И создал из ребра я новый мир

Ed Kurtz

THE RIB FROM WHICH I REMAKE THE WORLD

Copyright © 2018 Ed Kurtz

© Григорий Шокин, перевод, 2021

© Ольга Зимина, Валерия Евдокимова, иллюстрация, 2021

© ООО «Издательство АСТ», 2021

* * *

Он был монстром, созданным самой природой.

Кларк Эштон Смит. Чудовища в ночи

– Ад, конечно, есть. – Я слышу, как он это говорит, прямо сейчас, когда лежу на кровати, и она дышит мне в лицо, прижавшись всем телом. – Это такая серая пустыня, где от солнца нет ни тепла, ни света и где Привычка лежит вповалку с Желанием.

Это место, где смертное «хочу» обитает вместе с бессмертным «необходимо», и, когда наступает ночь, тьма оглашается стонами одного и экстатическими воплями другого.

Да, ад есть, мой мальчик, и совсем не надо его искать…

Джим Томпсон. Дикая ночь^[1]

Пролог

Шарманка, с одной стороны, сражалась за право царствования с пронзительной каллиопой, с другой – порождала оглушительную и беспорядочную какофонию. Казалось, все это устроено на потеху одной лишь обряженной в феску мартышке, что творила свои ужимки и прыжки в ногах шарманщика – к вящей радости детей и столь же зримому неудовольствию взрослых. Тиму Дэвису было тошно: на смене он торчал несколько дней кряду, и ему чудилось, что сегодня скрипучий цыганский коловорот звучит отвратнее вчерашнего, хотя, казалось бы, куда хуже. Два дня назад Тим одарил цыгана выразительным взглядом, прямо говорящим: ты мне не нравишься. Но мужик в ответ расплылся в широкой улыбке-гнилозубке под грязной щеткой черных усов и сказал:

– Хорошо играть, да? Обезьяна говорит – хорошо!

Уходя прочь, загребая подошвами грязь и опилки, Тим припомнил, как накануне под вечер к нему пришло осознание, что, если удавить проклятущую мартышку, больше не придется слушать шарманку цыгана. Каллиопу он как-нибудь потерпит – разве реальный цирк без нее обойдется? Обезьяны хороши для цирковых дел, но достать их куда проще. Он сам мог бы разжиться мелкой вертихвосткой хоть сегодня, если б захотел. Даже здесь, посреди гребаного ничто, в Арканзасе.

Видок у Тима, вероятно, был зело хмурый, потому что на полпути от каллиопы к импровизированному забору, огораживавшему подмостки, из ниоткуда, словно призрак, вдруг материализовался Львиный Джек – и взревел:

– Ты чего нос повесил?

Это своего рода шутка – нос у Тима был маленький и приплюснутый, «повесить» его при всем желании не удалось бы. Он нахмурился еще сильнее. Силач остановился перед ним, как всегда, терпеливый, когда дело касалось реакции на его подначки: первая не прокатит – запускай вторую. Гладко выбритый, в пятнистой меховой тунике, он выглядел совершенно нелепо, но такая у него была роль. Похоже, только завершился его очередной номер – из палатки, полной местного отребья, еще неслись восхищенные вопли и другие, менее обнадеживающие звуки, указывающие на то, что кто-то перебрал с выпивкой и заблевывает опилки. Убирать, разумеется, придется Тиму. Боже, до чего мерзкая жижа текла из глоток этих сукиных детей!

– Что, опять Минерва не дает? – поинтересовался силач.

Минерва, Змеиная Леди – совсем не та дамочка, что страдала от жуткой хвори кожи и реально смахивала на рептилию, а простая заклинательница змей, – отказывала Тиму во внимании, не сменяя гнев на милость, грозилась даже пожаловаться, что он ее преследует. Тим порой проводил часы, дуясь и думая об этом. Иногда он подглядывал за ней через окно в ее маленьком деревянном трейлере; смотрел, как она развлекается с очередным, подцепленным днем неотесанным деревенщиной. Ей нравились мужики крепкие и высокие, и чем тупее – тем лучше. Тим, конечно, мог прикинуться тупым, но с низким ростом, костлявым телосложением и общей непритязательностью ничего поделать не мог. Даже на фоне цирковых уродцев и фриков он не выглядел красавчиком.

– Нет, не в этом дело.

