Глава 1
В доме Солона в этот час царило затишье. Умолк шумный гинекей (прим. автора – женские комнаты) – для симпосиев хозяина в андроне (прим. автора – зал для мужских собраний) было ещё рано. На кухне готовился ужин, рабы убирали многочисленные помещения богатого господского дома.
Солон нажил своё состояние на торговле скотом; под старость он сделался сластолюбив и охоч до разного рода увеселений. За домом, на большом участке, велел выстроить отдельный дом со своим внутренним двором для гладиаторов и развлекался тем, что ставил своих рабов на бои. Выигрыши не были так уж важны, скорее – азарт, разгоняющий кровь в его стареющем сердце, зажигающий прежний юношеский задор в глазах.
Слуги жили в задних комнатах дома, рядом с кухней. Молодые служанки старались не попадаться на глаза Солону, к старости питавшему слабость к юным телам. Не одна девица плакала в комнате для прислуги после его грубых ласк.
Жена Солона, когда-то первая красавица семивратных Фив, Иантина, знала о пристрастиях мужа и не раз глотала злые слёзы, когда престарелый супруг устраивал себе очередное развлечение.
Кто мог спорить с богатым Солоном, входящим в правящую верхушку славного города, обласканного богами и людьми? Чьи плодородные долины воспевались во всей Элладе.
Я сидела на заднем дворе, очищая песком хитру, кухонный горшок. Мысли витали вокруг моего хозяина и этого дома. И немудрено. Я не родилась в Фивах, не переехала и не была продана на невольничьем рынке. Я обычная девушка из маленького городка, Семёнова Юлия Владимировна, типичная жительница двадцать первого века. Как и все мои сверстницы: окончила школу, поступила в институт, и после практики мне повезло устроиться технологом пищевого производства. Работу свою любила, следила за всем начиная от качества сырья, заканчивая дизайном упаковки. Директор этим бессовестно пользовался, при каждой возможности, заваливая меня новыми обязанностями, но жаловаться не приходилось. Во-первых, занятость отвлекала меня от неустроенной личной жизни, во-вторых, платила наша Аделаида Эдуардовна исправно, не скупясь. Так что, в скором времени я смогла купить себе в ипотеку небольшую двушку и обзавестись недорогим подержанным автомобилем. На нём-то я и угодила в эту странную историю.
Поздним вечером, после работы я спокойно ехала по трассе в сторону дома, когда на перекрёстке мне навстречу вылетел грузовик. Последнее, что помню: обезумевшие от страха лицо водителя и слепящий свет.
Очнулась я в комнатах для слуг. Голова была забинтована, правая рука сломана, как и несколько рёбер. Надо ли говорить о том ужасе, что настиг меня, когда осознала, что не помню ни людей, ни места, ни языка, на котором со мной говорят?
Мучительные боли в разбитой черепушке сказывались на зрении. Какое-то время не могла даже чётко разглядеть лица ухаживающих за мной. И от этого обстоятельства приходила в ещё больший ужас при каждом своём пробуждении.
Как мне потом удалось выяснить, меня, то есть предыдущую хозяйку, теперь уже моего тела, не так давно купили в помощь старой Класо, главной служанке и бывшей кормилице госпожи. На второй день моего пребывания в этом доме я попала под копыта разъярённому жеребцу хозяина, которого укусил овод. Коня от меня отогнали, но саму еле выходили.
Это, наверное, меня и спасло от расспросов и подозрений. Несколько недель я восстанавливалась и не разговаривала с остальными, слушала и привыкала к чужой речи. А потом заново училась ходить. Моё элементарное незнание быта списали на травму головы и махнули рукой, отправив на самую простую и грязную работу.
Повезло, что хозяйка, госпожа Иантина, никогда не скупилась на врачей для слуг и вообще обращалась с нами ласково. Лекарь вылечил переломы и от них не осталось даже воспоминаний.
И вот теперь, я Семёнова Юлия Владимировна, сидела на земле в древнем городе Фивы и тёрла горшок. Здесь меня знали под именем Мелисса.
Замечтавшись, не заметила, как ко мне подкралась злая, как кобра, Фрона:
– Опять витаешь в облаках, дрянная девчонка! – она схватила меня за ухо, рывком развернув голову к себе, – долго я буду ждать свою хитру?
