Козырная пешка

– Хорошая собачка, – проговорила Алиса, нащупывая рукой дверную ручку. Та подалась легко, и Алиса оказалась во дворе дома. Вокруг было тихо, только просыпавшиеся птицы начинали весело приветствовать новый день. У ворот стоял громадный как танк «Линкольн» серебристого цвета, на котором они, судя по всему, сюда и приехали. Ворота были заперты и открывались, видимо, с пульта. Алиса неприлично выругалась, но тут же увидела дверь, запертую на обычный засов. Его удалось открыть без труда.

Захлопнул за собой дверь, Алиса огляделась по сторонам, стараясь понять, где это она находится. Попытки пространственного ориентирования ни к чему не привели. Название улицы ей ни о чем не говорило. Вокруг словно близнецы стояли горделивые особняки, с наглухо запертыми воротами. Алиса прищурилась и уставилась на исчезающую впереди дорогу. Там уже начинал греметь просыпающийся город. Алиса вздохнула и полезла в сумку. Мобильный был на месте, кошелек тоже, но денег в нем было кот наплакал. Алиса позвонила Женьке и выслушала отчужденно вежливый голос оператора, что подруга находится вне зоны сети.

– В гробу бы я видала такие приключения, – вздохнула Алиса и, звонко цокая каблуками, пошла по асфальту. Энтузиазм улетучился после первого же дорожного указателя, гласившего, что до города ей необходимо будет пройти четыре километра. Для Алисы, привыкшей бегать по утрам, это не было таким уж большим расстоянием, но идти в туфлях на высоких каблуках было тяжело. Но делать было нечего. Алиса пошла вперед, чувствуя себя невероятно несчастной. Позади отчетливо послышался шум мотора. Алиса отошла на обочину и махнула рукой, запоздало подумав, что наверняка выглядит как чучело и жители местных домов ни за что не подберут ее. Черный джип пролетел мимо нее. Алиса опустила руку, но машина вдруг затормозила и задним ходом подобралась к ней. Темное стекло поползло вниз.

– Проблемы, красавица? – донесся из темной пещеры салона веселый мужской голос.

– Мне бы в город, – заискивающе попросила Алиса. – На работу к девяти, а тут такая оказия…

Алиса беспомощно похлопала ресницами и развела руками, словно приглашая оценить ее ущерб. Мужчина в салоне, видимо так и сделал и увиденным остался доволен. Дверца призывно открылась, и Алиса впорхнула внутрь.

– Ой, спасибо, – обрадовано прощебетала она, надеясь, что выглядит полной идиоткой, – а то я думала мне пешком придется идти.

– Чего ж не отвез никто? – рассудительно осведомился мужчина. Алиса застенчиво улыбнулась, не преминув разглядеть мужчину с ног до головы.

– Так спят все, – кротко ответила она, прикидывая, долго ли ей удастся прикидываться круглой дурой. Главное до города добраться, а там можно и на троллейбус пересесть… Мужчина хохотнул и рванул с места так, что Алису вдавило в спинку кресла.

– Как зовут красивую девушку? – весело осведомился он.

– Алиса.

– О, как! – восторженно причмокнул мужчина, – Алиса из Страны чудес. И где ты трудишься?

– В театре, – хлопнула ресницами Алиса.

– Актриса что ли?

– Актриса.

Мужчина улыбнулся и покачал головой.

– Актрис я еще ни разу…, – начал он, но потом осекся и добавил чуть более смущенно, – не подвозил. А меня Михаилом зовут.

Всю дорогу Михаил болтал как заведенный. Он сообщил, что у него свой бизнес, прозрачно намекнул, что собирается разводиться, нахально выпросил у Алисы телефон и притормозил неподалеку от ее дома.

– Ну, пока, красивая, – оскалился он на прощание, – жди в гости. Тортик пеки. Приеду свататься.

– Не сильна я в кулинарии, – усмехнулась Алиса, с которой как только она вышла из машины слетела шелуха всеобщей недоразвитости. Михаил эту перемену заметил, и уголок его рта резко дернулся вверх.

– Эх, лиса Алиса, – усмехнулся он, но на этот раз его усмешка была ехидной, а яд так и капал с небритой физиономии, – сколько же мужиков ты вокруг пальца обвела? Телефончик то хоть верный?