Тим миновал шкафообразную фигуру Львиного Джека и направился к калитке в заборе. Закрыв за собой дверку, он поплелся к Палате Десяти Чудес. Неспешно заходило солнце – на открытых проселках всегда так, спрятаться особо не за что. Человек Скелет Хэл Уайт стоял снаружи тента, с сигаретой, прилипшей к бледной губе, и костлявыми пальцами листал детективный журнал. Как обычно, он был обнажен до пояса, всем гордо демонстрируя свой поразительно исхудалый, обтянутый бесцветной кожей торс.

– Шоу кончилось? – спросил его Тим.

– Ага. Так себе ночка.

– Что, толпа не собралась?

Хэл кивнул.

– Мальчик-волк не переставал плакать, и еще какой-то ублюдок так налакался, что аж вырубился…

Тим покачал головой. Хэл развел руками.

– Думаю, понадобится водица, чтоб все те куриные потроха, что он выблевал, смыть.

Скелет сунул одну из своих титульных карточек в журнал, чтобы отметить прогресс, печально глянул поверх страниц и достал сигарету из своего кармана. На карточке той его сценическая легенда значилась – ни слова правды в ней, естественно, не было.

– Минерва уехала в город, – сказал он.

– В какой еще город?

Хэл снова развел руками. Всякий раз, когда он так делал, кости на плечах выступали так резко, что оставалось гадать, как кожа не лопается.

– Да плевать мне на нее. Я хочу повидаться с Гарри.

Скелет проткнул воздух ужасно тонким большим пальцем.

– Там, – коротко бросил он. – Опять в лесу.

Отвернувшись от Хэла, Тим уставился в глухую чащу. Где-то там, за лесной чертой, среди чахлых и нагих вязов гулял Черный Гарри Эшфорд, единственный и неповторимый. Жестом поблагодарив Скелета за наводку, Тим помчался ему навстречу.

Хоть и будучи абсолютно уверен в том, что видел его среди теней, отбрасываемых густыми ветвями, Гарри терял образ, когда смотрел прямо. Лишь краем глаза, на периферии, он зацеплял эту темную, невнятную форму, разгуливающую по лесу, да и то еле-еле. Поначалу напоминавшая человека, теперь она выглядела скорее собакой или козой. Гарри не смог бы сказать наверняка, не взглянув на нее прямо, но она исчезала без остатка, стоило ему лишь попытаться. Странные дела.

Фигура вошла во мрак, как накануне вечером и позавчера ночью. В первую ночь Гарри решил, что это он ее вызвал. У него был гримуар, он произнес все нужные слова:

Люцифер, Уир, Хамерон, Алисеон, Мандусин…

Прими, Ориет, Найдрус, Эсмони, Эпаринесон, Эстиот…

Думоссон, Данохар, Касмиэль, Хайрас…

Фабеллеронтон, Содимо, Пеатам…

Явись, Люцифер, явись.

Сказать семь раз и зажечь черную свечу.

Ну и чушь.

Он – волшебник, но банальные салонные трюки были его коньком, несмотря на запутанную и неопровержимо ложную генеалогию, предоставляемую зрителям в начале каждого выступления (наследник древнейшей династии чернокнижников и прочая чепуха в том же духе). Поначалу ему неизменно удавалось нагнать страху на детей и старух, но затем он переходил к карточным трюкам и ловкости рук и избитой подставе с «добровольцем» из аудитории, роль которого все чаще исполнял юнец Тим Дэвис – когда не подчищал за гостями гнусь. Что ж, пусть только какой-нибудь глупец заявит, что его искусство – сплошь ерунда…

Но ведь так и есть. Чушь, ерунда, бессмыслица. Вся эта книга – сплошь пшик.

Но эта фигура!..

Гарри увидел ее снова в сгущающихся сумерках и теперь не повернул голову – аморфное нечто сохранилось в поле зрения. Вместо этого он сосредоточил взгляд на печати из гримуара у своих колен, выведенной в суглинке острием кинжала:

«Мерлин недоделанный», – усмехнулся он про себя.

Черный Гарри в самом деле. Ранее в Палате десяти чудес какой-то деревенщина с галерки крикнул: «Но он же ни разу не черный!» Конечно, так и есть. Однако он все равно снова и снова декламировал эту тарабарщину, и дурацкий символ был вырезан им в доброй сотне окрестных лесов. Что еще оставалось? Да и какой от этого вред?

