Пролог
1554 год, 17 августа, Тула
Утро было «прекрасным».
Слабый, едва заметный ветерок ласкал кожу прикосновениями жаркого, липкого и душного воздуха. Росы не было вовсе, отчего надежды на какую-то свежесть не оставалось даже у самых ярых идеалистов. Чистое небо «радовало» полным отсутствием облаков, за которыми мог бы спрятаться этот мерзкий жёлтый карлик[1], столь немилосердно палящий уже сейчас. А ведь было ещё только утро, и впереди ожидался полдень…
Впрочем, Андрей как будто всего этого безобразия не замечал. Да, конечно, ему очень хотелось бы присесть под кондиционер и выпить какого-нибудь освежающего коктейля со льдом. Но увы. За неимением гербовой подтираться приходилось лопухами. XVI век как-никак. Но даже это его не тревожило, он был мысленно довольно далеко…
– А ты, я посмотрю, доволен, – усмехнулся Спиридон, что поджидал Андрея.
– А чего мне киснуть? – фыркнул парень и, решительно шагнув вперёд, отправился на собрание старшин полка. Однако сделал несколько шагов и произнёс через плечо: – Пошли. Нас ждут скоморохи. Не задерживайся, а то пропустишь всё самое интересное.
– Скоморохи? Отчего же?
Парень оглянулся, многозначительно хмыкнул, но ничего не ответил.
Слова Царя о том, что он его в покое не оставит, нашли для него неожиданное продолжение. Он-то, дурень, испугался, будто Государь его в Москву заберёт. И там его сожрут с потрохами. Но монарху достало ума таких глупостей не делать. Царь просто выдвинул Андрея на должность сотника. И полк единодушно Иоанна Васильевича поддержал. Понятное дело, что должности как десятника, так и сотника были выборными и участие Царя там не требовалось. Но его слово просто-напросто заткнуло рот старшинам, которые бы, без всякого сомнения, попытались задвинуть парня на положение десятника. Дабы не прыгал через ступеньку. Ибо сие не по обычаям. Но Царь… кто же с ним спорить станет в таких делах?
Десяток парню подчинили один. Тот самый, которым, по сути, он и руководил в походе. Поставив во главе него Кондрата, то есть собрав под рукой Андрея самых преданных и заинтересованных в нём людей.
Почему ему в сотню выделили всего один десяток? Разве не должно быть в сотне десять десятков, а в полку десять сотен? Нет. Нет. И ещё раз нет. Эта система пришла на Русь из Степи. И была десятичной из-за совпадения слов и в глазах потомков, а не на самом деле. Это усугублялось ещё и тем, что считать большинство поместных дворян могли не далее количества пальцев на руках-ногах. Так что всё, что крупнее двадцати, было для них неисчислимым «до хрена». К слову сказать, подобный эффект наблюдался в полный рост и в XIX–XX веках у некоторых северных народов.
Вот и выходило, что десятник командовал не десятком людей, а просто небольшим их количеством. Горсткой, которая варьировалась от двух-трёх бойцов до двадцати-тридцати. Сотник же командовал отнюдь не десятью отрядами по десять человек. Увы. Сотня, как и десяток, могла иметь в своём составе очень широкий диапазон войск и структурных подразделений. И вариант с Андреем хоть и выглядел насмешкой, но формально никакой логики не нарушал.
Технически им ничто не мешало даже разделить уже сложившийся по факту десяток парня на три-четыре по два-три бойца в каждом. А потом подчинить их ему. Ну а что? Красиво и смешно. Но до такой забавы они не опустились. Что, впрочем, не сильно облегчило ситуацию.
Да, Андрей стал сотником в Тульском полку. Это высшая выборная должность. Потолок. Но с неё не зазорно и в Москву десятником перейти при определенных связях. К чему Царь его, видимо, и готовил. Одна беда – сотником он получился самым слабым и ничтожным. Ибо из 248 помещиков полка имел под своей рукой их едва десяток. Остальные люди были распределены по шести другим сотням.
Уловка ли это Царя или воевода со старшинами постарались – неясно. Но что есть, то есть. Так или иначе, Андрей не растерялся и ничуть не обиделся. Он собирался воспользоваться сложившейся возможностью по полной программе…
– Здравия желаю, товарищи, – произнёс парень, входя в палаты.