– Проверь, – предложила Алиса. Михаил набрал на своем телефоне номер, и тут же мобильный весело зачирикал в сумочке Алисы.

– Верный, – кивнул Михаил. – И на том спасибо. Ладно, бывай, лиса Алиса, тортик я сам прикуплю на всякий случай. Чай-то хоть заваривать умеешь? Или мне в пакетиках купить?

– Умею, – ответила Алиса и потянула на себя тяжелую дверь подъезда. – Спасибо, что подвез.

Михаил что-то хотел ответить, но Алиса уже скрылась в темном чреве подъезда. Через пыльное окно она увидела, как отъезжает черный джип. Алиса рассмеялась и побежала к себе на второй этаж.

Мать уже не спала и пребывала в состоянии радостного возбуждения. Она даже приготовила завтрак. Алиса с удивлением и легкой брезгливостью осмотрела стол с подсохшим сыром, сырокопченой колбасой, порезанными на ломтики апельсинами, почерневшими дольками яблок и пригоршней шоколадных конфет в треснутой хрустальной вазочке, оставшейся еще от семейной жизни с отцом. Алиса прекрасно понимала, что все эти продукты остались от вчерашнего пиршества в театре. Очевидно мать, улизнувшая с середины приема, ухитрилась взять гуманитарную помощь на дом. Венчала это варварское великолепие початая бутылка вина.

– Доченька, это был наш триумф, – всплеснула она руками. – Теперь дорога на сцену для нас открыта! Боже, как нам аплодировали! Сам губернатор вручал мне цветы! Теперь для меня начнется новая жизнь!

Алиса устало скинула туфли с ног и нащупала старые стоптанные тапки. Мать в состоянии полной экзальтации высилась над ней, как Пизанская башня.

– Меня фотографировал сам Коротков, – продолжала мать, – это значит, что мои фото появятся на страницах всех газет…

Алиса не прерывала щебетания матери, шагая по квартире в свою комнату. Там на письменном столе, в стеклянной банке красовался букет роз, подаренный Мержинским. Это яркое пятно сразу выделялось на фоне общей нищеты и серости. Алиса стянула с себя платье и бросила его на спинку стула.

– Алисочка, а где твоя накидка? – вдруг всполошилась мать. – Я хотела одолжить ее у тебя на следующий прием…

– Порвала, – раздосадовано ответила Алиса. – Зацепила где-то и не заметила. Кранты накидке… Вон, в сумочке собрала, что нашла. Жалко…

– Жалко…, – эхом повторила мать, но тут же расцвела в улыбке. – Пойдем, покушаем? Там, правда бутербродики еще были с икрой, но я их съела, ты уж прости… Я уже сто лет икры не ела.

– Да на здоровье, мама, – отмахнулась Алиса. – Я и не голодна. Может быть, ты мне принесешь сюда чаю? Я так устала…

– Конечно, конечно, деточка… – засуетилась мать и убежала на кухню. Вскоре оттуда донесся грохот передвигаемой посуды. Алиса рухнула на диванчик и вытащила из сумочки сотовый. Надо было найти Женьку.

– Алло, – послышался из трубки сонный голос подруги.

– Ты где, балбеска? – рассердилась Алиса. – Куда ты из кабака делась?

– Дома я, – сонно ответила Женька. – Я вчера мужика склеила, с ним и уехала. А ты как? Как наш меценат? Ты вообще где?

– Дома я, – ответила Алиса. – Раз уж ты все равно проснулась, – приходи. Тебе в салон к десяти?

– Да не поеду я никуда, – рассердилась Женька. – Какой на фиг салон, когда башка раскалывается? Переживут. Позвоню, отпрошусь. Ладно, чайник поставь, сейчас приду.

Женька прибежала, когда чайник уже вовсю свистел на плите. Мать, пребывающая во власти розовых грез, удалилась в ванную навести марафет. В ее мечтах она уже видела себя примой театра, исполняющей главные роли. А для нового имиджа городской примадонны необходимо было хорошо выглядеть. Убедив себя в необходимости полежать в горячей ванне, она ушла в ванную, забыв про чайник.

– Привет, – выдохнула Женька, влетая в квартиру. – Ты что, дома не ночевала?

– Не ночевала.

– А где ты была? – дергая Алису за руку, спросила Женька. Алиса закатила глаза и изобразила на лице блудливую улыбку. – Ну, не томи ты, леди Макбет! У Мержинского была?

