Общая теория капитала. Самовоспроизводство людей посредством возрастающих смыслов. Часть первая

Деньги и цены

Деньги – это процесс и результат исторической эволюции расчета. Как вещественное выражение стоимости, связывающее между собой прошлую и будущую деятельность, деньги развиваются через всю последовательность форм обращения от дара и дани до товарного и товарно-денежного обмена. Первая функция денег – средство расчета и обращения. В натуральном хозяйстве расчет производится непосредственно, количество и распределение деятельности напрямую связывается с будущим потреблением. Деньги появляются в родоплеменном обществе как способ учета дара и дани – можно вспомнить камни раи на островах Яп. Однако здесь они не являются способом связать показатели производства и потребления, прошлую и будущую деятельность. Как таковой, систематический расчет начался с появлением государства и государственного учета и планирования. Палата шахматной доски управляла казной средневековой Англии при помощи нехитрых приспособлений вроде клетчатого сукна и деревянных бирок.

Стоимость выражает общественно необходимые затраты деятельности, а деньги как вещественное выражение стоимости являются, с одной стороны, условием для формирования стоимости на основе индивидуально необходимых затрат деятельности, а с другой стороны, условием для того, чтобы отдельные люди и коллективы могли определить свою индивидуальную долю в потреблении результатов деятельности. Стоимость представляет собой социально-культурное явление, а деньги и цены – это технология, которая построена на программировании этого явления. Эффектом в данном случае является развитие от простейших к более сложным формам обращения.

Совокупность индивидуальных потребностей лишь случайным образом может совпадать с общественно необходимыми потребностями, иначе отдельные люди были бы лишь внешним проявлением общества-культуры как некоторого «суперорганизма». Поэтому совокупное множество индивидуально необходимых смыслов лишь случайным образом может совпадать с множеством общественно необходимых смыслов. Множество индивидуально востребованных полезностей и их цен лишь случайным образом может совпадать с множеством общественно необходимых потребительных ценностей и их стоимостью. «Через посредство денег субъекты поддерживают отношения с чем-то иным, чем они сами, – социальным, выступающим в качестве института» (Аглиетта и Орлеан 2006, с. 22).

Стоимость – это субстанция денег, а цена – это количество денег, которое отдельный потребитель, производитель или посредник готов уплатить за тот или иной продукт. Стоимость и цена – это меры потребительной ценности и полезности. Полезности упорядочены между собой, но они не упорядочены со смыслами общения и самовыражения. Стоимость не является эквивалентом для мечтаний, морали и идеалов, их нельзя купить за деньги. Но стоимость и деньги невозможны без мечтаний, морали и идеалов, поскольку именно они делают возможным общественный выбор – общественную необходимость и стоимость как общественно необходимую массу потребительных ценностей. Любовь и надежды, мораль и идеалы не продаются, за них не платят деньги. Но полезности продаются (или не продаются) по цене, которая устанавливается с учетом любви и надежд, морали и идеалов.

Если стоимость складывается в процессе самовоспроизводства общества-культуры и определяется общественно необходимой массой потребительных ценностей, то цены складываются в отдельных актах индивидуального самовоспроизводства и определяются индивидуально необходимыми массами полезностей. Стоимость и цены связаны деньгами: «Экономисты привыкли рассматривать цену исходя из стоимости, в то время как ее основание нам надо искать в деньгах» (Аглиетта и Орлеан 2006, с. 27).

Эволюция стоимости и денег, товаров и цен есть лишь проявление эволюции смыслов в целом. Возрастание смыслов проявляется в их разделении, умножении и сложении, повышении их сложности, расширении конкуренции, кооперации и администрации. Верно и обратное: эволюция стоимости и денег, товаров и цен является условием для эволюции иных смыслов, происходящей как путем выбора, так и путем культурного отбора, не основанного на целенаправленном выборе:

«Система цен – как раз одно из таких образований, которые человек научился использовать (хотя он все еще очень далек от того, чтобы научиться использовать ее наилучшим образом) после того, как он натолкнулся на нее, не имея о ней ни малейшего понятия. С ее помощью стало возможным не только разделение труда, но и скоординированное употребление ресурсов, основанное на равномерно разделенном знании» (Хайек 2020, с. 106).

