000
ОтложитьЧитал
Приятная беседа
Быстрая езда, прекрасная погода, сознание того, что мог погибнуть, но Господь пока миловал, приятная соседка – все это настраивало Соколова на философские рассуждения.
– Посмотрите, сударыня, как прекрасны эти дымы, подымающиеся из труб столбами в небо…
– Это к хорошей погоде.
– Как ярко блестит золото церковных куполов, как высоко взмывают к облакам стаи турманов, как легко и сладко на душе… Живи и наслаждайся! Ан нет, люди предпочитают стрелять, убивать, обманывать, грабить.
Девушка добавила:
– Им, преступникам, это кажется самым коротким путем к богатству и власти, а в богатстве и власти они видят свое счастье.
– На этом построены все революционные теории: мы, дескать, отберем у богатых землю, заводы, деньги и раздадим бедным. Те сразу, вмиг, станут богатыми. Все это – очевидное вранье.
Девушка согласно кивнула головой:
– На всех богатств не хватит, да и никто их делить не станет. Революционеры, коли дорвутся до власти, станут сами купаться в роскоши – ради этого они и расшатывают устои империи. Они твердят: «Жизнь коротка, надо успеть ухватить побольше…»
– Сударыня, вы меня удивляете. Вы не только прелесть как хороши собой, но и умны весьма. Кто вы?
– Меня зовут Юлия Хайрулина, я дочь командира сводно-гвардейского батальона лейб-гвардейского Преображенского полка, флигель-адъютанта…
– Как же, отлично знаю вашего батюшку-полковника, доблестный казак из свиты его императорского величества. Скажите ему мой привет, – улыбнулся Соколов.
– Сделаю это уже завтра, ибо нынче вечером отправляюсь домой в Петербург. – Извозчику: – Вот, приехали. Подкатите к приемному покою.
…Собеседники не ведали, что придет день и они станут участниками события, которое потрясет всю империю.
Чудо природы
Не прошло и десяти минут, как догола раздетый Соколов всей горой своих мышц возлег на операционный стол.
Рану зашили. Сыщик перенес операцию с редким хладнокровием. Ни одна мышца на его мужественном лице ни разу не дрогнула. Молоденький ассистент пожелал переложить Соколова на каталку, дабы доставить в палату.
Соколов не рассчитал и здоровой рукой так неосторожно отодвинул ассистента, что тот грохнулся на застекленный шкаф с инструментарием. На пол полетели и ассистент, и шкаф, и инструментарий.
На грохот из коридора прибежали две молодые медички. Увидев графа во всей обнаженной красоте, восхищенно вскрикнули:
– Невероятно!
– Давайте простыню! – Соколов обернул свои чресла, отчего стал похож на римского цезаря.
Знаменитый Хрипун – высоченный красавец, с глазами, искрящимися умом и доброжелательностью, врачебными услугами которого пользовались даже великие князья, – с трудом сдерживал улыбку. Вежливо осведомился:
– Как самочувствие, Аполлинарий Николаевич?
– Алексей Иванович, вопреки усилиям светил медицины, временно остался жив! – И так добродушно расхохотался, что умный профессор на смелую шутку не обиделся.
Враг насилия
Оказавшись в палате, Соколов обвел ее взглядом: низкая металлическая кровать с толстенным волосяным матрасом, рядом – изящный инкрустированный столик, венский стул на гнутых ножках, небольшая козетка, обитая штофом. В высокое итальянское окно заглядывал запущенный сад – с пересохшим фонтаном, листьями на гравиевых дорожках, с клумбами, – больничный флигель, почерневший от солнца и дождей дровяной сарай с высоченными штабелями дров и приставленной к стене лестницей.
И тут же в дверь постучали. В палату робко заглянул санитар:
– К вам, ваше превосходительство, гости. Позволите допустить?
Гостями оказались зареванная супруга Мари, молодцеватый полковник Заварзин, изящный, с набриолиненным коком Сильвестр.