– Была, – томно протянула Алиса. – Прямо в его доме.

– И как?

Алиса вместо ответа потянулась как кошка и пододвинула Женьке вазочку с конфетами. Но Женька даже не обратила на это внимания.

– Ты долго меня мучить будешь? – жалобно произнесла она. – Произвел впечатление?

– Произвел, – кивнула Алиса. – Боже, какой у него дом…

– Да ну тебя вместе с домом! – отмахнулась Женька. – В этих делах то он как?

Алиса пожала плечами, изобразив на лице невозмутимость опытной куртизанки, но потом рассмеялась.

– Скажу я тебе, это не с Лешкой обжиматься, – доверительно произнесла она, и в этот самый момент зазвонил телефон.

– Неужели он? – всполошилась Женька, но Алиса, взглянув на номер, отрицательно покачала головой.

– Нет. Это Михаил.

– Какой Михаил? – удивилась Женька, но Алиса отмахнулась и поднесла телефон к уху.

– Привет, красивая, – послышался в трубке веселый голос, – Как жизнь молодая? Ты уже штудируешь кулинарную книгу?

– Учу наизусть, – пропела Алиса в трубку. – Перешла к китайской кулинарии. Как ты относишься к жареным червячкам?

– Да нам, казакам, нипочем, что бутылка с сургучом, – загоготал Михаил. – Чем вечером занята?

– У меня спектакль… наверное, – произнесла Алиса, слегка заколебавшись.

– Наверное?

– Ну да. Я во втором составе, так что не знаю, кто сегодня играет…

– А после спектакля?

– После спектакля я свободна, – сказала Алиса, поглядев на Женьку. Та вытаращив глаза наблюдала за подругой. – Кажется, свободна.

– О’кейно. Тогда я за тобой заеду. Прошвырнемся по городу, сходим в ресторан. Ты в какой хочешь?

– Да я не привередлива, – ядовито произнесла Алиса, – мне что ресторан, что чебуречная…

– Ну, надо же, – восхитился собеседник. – Впервые девушка соглашается на чебуречную. Короче я за тобой заеду. Номер квартиры какой?

– А ты посигналь, я и выйду. А то меня матушка в строгости воспитывала, может и не одобрить нашего знакомства. Лишат меня тогда приданного, а имя мое анафеме предадут. И тогда мне одна дорога – в монастырь на постриг.

– Смешная ты, лиса Алиса, – захохотал в трубке Михаил, – впрочем, про актеров говорят, что вы все чокнутые.

– Наговариваете вы на нас, грех это, – скорбным голосом протянула Алиса. Михаил хихикнул.

– Во сколько спектакль заканчивается? – спросил он.

– В девять.

– Хорошо, заеду прямо после спектакля. Ну, пока, красивая!

Алиса нажала на кнопку отбоя и откинулась на подушку. Женька смотрела на нее, как голодная собака.

– Так и будешь сидеть? – не выдержала она. – Этого ты где успела склеить?

Алиса рассказала подробности знакомства с Михаилом. Женька слушала, затаив дыхание.

– Ну, мать, ты сильна, – восхищенно произнесла она. – А ведь кто тебя, дуру, на путь истинный направлял? Я же тебе говорила, что как только ты перестанешь играть старшего поросенка, сразу же масть попрет. Стоило один раз сыграть Офелию, и тут же двух мужиков склеила. Что дальше будет?

– Думаю, что такими темпами мне грозит слава Таис Афинской, – произнесла Алиса.

– А чем она была знаменита? – заинтересовалась Женька, – хотя, я кажется, догадываюсь…

– Гетера она была, – ответила Алиса. Женька удовлетворенно кивнула.

– Вот и я говорю. Будешь ты как Клеопатра! Как там было… «Ценою жизни проведешь ты одну ночь со мной!»

– Угу. Ну, или две… Я вот про сегодняшний спектакль думаю.

– Чего ты там думаешь? – не поняла Женька.

– Сегодня-то кто Офелию играть будет.

– Думаешь, не ты?

– Думаю, что второй раз Шалаевы меня на сцену не выпустят.

– Хороша будет Офелия без зубов, – фыркнула Женька. Алиса представила эту картину и рассмеялась. Вслед за ней захохотала Женька.