Развитие денег привело к тому, что у людей появилась возможность предпочитать деньги, а не потребительные ценности, то есть не потреблять, а хранить стоимость и расходовать ее позднее. Вторая функция денег – средство накопления, то есть сбережения и инвестирования стоимости. Деньги – это способ установить отношение между ресурсом и будущими выгодами от него.

Деньги как средство расчета и обращения, сбережения и инвестирования требуют, во-первых, кооперации и доверия, то есть неявного соглашения между субъектами, и, во-вторых, администрации и принуждения, то есть института, который обеспечивает соблюдение этого соглашения. Деньги и государство являются способами формализовать обязательства членов общества. Деньги – горизонтальный способ формализовать взаимные обязательства. Государство – вертикальный способ, который позволяет формализовать обязанности отдельных людей по отношению к обществу-культуре как целому.

Первоначально деньги имели вещественную форму редкости, а позднее также портативности, делимости и возможности длительного хранения, что приводило к использованию драгоценных металлов в качестве денежных знаков. В процессе эволюции денег происходило движение от их вещественной формы к общественному содержанию, от золотой или серебряной монеты к фиатным деньгам.

2. Прибыль и процент

Прибавочная деятельность и ее норма

Общество-культура воспроизводит себя посредством добавленной деятельности. Общество охотников и собирателей с его скромным культурным опытом и низкой сложностью смыслов производило деятельность, которая позволяла ему воспроизводить себя лишь в постоянном масштабе. Добавленная деятельность первобытного общества была примерно равна сумме необходимых деятельностей составлявших его индивидов. Накопление культурного опыта, разделение, умножение и сложение смыслов по мере перехода к производящему хозяйству позволили обществу-культуре вести все более сложную деятельность, производить все больше средств деятельности – больше, чем требовалось для воспроизводства деятельной силы индивидов:

«На начальных ступенях культуры производительные силы труда ничтожны, но таковы же и потребности, развивающиеся вместе со средствами их удовлетворения и в непосредственной зависимости от развития этих последних. Далее, на указанных первых ступенях относительная величина тех частей общества, которые живут чужим трудом, ничтожно мала по сравнению с массой непосредственных производителей. С ростом общественной производительной силы труда эти части возрастают абсолютно и относительно» (Маркс и Энгельс 1954-1981, т. 23, с. 520).

В своей способности давать больше, чем брать, производящее общество-культура подобно природе. Как земля в хороший год была способна приносить урожай, превышающий посев, так аграрное общество-культура в хороший период было способно приносить больше продуктов, чем требовалось для его самовоспроизводства. Однако аграрное общество-культура не способно поддерживать ни стабильную производительность, ни тем более стабильный рост производительности. Вследствие резких изменений в социально-культурных и экологических условиях рост населения может смениться его резким падением. Эпидемии и неурожаи приводили общества-культуры к коллапсу, то есть падению сложности. Восходящие и нисходящие фазы демографического цикла сменяют друг друга:

«Из-за огромных потерь населения, вызванных Черной смертью во многих частях Афроевразии, города уменьшились, сельскохозяйственные угодья были заброшены, а экономика сократилась. Однако, как это уже много раз случалось в прошлом, рост вскоре возобновился, чтобы дать толчок новому мальтузианскому циклу, который продлился до XVIII века» (Benjamin 2016, p. 267).