Поднялся легкий ветерок и потревожил темную плеть ветвей – кривых ведьмовских пальцев, цеплявшихся друг за дружку. Легкий, но влекущий за собой ощутимый холод – и в кратком порыве сдул очертания печати, оставив одну грязь.

В сердце помраченной чащи фигура, трепетавшая на самом краю поля зрения Гарри, вдруг изменила форму, вняв этому порыву.

Явись, Люцифер. Явись.

Тим тоже видел эту фигуру, но принял ее за лесное животное – оленя, к примеру. На мгновение он замешкался, раздумывая, может ли в хилых лесах Арканзаса сыскаться кто-то более опасный – медведь или вепрь. Но фигура будто отпрянула от него сама, об угрозе не было и речи. Через минуту он уже забыл о ней. Все его мысли вращались вокруг Гарри.

Волшебник сидел на земле, скрестив ноги. Его окружала гниющая лесная подстилка – все выглядело так, будто он восстал из собственной могилы. Глаза Гарри были закрыты, книга в темном кожаном переплете лежала на коленях. Старик, похоже, дремал. Тим быстро прикинул в уме, стоит ли рискнуть и разбудить его.

А потом Гарри распахнул глаза так быстро, словно его веки попросту испарились. С негромким вскриком Тим отшатнулся.

– Гарри?

Губы волшебника приоткрылись, сперва чуть-чуть. Затем челюсть резко пошла вниз, будто оттягиваемая чем-то снизу, и рот Гарри превратился в бездонный и темный колодец, в котором Тим, как ни старался, не мог разглядеть даже зубы.

– Гарри, это я, Тим!

Гарри Эшфорд тихо зарычал. Звук был едва различим за шелестом древесных крон, растревоженных вдруг поднявшимся ветром. За спиной Тима кто-то аккуратно ступал по опавшим листьям. Он сразу обернулся на звук, и на мгновение ему показалось, что за стволом больного на вид дерева сидит чья-то сгорбленная фигура. На деле там никого не было.

Ему пришла в голову мысль, необъяснимая в своей бредовости, что шарманщикова мартышка забралась сюда, сбежав за ним; он даже ухмыльнулся. Быть такого не может. Тим повернулся обратно к Гарри.

И охнул. Глаза старика стали желтыми, цвета гноя. Зрачки сжались до черных точек. Рот был раззявлен на небывалую ширину, подбородок уперся куда-то в основание шеи. Опять свои трюки выкидывает, подумал Тим. Старый дурак решил меня испугать.

Старому дураку такое удавалось раньше с легкостью.

Взяв себя в руки, Тим произнес:

– Пошли, Гарри, тут тебе не подмостки, и все зрители разошлись…

Он едва успел сказать это, прежде чем Гарри вскочил и бросился на него. Изо рта, ставшего темным провалом, неслись нечеловеческие звуки; пальцы острыми ногтями впились парню в щеки. Закричав, Тим рухнул на спину, споткнувшись о спрятанную посреди листвы корягу. Гарри в мгновение ока сел на него сверху.

Все было кончено еще до того, как оба успели это осознать.

Тим Дэвис вернулся к своим уборщицким обязанностям. Он редко с кем говорил, да и к Минерве утратил последний интерес. По большей части циркачи – артисты, фрики и остальные причастные – избегали общества странного, вечно молчаливого угрюмца: слоняется, и черт с ним. Сам Тим тоже никого не донимал, так уклад и устоялся.

Черный Гарри Эшфорд пропал в лесах. Но люди часто сбегают из цирков и порой возвращаются, когда приходится несладко. Поэтому никого особо не заботило, что произошло в тот вечер с иллюзионистом.

Шоу продолжалось.