От боли слёзы выступили на глазах:
– Уже готово, Фрона, сейчас, только сполосну.
– Сейчас, – передразнила она, скривив полное лицо, вечно сальное, с расширенными порами, – что я хозяину скажу, если не успею приготовить вовремя ужин? Утащит ещё в свою спальню.
Фрона заправила за ухо прядь светлых волос, блеклых и редких. Я не сдержала смешок, представив, что Солон позарился на оплывшую от непомерной еды кухарку. И тут же получила оплеуху.
– Чего скалишься, дитя змеи?
Молча ополоснув горшок, подала его Фроне. Та, напоследок наградив меня ещё более «лестными» прозвищами, ушла на кухню, бросив:
– Отнеси еды гладиаторам.
Я поморщилась. Ходить в казармы к бойцам не любила. Сами такие же бесправные, как и простые рабы, они никогда не обижали прислугу. В отличие от их ланисты, надсмотрщика за гладиаторами.
Зен славился своим жестоким нравом, и если гладиаторов – товар хозяина, он берёг, то с нами не церемонился. Мог зажать в укромном уголке, и это не самое худшее. Рано постаревший от изнурительных боёв, весь покрытый уродливыми шрамами, с отсечённым кончиком носа, так что ноздри были почти не прикрыты – всё это делало его похожим на мерзкого борова. От смрада гнилых зубов из его рта можно было с лёгкостью шлепнуться в обморок. К тому же он любил приложиться к дешёвому вину, отчего лицо Зена было одутловатым в красных прожилках, с пожелтевшими белками глаз. Брился он по старой привычке наголо, ещё больше усиливая сходство со свиньёй.
Носить пищу входило в обязанность трёх служанок, но чаще всего выпадало мне. Зайдя на кухню я подхватила корзину с хлебом и отправилась в казармы.
Устроены они были так же, как и хозяйский дом, только не в пример скромнее. Все комнаты выходили во внутренний двор, где и проводились тренировки. За большой столовой располагались спальни ланисты и лекаря, он у бойцов был свой. Далее шли каморки воинов. В конце располагались клетушки без окон, куда запирали провинившихся гладиаторов.
Выглянув из-за угла, осмотрела площадку, Зена видно не было. В этот час бойцы мылись перед ужином на задворках. Двор оказался почти пуст. Я быстро прошла в столовую, оставила на столе корзину с хлебами и вернулась на кухню. Подхватила хитру с кашей, вторую взяла сама Фрона:
– Помогу тебе, а то будешь тут весь вечер ходить, – злобно бросила она, скрываясь за дверью.
Я облегчённо вздохнула: лучше уж компания Фроны, чем вечные щипки Зена. Мы отнесли кашу, осталось только подать варёные овощи. Очередной мой рейд не был таким удачным. Тяжёлое блюдо всё норовило выскользнуть из рук, шла осторожно, боясь опрокинуть снедь. В дверях столовой стоял Зен.
– Ну, ну. Наконец, наша Мелисса соизволила принести еду, – он постукивал коротким хлыстом по ладони, – отрядили нам убогую.
Я молча переступила порог, когда почувствовала подставленную подножку, и улетела бы вместе с блюдом, если бы в этот момент не подоспел Атрей, один из гладиаторов. Он поймал меня вместе с тарой, придержал овощи. Помог дотащить всё до стола и бросил на Зена неприязненный взгляд. Перечить ланисте бойцы не могли. Это жестоко каралось плетью. Здесь, в казармах, Зен был царём и богом.
– Ты цела? – взглянул на меня серыми глазами Атрей.
– Да, спасибо, – я оправила короткую эксомиду (прим. автора – туника, оставлявшая открытыми правое плечо и руку, одежда рабов и трудового люда).
Ланиста не посмел преследовать меня при Атрейе и, воспользовавшись неожиданной защитой, я бегом умчалась назад. Мне ещё кормить наших элитных бойцов. Тройка лучших гладиаторов жила при доме, неслыханная щедрость от хозяина. Комнаты их были рядом с нашими, но и это отличало бойцов от других. Иногда Солон звал их на симпосий, хвастаясь перед гостями силой и красотой атлетов.
Впрочем, рацион элиты составляли те же хлеб, каша и овощи. Мясо гладиаторам давали только перед боем. Единственное послабление – вино и женщины, последних к ним приводили раз в неделю.
