000
ОтложитьЧитал
Все деньги, вырученные от продажи книги, будут перечислены в фонд помощи хосписам «Вера».
© Куликова Л., 2020
* * *
Моим любимым И. и Д. Спасибо, что вы есть!
Благодарю Любовь Бросалину за поддержку и помощь в создании этой книги.
Софья
Сколько себя помню, мне всегда нравились цифры. Математические ребусы меня просто завораживали – сначала простенькие, из книжек по развитию логического мышления для малышей, потом все сложнее и сложнее. Я могла часами сидеть, решая задачку, одно условие к которой занимало полстраницы. Это было какое-то волшебство: продвигаясь все дальше и дальше в своих расчетах, я начинала чувствовать себя Алисой, нечаянно попавшей в кроличью нору. Цифры и числа обретали характер, свое лицо, свои повадки. На страницах тетрадки в клеточку разворачивалось целое действо – со своими интригами, заговорами, смелыми рыцарями, заточенными в башни-уравнения принцессами – и обязательно со счастливым концом. В тот момент, когда я наконец находила решение и выводила последний символ, в голове звенели колокольчики: «Дзинь! Есть!»
Пока училась в школе, выигрывала все районные и городские олимпиады. Я уже и не помню, сколько их было, подсчет вели довольные родители. Мне хотелось только одного – побыстрее вернуться домой, чтобы засесть за свои учебники в поисках новой интересной задачки – той, которую еще никто не смог решить. Я была уверена, что обязательно решу, вопрос лишь во времени. Терпения мне не занимать.
После окончания школы поступила в медицинский, на провизора. Как объяснила мама: «Математика – это хобби, а будешь ближе к лекарствам – всегда на хлеб с икрой заработаешь». Окончила вуз на отлично, подарила свой красный диплом ей на 50-летие. В аптеке я не проработала ни дня.
Подруга заманила в фармацевтичекую компанию, показалось – интересно. Но по-настоящему увлекательной жизнь стала через год, когда меня перевели в коммерческий отдел. Здесь моя душа воспарила – считать приходилось много, да и хитроумные комбинации типа «рубль пишем, два в уме» приятно щекотали нервы.
Так незаметно пролетели семь лет, которые привели меня к солидной должности коммерческого директора. И тут я встретила его – умудренного опытом, седеющего, но по-молодецки хорохорящегося льва. Это был мой гуру, который учил меня всему, чему не научили улица, школа, мама, институт и коммерческий отдел. Оказалось, что я – необработанный бриллиант, который нуждается в профессиональной огранке. Мои робкие попытки напомнить о своих достижениях, купленной на собственные деньги квартире, в которую гуру-лев переехал через неделю после нашего знакомства, было резко пресечены: «На дядю работают только овцы, которые ничего из себя не представляют. Ты достойна большего!»
Через несколько месяцев ежедневной домашней стажировки у своего личного гуру я ушла из фармацевтики и открыла собственную компанию по найму персонала. Все-таки мне удалось найти компромисс – я привлекла партнера, с которым достигать «большего» было не так страшно. Первое время дела шли неплохо, помогали старые связи. Гуру был прав в одном – теперь-то я точно не была овцой. Скорее, лошадью-тяжеловозом. Работать приходилось по шестнадцать часов подряд, ни на минуту не выключая телефон. Клиенты жили в разных часовых поясах нашей необъятной страны, а соискатели – и вовсе по всему миру. Через пару лет я научилась спать по пять часов в сутки и разговаривать по трем телефонам сразу, попутно отвечая на письма.
Мне стали сниться чудны́е сны, в которых я снова и снова что-то пересчитывала, обдумывала задачки, доказывала «нерешаемые» теоремы. Во сне я разговаривала на латыни, которую со времен учебы в медицинском ни разу не вспоминала наяву. Все чаще и чаще в моих снах появлялась женщина, держащая в руке щит с надписью «Aliis inserviendo consumor»[1]. Женщина меня пугала, мне хотелось куда-нибудь убежать, спрятаться, но когда я пыталась это сделать, то проваливалась в какую-то яму, наполненную мутной водой, и… просыпалась.