Однако Алиса оказалась права. Ошеломленная успехом Алисы Шалаева пришла на репетицию и с такой ненавистью посмотрела на нее, что Алиса поежилась. Естественно, играть Офелию в спектакле ей не пришлось. Недолгий триумф матери тоже был погашен. Присутствовавшая на премьере Костюкова, тоже явилась в театр с тщательно запудренными царапинами. По театру в день премьеры поползли нехорошие шепотки, что мол, что это за заслуженные артистки, которых может легко заменить начинающая старлетка и, что еще хуже, обычная билетерша. Это значит, что они постарели, что они никому не нужны и им пора на заслуженный отдых. А может быть и не было у них никакого таланта? Конечно, на долю Алисы и ее мамы тоже досталось масса слухов и сплетен. Никому на тот момент не было дела, что заменить Шалаеву и Костюкову им пришлось скорее по необходимости. Но Шалаева и Костюкова пострадали сильнее, возненавидев Алису.

На сцену Алиса вышла в своей привычной ипостаси – бессловесной служанки королевы. На душе было гадко. Для этой роли не нужна была концентрация, оттого Алиса то глядела в зал, то с ядовитой усмешкой наблюдала, как престарелая Офелия старается спуститься по ступенькам в зал. Неуклюжие попытки Шалаевой повторить вчерашний финт Алисы ни к чему хорошему не привели. Офелия подслеповато щурилась и до неприличия затянула паузу. Зал недовольно молчал, а потом откуда-то с задних рядов послышался свист. Офелия тут же повернула обратно, сбилась с монолога и понесла чушь, под которую королева, по роли тяжело переживающая безумие несостоявшейся невесты сына, мерзко хихикала и пропустила свою реплику. Костюкова явно наслаждалась беспомощностью своей вечной соперницы, которая все свои реплики вынуждена была подавать, не раскрывая толком рот. Отсутствие переднего зуба сильно бросалось в глаза.

Алиса первой переоделась после спектакля. После смерти королевы ее присутствие на сцене было не нужно. И если прежде она выходила к публике на поклон, то сейчас на душе было настолько гадко, что находится там хотя бы минуту, было равносильно пытке. Мешать Алисе переодеваться было некому. Вторая актриса, делившая с ней гримерку и игравшая такую же бессловесную служанку, все еще торчала за кулисами, ожидая момента, когда можно будет выйти на поклон. Алиса натянула джинсы, поправила блузку и, не попрощавшись, покинула театр через служебный вход, напрочь забыв, что ее должен ожидать Михаил. И только когда она пробрела мимо джипа, резкий сигнал заставил ее подпрыгнуть и повернуть голову.

– Ну, ты вообще, – возмутился вышедший из машины Михаил. – Ору ей, ору, а она не слышит. Привет. Чего такая кислая?

– Да так, – неопределенно пожала плечами Алиса. – Настроение неважное.

– Как спектакль?

– Так себе. Сегодня я не блистала…

– Чего ж так? – удивился Михаил.

– Да вот так… Не пришлось мне сегодня блеснуть.

– Ага, бывает такое. Ну, так как насчет чебуречной?

Алиса пожала плечами. Михаил галантно открыл ей дверь своего джипа, куда Алиса постаралась вскарабкаться с возможной элегантностью. Получалось плохо. Дверца была высоко, пришлось задирать ногу как в поезде, при попытке влезть на верхнюю полку. Михаил наблюдал за этим с нескрываемым удовольствием и даже рвался поддержать Алису за выдающуюся часть организма, но она все-таки взгромоздилась в джип и устроилась внутри с максимальным комфортом.

Насчет чебуречной Михаил, конечно, сильно загнул. Он привез Алису в тот же ресторан, где вчера она развлекалась с Мержинским и Женькой. Так что особого эффекта произвести не смог, за то сам вытаращил глаза, когда Алиса, не заглядывая в меню, заказала фирменный коктейль с невероятно сложным названием. Официант оглядел скромный наряд Алисы, костюм Михаила, понимающе хмыкнул и удалился. Алиса же сидела с постным видом, на шутки реагировала вяло и неподвижным взглядом смотрела в тарелку, где лежала тушка форели. После долгих попыток разговорить Алису, Михаил, сконфуженный затянувшейся паузой, замолчал и даже не сделал попытки поцеловать ее в машине, когда вез домой.

