Раскалённые сердца

1

Стихли последние крики и стоны, и на окровавленном песке арены остался только победитель — зверь, привезённый откуда-то из дальних южных краёв, чтобы развлечь столичных зрителей, включая самого императора. Тварь была ростом с африканского слона в холке, могучая, многоногая, покрытая красно-жёлтым, под цвет арены, панцирем, из-под которого просматривались обрезки крыльев, удалённых полгода назад, когда чудовище было совсем маленьким, не больше телёнка. С тех пор луззилагн — так его звали — вырос, поглотив самое меньше несколько сот овец, и был вполне достоин того, чтобы предстать перед взором императора и придворных. Несмотря на то, что в некоторых столичных кварталах нищета шла рука об руку с голодом, такая расточительность, если и вызывала недовольство, то при виде скованного тяжёлыми цепями луззилагна, оно стихало, уступая место благоговейному трепету. Император, смотревший за боем из своей ложи, высокомерно улыбался — он-то знал, что, имея в кармане такой козырь, он всегда сможет запугать зачинщиков мятежа. Даже самые храбрые и гордые из мужчин невольно умолкали и покрывались плёнкой пота при виде того, как луззилагн разбрасывает и рвёт на части своих противников — свирепых восточных варваров, взятых в плен и вооружённых за счёт устроителей празднеств. Если бы они победили, им бы вернули свободу. Пустые надежды! Гигантское существо играючи опрокидывало варваров вместе с лошадьми, а выпущенные ими стрелы и удары копий едва могли пробить хитиновый панцирь, лишь возбуждая в душе луззилагна примитивную ярость. В конце концов, все кочевники, ровно тридцать всадников, были повержены, и луззилагн, противно чавкая, начал закусывать останками одного из врагов. Казалось, он пребывает в полном одиночестве — многотысячная толпа, наполнившая трибуны, умолкла, потрясённая увиденным. Воистину, выведенные злым колдовством Чёрного Владыки твари ужасны! Оправившись от первоначального шока, некоторые — наверняка, соглядатаи и провокаторы тайной службы — тут же начали высокомерно заявлять, что варвары, мол, получили по заслугам. Война, длившаяся десятилетиями и то затихавшая, то вновь вспыхивавшая с новой силой, совершенно разорила плодородные восточные земли, и единственным, кто был в этом повинен, являлись загорелые дочерна кочевники с загадочным взглядом раскосых глаз. Чуть успокоившись, и более добропорядочные граждане заулыбались: действительно, император заботится о том, чтобы захватчики были наказаны, как они того и заслужили. Кое-кто, предвкушая бесплатную раздачу хлеба, восторженно аплодировал. Были и такие, кто злорадно улыбался:

— Да, грязные твари сегодня насытятся…

— Иначе не скажешь, уважаемый, — отозвался мужчина в шитых золотом одеждах, почёсывая массивное брюхо. — Многие люди от них недалеко ушли, я вам скажу. Вот я, конечно, не стану есть бесплатный хлеб, но ведь кровавая трапеза, согласитесь…

Его собеседник, льстиво улыбнувшись, просиял.

— Правда в ваших словах, уважаемый. — Распознав в разодетом в шелка дородном мужчине преуспевающего купца, он тут же предложил свой товар. — Не интересуют ли вас девочки, ещё не утратившие невинности, или…

— Потом, — благосклонно махнул полной рукой его сосед. — Я вижу, сегодня ещё будут горячие схватки…

— Под стать жаре, поразительной даже для нашего лета, э-э-э…

— Тиберий.

— Уважаемый Тиберий. Луззилагну предстоит ещё один бой с весьма необычным существом, также привезённым из Проклятых земель. Говорят, они там живут небольшими колониями, и сообща могут дать отпор луззилагну, даже убить его…

— Да, но ведь здесь он один, — недовольно надул пухлые губы купец. — Я не знаю, сможет ли хоть кто-то победить это животное в одиночку.

Луззилагн тем временем доел кочевника и, откусив изрядный кусок от его лошади, остаток зарыл в песок.

