В небольшом старом провинциальном городе жила обычная семья: мама, папа, дочка Инна и бабушка – папина мама. Инна ходила в школу, что стояла через два дома от их «хрущёвской» пятиэтажки, мама и папа много работали. Папа каждый месяц уезжал в командировки, а мама часто задерживались допоздна, и тогда Инна ночевала у бабушки, которая жила отдельно. Перед сном бабушка рассказывала Инне необычные сказки, учила вязанию и разным житейским премудростям. Инна делила с ней школьные радости-горести и всё чаще после занятий прибегала к ней, потому что дома становилось скучно, а у бабушки – интересно и всегда было чем заняться.
Бабушка жила поблизости, в двухэтажном, бывшем купеческом доме на четыре квартиры с печным отоплением. Дом был настолько старым, что первый каменный этаж его находился уже ниже уровня асфальтированной дорожки, отчего, проходя мимо, можно было видеть, кто из жильцов чем занимается (если, конечно, хозяева не задёргивали шторы), и попасть на него можно было через дощатый пристрой справа с высоким крыльцом и тяжёлой дверью. А окна второго, деревянного, этажа, на котором жила бабушка, прятались в зарослях шиповника, сирени и жасмина. Когда Инна заходила в пристрой, чтобы попасть к бабушке, она частенько поглядывала на таинственную полутёмную лестницу на первый этаж и каждый раз фантазировала, что там можно встретить персонажей бабушкиных сказок – стоит только сделать шаг вниз…
Однажды зимой папа не вернулся из командировки – ночью маме позвонили, сквозь сон Инна расслышала, как мама полушёпотом повторила «пропал при невыясненных обстоятельствах». А через неделю пришло известие, что он погиб, и маме пришлось срочно уехать туда, где это произошло. Инна до возвращения мамы полностью переселилась к бабушке.
Зима в этом году была на редкость снежной и ветренной. Сидя у гудящей белёной печки с уютно потрескивающими дровами, они с бабушкой за несколько дней связали Инне по пожелтевшей выкройке из какого-то старого журнала оригинальную шапку-шлем и двойные перчатки с длинными манжетами. Пряжу бабушка достала из своего сундука (наверное оттуда же, откуда и выкройку – догадалась Инна), пряжа была гладкой, скрученной из нескольких нитей, с серебристым отливом, вещи из неё вышли тёплыми и почти непродуваемыми. Когда Инна пришла в обновке в школу, популярные одноклассницы покосились на неё как убогую: сами они, по современной моде наряжались в ажурные платки или широкие шарфы и считали шапки такого фасона детским стилем, или «заплесневевшей архаикой». Больше Инна новую шапку в школу не надевала, а на модный шарф к перчаткам пряжи у бабушки не хватило бы, так и остались новые вещи у бабушки, в пакете на антресолях.
Вернулась сильно осунувшаяся мама, через день состоялись похороны папы. А на следующий день у Инны был день рожденья – ей исполнилось 13 лет. Из гостей по понятным причинам пришла только бабушка, они в тишине пили чай с тортом, и бабушка подарила Инне куклу – аккуратную глиняную фигурку сантиметров 20 – прелестную девочку, в ажурном белом чепчике и таком же пышном накрахмаленном платьице. Инна отчего-то сразу поняла, что это не игрушка, поместила куклу на полку у изголовья кровати, и каждый вечер, засыпая, смотрела на её крашеные розовые щёчки, ручки, пяточки…
С этого дня у Инны появились новые заботы, и она всё реже бывала у бабушки, но каждый вечер, глядя перед сном на подаренную куклу, мысленно желала ей спокойной ночи.
В конце мая бабушка сильно заболела, врачи сказали, что нужно срочно оперировать в областной больнице. Вечером Инна с мамой пришли помочь ей собраться в дорогу, бабушка попросила Инну остаться на ночь. Мама не возражала, когда сборы были окончены, и она ушла, бабушка пожаловалась на холод, попросила затопить печку. Погода стояла промозглая, и это было очень кстати. Инна разожгла дрова, в комнатке быстро стало тепло, бабушка укуталась одеялом и уснула. Был поздний вечер, Инна не стала включать свет – достаточно было отблесков огня через печную заслонку, и от нечего делать Инна разглядывала в окно переплетение кустов сирени, жасмина и шиповника, мерно качающихся на ветру.
Вдруг бабушка проснулась и начала громко звать Инну. Та встревоженно подскочила к ней, бабушка обхватила её руки холодными ладонями и прерывисто заговорила:
– Я должна тебе многое… рассказать! Я… должна была раньше!.. Но и теперь ещё не поздно!
– Что рассказать? Бабушка? – Инна испуганно пыталась высвободить руку, чтобы зажечь настольную лампу, но ледяные старческие пальцы сомкнулись ещё крепче.
– Кукла!.. Пообещай мне, что… она всегда будет у тебя!
– Конечно, – Инна часто заморгала и подумала, что подарки не передаривают, – я обещаю.
– Твой отец!.. Не верь, что тебе… сказали! – горячо шептала бабушка, всё сильнее стискивая запястья девочки и притягивая её к себе.
– Что отец? – сердце Инны затрепетало.
– Кукла!.. Поклянись, что сохранишь её! – не унималась бабушка.