Часть первая. Уболтай, потом продай

Глава 1

Джоджо вытряхнул из бумажника книжицу со спичками. На пол оттуда же тихо спланировали билеты на ипподром. Оторвав картонную запальницу, он чиркнул серником ярко-красного цвета по полоске наждачной бумаги. Серничек рассыпался, не родив и намека на искру. Джоджо тяжело выдохнул, едва не выронив зажатую в зубах сигарету. Спички промокли от пота, пропитавшего ткань его брюк, рубашки и даже шляпы. Будет жарко, пообещал дневной клерк, когда Джоджо вышел на смену. Он тогда скептически бросил в ответ: да ни хрена. Но парнишка оказался прав – половина восьмого вечера, а жара только начала помаленьку спадать. В перерывах между работами, в той временной прорехе, где огонь плавно переходит в полымя, Джоджо вполне мог бы сгонять во «Дворец» на какой-нибудь фильм, как часто делал в жаркие дни. Сам фильм не имел значения – обычно крутили всякую бабскую лабуду или тупую фантастику про монстров. Он заваливался в кинотеатр лишь для того, чтобы побыть в тени. Пусть там и мультики крутят. За весь этот ужасный год Джоджо насмотрелся всякого, и теперь вполне мог обсуждать новинки кинематографа с девицами, работавшими в «Звездочете», – теми дурами, что мечтали когда-нибудь стать старлетками. Пропускал Джоджо лишь те фильмы, где снималась Айрин Данн. Слишком похожа на Бет, от этого поганее на душе. На «Грошовой серенаде», что вышла в сорок первом, он выдержал первые пятнадцать минут и выбежал из кинотеатра в гневе. Никак не удавалось избавиться от ощущения, что экран насмехается, дразнит и подначивает. И еще в прошлом году одна девчонка из аптеки попросила его сходить вместе с ней на «Парня по имени Джо». Он на нее тогда наорал, больше они никогда не разговаривали.

Черт бы подрал Айрин Данн.

Джоджо наклонился и поднял с грязного ковра билеты на скачки. Визит в Оуклон – сплошь неудача: не особо рискуя, он поставил на Воротилу и Океанский Бриз, но ни одна поганая лошадь не дошла до финиша, и теперь две картонки тупо занимали в бумажнике место. Нет, конечно, он туда поперся не проставиться, а перехватить сэндвич с солониной, и все равно от пары вроде бы «верных» ставок толку как от козла молока! Взбешенный, Джоджо сунул билеты обратно в бумажник – без особой на то причины.

Сдвинув шляпу на затылок, он достал из кармана платок и вытер лоб. Миниатюрный жестяной вентилятор на его захламленном столе перестал работать несколько недель назад, но мистер Гиббс, ночной администратор-скряга, не спешил его чинить, ссылаясь на то, что ночью южное крыло отеля обдувает «хорошенький ветерок», если открыть окно – сразу всё уловишь. Ага, вот оно, окно, открыто – и что? Никакого, мать его, ветерка.

Джоджо вытянул ящик стола, пошарил мозолистыми пальцами по револьверу «смит-вессон», выцветшим счетам, платежным квитанциям и, само собой, корешкам билетов кинотеатра «Дворец» в поисках новой спичечной коробки. Ничего не найдя, задвинул ящик обратно. Хрустальная зажигалка на столе покрылась пылью – горючее в ней давно истратилось.

– Чтоб вас всех громом стукнуло, – проворчал Джоджо.

Повернувшись, он встал, не обращая внимания на громкий скрип коленей и боль в пояснице. Типичные жалобы копов… только он больше не был копом.

Покинув душепагубное пекло кабинета, Джоджо увидел ночного администратора в будке-конторке с кассой. Джейк, закинув свои кривые ноги на сейф, читал побитого вида книжку в мягкой обложке, чьи желтые страницы плясали дюймах в четырех от кончика крючковатого носа.

Джоджо побарабанил по железной сетке конторки пальцами:

– Эй, Джейк, у тебя спички есть?

– На кой мне спички? – огрызнулся тот, не отрывая глаз от книги. – Я не курю, и ты это прекрасно знаешь, Шерлок.

Джоджо вынул сигарету изо рта и сунул ее за ухо.

– Тебе бы очки купить, Джейк, – сказал он, – а то так совсем глаза угробишь.

– Ну да, ну да. Не учи ученого.

Джейк перевернул страницу, и Джоджо хихикнул, направляясь через вестибюль к автомату с сигаретами. Обычно в стоявшей на нем тарелке лежали запасные спички. Обычно, но не сегодня.