Кумулятивная культурная эволюция продолжалась через сменявшие друг друга взлеты и падения обществ-культур. Как не парадоксально, коллапс является необходимым условием для культурной эволюции. Возрастание сложности смыслов подобно подъему по пикам на адаптивном ландшафте: чем выше поднимается смысл, тем выше его сложность. Но люди и смыслы не знают заранее, по какому из пиков можно подняться выше всего. Чтобы вернуться к подножию и начать подниматься по новому, потенциально более высокому, пику, иногда необходим коллапс.

Коллапс общества-культуры означал падение социально-культурной сложности, но для людей, которые составляли эти общества, он означал восстановление справедливости и свободу для развития:

«Хотя “коллапс” означает сокращение социальной сложности, небольшие ядра власти, например компактные небольшие поселения аллювиальных равнин, сохранялись намного дольше, чем мимолетные чудеса государственного управления, которые соединяли эти ядра в огромные царства или империи» (Скотт 2020, с. 213, перевод исправлен). «По сути, я хочу подвергнуть сомнению редко рассматриваемое предубеждение, согласно которому скопление населения в ядре государственных центров – это триумф цивилизации, а распад государства на мелкие политические единицы – это слом или провал политического порядка. Я полагаю, мы должны стремиться “нормализовать” коллапс государств как некое начало периодических и, наверное, даже благотворных трансформаций политического порядка» (Скотт 2020, с. 236). «… Можно очень многое сказать от лица типичных “темных веков” о человеческом благополучии. Характерное для них рассеяние населения объясняется, прежде всего, бегством от войн, налогов, эпидемий, неурожаев и воинской повинности, т. е. “темные века” исцеляют самые страшные раны государственной концентрации оседлого населения. Порождаемая “темными веками” децентрализация не только уменьшает тяготы жизни, но и обеспечивает скромный вариант эгалитаризма. И, наконец, при условии, что мы не приравниваем культуру к формированию государственных центров верховной власти, децентрализация и рассеяние способствуют росту разнообразия и переформатированию культурного производства» (Скотт 2020, с. 243).

Коллапс и «темные века» также создают условия для дрейфа смыслов. Дрейф смыслов – это случайное изменение частоты смысла за счет малочисленности населения, среди которого этот смысл распространен. Дрейф смыслов приводит к тому, что небольшое число смыслов распространяется среди непропорционально большого числа людей. После своих «темных веков» греки не вернулись к линейному письму Б, а заимствовали финикийский алфавит (см. Скотт 2020, с. 172).

Если коллапсы разрушали эволюционные тупики и прокладывали дорогу для адаптивно более эффективных смыслов, то разделение деятельности и деятельной силы позволяли создавать новые смыслы и контрфакты, а традиционный выбор между контрфактами пусть и медленно, но увеличивал множество смыслов:

«К росту производительности приводит, стало быть, не просто увеличение количества людей, а увеличение количества разных людей. Люди стали могущественными потому, что стали такими разными: новые возможности, открытые специализацией, обусловленной не столько повышением интеллектуального уровня индивидов, сколько усилением их дифференциации, создают основу для более успешного использования ресурсов нашей планеты» (Хайек 1992, с. 210).

Эволюция смыслов ускорялась по мере накопления культурного опыта и расширения множества контрфактов, на котором производился традиционный выбор. Смыслы делились и умножались, повышалась их сложность. По мере культурной эволюции величина действия, необходимого для воспроизводства общества-культуры, постепенно и во все большей степени превышала сумму действий, необходимых для воспроизводства индивидов. Иными словами, величина добавленной деятельности все больше превышала величину необходимой деятельности. Когда сложность общества-культуры превосходит сложность составляющих его личностей, это приводит к образованию разницы – прибавочной деятельности и прибавочного продукта как ее результата:

«Пока производительность труда не достигла определенного уровня, в распоряжении рабочего нет времени для безвозмездного труда, а пока у него нет такого времени, невозможен прибавочный труд, невозможны, следовательно, и капиталисты; но в таких условиях невозможны также рабовладельцы, феодальные бароны, одним словом – какой бы то ни было класс крупных собственников» (Маркс и Энгельс 1954-1981, т. 23, с. 520).