Дома Алису ждала мама и взволнованная Женька. Обе выглядели на редкость глупо и обеих явно переполняли какие-то чувства.

– Алис, ты где была? – встревожено прошептала Женька, – тут такое…

– Какое? – устало спросила Алиса. Настроение было отвратительным. Ужин в дорогом ресторане не только не помог, но и ухудшил ее настроение. Сытый и глянцевый, как новенький «Порше» Михаил вызвал у Алисы злость и раздражение. Почему вот так несправедлива жизнь? Алиса села на табурет, вытянув ноги, не удосужившись даже снять старенькие туфли. Ничего страшного даже если она натопчет, хотя какая там грязь? Лето на дворе. А пыль можно быстренько замыть…

Мать быстро подсела рядом. Женька подперла косяк и уставилась на Алису своими лисьими глазищами.

– Алисочка, – возбужденно зашептала мать, – там… скандал…

– Где? – раздраженно осведомилась Алиса.

– В театре. Мы тебя всей группой искали. Ты почему не предупредила, что уходишь?

– Господи, да кому я там на фиг нужна? – фыркнула Алиса. – Неужели «кушать подано» некому было сказать?

Мать придвинула табуретку поближе и изобразила на лице таинственность. Это Алисе уже не понравилось. Женька, видимо, уже слышала эту историю, поскольку на ее лице было такое же лихорадочное возбуждение.

По какой-то непонятной причине в зале снова был Мержинский. Он приехал уже после начала второго акта, пробрался в ложу, вызвав у директора театра Лошаковой едва ли не сердечный приступ своим появлением. Сопровождал Мержинского не то его секретарь, не то телохранитель, который волок корзину с розами. Лошакова пребывала в нервном трепете и все порывалась предупредить актерскую труппу, что в зале главный спонсор, которого ни коим образом сегодня не ждали. Однако до антракта уйти было неудобно. Шалаевы узнали об этом уже слишком поздно, Алиса же вообще пропустила мимо внимания внезапную суету за кулисами. Мержинский нервно барабанил по перилам балкона пальцами, мрачно глядел на сцену и поджал губы с гримасой полного неудовольствия, когда престарелая Офелия карабкалась по ступенькам, швыряя в зрителей искусственные цветы. Зрители фыркали и недовольно переглядывались. Странно, но ни Алиса, ни Мержинский друг друга не увидели. Ложа находилась слева от сцены, а Алиса стояла справа, скрытая от мецената бутафорской колонной. Ее роль не была чересчур уж подвижной.

Спонсор честно досидел спектакль до конца, хотя несколько раз куда-то звонил, обращался к застывшему как сфинкс телохранителю, да и вообще всем своим видом показывал, как он недоволен спектаклем. Лошакова сидела ни жива, ни мертва. Когда артисты вышли на поклон, Мержинский встал и вышел из ложи, оставив там букет. Лошакова перепугалась еще больше и вылетела вслед за ним с корзиной, чуть не сбив с ног маму Алисы.

Скандал разыгрался сразу же, в кабинете директора, куда и направился тяжелой поступью Мержинский. Лошакова бежала за ним, прошипев, чтобы чета Шалаевых, Костюкова и еще пара артистов, игравших Лаэрта и короля-призрака, пришли к ней в кабинет. Лошаковой было страшно. Отдуваться одной за актерские проколы ей явно не хотелось. В кабинете Мержинский без спроса уселся в директорское кресло, закурил и выпустил в воздух дымное кольцо. Лошакова молчала, робко усевшись на стульчик. Вбежавшие артисты столпились в дверях. Шалаев правда успел что-то промямлить об оказанной им высокой чести, но после мрачного взгляда Мержинского стушевался и замолчал. Меценат тоже не проговорил ни слова. Тишина была тяжелой и вязкой, как стухнувший в жару пудинг.

– Вот это я прочитал в сегодняшней газете, – негромко произнес Мержинский и швырнул на стол местный еженедельник. – Премьера «Гамлета», блистательная игра актеров, необычное решение режиссера… Сплошные восклицательные знаки и восторги. Что я вижу на фото? Офелию. Некую… Алису Филиппову, которая, если я не ошибаюсь, блистательно исполнила вчера эту роль.

