. Гематр прекрасно помнил, откуда она, но сейчас это не имело значения. Мар Фриш очень хотел, чтобы это не имело значения. Мертвая девушка шла в строю коллантариев, не выказывая намерений повернуть назад, подобно опальному диктатору. Так случилось, что Гиль Фриш оказался ближе всех к Энкарне де Кастельбро. Заперев страх в чулане собственного сознания, гематр без стеснений разглядывал дочь маркиза, стараясь впитать мельчайшие детали облика и поведения девушки. Его разум, за исключением части, объятой страхом, а также частей, ответственных за блокировку, анализировал ситуацию. Данных катастрофически не хватало. Любой пустяк мог иметь значение, добавить крупицу информации.

Остальные коллантарии притворялись, что все идет по плану. Девица-призрак? Где? Да неужели?! Так дети закрывают глаза: я не вижу беды, значит, беды нет. В их компании Энкарна де Кастельбро ехала, будто в полном одиночестве. Упрямо закусив губу, девушка и не пыталась скрыть обуревавшие ее чувства. Растерянность, решимость, отчаяние, надежда – эмоции сменяли друг друга на лице Энкарны, подобно облакам, гонимым ветром на фоне луны. Гематр чувствовал, как от этих метаморфоз по спине его волнового тела бегут зябкие квантовые мурашки. Сложный художественный образ был очень полезен для гематрийского рассудка, но Гиль Фриш предпочел бы иную терапию.

Мертвая девушка обернулась к нему:

– Почему вы так на меня смотрите, мар Фриш?

«Я не верю в привидения, – едва не ответил бывший следователь. – В жизнь после смерти. В высшую силу, способную вернуть вашу душу обратно. Сгиньте, и я перестану вас разглядывать!»

– Вы позволите задать вам один вопрос, сеньора?

– Задавайте, – разрешила мертвая девушка. – Но учтите, у меня к вам тоже уйма вопросов!

– Разумеется, сеньора. Скажите, что вам запомнилось из последних событий?

Дочь маркиза смешно наморщила лоб:

– За нами гналась туча… Туча комаров!

– Очень хорошо. Продолжайте, прошу вас!

– Нам с Диего велели стоять внутри круга… Туча нас накрыла.

– Что было дальше?

– Дальше…

Коллант рухнул на планету, возвращаясь в малые тела.

II

– Ненавижу фехтование, – сказала Эрлия.

– Угум, – согласился Крисп.

– Ненавижу. Всех расстрелять.

– Врушка, – ответил Крисп.

Медленно – так шторм надвигается на утлую скорлупку парусника – госпожа куратор службы спецдознаний отвернулась от зеркала. Юный наглец сидел за столом, вперив взор в троицу активных голосфер. Поза его говорила о высоком коэффициенте интеллекта. Таком высоком, что в казармах за это устраивают «темную» без предварительных ласк. Раньше Эрлия и не представляла, что можно вперить взор в три объекта одновременно.

– Что? – спросила Эрлия.

– Врушка, – пояснил Крисп. – Никаких сомнений.

И расплылся в довольной ухмылке.

Оторвать голову, подумала Эрлия. Обрить наголо. Нет, сперва обрить мясницким ножом, потом оторвать и сыграть в подвижную игру типа футбола. Ворота? Ну, допустим, дверь туалета. Она встала у Криспа за спиной. Махровое полотенце, в которое Эрлия завернулась после купания, превратилось в сложенные крылья ангела смерти. Шторм, некрофутбол, сиськи высшей пробы – плевать Крисп хотел на любовь и смерть. В центральной сфере совершал утреннюю пробежку Диего Пераль, и все внимание парня было приковано к ритмично двигавшемуся эскалонцу.