Справившись с делами, присела на заднем крыльце. Непонятная жизнь, непонятные нравы. Я постепенно привыкала к другому укладу в новом теле. Но до слёз тосковала по своей прошлой жизни. Чего мне не хватало? Любви? Пф-ф. Вот уж мелочи, по сравнению с участью рабыни. Если бы мне сейчас кто-нибудь предложил вернуться и жить, как прежде, я бы душу продала, вместе с почкой.
Глава 2
По ночам чаще всего не спалось. Потом весь день я ходила разбитая, отчаянно зевая. Но стоило мне остаться в своей каморке одной, как воспоминания о прошлой жизни и события прошедшего дня захватывали меня, не давая иной раз сомкнуть глаз.
Я, кажется, уже привыкла к этому дому и его обитателям. Но было ещё много вопросов. В каком времени очутилась? Что ждёт впереди: войны, голод, смена власти? Моих знаний хватило только на то, чтобы определить страну – Греция.
Стараясь слушать всё, о чём говорят вокруг, поняла, что угодила в тот исторический период, когда страна делилась на города-полисы, с более-менее автономным управлением. Так и в Фивах – главном городе Беотии, одной из провинций страны, властвовали беотархи. Что-то наподобие нашего президента, сроком на один год. В помощь им избирали совет, состоящий из четырёх коллегий. Надо ли говорить, что власть принадлежала самым богатым и знатным горожанам? Куда входил и Солон.
От него я узнала политическое устройство города, об экономической жизни, хотя и не всё ещё было доступно моему пониманию. Греческий, язык непростой. К тому же в Фивах разговаривали на нескольких диалектах, порой заметно отличавшихся друг от друга: эолийский, ионийский, аттический, но больше говорили на койне – своеобразный общеупотребительный язык. И всё это ветви одного греческого! Порой я не могла понять того или иного гостя, если он обращался ко мне с просьбой. Поначалу у меня мозги к вечеру пухли от новых слов и понятий. Но судя по всему, моё тело запомнило не только физические реакции, но и сохранило хоть толику памяти языковой. Речь казалась интуитивно понятной и училась разговаривать я быстро. Через неделю проживания в доме уже могла сносно объясняться с людьми.
В самом городе я бывала мало, но меня впечатлила монументальная архитектура, внушительная крепостная стена, которой по кругу были обнесены Фивы. Мне довелось за это время лишь раз покинуть жилище, сопровождая старую Класо до ближайшего рынка.
Но и сам дом поражал воображение. Ворота вели в обширный перистиль – внутренний двор с колоннами; посреди него располагался большой, но неглубокий бассейн, дно которого выложили цветной мозаикой, изображавшей каких-то морских дев. Назначение его было не только эстетическим: в знойные дни вода давала прохладу, спасая от жары.
Сам дом выстроили так, что все комнаты выходили во внутренний двор, за исключением крыла, где жили слуги.
Насколько можно было судить по одежде горожан и обустройству особняка, мне «повезло» попасть в Древнюю Грецию, может, эпохи самого Платона или Аристотеля. Судить трудно, поскольку счёт времени здесь свой, и понять, с каким годом нашего летоисчисления он совпадает, мне не удалось.
Что ещё удивило и обрадовало меня – развитая система канализации. Вода свободно поступала в дом, в купальни хозяев, бассейны и даже на кухню. Драить горшки во дворе Фрона посылала меня скорее из вредности. По рассказам слуг, я поняла: даже в небогатых домах есть водопровод, проложенный от двух рек – Исмены и Дирки.
Купальни господ располагались в глубине дома: у каждого своя, одна на женской, другая на мужской половине. Для слуг устроили отдельную ванную комнату.
Мыла не было, как и горячей воды, перед омовением её (воду) следовало нагреть, потом намазаться оливковым маслом, подождать немного и смыть водой с мелким песком. У господ для смывания использовался бронзовый или серебряный скребок. И в средство для купания им добавляли драгоценный мирт, жасмин, кедр и другие эфирные масла.
Местные модницы благоухали так, словно только что вышли от парфюмера. Служанки ежедневно растирали их тела смесью драгоценных масел.