Сотники напряглись. Десятники заулыбались. Последним польстило, что Андрей назвал их товарищами. Сотники же были достаточно умны для того, чтобы не обольщаться. Особенно теперь, после фактически унижения, этот удивительно бодрый и радостный вид парня не внушал им ничего хорошего.
С некоторой задержкой они ответили встречными здравницами. И приступили к делу, ведь воевода решил пообщаться-посовещаться по поводу недавнего похода. Ему очень не понравилось то, что полк, не слушая его команды, ринулся в атаку.
– Так ведь самый момент был! – заметил Дмитрий, сотник, который находился до Андрея в положении самого слабого.
– Полк ослушался меня.
– А ты приказывал им не атаковать? – поинтересовался Андрей.
– Я им не приказывал атаковать!
– Полк победил. Не так ли? Или ты осуждаешь людей за победу? Может быть, тебе по душе пришлась бы победа татар?
– Будь осторожнее со словами, – нахмурился воевода.
Он, по существу, не знал, как себя вести с Андреем. С одной стороны, Царь одаривал его так, словно природного князя. С другой – почему-то держал тут, в Туле, и не признавал открыто.
– Друзья, давайте оставим рознь и недовольство в стороне. Полк победил. А значит, нужно закрепить успех и развить его. Чтобы и в дальнейшем бить супостатов.
– И что ты предлагаешь? – осторожно спросил Дмитрий.
И Андрей предложил.
В принципе, очень разумные и правильные вещи. Беда была лишь в том, что они требовали старшин напрягаться. Особенно сотников. Раз. И два – нуждались в заметных финансовых вливаниях.
Как Андрей и предполагал, сотники не поддержали его предложения. И ладно бы деньги. В конце концов, этот вопрос был дискуссионный и решаемый. Особенно после столь славной победы. Главная проблема заключалась в том, что парень предложил сотникам нехило так напрячься и потрудиться. А это было совсем уж за гранью… Его расчёт базировался на том, что человек – ленивая жопа. И в большом спектре ситуаций он постарается выбрать ту стратегию, при которой он ничего делать не будет. А если и станет что-то делать, то привычное и понятное. Причём как можно меньше и желательно чужими руками[2]. А уж если эти все гипотетические усилия практически ничего не дадут лично ему, то и подавно. Вот он и предложил руководству полка реформы в этом ключе, будучи практически уверен в том, что никто из них не согласится. Ну или хотя бы их бо́льшая часть.
Так или иначе, но все его предложения отвергли. Все. Даже те, что выглядели очень легко достижимыми. Слишком уж специфически Андрей построил общую логику своего выступления. И не только отвергли, но и намекнули парню, чтобы он сидел тише, так как у него судьба на волоске висит, а не занимался столь крутыми переменами.
Андрей немного для вида поругался. Даже пару раз вспылил, благо, что дать волю эмоциям было не сложно. Ибо возражения выглядели откровенной чушью. После чего вроде как психанул и ушёл с собрания, хлопнув дверью.
– Может, мы зря? – спросил один из сотников, махнув рукой в сторону двери.
– А чего зря? – повёл бровью другой.
– Князь как-никак.
– Да брось! Царь его не признал. Какой же он князь?
– Царь его как раз признал, – кашлянув в кулак, возразил воевода. – Или вы мните, что простого помещика он бы такой шубой одарил? И шапкой? Вы хоть знаете, СКОЛЬКО они стоят? Такие и в подарки посольские послать не зазорно.
– Но он его не назвал Всеславом.
– И что это меняет? Вы, дурьи головы, не обратили внимание на то, как он с ним говорит? Нет? А зря. Тем более что я не понимаю – что вам не понравилось? Андрей предложил много дельных и полезных вещей.
– Это тебе так кажется, – буркнул один из сотников. – Ты тут посидишь год ещё, может, два. И пойдёшь дальше. А нам с этим жить…
И ругань началась по новой.