– Но… – начала Шалаева, но поперхнулась и замолчала.

– Итак, что я вижу сегодня? – осведомился Мержинский. – А я вижу даму преклонных лет, которая корчит из себя девчонку. Где, простите, вчерашняя нестандартная режиссура? Или нестандартность вы видите в том, что нимфеток у вас играют ископаемые?

– Как вы смеете говорить такое о моей жене! – взвизгнул Шалаев. – Она – заслуженная артистка и я не позволю… В храме Мельпомены… да мы…

Костюкова, которой явно понравилось, что ее заклятую соперницу назвали ископаемым, нервно хихикнула. Шалаев сбился, чем немедленно воспользовался Мержинский.

– Театр, помимо храма Мельпомены, как изволил выразиться Петр Демьянович, еще и коммерческое предприятие, если вы не в курсе. И я в это предприятие вложил свои средства, не особенно надеясь на их возврат… так, знаете ли, в качестве бескорыстной помощи. Однако это не значит, что я готов поощрять глупость и швырять деньги в крысиную нору. Я Шекспира читал в семилетнем возрасте и, хотя с той поры книги его в руки не брал, отчетливо помню, что Офелия – юная девушка со сложной судьбой. Юная, а отнюдь не женщина в годах. Да и Гамлет тоже не должен быть старше собственных родителей. А что у вас?

Мержинскому не ответили, да он, похоже, ответа и не ждал.

– У вас откровенная глупость, на которую я потратил деньги. Где девушка, которая вчера играла Офелию?

– Сейчас, сейчас Владимир Леонидович, мы ее немедленно найдем, – засуетилась Лошакова и шепнула перепуганному «Лаэрту», – быстро, из под земли ее достань!

«Лаэрт» скрылся. Алису долго искали по всему театру, но так и не нашли. Вахтер вспомнила, что Алиса прошмыгнула мимо нее в самом конце третьего отделения. Мержинский терпеливо ждал, потом злобно сжал губы и вышел прочь. Вслед за ним тенью скользнул охранник.

– Нет, каков наглец, – дрожащим голосом проскрипел Шалаев. – Он что же, считает, что мы будем давать главные роли какой-то пигалице? Да она в театре без году неделя!

Старая гвардия согласно закивала головами. Сгорбившаяся Лошакова тупо смотрела в полированную крышку стола.

– Можно подумать, что его деньги делают его знатоком искусства, – ядовито фыркнула Шалаева. – Плебей! Что он понимает в настоящем театре?

Шалаева победоносно подняла подбородок. Старая гвардия кивала, как китайские болванчики. Тень отца Гамлета робко предложила сбегать за коньячком, что поддержали большинство голосов. Молчала только Лошакова, грузно поднявшаяся с уголка стула, на котором сидела, и медленно направившаяся к своему креслу. Тень отца Гамлета приволокла бутылки, стаканчики и на этом успокоилась. Привыкшие ко всему лицедеи споро разлили коньяк по стаканчикам, быстренько опрокинули в себя содержимое, крякнули и сморщились. Костюкова сняла с головы парик с траурной фатой и занюхала им коньяк. Шалаева после выпитого даже не поморщилась, как впрочем, и актеры мужчины. Лошакова пила коньяк медленно, как ледяную воду, и глаза ее становились все страшнее и страшнее. Первая бутылка опустела быстро. Лошакова пила вместе со всеми, хотя потом долго удивлялась, почему она вообще позволила себе такой неподобающий служебному положению поступок.

Вторую бутылку заедали порезанным на газете сырком и копченой колбасой. Шалаева, которой доверили порубить продукты на равные части, вдруг злобно рассмеялась и ткнула ножом в фотографию Алисы, которая получилась более чем миловидной.

– Офелию ей отдать… Ишь чего захотел, спонсор хренов. Чего вы думаете, он ее на главную роль двигает? Да спит он с ней, с потаскушкой мелкой! Они с приема вместе ушли… Офелию ей… А вот это ты видел?

Шалаева скрутила дулю и начала тыкать ею во все стороны, не очень следя за ориентиром. Дуля уткнулась прямо в лицо Лошаковой, которую это видение и вывело из состояния всеобщей заторможенности.

– Туалеты у нас текут, – безжизненным голосом произнесла она. – Ни к черту сантехника. В женском туалете опять трубу забило. Пластик надо ставить.