— Тварь делает запасы! — воскликнул кто-то вверху. Сутенёр, которого звали Гнеем, проследил взглядом за источником шума, и жестом принудил излишне беспокойного зрителя умолкнуть. Похоже, с Гнеем на трибунах считались. Тиберий, скривившись, мысленно подсчитал расходы на услуги, предоставляемые его новым другом, одновременно прикидывая, сколько будет стоить от него избавиться, если дружба начнёт превращаться в неоправданное бремя.

— Но у луззилагна подрезаны крылья, и он скован цепями. Это лишает его подвижности, — сказал Гней. — Хотите пари?

— Любопытное замечание. Пожалуй, я приму ваше предложение, но всё-таки прежде хотелось бы посмотреть на…

Словно отвечая Тиберию, завыли начищенные до блеска фанфары. Глашатай, говоривший от имени устроителей игр, подняв бронзовый рупор, объявил во всеуслышание, что чудовищный луззилагн будет сражаться против существа, именуемого «Вошь Дьявола». Выскочившая вскоре на арену тварь вполне оправдывала своё название: это была огромная, размером с лошадь, блоха, к тому же отвратительного белесого цвета, прикованная за одну из шести лап длинной цепью.

Тиберий, придирчиво посмотрев на огромные, в несколько десятков шагов, прыжки «дьявольской вши», охотно принял предложенное пари.

— Уважаемый Гней, конечно, она очень прыгучая, но у неё нет шансов — достаточно луззилагну ухватиться за эту цепь — и всё, бой окончен.

— Как знаете, уважаемый Тиберий, — хитро улыбнулся сутенёр.

Бой начался не сразу. Луззилагн, которого перед выходом на арену не кормили, уже утолил свой голод, и был малоподвижен, в то время как «вошь дьявола», уступавшая ему размерами, не спешила атаковать. Лишь натянув цепи соответствующим образом, что позволило удерживать обоих насекомых друг против друга, служители смогли возбудить в них воинственный пыл, забрасывая камнями и палками. Первым попытался нанести удар многоногий гигант, однако целил он в людей, и лишь неимоверными усилиями удалось удержать луззилагна на месте. Наконец, он махнул передней лапой, более всего похожей на гигантскую четырёхпалую руку, в сторону «дьявольской вши», возбуждавшей всеобщее отвращение своим бледным окрасом. Полупрозрачное порождение извечной Тьмы, она выросла вдали от дневного света, отчего выглядела по-настоящему омерзительно: её огромные чёрные глаза щурились от ярких солнечных лучей, а сама она жалобно попискивала, пытаясь ускользнуть от ударов могучих конечностей соперника.

Несколько минут продолжалась эта игра, а может, и гораздо меньше, ведь время, наполненное переживаниями, обычно растягивается, и мгновения тянутся дольше вечности. Наконец, случилось именно то, что предрекал Тиберий: луззилагн наступил на цепь, удерживавшую «дьявольскую вошь», что стало немедленной причиной споров, разгоревшихся на трибунах — случайно это было сделано или умышленно. Так или иначе, но полупрозрачная тварь уже не могла спасаться при помощи длинных прыжков, уносивших её чуть ли не на противоположный край арены. Загнанная в угол и прижатая к стене, «вошь», казалось, была обречена. Но нет: едва противник, ужасающе огромный, наклонился, чтобы покончить с ней, «дьявольская вошь», будто оправдывая своё имя, с неожиданной злобой, издав щёлкающий звук, более всего похожий на боевой клич, прыгнула вперёд. Избежав острых, как нож, серповидных внешних клыков луззилагна, белая тварь запрыгнула ему на морду и, не медля ни секунды, вонзила жало, дотоле незаметное, прямиком в большой, как окно, глаз, из которого немедленно брызнула пурпурная вязкая жидкость. Луззилагн дико взревел от боли; ничего подобного даже столичные зрители, наблюдавшие самых диковинных и причудливых животных, в своей жизни не слышали. Выпустив из лап цепь, на которой сидела «дьявольская вошь», луззилагн, покачиваясь, пошёл назад; наконец, ноги перестали его слушаться, и он упал на спину, громко всхлипывая. Не прошло и минуты, как его агония, представлявшая собой не менее отталкивающее зрелище, чем недавний триумф, окончилась.