Далеко не все старшины так уж однозначно были против предложенных Андреем мер. Особенно это касалось десятников. Однако единства мнений не наблюдалось. И дебаты, которые после ухода Андрея длились ещё несколько часов, ни к чему так и не привели. Разве что только к тому, что все со всеми переругались. Местами до хрипоты и таскания друг друга за бороды. Хорошо хоть за оружие не хватались.
Наконец, когда старшины разошлись, воевода пригласил Андрея для приватного разговора. И тот пришёл. Не заставляя своего потенциального союзника ждать.
– Проходи, садись, – махнул воевода на лавку, когда парень вошёл в помещение. На дальнюю лавку у самой двери. Однако Андрей прошёл ближе и сел на самое почётное место, исключая, пожалуй, «посадочное место» для хозяина помещения.
Воевода молча на это посмотрел. Хотел было уже что-то сказать. Но промолчал, так и закрыл рот, не издав не звука. Чуть подумал. Хмыкнул. И сел рядом. Не на место, которое бы подчёркивало его статус хозяина, а на равное.
– И зачем всё это?
– Я не хочу, чтобы меня обвиняли, будто бы я не пытался по-хорошему.
– Если снова рассоришься со старшинами, думаешь, Государь тебя за это по головке погладит?
– Ты ведь не за этим меня пригласил.
– Не за этим, – нехотя кивнул воевода. – Что ты задумал?
– То же, что и раньше. Укреплять полк.
– И для этого ты поругался с ними?
– Мню, после моего ухода они и сами недурно справлялись, предаваясь ругани. Так что… – развёл руками Андрей.
– Почему ты не хочешь с ними по-хорошему?
– Я? – вполне искренне удивился парень. – Я зашёл. Поздоровался с ними честь по чести. А потом предложил…
– Брось, – перебил его воевода. – Ты ведь понимал, что они не согласятся. Спиридон мне шепнул на ушко, чтобы я не думал, будто ты всерьёз обиделся. И что ты эту ругань устроил специально. Зачем?
– Тебе нужно, чтобы полк стал сильнее? Я мню – нужно. Чтобы выслужиться перед Государем и дальше пойти, получив более честную[3] и денежную службу. Так ведь?
– Так, – чуть помедлив, кивнул воевода. – А тебе оно зачем нужно?
– Затем же. Или ты думаешь, я хочу всю жизнь тут сидеть? – повёл бровью Андрей. – А им это не нужно. Они сели ровно и начали мхом обрастать. Десятники ещё как-то шевелятся, мечтая стать сотниками. Сотников же устраивает текущее положение дел. Им ничего менять не нужно. Зачем? Что это им даст? Куда они вырастут? На московскую службу перейдут? Для этого нужны и связи, и деньги. Здесь в Туле таких им не найти. А потому и рыпаться им без надобности.
– Мнишь, что усиление полка им не нужно?
– А что оно им даст? Денег? Ну… может быть. Немного. Но, чтобы вслед за мной грабить татар-ловцов им и того, что есть, хватит. А что-то большее – это опасность великая. Не только в бою погибнуть, но и власть свою потерять. Им всякое изменение что ножом по яйцам.
– Ты зря. Не все так решительно выступали против.
– Меня поддержал Дмитрий и, может быть, ещё Ерёма. Так?
– Так. Отколь сие ведаешь?
– Это же и так ясно. Они самые слабые сотники. И слово их весит меньше всего. Именно поэтому у них есть некие желания и надежды. Пусть и небольшие. Остальным же расти больше некуда. Откуда и нету никаких желаний шевелиться. Они что камень, под который вода не потечёт.
Воевода задумался. Крепко задумался. Прямо смотря в глаза Андрею. Но тот и не думал отводить взгляд.
– Что ты намерен делать? – наконец спросил он, повторяя свой вопрос.
– Укреплять полк. Всеми доступными мне способами.
– Примириться с ними не желаешь?
– Это ни к чему пока.
– Я не понимаю тебя, – прищурился воевода.
– Доверься мне, – расплылся в улыбке Андрей. – Я действую в наших общих интересах…
Часть 1. Удача и самоуверенность
– Митрополит не присваивает очередного звания. Вон Семёнову в мечети мулла майора дал.
– Ислам – очень сложный участок.