Сильвестр поставил на столик корзину с фруктами, сверху украшенную двумя бутылками кагора.
– Скорее поправляйтесь, дорогой Аполлинарий Николаевич! Империя страждет от врагов, а вы – могучий ее защитник.
Соколов радостно обнял гостей одной ручищей, но от души.
– Чтоб собраться в такой компании, можно еще разок с кем-нибудь постреляться.
– Милый, вам не очень больно? – Мари прильнула к мужу. Ее смородиновые блестящие глаза глядели с невыразимой нежностью. – Ваше здоровье не пострадает?
– Если нынче же сбегу из этой юдоли скорби, то стану здоровее прежнего. – Соколов выглянул в окно. – Второй этаж – пустяки. Вот профессор Хрипун уйдет, и я – тю-тю.
В этот момент появился сам Хрипун. Он укоризненно покачал головой:
– День-два вам, Аполлинарий Николаевич, непременно следует побыть у нас. А вот эту штуковину, – он протянул «дрейзе», – графиня, пожалуйста, отнесите домой.
– Его место – под подушкой, у меня от него сны легкие, – сказал Соколов.
– Нет-с, у нас не стрельбище – иное учреждение. – Профессор Хрипун с высоты своего хорошего роста строго глянул на гостей: – Побудьте еще десять минут, а потом извольте пациента оставить в покое.
Страшный гость
Вскоре санитар безжалостно выпроводил визитеров. Но вечером, когда больница затихла, графиня вернулась к мужу: дежурный врач, большой почитатель гения сыска, позволил Мари остаться до утра: «Участие близкого человека – лучшее лекарство!»
Соколов держал в своей ручище изящные кисти супруги. Он успел после ухода гостей вздремнуть, и теперь ему было приятно-радостно беседовать с любимой. Незаметно бежало время. На город опустилась ночь. В раскрытое окно вливалась сладковатая прохлада, волшебно струился фосфорный свет луны. Царила безмятежная тишина, даже птицы в саду смолкли.
Вдруг Мари, прилегшая рядом с мужем, привстала, настороженно прислушиваясь, прошептала:
– Под окном кто-то ходит!
Соколов сел на кровати, чутко улавливая звуки. И вот совершенно отчетливо раздался легкий стук, какой бывает, когда стремянку ставят к стене, чье-то приглушенное учащенное дыхание.
Граф здоровой рукой притянул Мари к себе, спрятал и укрыл ее за тяжелой оконной шторой. Сам мгновенно соорудил на кровати подобие спящего человека и отпрянул к стене.
В это мгновение в проеме окна показалась ужасная голова. Была она ужасной потому, что на нее была натянута черная маска с прорезью для глаз, на руках – перчатки.
Злодей осторожно спустился на пол. Крадущейся походкой направился к неясно видной в скудном лунном свете кровати. Мари со страхом прижалась к плечу мужа.
Соколов все эти мгновения напряженно думал: «Как взять покусителя? Опрокинуть ударом ноги сзади? Оглоушить ударом кулака? Но в темноте легко промахнуться… Нет, плохо полицейскому, коли он с одной рукой да без револьвера…»
Тем временем злодей выдернул из-за пояса нож. Двумя руками он занес его за голову и, издав короткий звук «кх!», вонзил по самую рукоять… в волосяной матрас.
Соколов насмешливо произнес:
– Эй, дядя, задери лапы вверх! Шевельнешься – пулю схлопочешь.
Голос заставил покусителя вздрогнуть. На время он замер. Но вместо того чтобы подчиниться команде, вдруг метнулся к двери.
Когда Соколов выскочил в коридор, покусителя след простыл.
Гений сыска вернулся в палату, зажег электрический свет. Там, где только что стоял покуситель, темнела лужица.
– О-хо-хо! – Соколов начал дико хохотать. – Убийца со страху налил. – Наконец, устало отдуваясь, гений сыска плюхнулся на изящную козетку.