– Ой, и не говорите, – согласилась Шалаева. – Когда уже там все облагородят? Сил нет ждать. Без калош и не войти бывает…

– И окна надо пластиковые ставить, – с внезапно появившейся ядовитой ухмылкой добавила Лошакова. – Наши совсем ни к черту.

– Точно, – невнятно подтвердила тень отца Гамлета, забросив в рот кусок колбасы. – Приедет делегация с Москвы, а у нас тут сарай сараем… Крыша течет, вон, на занавесе даже разводы… И когда, Наталья Константиновна нам уже денег на все это дадут?

– Да уж, – важно сказал Шалаев. – Лето начинается, ремонт делать надо перед сезоном… Да и декорации новые нужны. Мы же на Булгакова замахнулись… «Мастер и Маргарита» это вам не «Репка». Здесь фантазия нужна… Главное на это нам сейчас денег взять…

Старая гвардия послушно закивала головами и потянулась к бутербродам, лежащим на истерзанной газете. И вдруг руки одновременно замерли. Лошакова со злобной усмешкой смотрела, как в их головы одновременно приходит та мысль, которая не давала покоя ей уже с полчаса.

– У Мержинского два магазина со строительными материалами, фирма по производству пластиковых окон, – спокойно констатировала она. – Я уже получила от него обещание помочь нашему театру с ремонтом. К тому же Мержинский очень любит Булгакова, и он хотел бы видеть его постановку в наших стенах. Он прежде никогда нам не отказывал…

Лошакова тоже знала про великую Джулию Ламберт и решила выдержать паузу. Эффект не заставил себя ждать. Шалаева выронила все, что держала в руках. Костюкова рухнула на стул и схватилась за сердце. Шалаев хватал воздух ртом, как выброшенная на берег рыба. И только Лаэрт и тень отца Гамлета методично истребляли закуски.

– Наталья Константиновна, – робко произнес Шалаев, – неужели вы думаете, что…

– Думаю, – отрубила Лошакова. – Спонсора злить нельзя. Вы знаете, сколько денег нам выделено из городского бюджета в этом году?

Старая гвардия синхронно помотали головами, как стреноженные лошади, отгоняющие слепней и мошкару. Вид у них был напуганный и жалкий.

– А я вам скажу – гроши! – безжалостно заявила Лошакова. – Этих денег нам с трудом хватит на зарплату. Ни на декорации, ни на ремонт у нас денег нет. В этом году все средства, которые должны были достаться нам, ухнули на возведение монумента репрессированным. А мы остались с носом. И только благодаря поддержке Мержинского, перед которым, заметьте, я только на брюхе не ползала, мы вполне прилично завершаем этот сезон «Гамлетом». Он человек культурный, начитанный… Но денег давать нам он не очень хотел.

Лошакова не женским движением отправила в рот содержимое своего стаканчика, закашлялась. Костюкова постучала ее по спине. Лошакова скривилась и отвела ее руку. Слезы злости выступили из ее свинцовых глаз.

– Думаете, мне легко было перед ним унижаться? – с отчаянием спросила она. – Вы что-то со мной не ходили, в ножки ему не кланялись… У него офис в старинном особняке, секретарша – бывшая первая городская красавица, машина… я такой и не видела больше ни у кого. Кто я для него была? Вошь на гребешке!

Костюкова сочувственно погладила Наталью Константиновну по руке. Та по-простецки смахнула рукой слезы, размазав тушь и темные тени, которыми она всегда подчеркивала свои глубокие глаза, смахивающие на отражающееся в озере грозовое небо.

– Он ведь с первой секунды понял, что я у него денег пришла просить, – всхлипнула Лошакова, – и слова мне не сказал. Молчал… Кофе предложил… Я такой кофе только в Турции пила… Его эта блядь длинноногая мне принесла чашечку кофе, печеньица… Чашечка из королевского фарфора, мать вашу за ногу… Я ее держать в руках боялась, она как паутинка невесомая была…

Лошакова закрыла глаза руками и разрыдалась. Артисты молчали. Истерика директора была такой же страшной, как голодные девяностые годы, когда в театр не ходил народ, есть было нечего, а город, разоренный тогдашним мэром, стыл без отопления и электричества. В этот момент все ощутили состояние какой-то обреченной безысходности, словно их снова загнали в темные театральные углы, лишили воздуха, профессии, смысла жизни. Именно тогда рушилась семья маленькой девочки Алисы Филипповой, которую они теперь ненавидели сообща.