– А у нас лёгкий, что ли? Нет, если так дальше пойдёт – уйду в синагогу.
Кинофильм «На Дерибасовской хорошая погода, или На Брайтон-Бич опять идут дожди»
Глава 1
1554 год, 21 августа, Тула
Выждав несколько дней, пока старшины утихнут и расслабятся, он отправился на подворье, которое ранее принадлежало Петру Глазу – отцу его супруги. Сам-то он остановился у отца Афанасия. Не по своей воле, а чтобы за ним был присмотр травника. Вот и сидел там. Отдыхая и старательно молясь, не пропуская служб.
Андрей не спешил. Требовалось, чтобы старшины его слова взвесили и обдумали. Перетёрли в разговорах. А сотники выдохнули и перестали ожидать выпада в их адрес в любой момент. И только после этого и идти. Что парень и сделал.
– Доброго здравия всей честной компании! – вполне доброжелательно произнёс он, входя.
А компания оказалась что надо.
Дядя Спиридон с дядей Данилой сидели, представляя родичей Марфы. Дед Степан и дед Семён уже являлись родичами самого Андрея. Плюс иные ребята. Грубо говоря, здесь за одним большим столом собралось около двух десятков близких и не очень родственников Андрея из числа помещиков.
– А мы уж думали, когда ты придёшь, – усмехнулся Спиридон.
– Совсем ты затворником стал, – согласился с ним Данила. – Отец Афанасий сказывал, будто бы грехи замаливаешь.
– Да что те молитвы против моих грехов? Чаю, не замолить их. Но и опускать руки не дело.
– Так, может, в монастырь пойдёшь?
– Это пустое. Год в миру идёт за пять, а то и десять в монастыре. Там соблазнов нет. Искушений. Посему и искупление смехотворно. Это, сидя за столом, полным вкуснейших яств, блюсти пост – подвиг. А когда у тебя и нет ничего, кроме самой простой постной еды, то пост обыденность, причём едва ли чего стоящая.
– Так что же, сподвижники, уходя от суеты мирской, выходят, обычные слабаки? – удивился дед Степан.
– Не мне их судить. Но мню, о мужестве воя судят по тому, как он ведёт себя, встретившись со смертью лицом к лицу, а не по праздным разговорам о том, сидя на лавке.
– Красиво говоришь! – воскликнул дед Семён.
– Да, – согласился дядя Фома. – Мы все видели, как ты на татар тех накинулся. Отчаянный. Ой отчаянный!
– Воюя воюй, – пожав плечами, произнёс Андрей и присел за общий стол на свободное место.
Сел.
И почти тут же получил братину, наполненную хмельным мёдом.
Пить не хотелось. Он вообще предпочитал избегать алкоголя сверх антисептической нормы, памятуя о том, насколько сокрушительно он влияет на здоровье в целом и мозги в частности. Однако отказываться в этой ситуации было нельзя. С тем же успехом он бы мог разом плюнуть в лицо каждому из присутствующих. Так что, выдохнув, он постарался отхлебнуть достойную порцию весьма приятного напитка.
Этот хмельной мёд был не чета многим видам поганеньких медовух XXI века. Хотя бы потому, что его не делали путём смешивания воды, спирта и мёда. Нет. Это был продукт брожения, то есть, по сути, медовая брага. А посему вкусовые его качества просто не шли ни в какое сравнение с дешёвыми и технологичными «медовухами» будущего. Понятно, что в своё время Андрею удавалось откушать и весьма недурных напитков подобного толка, но только у реконструкторов, да и то не у всех.
Выпил.
Чуток посмаковал, наслаждаясь послевкусием.
Передал братину дальше. И, взяв со стола сочное яблоко, с хрустом его откусил, став закусывать. Кушать требовалось при употреблении алкоголя и крепко кушать, чтобы минимизировать отравление и негативное влияние этого напитка на организм. Но не спешить, дабы не демонстрировать свой голод или невежество. А вкушать еду спокойно, вдумчиво, тщательно пережёвывая пищу. Просто не забывая и не отвлекаясь ни на что. Ибо разговоры разговорами, а еда едой.
Родственники, кстати, были уже изрядно «тёплыми». Что намекало на время, которое они провели за возлиянием. Быстро ведь так набраться мёдом хмельным было сложно.
