Лампа бросает на письменный стол, за которым я сижу, ровный и яркий круг света. Все, что вне этого круга, – темно, пусто и безжизненно, все чуждо мне и забыто мною. Весь мир сосредоточился в маленьком, светлом, круглом пространстве, где мне знакомо каждое чернильное пятно, каждая царапина, каждая шероховатость. Больше мне ничего не нужно. Лист бумаги ослепительно бел, и края его резко и прямо рисуются на зеленом сукне. Секунды вечера бегут с кроткой, неторопливой однообразностью, в светлом круге все так просто, ярко, уютно, близко, привычно и мечтательно. Больше мне ничего, ничего не нужно!
И вот кто-то стучится в двери. Раз-два-три… Быстро и настойчиво спешат один за другим три глухих, тревожных удара. Дремотное очарование светлого круга исчезает мгновенно и бесследно, как картина с экрана волшебного фонаря. Я снова в комнате, в доме, в городе… Жизнь ворвалась ко мне, подобно тому как вторгается уличный шум в распахнутое окно.
Кто стоит там, за дверями? Вот он сейчас войдет сюда, и я увижу его лицо, услышу звук его голоса, возьму его руку. Я прикоснусь к нему зрением и слухом, телом и мыслью. О, как это просто и вместе с тем как таинственно, непонятно, почти ужасно!..
Ведь нет ни одного ничтожного явления, которое не оставило бы во мне неизгладимого следа. Тихая ночная возня мыши под полом и смертная казнь, рождение ребенка и шуршание осеннего листа, ураган на море и тиканье карманных часов, ласка любимой женщины и объявление о ваксе, – все, все, – и малое и большое, сознанное мною и несознанное, – все притрагивается к моему мозгу, все чертит на нем непонятные знаки. Каждая прожитая мною минута кладет вечную, но неизвестную мне печать на мой характер, на мою любовь или отвращение к жизни, на ум, на здоровье, на память и воображение, на всю мою грядущую жизнь, а может быть, даже на жизнь моих детей и внуков. Но я не знаю ни очереди событий, ни времени их прихода, ни их стихийной силы, ни их темного значения…