– Четыре раза к нему … ходила… Плакала… Унижалась… – глухо, как из-под ватного одеяла выла Лошакова. – Мы три года не получаем финансирование… Жить то на что?.. Он нам аппаратуру купил, прожектора…

Лошакова уронила голову на стол, в скрещенные руки и завыла, по-волчьи, от тоски и боли, словно теряя свое дитя, к которому она привязалась всей душой, безжалостно вырванного из ее логова и увлеченного силком охотника. Никто не решался ничего сказать. Только тень отца Гамлета, неловко крякнув, разлил остаток коньяка по стаканчикам и робко подвинул один к плачущей директрисе.

Рыдания Лошаковой вдруг прекратились. Она резко подняла голову, всхлипнула еще несколько раз, вытащила из сумочки скомканный носовой платок и зеркало.

– О, господи, – воскликнула она, взглянув на свое отражение, и выскочила в коридор. Актеры с тревогой переглянулись. Никто даже не притронулся к своим стаканам, кроме тени отца Гамлета, которого отсутствие директора даже порадовало. Он мгновенно выпил свой коньяк и с сожалением посмотрел на сиротливо стоящие в углу пустые бутылки.

– Что-то мне это не нравится, – медленно произнесла Костюкова.

– А мне и подавно, – эхом ответила Шалаева. Ее супруг, нервно дергающий кадыком, сунул в рот кусок колбасы и, не морщась, запил коньяком.

Лошакова вернулась через полчаса, умытая, с красными и воспаленными глазами и с выражением непреклонной решимости на лице. В кабинет она не просто вошла, а ворвалась штормом, сметающим все на своем пути. Казалось, что ей сопутствует запах озона, как после молнии. Лошакова грузно уселась в кресло и оглядела присутствующих тяжелым взглядом.

– Значит так, дорогие мои. Офелию у нас будет играть Филиппова. Начиная с завтрашнего спектакля.

– Что?!! – возмутилась Шалаева и вскочила с места. – Офелию – Филиппова? А как же я?

– Филиппова, – решительно подтвердила Лошакова. – А вы … Ну, скажем… королеву.

– Как – королеву? – подскочила Костюкова. – Это же моя роль!

– Ах ты, господи, да не знаю я, как! – воскликнула Лошакова. – Договоритесь между собой, играйте по очереди, не знаю… Делайте, что хотите, но Офелию до конца сезона будет играть Филиппова.

– Наташа… – безжизненным голосом произнесла Костюкова, – да что это такое твориться то?

– Да не рвите вы мне сердце! – заорала Лошакова. – Я сказала – Филиппова, значит так тому и быть. Она, кстати, неплохо играла. Ей, как артистке пора расти. Не век же ей Золушек играть на утренниках.

– А мы? – возмутилась Шалаева.

– А вы потерпите, – холодно произнесла Наталья Константиновна. – Мержинский, кстати, прав. Не может старуха играть эту роль.

– Так это я – старуха? – взвизгнула Шалаева.

– Все! – коротко отрубила Лошакова и хлопнула ладонью по столу так, что все вздрогнули. Оглядев лица присутствующих, она добавила чуть мягче. – Вы сами подумайте, нам любой ценой надо деньги от Мержинского получить. Ну, пусть Алиса до конца сезона побудет Офелией, что тут такого? А там видно будет, как она справляется… Начинать сезон мы будем другими пьесами, так что в обиде никто не останется. Найдите Алису, пусть она репетирует роль… Петр Демьянович, это я вам говорю…

Лошакова сдвинула брови и выразительно оглядела разложенный на ее столе пикничок. Шалаева, гордо подняв голову, вышла из кабинета прочь, следом за ней рванула Костюкова. Тень отца Гамлета ретировалась следом за дамами, спешно убрав со стола газету с недоеденными бутербродами, пустыми стаканчиками и крошками. Последним из кабинета выходил Шалаев, бросивший на директора укоризненный взгляд, на который Лошакова не обратила никакого внимания. Все выходящие столь стремительно ретировались прочь, что не заметили неподвижную фигурку билетерши Филипповой, застывшей у дверей директорского кабинета.