– Да, клянусь, – машинально проговорила Инна: все мысли её были заняты теперь разговором об отце, – бабушка, что отец?
Бабушка замолчала, переводя дыхание.
– Что отец?! – почти в панике крикнула Инна.
В этот момент дрова в печи затрещали и вспыхнули ярче, в их отсветах Инна увидела, что бабушка разговаривает с ней, не открывая глаз. Она рывком освободила ладонь и включила настольную лампу. Бабушка глубоко вздохнула, уронила ладони и через силу заворочалась в постели.
Спит, мысленно выдохнула Инна, укутывая её одеялом до подбородка. Она знала, что люди иногда могут говорить во сне или даже ходить, а утром ничего об этом не помнят. Ничего страшного, подумала девочка, потирая запястья, наверное, она очень волнуется перед операцией, поэтому бредит. Но спать в эту ночь девочка, всё же, не легла. Трудно сказать, беспокоилась ли она больше о самочувствии бабушки, или ждала продолжения странного разговора – просидела в кресле у окна до рассвета.
* * *
Операция не помогла, бабушка скончалась в больнице, не приходя в сознание. Инна узнала об этом в конце августа, когда вернулась из пионерского лагеря, в который её отправили на всё лето по «горящей» льготной путёвке для детей-сирот сразу после бабушкиного отъезда.
Инна не знала, как справиться с новым горем. Металась по своей комнате, схватила куклу и готова была выбросить её в окно, но вовремя вспомнила своё обещание бабушке и, чтобы игрушка не напоминала ей о горечи утраты, запрятала куклу в дальний угол шкафа.
Прошло два года, перед зимними каникулами мама решила поменять громоздкую советскую мебель на современную. Инна тогда серьёзно простудилась и сидела дома с высокой температурой. От нечего делать начала помогать разбирать вещи, чтобы помочь маме и наткнулась на куклу. Как жаром её обдало чувство вины – как она могла память о бабушке завалить каким-то хламом и так надолго! Инна бережно расправила складки ажурного накрахмаленного платьица (оно было таким же белым, как и несколько лет назад) и аккуратно усадила куклу на прежнее место – на полку в изголовье кровати. Её снова зазнобило – в очередной раз поднималась температура, она прилегла на кровать и задремала. Вдруг, очнувшись среди ночи, в отсвете фар проезжающей под окном машины увидела, что кукла босая. Верно, она всегда такой была, но это же неправильно!
Сон как ветром сдуло – Инна вскочила с кровати, включила слабенький ночник, пошатываясь от слабости, растолкала коробки, в которых её вещи дожидались новой мебели, утёрла взмокшее от напряжение лицо, из маленькой шкатулки достала тонюсенькие спицы, нашла остатки ниток по толщине подстать им. Нитки оказались зелёного цвета. Инна помедлила – может стоит поискать другие, белые, например, или, сходить купить, когда поправится? Но руки уже сами набирали петли для крохотной пинеточки, будто кто-то торопил её скорее связать глиняной куколке обувь. Рисунок и фасон представились Инне на редкость отчётливо, словно перед её глазами держали картинку и надиктовывали ей каждый ряд. И только полностью закончив одну, Инна смогла заснуть.
Утром Инна первым делом осмотрела свою работу. Пинеточка получилась эффектная – почти кружевная, с ветвеобразным буклированным орнаментом, двойной пяточкой и плотной вязкой на подошве, осталось только резинку изнутри пришить и маленькие помпончики поверху. Инна осталась очень довольна задумкой и только теперь сообразила, что совершенно здорова! Она быстро довязала вторую пинеточку, а чтобы завершить новый кукольный образ, из остатков зелёных ниток вывязала тонкий поясок, к которому вместо пряжки пришила блестящую отцову запонку с белыми стёклышками (мысленно себя похвалив, что не выбросила её, как многие другие детские «драгоценности»). Нарядив куклу в обновки, она сосредоточенно оглядела её со всех сторон, удовлетворённо усадила на полку и только после этого пошла умываться и порадовать маму новостью, что чувствует себя хорошо.
Вечером, глядя на куклу, поблагодарила её за чудесное выздоровление и подумала, что не плохо было бы ей связать ещё воротничок, пальтишко, перчаточки – целый гардероб получится. Однако задумка так и осталась фантазией: домашние хлопоты, школьные обязанности, внеклассные занятия занимали всё больше её внимания.
Прошло ещё несколько лет, Инна повзрослела, после одиннадцатого класса, чтобы не оставлять маму (после смерти отца она больше не вышла замуж, стала строгой, замкнутой и всё чаще жаловалась на сердце), поступила в местный бухгалтерский техникум, который вскоре переименовали в торгово-экономический колледж. Закончив его, устроилась на работу поблизости и дважды в день проходила мимо бывшего купеческого дома, где жила бабушка – в её квартире давно поселились другие люди, что стало с её вещами, мама не говорила, а Инна стеснялась спрашивать. Инне частенько хотелось снова войти в этот дом, ощутить детское предвкушение чуда, но что бы она сказала жильцам? Как бы они на неё посмотрели? И Инна, вздыхая, проходила мимо, напоминая себе, какие важные у неё дела впереди.