Наш дом часто посещали самые высокопоставленные гости, и поначалу меня поражали одеяния мужчин и женщин. Тончайшие ткани, плотные или лёгкие, как паутинка. Обилие драгоценностей: перстни, фибулы, диадемы, изумительной работы, кулоны и подвески, серьги. Ни одна женщина не останется равнодушной к прекрасным украшениям, а мне, так и подавно, приходилось придерживать челюсть при виде оправленных в золото рубинов, сапфиров, гранатов и прочих драгоценных камней в изящных ожерельях, браслетах, поясах и даже сандалиях.
Роскошь буквально коснулась всего: серебряной посуды, цветной мозаики полов, росписи на стенах, тончайших занавесей на окнах и дверях. Солон не жалел денег на убранство. Но всё было исполнено с тончайшим вкусом, чувствовалась рука хозяйки. Безо всякой излишней вычурности или помпезности.
Госпожа Иантина лично выбирала всё для дома, включая посуду и предметы самой обыденной утвари. Следила она и за слугами. Как я поняла из разговоров, не везде хозяева были так ласковы с рабами, кем мы, по сути, и являлись. Нас хорошо одевали и кормили, не морили на чёрной работе, не издевались. У каждого имелась пусть и крохотная, но своя комната. Да, хозяин был не прочь провести иной раз ночь со служанкой, но в других домах обращались куда как хуже. Рабы не считались за людей, скорее за предмет мебели, способный говорить и двигаться.
Украдкой я иногда смотрелась в большое бронзовое зеркало, стоявшее в спальне госпожи. Увидев себя впервые – испугалась: запавшие глаза с чёрными кругами, тощее нескладное тело, жидкие волосы. Постепенно жизненных сил прибавилось, что не могло не отразиться и на внешнем облике. Локоны отросли и приобрели шелковистый блеск; лицо округлилось, перестали выпирать скулы, как у скелета; фигура приобрела приятные очертания. И хотя я всё ещё была очень субтильной, моё сложение напоминало тело совсем юной девушки, лет семнадцати, когда спящая женская красота только готовится к своему пробуждению.
Я перевернулась на другой бок, вздохнула. Опять не получится поспать. Мозг тщательно обдумывал и раскладывал по полкам всю полученную за день информацию. Сегодня был большой симпосий, закончившийся далеко за полночь. Солон пригласил танцовщиц, певцов, поэтов и музыкантов для увеселения гостей. Спрятавшись за занавеской, я слушала и смотрела на все эти представления для богатой публики.
В андроне ярок горели треногие светильники, столы ломились от яств, стульев не было, гости принимали пищу полулёжа, на панелях, устроенных вдоль стен, что-то похожее на длинные лежанки.
В центре зала установили импровизированную сцену. Здесь танцевали молодые девушки, воспитанницы храма Афродиты, почти обнажённые, не считая цветных лоскутов на бёдрах. После них, когда гости немного утомились, вышли певцы и поэты, по очереди услаждая слух приглашённых.
– Почему я не вижу твоих любимчиков? – усмехнулся один из гостей, обернувшись к Солону, – где же гладиаторы, которыми ты так гордишься?
– Не время сегодня хвастаться их мускулами, Власис, – чуть скривившись, ответил Солон, – завтра важный бой, они отдыхают перед сражением.
– Как же я мог забыть? – шутливо ударил себя по лбу гость, – говорят, Динасий привёз нового бойца из далёкой страны, страшного варвара, чья кожа темнее ночи. Ходят слухи, что он не проиграл ни одного боя. До этих пор.
– Если боги будут милостивы, завтра мои гладиаторы это исправят, – уголком рта холодно улыбнулся хозяин.
– Кого ты поставишь против него? Быстрого Креона или отважного Линоса? А может, своего неукротимого Олкимоса?
Солон нахмурился:
– Я не видел, на что способен воин Динасия. Решу завтра на месте, когда гладиатора представят к бою.
– Динасий, ставит на него талант (прим. автора – 26 килограммов) серебром, – ехидно заметил Власис, устроитель и распорядитель гладиаторских сражений.
Солон чванливо поджал губы:
– Бывало, мои гладиаторы приносили мне талант золотом. Тебе ли не знать, эдил (прим. автора – устроитель боёв)? Ведь ни один золотой не прошёл мимо тебя, пополняя и твою казну.