Та с оглушительным треском развалилась под его атлетическим телом. Мари, несказанно счастливая, что опасность миновала, бросилась поднимать с пола мужа.
Двойное дно
– Однако, горячие у нас денечки! Ежедневно или свежий труп, или очередная загадка. – Так говорил Соколов своей супруге, поджидая вызванных им сыщиков.
Увы, гений сыска еще не знал, что бурно начинающийся день принесет очередной ошеломляющий сюрприз.
Дом ужасов
Солнце не успело подняться над крышами, как первый посетитель вырос на пороге – начальник охранного отделения Заварзин. Выслушав рассказ приятеля, счастливо улыбнулся:
– Ах, как хорошо! Какой ты герой, я восхищаюсь тобой, Аполлинарий Николаевич. А я вчера допоздна рылся в картотеке, пытался найти, кто на дело ходит в перчатках. Никого! Еще не знают об отпечатках пальцев или не верят в идентификацию. А покуситель, говоришь, того… со страху в порты напустил? Ха-ха!
В коридоре послышались шаги. Это фон Менгден, сухопарый, вышагивал как журавль. За ним извозчик тащил треногу, а Сильвестр – фотокамеру.
Появился и профессор Хрипун. Виновато взглянул на сыщика:
– Граф, как я был не прав, когда отобрал у вас револьвер! Теперь хоть мортиру вкатите – ни слова не возражу!
– Нет, Алексей Иванович, нынче же я отправляюсь восвояси, – проворчал Соколов. – У вас здесь какой-то дом ужасов. Мало того что холодным оружием по ночам казенный инвентарь портят, убийцы еще на пол мочатся.
Хрипун замахал руками:
– Категорически протестую: домой нельзя, вам надо еще побыть в больнице. – И легкой походкой удалился прочь.
Загадка
Сильвестр печально покачал головой:
– Кто-то вас точно выслеживает, Аполлинарий Николаевич. Вам надо быть осторожней. Охрану, может, выставить?
– Можно. Но лучше выловить и уничтожить врагов, – вставил Заварзин.
Соколов нетерпеливо спросил:
– Какие новости? Клавку – живую или мертвую – отыскали? У Чукмандина обыск сделали?
Сильвестр горячо возразил:
– Первое: Клавки нигде нет! Второе: у Чукмандина вчера все перерыли – и в мастерской, и в его комнатушке. Он, знаете, живет прямо в магазине, в мансарде. Владелец магазина Киров ему закуток выделил. Ни-че-го! То есть любопытного ничего.
– В сейф влезли?
– Нет-с, пока ключей найти не можем. Спрятал, лиходей, куда-то.
– Ну, справимся с этим. Вопрос прежний: почему слесарь бежал от меня? Какой тяжкий грех за собой ведал? Ишь, стрельбу открыл. Эх, видно, что-то я не так делал.
Заварзин умиротворенно заговорил:
– Я, дорогой Аполлинарий Николаевич, тщательно проанализировал твои действия и твердо заявляю: в сложившейся обстановке ты не допустил ни одной ошибки. Кстати, и Кошко в восторге от твоего очередного подвига – звонил, завтра зайдет к тебе.
– Думаю, не успеет, – туманно сказал Соколов.
Козни врагов
Тем временем фон Менгден закончил фотосъемки, сделал гипсовые оттиски следов ног покусителя – на рыхлой почве под окном они были четкими.
Пришел санитар. Смущаясь своей власти, сказал:
– Прошу прощения, господа. Сейчас врачебный обход. Всем надо уйти.
– Правильно, – вдруг поддержал санитара Соколов. – Это не дело, мешать пациенту болеть. – Посмотрел на супругу. – Мари, Буня уехал в Мытищи?
– Думаю, нет! Сегодня он собирается навестить вас, ежели позволите.
* * *
Гости вышли во двор. Сыщиков поджидала коляска. Заварзин любезно подставил руку:
– Садитесь, графиня, мы вас… – И он осекся на слове.