Трибуны, некоторое время пребывавшие в растерянном молчании, сначала робко, а затем — со всё нарастающей энергией, стали аплодировать. «Дьявольская вошь», словно поняв, что овации адресованы именно ей, радостно плясала по арене, пока её не утащили обратно, в мрачное подземелье, где ей предстояло пребывать вплоть до следующего поединка.

Гней, загадочно улыбаясь, принял от Тиберия выигрыш. Несколько разочарованный неудачной ставкой, купец, тем не менее, признал, что зрелище того стоило.

Мысленно ругая себя за то, что не купил более дорогое место в ряду, где компанию ему составили бы куда более приличные люди, Тиберий всё-таки не удержался и спросил у Гнея, может ли тот предложить ему достаточно приятную партию на вечер, чтобы как-то скрасить горечь поражения.

Ухмылка сутенёра, которая, казалось, не сходила с его лица, только меняя значение в диапазоне от угодливого до зловещего, стала заметно шире.

— Конечно, уважаемый Тиберий. Зрелище — для бедных. Состоятельные люди вправе получить более осязаемые удовольствия.

2

Виллем ван Хойтен почувствовал, что он снова в реальном мире. Ментографические иллюзии исчезли вместе с нанобиоархитектурой, формировавшей во время сеанса единое целое с корой полушарий его головного мозга; он снова был у себя дома, в мягком кресле, ощущая запах собственного пота, пропитавшего футболку, и перегревшихся наносхем домашнего электронного комплекса. Бесчисленные наносоединения убрались внутрь провонявшего шлема, который он держал в руках; частью они остались в его теле, чтобы расщепиться на вполне усваиваемые организмом органические частицы — так, по крайней мере, утверждала реклама — и пополнить запасы исходного сырья для аминокислот и микроэлементов.

Ван Хойтен посмотрел на экран, разыскивая идентификационные значки остальных участников игры. Брезгливость и тошнота, вызванные длительным пребыванием в виртуальном теле «дьявольской вши», боролись в нём с упоительным чувством победы. Интерактивная игра «Империя Скардлайм и Царство Тьмы», каждый из эпизодов которой собирал десятки миллионов участников по всему миру, стала его главным развлечением в последние, наполненные праздностью, месяцы.

— Сегодня я побил тебя, Джек, — сказал ван Хойтен, включив аудио-соединение с нужным значком.

— Да, конечно, бледнолицее насекомое. До следующего раза.

— Пока, — устало выдавил он. Остальные участники к тому времени уже отключились, оставив на экране приветственные сообщения.