Гомосексуалист, предположила Эрлия. Внезапно осознал. Бывает же так? Пялился на меня, слюной капал, и вдруг – раз! Хочет мускулистую волосатую грудь. Перемена Крисповых интересов огорчила блондинку. Положа руку на сердце (да-да, именно сюда!), ей нравилось дразнить щенка. Невинные проказы, вздохнула Эрлия. Невинные проказы стареющей женщины. Я буду вспоминать о них с грустью.

– Что? – повторила она с терпением, несвойственным ее натуре. Прямо сама себе удивилась. – Повтори, красавчик!

Крисп ткнул пальцем в сферу:

– «Врушка». Глушилка RT‑1432‑а. Я сперва сомневался, но теперь точно вижу. Прогнал через фильтр: ага, есть! Смотри…

Диего Пераль побежал во всех трех сферах. Тропинка вела вверх, круто взбираясь по скклону кратера. На скалах блестели вкрапления слюды. На лбу Диего блестел пот. Еще что-то поблескивало в небе, но Эрлия не могла разобрать, что именно. «Жучок», внедренный объекту, работал превосходно. Рой нанокамер, эскортирующий сеньора Пераля на почтительном расстоянии, давал изображение и звук вполне удовлетворительного качества. Пожалуй, опытный тренер посоветовал бы эскалонцу сбавить темп.

– Ворона, – сказал Крисп. Для верности он снова прибег к помощи указательного пальца. – Видишь ворону? Это одна и та же ворона.

– Кто из нас идиот? – поинтересовалась Эрлия.

– Ворона, – упорствовал щенок. – Одна и та же, говорю.

Эрлия посмотрела. Вороны были разные. Крисп дал увеличение: блеск пропал, зато чертова птица заметно подросла. Разные, и все тут.

– Фильтрую, – уведомил Крисп.

Три вороны расплылись, подернулись рябью. Когда к птицам вернулась резкость очертаний, стало ясно: да, одна и та же ворона. Никаких сомнений. И не летит, а болтается на месте, словно гвоздем прибитая.

– «Врушка», – объяснил Крисп, – не просто глушит все, что поступает с нашего «жучка». Иначе мы бы сразу поняли, что кто-то перекрыл нам кислород. Сначала «врушка» некоторое время «пишет» объект – желательно, ряд простых однообразных действий. Набрав достаточное количество материала, глушилка перехватывает управление «жучком». И начинает слать наблюдателям монтаж. Дурилку, понимаешь?

– Ворона, – напомнила Эрлия.

– Ворона попала в кадр. «Врушка» повторяет этот кадр, встраивая его в цепь с аритмичной регулярностью. Чтобы замаскировать повтор, глушилка вносит изменения. Ворона увеличивается, уменьшается, изменяет цвет и позу. Мы видим ворону с разных ракурсов. В итоге нам кажется, что это разные вороны. То же самое «врушка» делает с окружающим пейзажем. С объектом: добавить пота, бросить тень на щеку. Нам морочат голову! Но если пропустить запись через фильтры…

– Почему я ничего не знаю про твою «врушку»? У вас есть секреты от Великой Помпилии, офицер?

Если он сострит, подумала Эрлия, я сломаю ему шею.

– Полиция, – Крисп пожал плечами. – «Врушкой» пользуются агенты, работающие под прикрытием. У нас такие не в ходу. Во всяком случае, я ничего о них не слышал. Это я случайно раскопал, весной…

Диего Пераль бежал. Мимо скал, в сопровождении ворон. С тем же успехом сеньор Пераль мог бежать по ленте тренажера. Или вообще лежать на диване.

– Ты хочешь сказать… – начала Эрлия.

Полотенце соскользнуло с нее на пол, но Крисп впервые не засопел бычком. Великий Космос! Он вообще не обратил внимания на пикантность ситуации. Осанка Криспа изменилась. Малыш сидел, выпрямившись, с такой великолепной самооценкой, словно только что убил мамонта голыми руками и затащил его в пещеру на собственном горбу.