Из полукруглой арки, ведшей в больничный сад, появился… граф Соколов – с широкой белозубой улыбкой и рукой на перевязи, одетый лишь в больничный халат, который плохо сходился на его груди, широкой, как просторы империи.
– Не пойму, – покачал головой Заварзин, – ты из окна выпрыгнул?
– Надо жить так, чтобы даже козни врагов шли нам на пользу. Покуситель притащил к окну лестницу, которая прежде стояла у дровяника. Я ей и воспользовался, – веселым голосом сказал Соколов. – Извозчик, гони лошадей! Через площадь, вон мой дом – с вывеской фирмы Эйнема. Переоденусь и приглашаю всех посетить бывшие хоромы новопреставленного Чукмандина. А поскольку надо вскрывать сейф, без народного умельца Буни Бронштейна нам не обойтись. – И со значением произнес: – Не бывает так, чтобы невиновный бегал от полиции, да еще со стрельбой.
– Может, он напугался вашего грозного вида? – наивно предположил Сильвестр.
Заварзин ловко перевел вопрос на шутку:
– Прежде от взгляда преступники в обморок валились, теперь от голоса порты себе пачкают.
Все весело рассмеялись.
Добавим, что уже через день-другой Соколов, заядлый собиратель книжных редкостей, вновь появился в больнице на Мясницкой. Он отыскал профессора Хрипуна и, приняв смиренную позу, сказал:
– Алексей Иванович, простите беспокойного пациента! Чтобы несколько загладить свою вину, передаю вам редчайшую книгу. Это труд великого Николая Ивановича Пирогова «Начала общей военно-полевой хирургии», она вышла небольшим тиражом в 1866 году в Дрездене.
Хрипун благодарно пожал руку пациенту:
– Ценю вашу жертву! Ибо для страстного библиофила расстаться с редкостью все равно что вырезать без наркоза аппендикс.
И оба весело рассмеялись.
Сильные ощущения
Не прошло и часа, как сыщики и Буня – специалист «по железу» – подъезжали на двух колясках к магазину Кирова. У входа стояла густая толпа. Приказчик, не замечая коляску, размахивал руками и увещевал публику:
– Спокойно, господа, не прите! Ну никакой возможности от вас нет. Платите, и все сумеете осмотреть место преступления. Куда ты, малец, бесплатно лезешь? Гони пятачок и смотри, как знаменитый граф Соколов стену головой разворотил. На чем нынче держимся – святым угодникам лишь ведомо. Готовьте, господа любопытствующие, деньги: взрослые десять копеек, а с детей – вдвое дешевле, грудных младенцев и вовсе бесплатно…
Те, кто успел заплатить и посмотреть, восторгались:
– Зрелище самое ужасное! Что тебе из пушки пальнули – полстены обвалившись, дом, гляди, того… рухнет. Я уж две очереди отстоял. Завтра опять приду спозаранку.
Два крепких мужика купеческого вида выходили потрясенные:
– Этот Соколов не человек – Левиафан свирепый! Пойдем, Вась, после такого сотрясения чувств выпьем в полный серьез.
Меднолицый городовой, некогда штурмовавший Плевну, а потом срубивший голову Чукмандину, заметив начальство, заорал:
– Раз-зойдись! Сам граф Соколов пр-рибыли.
Приятная находка
Буня презрительно постучал ногтем по стальной крышке:
– Арнгейм? Если это сейф, то я – египетский фараон. Такое могут делать лишь в уездном городе Моршанске. И ставить такое прилично только в бане – прятать мочалки. Подобную кассу я брал раз пять. Или десять. Брал у Альфреда Пекгольца в Слуцке, у Винницкого в Варшаве, у Людвига Нобеля в Петербурге… Боже мой, где я еще брал? – Буня поскреб пальцем в затылке. – Что обо мне вы теперь подумали? Подумали, что я хвастаю. И вы не знаете, что с годами голова делается как мочевой пузырь: держит, но не все, кое-чего упускает, а это неприятно.