Мое 35-летие решили отметить в Эмиратах, в красивом отеле. Гуру снял роскошный номер, заказал ужин, приготовил подарки. Он по праву мог мною гордиться, я оказалась хорошей ученицей. Уж овцой-то меня теперь никто не осмелился бы назвать!
Мы провалялись на пляже еще три дня, лениво передвигаясь от лежаков к стойке бара и обратно. Ничего не хотелось делать, только спать. Но сон для меня превратился в настоящую пытку. Я, как могла, оттягивала момент засыпания, изматывала себя расчетами, разбором документов, перепиской с клиентами и партнерами. Сопротивляться было уже невозможно, и я подсела на снотворное. Как шагнуть в пропасть: быстро и безболезненно. Наутро меня штормило, страшно хотелось пить, но ужасная тетка со щитом отступила.
В Москве нас ждал сюрприз – мой партнер решил продать свою часть бизнеса. Оказалось, что переговоры шли за моей спиной уже полгода. Я стала проверять документы и поняла, что в компании все эти годы была двойная бухгалтерия. Часть проектов уходила напрямую через личную компанию партнера.
Он засылал ко мне адвокатов, торопился, просил закончить все по-быстрому, объяснял, что уезжает в Новую Зеландию. Я пыталась держать лицо, но мой недавний союзник, устав со мной бодаться, просто оформил генеральную доверенность на каких-то вурдалаков, которые взялись за меня с удвоенной силой. И тут меня накрыло. Я рыдала так, что гуру, испугавшись за мое здоровье, вызвал скорую.
Очнулась я через три дня. «Три счастливых дня были у меня…» Все это время я пребывала в каком-то коматозном состоянии, наполненном образами из детства. Я вспомнила, как начала читать в пять лет и почти сразу уговорила старшую сестру записать меня в библиотеку. Она была круглой отличницей, и под ее поручительство меня, малявку, тоже взяли, нарушив все правила. «Три поросенка», «Красная шапочка»… вскоре старая библиотекарша грустно развела руками: книжки для дошколят закончились. Тогда я переключилась на числа: вон их сколько, никогда не кончатся… Тригонометрические уравнения, прогрессии, комбинаторика и бином Ньютона – все это звучало как музыка в моей воспаленной голове. Ожившие портреты Пифагора, Декарта, Лобачевского приобретали все более явственные черты, начинали разговаривать друг с другом и со мной, справляться о моих математических успехах. Завязывалась милая беседа, мы пили чай и болтали о том о сем. Особенно меня растрогала Софья Ковалевская, которая, протягивая мне блюдо с печенюшками, спросила по-шведски: «Hur mår du, älskling?»[2]
Воронка чисел, формул, уравнений, знакомых с детства лиц, исписанных тетрадок в клеточку закручивала меня все глубже и глубже, мне совершенно не хотелось просыпаться, мне было так хорошо…
Наутро, после того, как я очнулась от своего трехдневного сна, пришел мой обеспокоенный гуру.
– Что тебе принести, чего ты хочешь?
– Принеси мне учебник Сканави…
Виктория
Я родилась в маленьком городке на юге России. Родители были совсем юные, неопытные, поженились вопреки воле родителей. Бунтарей выставили из дома, с пожеланием побыстрее нахлебаться проблем и понять, что надо слушаться старших. Молодые гордо уехали подальше от отчего дома и стали строить свою семейную жизнь, героически преодолевая трудности. В первый же год совместной жизни родился мой брат, а через год – я. Мама училась и работала на двух работах. Папа, отведав семейной жизни, быстро подписал контракт и уехал «на севера». Мы регулярно получали от него денежные переводы и посылки с рыбой, икрой и разными невиданными деликатесами. Домой он приезжал раз в год, а потом и реже. Всем в доме заправляла мама, которая любила повторять: «Я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик…»
Мой старший брат был самостоятельным чуть ли не с пеленок. Во всяком случае, сопоставляя факты из маминых рассказов, я поняла, что ходить на горшок, говорить и читать он научился одновременно. В школе Вадим был круглым отличником, спортсменом, активистом, кумиром местных девчонок и мальчишек. Его обожали все вокруг, кроме меня. Я его тихо ненавидела. Каждый раз, когда приносила домой четверки или замечание в дневнике о плохом поведении, мама приводила в пример Вадика: «Как ты можешь позорить брата, он же у нас на Доске почета висит!» Как же мне хотелось в детстве, чтобы он висел где-нибудь подальше, в лесу!