– Ага, – кивнул унтер-центурион. – Мы не знаем, где сейчас находится объект. Не знаем, с кем он беседует. Не знаем, жив ли он. Мы можем лишь предполагать, что он где-то на гребне кратера. Или на спуске, если запись велась достаточно долго. Или улетел на аэромобе. Единственное, что мы можем утверждать с полной уверенностью – кому-то очень понадобился конфиденциальный разговор с объектом. Кому-то, кто предполагал наличие у объекта «жучков».

– Гематры, – согласилась Эрлия. – Гематры форсируют ситуацию.

Крисп кивнул еще раз:

– Они, больше некому. Что будем делать?

– Если объект вернется, – Эрлия начала одеваться, – забросим наживку мести. Прямо в пасть. Если не клюнет… Тогда вывезем силой. Если не получится…

– Тогда уберем, – подвел итог Крисп.

Вот это да, изумилась Эрлия. Сейчас бы я ему дала.

III

Колесницы судьбы

(совсем недавно)

– Где она?

– Куда она подевалась?!

Их снова было девять. Восемь коллантариев и генерал-президент, кипящий от гнева. Флуоресцентные чернила, залившие небо, сгустились, лиловый цвет сменился темно-фиолетовым. Закат стремительно угасал, землю окутали тени. В небе зажглись первые искры звезд. Ветер, напоенный ароматами трав, еще казался теплым, но в нем явственно проступили зябкие нотки. Фриш взглянул на часовой браслет-татуировку. Они отсутствовали на Алайне одиннадцать минут тридцать четыре секунды. В большом теле время идет по-другому, нежели в плотском облике.

– Предатели! Мерзавцы!

– Вы правы, золотце, – согласился Пробус. – Мы – ваш идеал.

– Вас расстреляют! Повесят! Освежуют!

– Вижу, вы нас очень любите.

– Немедленно заберите меня отсюда!

– Расстрел через повешенье? – в голосе чернокожего Джитуку звучала насмешка. – Большой бвана очень напугал бедного Джитуку!

Издеваться над пассажиром, да еще таким примитивным образом, было низко. Но вудун пытался любым способом компенсировать пережитый страх, отгородиться от него. Знай Джитуку, что возникшая в колланте девушка мертва, страх вудуна перерос бы в ужас. Гиль Фриш огляделся: нет, не в поисках Энкарны де Кастельбро. Дочь маркиза исчезла, это следовало принять как факт, отложить в копилку для последующего анализа. Гематр хотел понять, где они оказались. Видимость оставляла желать лучшего, очертаний горного хребта, черневшего по левую руку, Фриш не узнал. И овраг в ложбине объявился, и россыпь огоньков вдалеке – поселок или окраина города.

Гиль достал коммуникатор. Он привык, что уником материализуется вместе с одеждой, кредитками и прочей мелочью, лежащей в карманах. Спутниковая сеть на Алайне худо-бедно позволяла определить координаты. Но гематра опередил Пробус: в прошлом – наладчик навигационных систем, помпилианец уже поймал сеть, вышел на спутник и фиксировал местоположение. Дублировать его работу не имело смысла.

– …мои люди! Вас, сукины дети!..

– Где они, твои люди?

– …откуда она взялась?

– Подкралась? И когда мы взлетали…

– На Карассу! Ноги в руки!..

– Уймитесь!

– …куда она исчезла?

– И что теперь?

– В смысле?

– Ну, мы опять в волну выйдем, а тут она…

– Я требую!..

У Фриша запищал коммуникатор. На писк наслоилась переливчатая трель: это спел дуэтом уником помпилианца. Гиль активировал сферу, включил конфидент-режим и нырнул в туманный шар.

«Пассажира не брать. Если он рядом с вами – дайте пеленг на номер 2860-376-876-485. Сами улетайте без промедления. Гонорар остается в силе.»