Джоджо окинул лениво-сердитым взглядом тесный вестибюль. Ему на глаза попался желтый прямоугольник на стене над сигаретным автоматом – участок светлее остальной части, закопченной дымом сигарет, грязным дыханием постояльцев и выплясывающей тут фанк пылью, налетавшей аж от самого Центрального вокзала. В незапамятные времена на месте светлого квадрата висела дешевая репродукция Томаса Харта Бентона «Неспешный поезд через Арканзас». Картина не украшала интерьер ни во время заселения Джоджо в контору, ни в течение тех многих лет, прежде чем он попал сюда, – аляповатый холст торчал в шкафчике уборщика. Там-то Джоджо и примечал его не раз и не два. Купили эту штуку, чтобы придать убранству благородства – очевидно, затея с треском провалилась. Здешний люд не тянулся познавать новое, особенно современное искусство, ни на что когда-либо виденное не похожее, не жизненное. Во-первых, у машиниста поезда вместо лица был пустой овал. Во-вторых, дым от паровоза, чесавшего по рельсам, сдувало совершенно не туда, куда сдувало бы в реальности – в ту же сторону, в которую ехал состав. Постояльцы бросали на картину косые взгляды и в конце концов закидали управляющего жалобами; вот «Неспешный поезд» и сняли по личному распоряжению мистера Гиббса. Джейк, бессменный администратор, испросил, можно ли прибрать репродукцию домой, раз в здешних стенах она не прижилась. Скряга Гиббс строго-настрого ему это запретил: картина-де собственность отеля, так что пока лежит в чулане, неважно, сколь долго.

От пустого желтого прямоугольника взгляд Джоджо скользнул по диагонали вниз, к длинному узкому столу, придвинутому вплотную к стене, через вестибюль от кассы. На нем стоял пыльный оранжевый горшок, где ничего не было, кроме комьев земли. Наверное, когда-то там что-то росло, но не в последний год и точно не сейчас. Сейчас это была вульгарная декоративная чаша из глины, на которую, в отличие от картины Тома Харта Бентона, никто не жаловался.

Гнетущее запустение этого места неприятно удивило Джоджо, хоть в нем и не было решительно ничего нового. Пустые стены, пустой горшок, пустой спичечный коробок на сигаретном автомате и даже стойка регистрации пуста, безлюдна, как и всегда. Джейк все свои дела обстряпывал в конторке, оставлял ее разве что в туалет сходить. Изрядная доля номеров над ними тоже пустовала, как и тесная гостиная между лестницей и лифтом, заставленная разномастной раздолбанной мебелью, громоздившейся друг на друге. От парадных дверей до дальней стены за выцветшим зеленым диваном узкое пространство вестибюля было напрочь лишено движения и признаков жизни.

Джоджо нахмурился. Он попытался затянуться сигаретой – в думах позабыв, что спичками так и не обзавелся, – и помрачнел пуще прежнего, поняв, что просто втянул сквозь зубы затхлый воздух вестибюля, тоже будто бы совсем неизменившийся, старый и запустелый, как и все остальное. Поникнув плечами, он издал тихий стон.

Вскоре двери с грохотом распахнулись, и Чарльз, негр-коридорный, с натугой, кое-как, втащил два фанерных чемодана, небрежно обвязанных бечевкой. Вслед за ним вошла парочка, демонстративно игнорировавшая его присутствие, как если бы их пожитки сами по себе волоклись. Мужчине – лет сорок, почти лысый, если не считать нескольких напомаженных и слишком длинных прядей черных волос, распушенных на потном черепе в нелепой попытке скрыть лысину. Мясистый нос мужика был испещрен алкогольными прожилками, а набрякшие веки казались почти такими же черными, как и волосы. Девица с ним неопределенных годов: Джоджо решил, что ей немногим больше восемнадцати, да и на то надо дважды посмотреть. Она хихикала и икала, ее каштановые кудри прыгали на плечах, будто свернувшиеся змеюки.

И он, и она в дым пьяны.

Чарльз указал подбородком на конторку. Джейк, недовольно хмыкнув, отложил чтиво в сторону. Парочка, шатаясь, направилась к нему. Чарльз исподлобья взглянул на Джоджо и пожал плечами.

– Спичками не пособишь? – окликнул Джоджо коридорного.

– Не располагаю, – развел тот руками.

Выпятив нижнюю губу, Джоджо вразвалочку прошествовал к парочке у конторки.

– Эй, приятель, – обратился он к мужчине, похлопав по плечу.

Мужчина вздрогнул и обернулся. Темные совиные веки приподнялись – слегка.

– Что?

– Куришь?

Мужчина склонил голову набок.

– Конечно, – выдал он.

– Огоньку дашь?