Я росла упрямой и своевольной. На уроках мне было скучно, весь материал – спасибо маме и Вадику – схватывала на лету. Могла встать и уйти с урока, если учительница начинала нести какую-нибудь пургу. Мальчишкам спуску не давала, могла так двинуть в глаз, что обидчик попадал в больницу на неделю. Меня боялись и учителя, и одноклассники. Боялись, но уважали. Знали, что всегда встану на защиту слабого, помогу на уроках, дам списать домашку.
В восьмом классе к нам пришел новенький – симпатичный парень из Москвы. Его папу, военного, сослали в наш южный городок за какую-то пикантную историю с молоденькой женой генерала. Я сразу же пресекла все попытки наших куриц-одноклассниц пофлиртовать с ним. Села за его парту и взяла над ним единоличное шефство. Парень был красивый, но тупой, как пробка. Я делала за него все домашние задания, а он приглашал меня к себе домой слушать «Битлз».
На выпускном я решила признаться ему в любви. Нарядилась: впервые надела каблуки и длинное платье, на которое копила целый год, подрабатывая репетиторством. Но к середине вечера мой герой напился, и его стошнило прямо на мой шикарный наряд… Все одноклассники ржали до колик – как же, впервые Вика облажалась, как простая деревенская лохушка!
При первой же возможности я уехала в Москву, поступать в юридическую академию.
Поступила без проблем, подогреваемая злостью и желанием доказать, на что я способна. Учеба давалась легко, оставалось время на подработку, что при моем материальном положении было ой как кстати. В Москве пришлось снимать комнату, общежития мне не досталось. Денег катастрофически не хватало.
Со своими я перестала общаться сразу же после выпускного. Никогда не забуду того вечера, когда я прибежала домой вся заплаканная, в перепачканном платье, в надежде уткнуться в мамино плечо и получить от нее слова утешения. А вместо этого – как ушат холодной воды:
– А чего ты ожидала?! Он же москвич, у него отец полковник, не сегодня-завтра ссылка ихняя кончится, снова уедут в свою Москву. А ты кто? Тоже мне, губу раскатала!
На третьем курсе я выскочила замуж. Как-то быстро, особо не раздумывая. Он читал у нас трудовое право, а я сидела на первой парте, гипнотизируя его своими большущими глазами. Он бледнел, краснел, заикался, натыкаясь время от времени на меня взглядом. А через месяц мы подали документы в загс.
Судьба – большая чудачка. Проклиная свое детство, вечно работающую и хронически устававшую мать, отца – новогоднего Деда Мороза, я вляпалась в ту же историю. Родилась Маша, оставлять ее было не с кем, поэтому приходилось таскать девочку с собой на все лекции. Преподаватели злились, но меня спасало только то, что я была круглой отличницей, сдавала все зачеты и экзамены без поблажек.
Денег не было. Муж-преподаватель подрабатывать не желал, писал по вечерам докторскую. В какой-то момент, обезумев от недосыпа и вечной чехарды семейных забот, я схватила дочь в охапку и повезла к маме.
В родном доме меня встретили прохладно. Брат женился, у него самого было уже двое малышей. Все они жили в нашей маленькой квартирке, с мамой и папой, который вернулся со своих северов совсем больной.
Переночевав, наутро я уже возвращалась в Москву.