– Что, внучек, – усмехнувшись, спросил дед Степан, – по душе ли тебе мёд?
– По душе, дед, по душе. Но я о другом хотел поговорить…
Начал он с дядьёв жены.
Просто и беззастенчиво предложил им перевести свои десятки ему под руку. Взамен он обещал подарить как самому Спиридону и Даниле, так и их помещикам по ламеллярному корпусному доспеху.
Те улыбнулись. Пьяно икнули. И вполне охотно согласились. Видимо, давно уже всё обсудили и для себя решили. Как бы не в день того совещания у воеводы.
– А вы на Тульскую службу перейти не хотите?
– Мы дурные, что ли? – усмехнулся дед Степан. – За Окой много тише. Татары туда редко добираются.
– А тут у вас проходной двор! – согласился с ним дед Семён. – Все в разорении. Людишек нет. Земля пустует.
– Разве что у тебя хорошо, – поправил Семёна Степан. – Но много тут таких, как ты?
– Будем татар бить – и покой обретём, – возразил Андрей. – А перейдёте – я с добрыми доспехами помогу.
– А если не пойдём сюда, так и не поможешь?
– Не сразу. Сначала нужно будет снарядить тех, кто тут стоит под моей рукой и с татарами каждый день сталкивается.
– А то мы не сталкиваемся? – нахмурился Семён, явно заводясь.
– Спокойно! – положил ему на плечо руку Степан. – Он ведь верно всё говорит. Чтобы к нам пройти, они сначала сюда лезут.
– Лезть-то лезут, да только толку? Как что – туляки за стены прячутся. А нам на Оке с того какая польза?
– Ну ты сам смотри, – пожал плечами Андрей. – Станешь браниться по-глупому, так и вообще не буду тебе помогать.
– Не забыл, с кем говоришь? – прошипел Семён Крапива.
– С отцом моей матери, который гадил ей, мне и отцу моему из-за паскудной своей натуры.
– ЧТО?! – рявкнул побагровевший Семён, вставая.
– Не напрягайся, деда. Прэсс лопнет, – произнёс он на одесский манер.
– Что? Какой ещё прэсс? – переспросил дед Степан, в то время как Семён задыхался от ярости.
– Живот.
– Щенок! – прорычал дед Семён.
– Деда. Я уже не маленький. Будешь выступать – нос сломаю. Сядь и уймись. Ты мне дед. А раз так, то и говорю как есть.
– А не боишься мне такие слова говорить? – прорычал дед Семён, хватаясь за саблю. Но, впрочем, не извлекая её из ножен.
– А вот это – не надо, – добродушно улыбнувшись, ответил Андрей. Хотя глаза его были холодными-холодными. – Глупости все совершают. Особенно по молодости. И я хоть и держу обиду на вас, но вы мне всё же родичи. Да и вы не просто так сюда приехали. Так что подумай. Крепко подумай. Достанешь, – кивнул парень на саблю, – обратной дороги не будет.
Дед Семён сверкнул глазами. Чуть поскрипел зубами. Но сел. Ударил открытой ладонью по столу. Да так сильно, что кое-какая посуда подпрыгнула. И, рассмеявшись, выпалил:
– Ну надо же? Волчонок уже вырос!
– Вы мне родичи. И мой долг – помогать вам. Но прежде него стоит клятва Государю. А потому в первую очередь я должен укреплять оборону полка. И только потом уже помогать вам. Иначе мои слова и ломаной полушки стоить не будут.
– Да, – согласился дядя Фома. – Царь-Государь кому попало соболиную шубу не дарит.
– Как тебе шуба? – поинтересовался дед Степан.
– Жарко в ней. Но красивая.
– Жарко ему… – фыркнул Семён. – Совсем ничего не боится.
– А то ты думал, будто бы трусливый щенок может так на супостата ходить в съёмный бой копейный? – хохотнул Степан.
И как-то накал страстей поутих. Дальше уже пили спокойно. И дельно беседовали. Андрей обсуждал со своими коломенскими родичами, чем помочь они ему смогут. Ведь помощь в укреплении обороны есть прямой путь к ускоренному получению добрых броней.