Власис хитро улыбнулся:
– Удача переменчива, Солон.
Я слушала, стараясь вникнуть в каждое слово, когда почувствовала, как в моё ухо вцепилась крепкая мужская рука:
– Подслушивать вздумала, мерзавка? – надо мной, словно коршун над цыплёнком, стоял Хорус, смотритель над слугами.
Не в добрый час дёрнуло меня наблюдать за пиршеством. Хорус не спускал провинностей, и если госпожа Иантина снисходительно относилась к нашим промахам, то он не прощал даже мелкого огреха, устраивая персональный ад.
– Мне так хотелось посмотреть на танцовщиц, господин, – пропищала я.
– Прячешься, как воришка, чтобы наблюдать за блудницами. Наверное, воображаешь, что их жизнь легка? Внимание мужчин, деньги, драгоценности. Только все они заканчивают свои дни в канаве. Впрочем, тебе там самое место.
Он больно ущипнул меня за руку и волоком потащил к комнатам слуг.
– Иди к себе и до утра не показывайся.
Лицо старого Хоруса “украшала” бородавка на брови, отчего чудилось, будто его взгляд всегда преисполнен злобы. Смотритель ещё долго ворчал мне вслед, потрясая в гневе худыми руками, с обвисшей пергаментной кожей. Я же быстро добежала до каморки, нырнула под лёгкое, старенькое покрывало, и до рассвета грезила о чём-то своём.
Глава 3
За завтраком на кухне Класо обратилась ко мне:
– Мелисса, сегодня пойдёшь со мной. Мне нужно до обеда сходить на рынок. Господин приказал прикупить к вечеру ткани. Если наши гладиаторы сегодня выиграют бой, будет большой праздник.
– Сколько хозяин спорит с этим Динасием, доказывая своё превосходство. Как дети хвастаются, чья игрушка лучше, – недовольно проворчал Хорус, всё ещё гневно поглядывающий на меня.
– А мы и есть их игрушки, – улыбнулась Гелла, удивительная девушка со светлыми волосами, бронзовой кожей и тёмно-зелёными глазами. Экзотическая красота стала настоящим бичом для юной рабыни. Когда-то её купил сластолюбивый торговец, но игрушка не захотела служить подстилкой своему хозяину и искусала его в первый же вечер. За что её посадили на привязь, как собаку, дабы укротить непокорный нрав. Однако это не сломило девушку, и в очередную встречу она опять чуть не откусила господину ухо. Торговец был милостив, девушку просто могли убить за такой проступок, но он лишь снова посадил её на привязь. А потом продал, как негодный товар. На счастье Геллы, рабыню приметила на рынке среди других госпожа Иантина и угадала сметливый ум в потухшем взоре полуголодной девушки. Решив, что такая служанка может стать самой верной хранительницей тайн своей хозяйки, Иантина купила Геллу. И не прогадала. Девушка отличалась искренней преданностью, когда поняла, что новая госпожа – добрый и чуткий человек. У женщин всегда есть секреты, даже от мужа. Иантина доверяла Гелле как себе самой, зная, что и под пытками та не скажет ни слова. За что рабыня платила почти слепой любовью госпоже.
– Рабы – любимые игрушки хозяев, – продолжила Гелла, задорно улыбаясь, – кого-то любят больше, кого-то меньше.
– Тебе повезло, – вздохнула Фрона.
– Да, – кивнула девушка, – и молю богов лишь о том, чтобы они оборвали мою жизнь раньше, чем госпожи. Вряд ли я приживусь в другом доме.
Гелла славилась среди слуг тем, что всегда говорила правду, какой бы та ни была. Мне нравилась смелая и гордая девушка. Она спокойно принимала свою участь, не мечтая о большем и верно исполняя долг. Среди рабов, всегда завидующих хозяевам, это большая редкость.
– Заканчивайте завтрак, – нахмурилась Класо, – нечего обсуждать господ. Не вашего ума это дело.
Вскоре все разошлись, а мы отправились на рынок. Браслеты рабынь на запястьях оберегали нас от посягательств чужеземцев, не стесняющихся приставать к женщинам, и вездесущих попрошаек.