Улыбка растянулась на красном лице мужчины, и он выдохнул – шумно-зловонно. В руке у него вдруг появился коробок деревянных спичек. Взяв одну, Джоджо наконец прикурил. Кончик сигареты расцвел ярко-оранжевым, когда он втянул дым до отказа в легкие.

– Спасибо, приятель, – выдохнул он, возвращая коробок. – Заселяешься?

Улыбка подкисла.

– Ну да.

– Мистер и миссис Смит, я полагаю?

Джоджо выдохнул кольцо серого дыма и улыбнулся. Мужчина улыбнулся в ответ, а глазки девицы при нем нервно забегали.

– Как ты догадался?

– Я парень догадливый, – козырнул Джоджо. – У тебя свидетельство о браке есть?

– Свидетельство о браке… это еще что?

– Тут тебе, конечно, не люкс, но и не дешевая ночлежка для потрахушек.

Девица сжала руку мужчины. «Мистер Смит» нахмурился, затем осклабился.

– Гостиничная полиция, надо же, – процедил он.

– Я частный детектив, беру недорого. Так что у тебя со свидетельством о браке?

– Нет у меня никакого свидетельства, сам прекрасно знаешь.

Джоджо многозначительно хмыкнул и снова затянулся.

– Полагаю, вы знакомы с актом Манна, мистер Смит?

– Мне больше двадцати одного, – пропищала девица.

– Вы пересекали границы штатов по пути сюда?

В другом конце вестибюля Чарльз грохнул чемоданы на пол и прислонился к стене. Джейк потянулся за книгой в мягкой обложке и перелистнул ее туда, где остановился.

– Знаешь, я не обязан это выслушивать, – запротестовал мужчина.

– Конечно, не обязан, – согласился Джоджо. – Мы в свободной стране живем. И я думаю, в этом городе полно других местечек, где не посмотрят на то, что твоей подвеске – дай боженька – шестнадцать наскребется, куда уж двадцать один. Давай шевели батонами, дружище. Заодно проветришь от спиртного башку, и у тебя на нее хоть встанет.

«Мистер Смит» выпростался из хватки спутницы и выпятил грудь. В мгновение ока он из счастливого пьяницы превратился в разгневанного пьяницу. Джоджо кинул сигарету на потрескавшийся кафельный пол и раздавил ее подошвой.

– Ты не имеешь права! – начал лже-Смит, тыча пальцем Джоджо в грудь.

Ему пришлось схватить мужика за запястье, резко развернуть, заломить ему за спину руку. Лже-Смит вскрикнул от боли. Девушка комично закрыла лицо руками и ахнула.

– Мне, приятель, на самом деле плевать, что ты делаешь и где, – с участием в голосе проинформировал Джоджо. – Делай, что хочешь, но не в этом отеле. Вовлечение в аморальную деятельность несовершеннолетних противоречит закону этой страны, мистер Смит. Вина усугубляется, если она не из этого штата. Так что предлагаю тебе свести свою малолетку в одну из тех крысиных нор, что на восточной стороне города, где оплата идет по часам. Уверен на все сто процентов, там вас примут с распростертыми объятиями.

– Генри! – взволнованно пискнула девица.

Генри застонал и подался вперед, пытаясь унять боль в руке.

– Ладно-ладно, я понял. – Он всхлипнул.

Джоджо наклонился и посмотрел типу прямо в глаза. Ни гнева, ни обиды в них не было – одно сожаление по поводу того, что бедовые ноги принесли его на порог отеля «Литчфилд-Вэлли». Он отпустил Генри, и тот быстренько забрал в сторонку, нежно потирая ноющее от захвата запястье. Девица поспешила к нему, и он ворчливо бросил:

– Пошли, Беатрис.

Генри и Беатрис Смит, подумал Джоджо. Хотя, скорее всего, нет.

Парочка неуклюже вернулась к Чарльзу. Тот, пытаясь скрыть ухмылку, последовал с их багажом обратно на улицу.

– Одно хорошо – огоньку раздобыл, – протянул Джоджо.

Джейк закрыл книгу, заложив нужную страницу пальцем, и изогнул бровь, глядя на детектива.

– Ну и театр ты устроил.

– То не театр, а моя работа.