Чем они реально могли помочь?
Прежде всего поиском людей, потому что провинции и служилые полки, стоящие севернее Оки, испытывали достаточно серьёзные трудности хозяйственного плана. Земля уже поделена. И крестьяне на ней имеются в хоть каком-то количестве. Да вот беда – помещикам всё одно не хватает прибытка. Сильно не хватает. Посему крестьяне, измученные постоянным грабежом и голодом, бегут на юг. Кто в разбойный люд, а кто и просто землю пахать. Рисков сильно больше. Но там, севернее, уже ни вздохнуть, ни пёрнуть из-за тягла, превышающего все разумные пределы. Что, в свою очередь, плодит и прослойку эрзац-помещиков, которые не вёрстаны на службу в силу того, что им не достаёт ресурсов даже для минимального снаряжения. Или они не в состоянии на неё заступить по той же причине. В том числе и будучи безземельными. В дальнейшем, в ходе Ливонской войны, именно они какое-то время будут выступать в роли необученного резерва. Но сейчас они просто висели в воздухе, находясь в неопределённом положении. И вполне охотно шли в послужильцы. Всё лучше, чем слоняться, промышлять разбоем и фактически объедать родичей.
Вот их Андрей и хотел подтянуть. Необязательно из Коломны. Там рядом городов хватало. Да и связи кое-какие у родичей имелись, как и мотивация. Ведь, по сути, они таким образом отрабатывали бы свои новые доспехи. Не говоря уже о том, что связи с таким деятельным родичем глупо не поддерживать, ибо это может оказаться очень полезно. Как непосредственно в виде прямой материальной выгоды, так и косвенно, через подъём репутации и статуса семьи.
Кроме того, Андрея очень интересовала возможность пощупать рынок Москвы и постараться сманить оттуда молодых, амбициозных и непонятых ремесленников. Да и не только их…
* * *
В то же самое время отец Себастьян, развив скорость похлеще отца Федора из кинофильма «Двенадцати стульев», добрался до столицы Великого княжества Литовского. До славного города Вильно, известного также как Вильна или Вильня в русской традиции тех лет.
– Там прибыл… – начал шептать что-то на ухо Станиславу Гозию тихонько подошедший слуга.
– Что ты там бормочешь? – поинтересовался Король. – Говори громче!
– Виноват, Ваше Величество, – ответил слуга и чуть испуганно скосился на священника. Тот кивнул. И он продолжил: – Прибыл отец Себастьян, который сказывает, будто его отсылали по особым поручениям. Вида уставшего и неопрятного. Принять просит.
– Ну так зови.
Станислав Гозий немного скривился, желая поначалу самолично расспросить своего агента. Но интерес монарха и присутствующей в зале свиты с гостями требовалось удовлетворить.
Отец Себастьян вошёл, в полной мере отвечая словам «неопрятный» и «уставший». Он спал с лица. Под глазами у него виднелись круги от недосыпа. Выглядел же он так, словно проскакал верхом от Москвы до Вильно, не слезая с коня.
– Твои новости так важны? – чуть поморщившись, поинтересовался Сигизмунд II Август.
– Да, Ваше Величество.
– И чем же?
– Вы направили меня в Тулу, чтобы я узнал, верны ли слухи.
– И что же? Ты узнал это?
– Да, Ваше Величество, – торжественно произнёс отец Себастьян и, вскинув подбородок, после небольшой паузы добавил: – Они верны.
– ЧТО?! – ахнул Станислав Гозий.
А вслед за ним поднялся шум и гам в зале, полном уважаемых магнатов, аристократов поменьше, священников и прочих. «Немыслимо!», «Это вздор!», «Невозможно!» – доносилось из каждого угла. Наконец Король поднял руку, призывая к тишине.
– Ты же понимаешь, что это ересь? – чуть наклонившись вперёд, спросил правитель Польши и Литвы.
– Понимаю. В моей голове это до сих пор не может уложиться. Но… это факт. А факт – самая упрямая в мире вещь. Я лично присутствовал во время битвы при Селезнёвке, что совсем недавно произошла недалеко от Тулы. И я видел, как идёт в бой человек, напрочь лишённый страха смерти. И сохрани Господь того, кто встанет на его пути.