Мы прошли по широким, мощёным камнем улицам. Меня поражала чистота Фив: нигде не видать и соринки, а если кто из зевак бросит мусор, мог и получить древком копья от многочисленных стражников. Здесь было много иноземцев, потому улицы день и ночь охранялись. А Фиванский рынок считался лучшим в Беотии. Я, как зачарованная, шла следом за Класо, не успевая рассмотреть все товары, что предлагали торговцы со всех концов света. Ткани, одежда, украшения, оружия, специи, дурманящие голову своими ароматами, драгоценные масла. Тут продавали всё. А если нет, то только шепните торговцу, и он достанет этот товар из-под земли, конечно, за немалую сумму.
Почувствовала, как служанка дёрнула меня за руку:
– Мелисса, не отвлекайся, в такой толпе легко затеряться, а я сомневаюсь, что ты найдёшь потом путь домой. И не самой же мне тащить тяжёлую ткань, – женщина добродушно ворчала, пробираясь, как ледокол, через толпу.
Скоро мы уже стояли у скромной лавки. Что за ткани нужны хозяевам? Дорогие здесь не продавались. Грубая шерсть, домотканое полотно. Наверное, для перевязок нашим гладиаторам. Лекарь разрезал такую ткань на ленты и после стирки замачивал их в каком-то отваре, чтоб затем делать перевязки раненым.
Класо торговалась недолго, выбрав целый рулон светлой дерюги. Такой даже бинтовать не станут:
– Зачем она господам? – Спросила я, ткнув пальцем в рулон.
Старая служанка нахмурилась, скорбная морщинка прорезала её лоб:
– Не нашего ума это дело, – чуть помолчав, ответила она, – бери ткань и идём.
Я взвалила тяжёлый рулон на плечо и, обливаясь потом, потопала за Класо. Застряв в очередной давке перед каким-то прилавком, мы терпеливо пережидали, пока толпа немного рассеется. Тут краем глаза я заметила движение. Странный сухонький старичок дёргал рукой, словно стараясь отогнать кого-то. Смотрелось комично, и, не удержавшись, я рассмеялась. Он поднял на меня пытливый взгляд, заметил браслет рабыни и печально вздохнул, не проронив ни слова. Скоро старик растворился в толпе и могу поклясться, что за подол его длинного хитона, прикрытого сверху плащом, кто-то держался, ткань характерно отклонилась назад, однако никого видно не было. Тряхнув головой, прогнала наваждение и, забыв о странном старике, поспешила за Класо, которая уже уверенно прокладывала себе путь сквозь поредевшую толпу.
Дома меня отправили вместе с другими девушками наводить порядок в андроне. После вчерашнего пиршества убрали мусор, но надо было хорошенько промыть столы и полы, в пятнах от возлияний. По обычаю, гости первый глоток вина выплёскивали в честь богов. Так что к концу вечера весь пол был в пятнах.
Вооружившись тряпкой, я оттирала цветную мозаику от грязи, прислушиваясь к болтавшим без умолка служанкам.
– Сегодня, говорят, на бой господин повезёт всех троих, – сказала одна, – намекая на нашу гладиаторскую элиту. Хозяин редко выставлял всех троих, значит, бой и верно, необычный.
– Просто старый Солон, – оглядевшись, не слышит ли кто, ответила ей другая, – боится проиграть. Вот и решил взять всех. Первый бой проводится между гладиаторами Динасия и Селевка. Победитель будет биться с одним из гладиаторов торговца.
– Всего заявлено три боя. Выигравший получит много золота. Может, кто из наших сможет заплатить за себя выкуп.
Гладиаторы по своей иерархии были немного в стороне от обычных рабов. Молодые мужчины сами продавали себя богатым хозяевам, как правило, за непомерные долги. Господин выплачивал нужную сумму кредиторам, взамен получая бойца на срок, необходимый для выкупа. Однако происходило подобное крайне редко. Чаще гладиатора убивали во время боя. Наши «золотые мальчики» давно жили в доме Солона. Оставалось только гадать, какую же сумму они задолжали. Свободные тоже могли биться, но редко кто соглашался на подобную участь. Жизнь гладиатора – это почти полная аскеза вкупе с постоянными тренировками. Мало кому по душе такая судьба.