Действительно – просто работа. Джоджо не доставляло особого удовольствия гнать взашей таких людей, как Генри и Беатрис. Он даже не осуждал их за мелкие прегрешения. Ирония судьбы не укрывалась от него – человека, нынешним положением обязанного как раз попранием морали, и не простым адюльтером, а интрижкой с чернокожей бабой. Джоджо думал об этом всякий раз, выпроваживая очередную путану с клиентом или сурово извещая какого-нибудь черномазого, что подкуп ему не поможет. Черт возьми, ведь всем этим мистерам Смитам нужна койка под шлюху, а черномазым – под собственную позорную тушу. Но правила есть правила, и Джоджо платили за их соблюдение. Видит Бог, работа так себе, но ему повезло получить хотя бы такую – никто в городе не хотел принять на себя большой социальный риск, наняв такого изгоя, как Джордж Уокер. Гиббс был ослом, спорить не о чем, но лишь он не отмахнулся от Джоджо, только причмокнул фистулами своих дряблых губ и кивнул: мол, приступай к делам, ты принят.

У него было много причин отказать и ни одной – юридически обязывающей, ведь судья постановил отсутствие прямых доказательств сожительства Джоджо и Сары. Хотя и косвенных улик хватило на развод, утрату хорошего места в полиции и почти полного краха привычной, облюбованной жизни. Но Джоджо Уокер прослыл суровым сукиным сыном – пока Гиббс подписывал чеки и покуда крыша его тесного углового кабинета не протекала, он выживал и ни на что особо не жаловался. Просто делал свою работу, авторитеты не подвергал сомнению, спал всегда один – на маленькой койке за своим столом. Конечно, дамы здесь хаживали – в конце концов, отель, а не монастырь, – но Джоджо избегал их как огня, независимо от обстоятельств. Проблемами, исходящими от женщин, он был сыт по горло, и плевать на цвет кожи.

Чарльз материализовался рядом с Джоджо, неслышный как призрак, и произнес:

– Может, они были-таки женаты, мистер Уокер.

Джоджо снял шляпу и вытер лоб. Проклятый пот, как лето – всегда им заливался. Даже после захода солнца.

– Может, и так, Чарльз. Но я что-то усомнился. Девица – совсем еще ссыкуха. Так или не так, я должен защищать интересы отеля, правда?

– Святая правда, мистер Уокер.

Он нахлобучил шляпу обратно на голову.

– Джоджо, Чарльз, просто Джоджо. Все меня так зовут.

На автомате он сунул в рот еще одну сигарету и чертыхнулся, вспомнив, что спичек нет.

– Говным-говно, – пробормотал он себе под нос. Затем, повысив голос, обратился к Джейку: – Я в «Звездочет» пойду. Позвони туда, если понадоблюсь.

– Ты ж на смене.

– Тут ничего серьезного не происходит, а если и произойдет, я всего в двух кварталах отсюда.

– Ладно, беги скорее. Только смотри на глаза Гиббсу не попадись.

Джоджо в ответ поднял большой палец и, перекатывая во рту сигарету, шагнул за дверь, которую Чарльз услужливо придержал.

– Будьте осторожны, мистер… Джоджо, – напутствовал коридорный.

Он усмехнулся.

– Скоро вернусь, дружище.

Закусочная «Звездочет» находилась на углу Денсон-стрит и Мейн-стрит, ее западная сторона выходила на кинотеатр «Дворец» через дорогу, а южная – на бензоколонку Уэйда Макмэхона. Джоджо ввалился внутрь, тяжко ловя ртом воздух, плащ висел на нем этаким мокрым полотенцем. Блондинка-барменша улыбнулась ему, являя глубокие морщины на своем и без того употребленного вида лице.

– Кофейку, Джоджо?

– Да, Нетти, – прохрипел он. – Но сначала мне бы в сортир.

Он направился к задней двери, а Нетти налила в кружку водянистый бурый кофе.

Заперев дверь, Джоджо открутил до упора кран и долго, почти целую вечность, окатывал лицо и руки ледяной водой. Покончив с самоохлаждением, он уставился на свое отражение в грязном растрескавшемся зеркале. Лицо – совершенно обычное, если бы не сетка мелких побелевших шрамов, превращавших его в подобие шахматной доски. Глаза карие, волосы черные, липкими влажными прядями свисают на лоб. В любом другом городе такой видок привлекал бы быстрые вороватые взгляды изумленных обывателей, которые тотчас отворачивались бы, поняв, что их любопытство замечено. Но тут, в Литчфилде, его мордаху все знали, поэтому пялились подолгу и не таясь, обычно с презрением.