В производящем хозяйстве весь продукт создается в производстве, но его разделение на необходимый и прибавочный продукт происходит в обращении: в отношениях дара, перераспределения и товарного обращения. Рост прибавочной деятельности и ее результата, или «излишка», связан не только с разделением деятельности и деятельной силы, но и с разделением порядка. Вождества и государства, основанные на добровольной и принудительной дани, развивались по мере того, как «учились» извлекать и наращивать прибавочную деятельность и ее результаты:

«Императив собирания людей, расселения их вблизи центра власти, удержания их на месте и принуждения к производству излишков, превышающих их потребности, – вот суть искусства управления первыми государствами. … Способы собирания населения и принуждения его к производству излишков менее важны, чем сам факт того, что здесь производились излишки, которые присваивались элитами, в производстве не участвовавшими. Эти излишки не существовали до тех пор, пока первые формы государственности не создали их. Вернее, пока государство не извлекает и не присваивает излишки, любая потенциальная дополнительная производительность, которая в принципе возможна, “потребляется” сферой досуга и культурным развитием. До того как появились централизованные политические структуры типа государства, преобладал, по выражению Маршалла Салинса, домашний способ производства» (Скотт 2020, с. 176-177).

Отношение между прибавочной и необходимой деятельностью и их продуктами образует норму прибавочной деятельности. Чем больше сложность общества-культуры превышает сложность личностей, тем выше норма прибавочной деятельности.

Поскольку, как мы видели выше, Маркс не понимал и еще не мог понять принципиальную несводимость сложного труда к простому, постольку он не мог понять и принципиальную несводимость добавленной деятельности к необходимой. Если для Маркса прибавочный труд и прибавочный продукт производились рабочими и другими эксплуатируемыми классами, а присваивались классами эксплуататорскими, то с нашей точки зрения прибавочная деятельность и ее продукт производятся обществом-культурой в целом, а их присвоение зависит от сравнительной политической, экономической и культурной* силы или власти отдельных государств и социальных категорий.

Пока прибавочный продукт перераспределялся в пользу чиновников и армии, государства обходились вертикальным централизованным расчетом. Развитие ремесел и городов вело к горизонтальной децентрализованной купле-продаже прибавочного продукта. Прибавочная деятельность и необходимость обращения ее продукта были движущей силой длительного процесса становления стоимости и денег как вещественного выражения стоимости. Деньги распространяются там, где возникает отчуждение прибавочного продукта от производителей и необходимость в передаче этого продукта неопределенному кругу лиц через механизмы конкурентного обращения.

Владение, инвестиции и прибыль

Разделение, умножение и сложение смыслов ведут к специализации субъектов (ремесленники, чиновники и т. д.), повышается сложность людей, их деятельной силы, опыта и личности. Появляются новые виды норм, регулирующие общение, отношения между людьми все больше опосредуются смыслами, превращаются в отношения социальных ролей. Когда одна сторона отношения опосредуется и превращается в абстракцию, в абстракцию превращается и другая сторона: вещи как средства деятельности превращаются в права и обязанности. Разделяется социально-культурный порядок, возникает владение как право распоряжаться и обязанность использовать. Владение приходит на смену применению. Если применение – это распоряжение вещью в процессе ее использования, то владение – это распоряжение пользователя, не привязанное к самому процессу использования. Это касается как частного, так и общинного владения.

Количество культурных битов, заключенных в субъекте, его деятельности и средствах деятельности, образует массу смыслов. Строение смысла – это отношение между той массой смыслов, которая заключена в субъекте и той массой смыслов, которая заключена в средствах деятельности. От этого отношения зависит масса смыслов в самой деятельности. Чем ниже строение смысла, тем сложнее субъект относительно средств деятельности, тем меньше масса смыслов в средствах деятельности относительно массы смыслов в субъекте: например, если квалифицированный работник пользуется простыми орудиями труда. И напротив, чем сложнее средства деятельности относительно субъекта, чем больше масса битов в вещах относительно массы битов в людях, тем выше строение смысла.