Закончив с уборкой, расставили курильницы для благовоний – фимиатерии, занесли живые цветы, для украшения. Вдоль столов расставили клине – специальные ложа с высокими фигурными ножками и богатой резьбой на изголовье, застеленные дорогими коврами. В нишах стояли вечные участники всех симпосиев – статуи прекрасных дев и юношей. Их мраморные лики, казалось, таили в себе пресыщенность всеми этими пирами.
Вечером после ужина все с нетерпением ожидали, когда Солон вернётся с боёв. Едва луна озарила небосклон, безучастно наблюдая со своей высоты за людьми, ворота распахнулись и показались колесницы, взмыленные кони закусывали удила, рабы еле справлялись с разгорячёнными животными. С первой богато украшенной повозки спрыгнул Солон:
– Я знал, что мой Олкимос одержит победу! – Опьянённый радостью, торговец ухватился за шею скакуна, дожидаясь, пока из второй колесницы слезет его гость. Высокий, худощавый мужчина со светло-каштановыми волосами и узкой бородкой клинышком. Лицо его напоминало лисью мордочку, с тонкими, изящными чертами, голубые глаза блестели, как два хрусталика льда, настолько холодным и надменным был взгляд.
– Пойдём, Динасий, – поторопил его Солон, – сегодня ты мой гость. И пусть победа осталась за мной, вечернее представление поднимет твоё настроение. Такого, клянусь Зевсом, ты ещё никогда не видел.
Другие приглашённые сходили с колесниц, и скоро в зале задымились курильницы, затрепетало пламя в светильниках, разнёсся запах мяса, фруктов и вина. Заиграла музыка, праздник начался.
Я спряталась в темноте, за колонной перистиля, памятуя вчерашнюю встречу с Хорусом. Мне необходимо было наблюдать за пирами. Несведущая в здешней жизни, точно младенец, черпала информацию о политике, экономике страны, её истории. Всё, что могло помочь освоиться здесь. К сожалению, в комнатах госпожи говорили больше о городских сплетнях, украшениях и новой утвари.
Уже скрылись юные танцовщицы, и певцы утомлённо присели возле дальней стены на невысокие стулья. Светильники вспыхнули ярче, и в центр вышел Солон:
– Сегодня мы празднуем победу гладиатора Олкимоса над бойцом, никогда прежде не знавшим поражений, – он поднял чашу с вином, – представление, что покажут нам, вы никогда не видели прежде.
Динасий ответил тем же жестом, скривив губы в фальшивой улыбке. Солон осушил чашу, и вернулся на место. Зазвучала музыка, пол быстро застелили той самой дерюгой, что я притащила с рынка. Вышли пятеро мужчин-актёров, началась какая-то пьеса.
Разыгрывали сцену из жизни царей. Не совсем ещё освоившись с речью, я плохо понимала высокий слог произведения. Вот актёры затеяли битву между собой, кого-то обвинили в предательстве, и на сцене появился мужчина в маске. Его схватили за руки, поставив на колени. Один из актёров проникновенно рассказывал, что схваченный обвиняется в лжесвидетельстве, которое породило рознь между двумя владыками соседних государств. Это всё, что мне удалось понять. Захваченная сюжетом, я неотрывно следила за сценой. Закончив свой пламенный диалог, актёр выхватил из-за пояса нож и шагнул к стоящему на коленях, одним резким движением перерезав его горло. Кровь хлынула на светлую ткань, пока лицедей проникновенно вещал толпе, что лицемерный враг повержен навсегда.
Несколько гостей вскочили со своих мест, поспешив к выходу.
– Солон перешёл все границы, – бросил гневно один, – чудовищно.
– Это всего лишь беглый раб, приговорённый к казни, – ответил шедший с ним юноша.
– Любая жизнь бесценна, – обернулся к нему спутник, – а это не представление. Убийство. Солон не воспитывался в Греции, и потому ведёт себя, как варвар.
Вскочив в колесницу, которую подвели рабы, гости скрылись в ночи.
Я же сидела, замерев, широко раскрыв глаза. Впервые при мне убили человека. Вот так, ради потехи пресыщенной публики. Хотя на лицах многих гостей отразилось смятение, и даже холодные очи Динасия распахнулись в немом изумлении.
До меня донёсся резкий запах крови, в животе всё скрутило тугим узлом, и ужин не задержался в желудке. Прильнув к колонне, старалась справиться со спазмами, когда на спину обрушился тяжёлый удар.