Вообще удивительно, что его пускали в «Звездочет» при всех отягчающих обстоятельствах. Когда-то, в незапамятные времена, Бет работала здесь официанткой. Кое-кто, включая Нетти Увертюр, уже тогда терся неподалеку – шумиха и скандал были у всех на виду. Женат на такой хорошенькой девчонке, этот паршивый коп, а сам тайком присовывает самкам ниггеров.

– На самом деле всего одной, – напомнил он своему отражению вслух.

Снова открутив кран, плеснул еще воды на свое изуродованное лицо. Вода пахла ржавой медью, но хотя бы спасала от льнущего к коже уличного пекла. Насухо обтершись галстуком, Джоджо вернулся к своему столику. Он всегда садился за один и тот же – у окна, выходящего на запад.

Кофе, как и было обещано, ждал его. Он пригубил из кружки, свободной рукой выковыривая сигарету из пачки. В стеклянной пепельнице на столе обнаружилась полная коробчонка спичек. Джоджо улыбнулся находке: а жизнь налаживается.

Закурив, он тайком достал из внутреннего кармана плаща малую стальную фляжку и капнул немножко янтарной жидкости в кофе. Нетти заметила и подошла к его столику. Ее жилистые кулаки по-хозяйски уперлись в широкие бедра.

– Ой, Джоджо, не вздумай проносить сюда эту дрянь. Лицензии на нее у нас нет.

– Ничего не поделаешь, я сам наполовину ирландец, – отшутился он. – Кроме того, в эту ночь я лицензиями сыт по горло.

– И какими же? На ношение оружия или собаководство? Или ты о бумажках на брак?

– С собаками и пушками ход в «Литчфилд-Вэлли» закрыт, Нетти.

На это Нетти ответила знающей ухмылкой. Ей-то чертовски хорошо было известно, что он носит с собой, а еще она знала полпричины, по которой его прозвали Джоджо. Но его оружие было единственным разрешенным в отеле, а он сам – единственной тамошней собакой.

Сделав большой глоток, Джоджо удовлетворенно вздохнул. Бурбон в кофе приятно опалил горло, медовыми каплями стек в желудок. Нетти скривила губы и покачала головой.

– Не тревожься о том, что тебя не касается, – посоветовал он ей.

– Разве ты не должен сейчас работать?

– Так я работаю.

– Ну-ну, я вижу. Хочешь отбивную или что-нибудь еще?

– Просто принеси еще кофе, Нетти. Заранее благодарю.

Она пожала плечами и прошествовала назад к стойке, где старик в форме водителя автобуса, забыв о своей яичнице с рублеными овощами, сидел окостенело, таращась на Джоджо. В ответ тот поднял брови и выпустил в разделявший его со старцем воздух прядь звеньев из серо-голубого дыма. Нахмурившись, мужчина перевел взгляд на тарелку.

Джоджо облегченно вздохнул про себя. Не стал прифакиваться, старая калоша. Если б начал – одному черту ведомо, чем бы все кончилось.

Нетти принесла вторую кружку. Он вытащил из пачки еще одну сигарету и закурил от ее предшественницы. Его усталые глаза скользнули по улице за окном, затемненной и пустынной, и повстречали компанию из шести или семи человек, слонявшуюся аккурат перед кинотеатром. Тут Джоджо оживился.

Его взгляд метнулся к часам на грязной кафельной стене. Без четверти двенадцать – слишком поздно для показа фильма; где угодно, но не в этом маленьком городке. Хотя видно же, чем занимаются: убирают навесные буквы с фасада театра, слагающие РОЗИ О’ГРЕЙДИ и КОНИ-АЙЛЕНД: со стремянкой, по букве зараз; но почему в такой час? А вон кто-то из них вытаскивает двустороннюю доску с афишами из черного седана, втихую припаркованного у обочины. Вытащил, развернул – осторожно поставил на тротуар. Что-то на ней написано, но с места, где сидел Джоджо, было ни слова не разобрать.

Но оно, если подумать, нестрашно: достаточно просто следить за парнем на стремянке, который переставлял на фасаде буквы. Джоджо отмечал его работу, ощущая себя игроком в «виселицу». Слова вырисовывались буква за буквой, плитка за плиткой. Когда тип на стремянке наконец закончил и спустился на землю, Джоджо сощурился на плод его трудов.