Применение и владение характерны для деятельности с низким строением смысла, когда индивид способен самостоятельно создать или приобрести необходимые ему средства деятельности, которые оставались по своей природе «мелкими, карликовыми, ограниченными». Трансформация применения во владение связана с усложнением деятельности и ее продукта, увеличением нормы прибавочной деятельности. Применение было в ходу до тех пор, пока прибавочный продукт был ничтожным по своему размеру, а средства деятельности сводились к личным вещам. По мере возрастания смыслов складывается и развивается общинное и частное присвоение прибавочного продукта. Чем больше прибавочного продукта может получить большая или малая семья, тем больше она заинтересована в закреплении своих владельческих прав: «Но самое существенное, это – парцеллярный труд как источник частного присвоения. Он дает почву для накопления движимого имущества, например скота, денег, а иногда даже рабов или крепостных» (Маркс и Энгельс 1954-1981, т. 19, с. 419). Владение приходит на смену присвоению, но это по-прежнему было распоряжение самого производителя. Маркс и Энгельс называли владение «собственностью, основанной на личном труде»:

«До появления капиталистического производства, т. е. в средние века, всюду существовало мелкое производство, основой которого была частная собственность работников на их средства производства: в деревне – земледелие мелких крестьян, свободных или крепостных, в городе – ремесло. Средства труда – земля, земледельческие орудия, мастерские, ремесленные инструменты – были средствами труда отдельных лиц, рассчитанными лишь на единоличное употребление, и, следовательно, по необходимости оставались мелкими, карликовыми, ограниченными. Но потому-то они, как правило, и принадлежали самому производителю» (Маркс и Энгельс 1954-1981, т. 19, с. 211).

Деятельность и потребности превращаются в предложение и спрос при товарном производстве, то есть когда обращение отделено от производства, а производство – от потребления. По мере своего развития товарное производство во все большей степени основывается на деньгах как выражении стоимости. Потребительная ценность и стоимость как общественно необходимые множество и масса ценностей существования прокладывают себе дорогу через многообразие индивидуальных оценок необходимого качества и количества различных видов деятельности и их результатов. Чем дальше продвигается производство для обращения, а не для собственного потребления, тем шире распространяются товарно-денежные отношения и стоимость, тем больше добавленная деятельность превращается в добавленную стоимость, необходимая деятельность превращается в стоимость деятельной силы, а прибавочная деятельность – в прибыль.

Прибавочная деятельность и ее продукт представляют собой разницу между величиной производства и величиной потребления. Прибавочный продукт является источником для любого накопления. Чем больше величина прибавочного продукта, тем больше возможностей для его сбережения и инвестирования, то есть создания средств производства. Норма прибавочной деятельности определяет возможности для накопления смыслов. При этом сбережение еще не означает инвестирования. Величина инвестиций определяется ожиданиями относительно прибавочной деятельности и ее продукта, ожиданиями относительно прибыли.

Отношение инвестиций к прибавочной деятельности и ее продукту составляет сущность прибыли. Зарождаясь в традиционном обществе, прибыль еще не является здесь основой для производства и обращения и носит поэтому совершенно случайный характер, здесь еще лежит на поверхности событий, что источником прибыли является неопределенность. Примитивное разделение смыслов и низкая норма прибавочной деятельности, характерные для натурального хозяйства, ограничивают возможности для получения прибыли. Здесь производство рассматривается как средство к потреблению, а не к обращению и извлечению прибыли:

«Осуждая принцип производства ради прибыли как “несогласный с человеческой природой”, как “безграничный и беспредельный”, Аристотель указывал на самую суть проблемы, а именно на глубокое противоречие между изолированно действующим экономическим мотивом и социальными связями, неотъемлемым элементом которых и являются эти границы и пределы» (Поланьи 2014, с. 67).