– Буня, работай!
– Я могу из презрения сделать это дамской шпилькой, но у меня нет ни дамы, ни шпильки. Поэтому достану щебенный катер. – И Буня выпростал из-под рубахи всегда висевшую там стальную трехлопастную вилку. Посмотрел на Соколова: – Считайте семь раз по сорок! И я подарю вам, Аполлинарий Николаевич, эту кассу.
Буня засопел возле замка. Вскоре тяжеленная дверца медленно открылась. В сейфе стоял новый фибровый чемоданчик. Буня напрягся, вытащил его, с грохотом опустил на стол:
– Очень тяжелый, словно там спрятан голд! – И открыл кривым мизинцем замок. Когда откинул крышку, то щеки старого еврея запылали, руки затряслись, а взор стал пламенным, как у юноши, который впервые видит обнаженную возлюбленную.
– Боже, такого красивого инструмента даже не было у меня! А моему инструменту завидовали все шниферы Европы. Уверяю вам, с этим чемоданчиком можно не краснеть и красиво работать.
Соколов увидал блестевшие первосортной сталью пилы, большие и малые крючки, набор ключей, уистити – специальные щипцы для захвата ключей в замочной скважине, воск для слепка с замочных скважин, буравы, маленький топорик, острозаточенные гвозди, напильники, клещи – все в отдельных ячейках, все аккуратное.
Буня вздохнул.
– Прогресс далеко ушел вперед меня. С таким инструментом можно взять любой сейф. – Он опять заглянул в стальное нутро шкафа, повертел головой и удивленно присвистнул: – Фьюить, тут еще кое-что! Мне сердце говорит, мы с этого будем наслаждаться.
– Что такое?
– Глядите здесь! Это если бы человеку пришили третью ногу, то он и тогда не выглядел бы смешней. Под верхним отделением – вот тут! – привернут шурупами лист металла. – Буня постучал по верхней крышке пальцем – раздался глухой звук. – Уверяю вам, что здесь что-то положено. Все умные люди ищут внизу, а если вверху – лень посмотреть. Так что этой хитрости вы теперь знаете. Фертиг!
* * *
Когда потайная крышка была снята, оттуда посыпались бумаги, перевязанные бечевкой. Соколов стал рассматривать находку. Это были акции Товарищества нефтяного производства Лианозова сыновей, акции Общества восточносибирских чугуноплавильных, железоделательных и механических заводов, а еще – колоссальная сумма наличными – двести десять тысяч рублей крупными купюрами.
Заварзин взглянул на номера бумаг, удовлетворенно хмыкнул:
– Это похищенные сокровища Шапиро. Стало быть, Чукмандин причастен к ограблению Сибирского банка.
Щедрость богатых
– У хозяина телефон есть? – Соколов схватил за шиворот вертевшегося под ногами приказчика. – Веди в его кабинет.
Соколов сказал в трубку:
– Барышня, соедините с начальником сыскной полиции Кошко, номер одиннадцать. Аркадий Францевич, скажи-ка, когда твои гаврики работать начнут? Работают? А похищенные сотни тысяч у банкира Шапиро отыскали? То-то! А мой Буня Бронштейн нашел. Обрадуй буржуя, мы тут выгребли из сейфа кое-чего, ценные бумаги по номерам совпадают с похищенными. Пусть сейчас же звонит мне, я в магазине Кирова на Мясницкой, дом номер два.
Через минуту задребезжал аппарат. Соколов снял трубку:
– Поздравляю, Исаак Сергеевич, обнаружили часть похищенного. Прошу пожертвовать семье убитого филера Ефрема Иванова три тысячи и возместить убыток извозчику триста рублей. Я гнался на его коляске за преступником, и тот подстрелил лошадь. – Соколов замер, услыхав ответ банкира. Потом зловеще пошевелил усами и жестко сказал: – Шапиро, я тебя правильно понял: когда-де все найдем, тогда ты от щедрот своих выделишь семье убитого пятьсот рублей? А за лошадку, павшую от злодейской руки, пусть платит полиция? Шапиро, человек ты нерасчетливый. Теперь слушай: чтоб через сорок пять минут, – Соколов посмотрел на часы, – ты привез для семьи убитого десять тысяч и приобрел для извозчика новую коляску и трех рысаков. Что касается моей простреленной руки, то нынче же переведи еще десять тысяч рублей в Голицынский приют на Новой Басманной – детям на леденцы. Иначе, любезный, все, что твое найдем, сдадим в казну как бесхозное. Уразумел? С нетерпением жду.