Глядя пред собой несколько минут подряд, он понял, что едва соображает, и приказал допотопному монитору отключиться. После возвращения из космоса демобилизованный ван Хойтен всё ещё не нашёл себе работу, отчасти из-за продолжительного курса реабилитации, причиной которому были пережитый во время Марсианской войны стресс и утрата физической формы, вызванная длительным пребыванием в невесомости. Ещё большую роль играла изменившаяся система ценностей, уже не позволявшая ему смотреть на мир по-прежнему. Ван Хойтена призвали в самом конце войны, когда Объединённые Вооружённые Силы Земли были вынуждены прибегнуть к мобилизации, чтобы компенсировать потери в живой силе в «искусственных войсках». Он прошёл необходимую подготовку, заключавшуюся преимущественно в ментоусилении некоторых условных рефлексов, и один раз побывал в бою. Потом, вернувшись на Землю, он нередко удивлялся тому, как реагируют штатские на его форму с нашивками, свидетельствующими о том, что их владелец воевал и был ранен. Единственное столкновение с противником, в котором он участвовал, произошло на марсианской орбите, и закончилось трагически — транспортник под названием «Окинава», перевозивший батальон десантников, к которому был ван Хойтен и его товарищи, взорвался, поражённый ракетой противника. Никто из них никто так и не увидел врага и не побывал в настоящем бою, воспетом пропагандой. Более того, подавляющее большинство находившихся на борту людей даже не успело сообразить, что именно произошло. По счастливой случайности ван Хойтена не разорвало на куски, а лишь отбросило взрывной волной в открытый космос, дважды при этом ранив — в левое бедро и грудь. И вновь ему повезло: осколочные ранения не были смертельными, а системы жизнеобеспечения скафандра остались неповреждёнными, что позволило умной машине спасти хрупкий человеческий организм. Самозаклеивающаяся ткань мгновенно восстановила герметичность скафандра, а раны были закрыты временными повязками из подвижного нанобиопластыря, сырьё для которого хранилось непосредственно в подкладке скафандра. Тем временем встроенный нанонейтрифонный маяк автоматически подал сигнал бедствия, взывая о помощи. Не прошло и четверти часа, как ван Хойтена, блаженно улыбавшегося от лошадиной дозы болеутоляющего, вколотой мягкосердечным медицинским блоком скафандра, забрала одна из носившихся повсюду в великом множестве спасательных шлюпок. Ещё когда он пребывал в космическом госпитале, поступило известие о том, что заключено перемирие. Так ван Хойтен, подобно остальным раненым, в один момент превратился в штатского. Это было странное зрелище — наблюдать за реакцией обитателей палаты, когда они узнали о конце войны: кто-то ругался и потрясал руками, зачастую прошедшими ампутацию, и проклинал правительство, кто-то плакал, испытывая смешанные чувства — гордости за Землю, что выглядело настоящей глупостью в таких обстоятельствах, облегчения от того, что всё закончилось — и лёгкого разочарования, вызванного нелепым ранением на самом пороге победы. Были и такие, кто смеялся, нередко с истеричными нотками в голосе — одного, полного, рослого парня из Кентукки по фамилии Севедж, смог успокоить только укол снотворного, сделанный спешно прибывшим на место события нарядом санитаров. Наиболее поразительным в таких обстоятельствах стало поведение уже немолодого сержанта, отслужившего едва ли не два десятилетия: кисло улыбнувшись, профессиональный вояка пробурчал что-то себе под нос — и прошествовал в туалет. С того самого момента для ван Хойтена началась долгая дорога обратно, в мирное общество. Как ни странно, но несколько месяцев в тренировочном лагере для новобранцев, считанные недели в космосе, из которых лишь одна-единственная секунда была «боем», а всё остальное — «подготовкой» и «лечением», полностью разорвали его былые связи с нормальным миром. Здесь, на «гражданке», однако, люди и далее жили нормальной, полноценной жизнью: никто ни на кого не орал, требуя молниеносного исполнения дурацкого приказа, а те, кто так поступал, считались преступниками или сумасшедшими. Ван Хойтену, получившему звание второго лейтенанта резерва, поначалу было трудно привыкнуть к тому, что никто, даже последний сопляк — он никак не мог отучить себя от подсознательной оценки «нижние чины», — не отдаёт ему честь, проходя мимо. Его «удалённый» терапевт, по совместительству оказавшийся психиатром, во время одного из сеансов ментотрансляции, прямо указал ван Хойтену на то, что эти психологические проблемы связаны с утратой работоспособности — он попросту разнежился, пребывая в невесомости, особенно когда лежал на больничной койке в офицерском отделении. Ван Хойтен вспомнил, что огромный космический госпиталь был рассчитан на пять тысяч мест, и многим эта цифра казалась избыточной, ведь, по сведениям разведки, марсианская орбитальная оборона в предыдущие месяцы боёв существенно ослабла. Ван Хойтен мог только предполагать, что она из себя представляла до «ослабления», поскольку в первые же часы вторжения орбитальное пространство оказалось забитым обломками космических кораблей. Госпиталь оказался переполненным, и те, кого ранили в первые минуты генерального сражения, могли считать себя везунчиками, в то время как остальных пристраивали где попало. Ему действительно повезло, если слово «везение» вообще уместно в таких обстоятельствах, но психиатр не имел права так говорить. Этот мерзавец — в представлении ван Хойтена он был полным, лысеющим мужчиной средних лет — паразитировал на таких, как ван Хойтен, ветеранах, получая зарплату из автоматически отчисляемых с их счетов денег, рассуждая о том, как им повезло, что они выжили, и он, дипломированный врач, имеет возможность их консультировать.