Взглянув на таймер, мар Фриш удостоверился: сообщение пришло, когда коллант находился в большом теле, «вне зоны доступа». Что-то случилось, планы Луки Шармаля изменились. Сообщение опоздало на две минуты одиннадцать секунд. Если бы не призрак, вынудивший коллант вернуться, они бы доставили беглого диктатора на Карассу. И, с вероятностью шестьдесят четыре процента, влипли бы в новые неприятности.

На Сечене говорят: «Все, что ни делается – к лучшему.»

Вынырнув из голосферы, Фриш обменялся взглядами с Пробусом. Гематр знал: сообщение, полученное помпилианцем – точная копия того, которое пришло Фришу.

– Ваше превосходительство, извиняюсь за накладку! – Пробус сориентировался на ходу, вслепую давая пеленг на указанный номер. – Форс-мажорчик! Карасса, вас ждет Карасса! Пять минуточек, и мы взлетим! В компенсацию за доставленные неудобства вам будет предоставлена скидка в размере…

– Засунь скидку себе в жопу! – предложение генерал-президента подкупало своей простотой. – Пять минут, и не секундой больше! Ты понял, гаденыш?!

– Гаденыш понял! – Пробус замахал руками, как взбесившийся ветряк. – Гаденыш принял к сведенью! Считайте, что дело в шляпе! Ждите здесь, мы сейчас вернемся. Нам только стремена подтянуть…

Он поманил всех к оврагу. «Неужели диктатор купится на детскую уловку?» – усомнился бывший следователь. Меньше всего Фришу сейчас хотелось просчитывать вероятности.

– За мной, – шепотом скомандовал Пробус, когда последний коллантарий нырнул в овраг. – Бегом!

Никто не возразил, не спросил, в чем дело. Жизнь в колланте приучила восьмерку обходиться без лишних вопросов. В космосе скорость выполнения приказов равна скорости света. Велено бежать – беги, если дорожишь своей драгоценной волновой шкурой.

Отмахав с километр, Пробус перешел на шаг. Запыхались все, кроме астланина. Впору было подумать, что регулярный «бег трусцой» от звезды к звезде позволил яйцеголовому дикарю сохранить хорошую спортивную форму. Остальные-то верхом да верхом… Над головами скользнул обтекаемый силуэт аэромоба, едва различимый в темноте. Машина шла в ту сторону, где коллантарии оставили диктатора. Пара минут, и Фриш услышал два выстрела, один за другим.

Вскоре грянул третий, контрольный.

* * *

Едва коллантарии выбрались из оврага, стемнело окончательно. Огни жилищ погасли, горный хребет растворился в черничном киселе. Небо затянули тучи, скрыв звезды и два серпика здешних лун. Землю окутал вязкий, клубящийся мрак – протяни руку, и наберешь полную горсть. Координаты Пробус определил, а толку? В округе, судя по спутниковой карте, имелись два жалких поселка с издевательской пометкой «городского типа». Ниже пометки стояло грозное «н.д.т.», что значило «не для туристов». Случайным полуночникам следовало тысячу раз подумать, прежде чем соваться в мышеловку, особенно в свете бардака, творившегося на Алайне.

Поставят к стенке без суда и следствия – жалуйся потом могильным червям.

Можно было, конечно, уйти в волну и покинуть дрянь-планету «своим ходом». Но после явления в колланте Энкарны де Кастельбро об этом никто даже не заикнулся. Всех трясло от одной мысли о выходе в большое тело. Если раньше уход в волну ассоциировался с наслаждением, едва ли не с оргазмом, то теперь дьявольским попущением он превратился в кошмар. Добраться до космопорта? Улететь ближайшим рейсовым кораблем? Единственная хорошая новость заключалась в том, что они высадились в ста двадцати семи километрах от космопорта. Пятнадцать минут лету на аэромобе, полтора-два часа на колесном мобиле по разбитым дорогам. Выйти к трассе, поймать попутку – все это пришлось отложить до утра.