– Что за битва? Я о такой не слышал, – уточнил Станислав Гозий.
– Князь немного пошалил, привлекая внимание. Разгромил несколько отрядов степных, числом превосходящих его ратников. В одном случае, после победы над втрое превосходящим противником, он заставил детей Степи раздеться донага, оставить свои вещи с оружием и ускакать в степь в таком виде. В другом, устроив засаду, имея всего лишь десяток воинов, сумел разбить сотню. Кого пострелять, кого порубить, кого прогнать. На глазах у полона в три сотни душ, что вернулся в Тулу, и я его видел. А потом он раненых и убитых супостатов посадил на кол. В кружок. Голыми. Более восьмидесяти человек. Жуткое зрелище!
– Добрые забавы! – хохотнул маршалок Великий Литовский Николай Радзивилл Чёрный.
– Татарам тоже понравились, – совершенно серьёзно сказал отец Себастьян. – Они собрали все свои силы, что были у них в тех краях, и устроили на него облаву. Князь несколько седмиц водил их за нос, терзая, истребив при том до полусотни супостатов и попортив им массу коней. А потом, доведя до ярости и отчаяния, подвёл под засадный удар тульского полка, при котором самолично возглавил эту атаку, вдохновляя весь полк храбростью и лихостью. Даже брат Царицы, что присутствовал при полке, и то не смог остаться в стороне, ринувшись в отчаянную атаку.
– Лихо! Добре! Добре! Князь он али нет, но ратный человек добрый!
– Его копейный удар страшен. Его сабля быстра. А потеряв коня и оказавшись на земле без оружия, он отнял у кого-то из супостатов копьё[4] и перебил всех, кто к нему посмел приступить. Я видел, как дрался этот человек. И мне было страшно за татар.
– Ты только по этой битве решил, что этот человек – воскресший князь?
– О нет! – возразил отец Себастьян с очень многозначительным видом. – Он был ранен. И я его выхаживал. В первую ночь он бредил. А потом мы разговаривали…
– И что же? Чем удивил тебя, учёного мужа, дворянин из глуши?
– Очень стройной, грамотной речью. Знанием латыни. Не ведаю, насколько добро он её ведает, но иной раз высказывается. И говорит верно, понимая, что сказывает. Тем, что смыслит в травах. Тем, что разбирается в таких вещах, которые лишь государей да учёных мужей касаются. И разумеет их он много лучше моего. И тем, что он меня легко вывел на чистую воду и даже посмеялся над тем, насколько примитивную «легенду» для меня придумали доминиканцы.
– Легенду? – переспросил Король.
– Он под этим словом подразумевал ту сказку, что я рассказывал о том, откуда я, зачем пришёл и чем живу.
Король с Станиславом Гозием переглянулись с немалым удивлением. Помолчали. Да, пожалуй, все в помещении молчали. Думали. Слова священника выглядели страшно, жутко, нереально, но завораживающе. Неужели они действительно столкнулись с настоящим чудом?
– Я убегал из Тулы умно, – продолжил отец Себастьян. – Не по самому короткому пути. Знал – могут послать погоню. Ведь в городе был Царь. Так что я затаился и тихонько ушёл на север, а далее пробрался через Смоленск, – Станислав, услышав эти слова, кивнул, давая понять, что понял, кто помог ему «просочиться» незамеченным. Меж тем священник продолжил: – Я видел, как на следующий день после долгого разговора с глазу на глаз Царь при полку наградил князя шубой со своего плеча. Собольей. И под стать ей шапкой.
– Ого! – воскликнул Радзивилл.
– Господа, я вынужден на время покинуть вас, – произнёс Король, встав и пройдя вперёд. Поравнявшись же с отцом Себастьяном, он коротко скомандовал. – Следуй за мной.
Тот устало скосился на Станислава Гозия. Но тот лишь развёл руками. И уставший, пыльный, потный священник пошёл за Королём Польши и Великим князем Литвы. Двор и так слишком много услышал. Сигизмунду II Августу требовалось очень вдумчиво расспросить этого человека и решить, как ему поступать… Какую позицию в этой ситуации занять…