Владение появляется при очень низкой норме прибавочной деятельности. На этом этапе множество мелких владельцев еще не может получить достаточной нормы прибавочной деятельности для того, чтобы запустить цикл расширенного самовоспроизводства. Отчуждение прибавочной деятельности и ее продукта здесь остается прерогативой государства или знати, которые отнимают «излишки» и тратят их на статусное потребление или инвестируют в технологии и администрацию (системы ирригации, постоянная армия, налоговый аппарат и т. д.):

«Ко времени испанского завоевания озера Тескоко, Чалко и Сочимилко были покрыты примерно 12 тысячами гектаров полей чинампа. Их создание потребовало как минимум 70 миллионов человекодней труда. Средний крестьянин должен был тратить не менее 200 дней в год на то, чтобы вырастить еду для собственной семьи, так что он не мог работать более 100 дней на больших проектах. Значительная часть этого времени по необходимости посвящалась уходу за существующими дамбами и каналами, поэтому для появления 1 гектара новой чинампы требовался сезонный труд от 60 до 120 крестьян. Средства применялись разные, но Мексиканская котловина до испанцев была столь же водяной цивилизацией, как существовавший в тот же период Китай династии Мин. Долговременные, хорошо спланированные, координировавшиеся из центра усилия и громадное количество труда были ключевыми составляющими сельскохозяйственного успеха» (Смил 2020, с. 100).

Усложнение деятельности означает рост опосредования, то есть увеличение массы смыслов, материализованной в средствах деятельности. Увеличение массы смыслов на единицу продукта касается как производства предметов потребления, так и производства средств производства, то есть инвестиций. Условием для роста опосредования является накопление, увеличение массы деятельности, материализованной в средствах производства, то есть усложнение производства средств производства, повышение строения смыслов. Усложнение производства средств производства, то есть рост инвестиций, требует более широкой кооперации и более изощренной администрации:

«Без сомнения, наиболее важное и долговременное влияние на интенсификацию сельского хозяйства в Китае оказало создание и поддержание обширных и эффективных ирригационных систем. Древность этих систем лучше всего показывает тот факт, что почти половина из них, работавшая к 1900 году, была построена до 1500-го. Самая известная, ирригационная система Дуцзянъянь в Сычуане, чьи тихие воды обеспечивают выращивание пищи для десятков миллионов людей, существует с III столетия до н. э. Создание и непрестанная поддержка таких масштабных ирригационных систем (точно так же как создание и углубление длины каналов для прохода судов) требовало долгосрочного планирования, масштабной мобилизации труда и громадных инвестиций. Ничто из этого невозможно без эффективной и сильной центральной власти на обширных территориях. Существовала очевидная синергетическая связь между впечатляющими крупномасштабными проектами водопользования в Китае и ростом, совершенствованием и долгим существованием сложной иерархической бюрократии в стране» (Смил 2020, с. 93-94).

Инвестиции по определению не являются производством для собственного потребления, поскольку они направлены на производство средств производства, а не предметов потребления. Чем более крупной является инвестиция, тем в меньшей степени речь идет о производстве для самообеспечения и в большей степени о производстве для обращения. Роберт Лопес показывает, что хотя водяные мельницы применялись уже в античности, их относительная дороговизна привела к тому, что широкое распространение в Европе они получили лишь в средние века с превращением рабского труда в труд крепостных. Расширение свободы было условием для повышения эффективности. Нехватка рабского труда в господских имениях вынуждала искать механические способы для помола зерна, одновременно господин обязывал крестьян молоть их зерно на своей мельнице. В свою очередь, нехватка рек и ручьев для установки водяных колес привела к распространению ветряных мельниц, которые не применялись в античности (см. Lopez 1976, p. 43-44). Возрастание смыслов требует роста опосредования, рост опосредования требует большей свободы для субъектов, а большая свобода требует более сложного социально-культурного порядка.