* * *
Через полчаса прилетел тяжело дышавший, обливавшийся потом Шапиро. Он блестел крупными маслянистыми глазами и обширной лысиной, с толстой золотой цепью на жилетке и крупным бриллиантом на пальце. Положил на стол вместительный пакет:
– Вознаграждение, как приказывали, Аполлинарий Николаевич!
Блудница
Удачно проведя обыск в мастерской Чукмандина, Соколов в самом добром расположении духа, прихватив товарищей, отправился обедать в трактир Егорова.
Трактирная музыка
Выпили прозрачной шустовской, закусили малосольной селедкой с горячим картофелем. На душе стало совсем уютно.
– Признаюсь, – говорил Соколов, цепляя на вилку крепкую шляпку соленого белого гриба, – уголовники – это безвинные ягнята в сравнении с политическими злодеями. Эти гораздо коварней, изворотливей, беспощадней. – Соколов вдруг выпрямился во весь гигантский рост, громовым, то есть своим обычным, голосом сказал так, что весь зал, который был заполнен знаменитыми адвокатами, писателями, актерами, чинами полиции, фабрикантами, вмиг притих: – Господа! В канун трехсотлетия рода Романовых выпьем за одоление всех врагов великой Отчизны, за здоровье государя-батюшки и его августейшей семьи, за процветание великой и неделимой России! – Гений сыска здоровой левой рукой опрокинул в себя водку.
Дружное «ура!» весело прокатилось под низкими сводами, вырвалось из открытых окон наружу. Оркестр балалаечников тут же отозвался гимном «Боже, царя храни!». Пели все, кто гулял в зале: басы, фальцеты, голоса простуженные и могучие, бравшие ноту чисто и фальшивившие.
После гимна поднялся с бокалом шампанского знаменитый юрист и член государственного совета Анатолий Кони. Провозгласил:
– Пьем за героя дня, ставшего легендой при жизни, – бесстрашного графа Соколова!
– Виват! Слава графу!
Балалаечники проявили уважение к пострадавшему от злодейских рук гению сыска – заиграли его любимую увертюру к «Лоэнгрину» Рихарда Вагнера.
Соколову было хорошо. И не ведал он, какую страшную находку ему предстоит сделать совсем скоро.
В дорогу!
Когда принесли борщ с пирожками, Соколов обратился с Заварзину:
– Ну что, дорогой Павел Павлович, есть какие-нибудь новости относительно смерти Хорька?
Заварзин без особого энтузиазма стал говорить о необычной сложности дела, о том, что разоблачение Чукмандина поможет «распутать клубок».
– А Клавка где?
Заварзин неопределенно причмокнул губами. Прожевав добрый кусок баранины, стал рассказывать тем сытым голосом, который появляется у мужчин, хорошо выпивших и закусивших:
– К заведению мадам Карской наш Сильвестр, кажется, дорожку протоптал, со всеми познакомился, со всеми поговорил, но результатов ощутимых нет.
– Клавку подруги все-таки любили, – сказал Сильвестр. – Многие уверены, что Клавка, убив Хорька, пустилась в бега с одним из своих любовников.
Соколов решительно произнес:
– Говорят, женское сердце – загадка! Женщина сама порой не знает, какое коленце выкинет через пять минут. Но распутаем нынешнее дело, сделаем обязательно, и все тайное станет ясно и понятно.
Сильвестр согласно мотал головой.