Внезапно мужу подфартило, его пригласили работать в иностранную компанию. Я с облегчением вздохнула. Раздали долги, купили квартиру в кредит. Забрали дочь, она пошла в садик, стало полегче. А когда у нас появилась Анюта, наша незаменимая Мэри Поппинс, стало вообще в кайф. Мы познакомились совершенно случайно: выхожу как-то утром из квартиры и вижу: сидит женщина на ступеньках, плачет. С виду вроде не бомж, прилично одета. Оказалось, приехала из Украины к родственникам на заработки, а отношения не сложились. Полгода помогала им по хозяйству бесплатно, только чтобы разрешили пожить, пока работу не найдет. Сначала все были довольны – пожилые родственники получили бесплатную рабочую силу, а молодая женщина – угол в московской квартире. А потом начались придирки: плохо готовит, много денег тратит на продукты, пыль со шкафов не вытирает. Анюта оправдывалась, говорила, что старается изо всех сил, даже времени нет работу хорошую найти – все время и силы уходят на обслуживание стариков. Пыталась устроиться продавщицей в палатку, но там нужно было работать и днем и ночью – родственникам это не понравилось. Она плакала, объясняла, что приехала заработать денег маме на операцию… В один прекрасный момент не выдержала и высказала им все, что накипело. Те, конечно же, дали ей от ворот поворот. Чемодан за дверь – и пошла на все четыре стороны.
Что меня заставило в тот день спросить, отчего тетка так рыдает, – одному богу известно. Но, словно почувствовав внутри какой-то толчок, остановилась, выслушала печальную историю, молча взяла ее чемодан и вернулась в квартиру. Уже с новоиспеченной няней для сына.
Мы с мужем смогли наконец съездить к морю, которого я никогда до этого не видела. Да я и на самолете-то никогда не летала, только на поезде ездила, в плацкартном вагоне…
Мой красный диплом и два иностранных языка помогли без проблем устроиться на работу. В компании я была нарасхват. Соглашалась ездить в командировки в самые отдаленные Кукуевски и Засраченски. Зачем начальству понадобился юрист с двумя иностранными языками, я так и не поняла. В моих «подшефных» регионах народ разговаривал на «чисто-конкретном» наречии. А в суде – своя, профессиональная лексика.
Процессы выигрывала без труда, берясь без страха за самые запутанные дела, даже и «с душком». Бывало, важные персоны встречали меня прямо у трапа самолета, приставляли охрану, сажали в машину и везли прямиком на суд. А оттуда обратно в аэропорт или на вокзал. Да, молодая была, безбашенная. Ничего не боялась, верила в силу своих знаний, в отточенное на МИДовских курсах ораторское мастерство и опыт, который с годами становился на вес золота, – с такими-то клиентами! Именно тогда я расслабилась и решилась на второго ребенка. Муж, узнав на очередном УЗИ, что будет сын, чуть не обезумел от радости.
Звонок из больницы раздался в самый неподходящий момент – дебаты в суде приняли характер настоящих боевых действий. Меня срочно вызывали в Москву: муж попал в аварию и сломал позвоночник.
Следующие несколько лет прошли как в тумане – сначала больницы и консультации с лучшими врачами Москвы, потом – постоянно лежащий дома муж, дочь, маленький Алешка, суды… Маша к тому времени училась в Англии, со мной не разговаривала, мы давно уже общались через мужа. Она все время повторяла, что я бессердечная мать, называла меня Снежной королевой. Каждое семейное застолье заканчивалось скандалом, после того как она начинала рассказывать свою любимую душещипательную историю из детства: «Я заболела ветрянкой, у меня поднялась температура, а ты улетела на свой очередной суд. И только папа спас меня, только ради него я не выбросилась из окна. Мне хотелось тебя наказать, чтобы ты наконец вспомнила, что у тебя есть дочь!» Это повторялось из года в год. Сначала я пыталась подключить психолога, мы ходили на консультации вместе в дочерью и мужем, но ситуация не менялась. Через какое-то время я махнула рукой и сосредоточилась на сыне. Ну, что поделать, для своей дочери я оказалась плохой матерью…
От психушки меня спасли только Анюта и мои тайные побеги из Москвы на два-три дня. После очередного выигранного дела я садилась в машину и ехала в Шереметьево. Покупала билет на ближайший рейс куда-нибудь в Европу и улетала – без вещей, с одной маленькой сумочкой. В Париже, Лондоне, Амстердаме, Мадриде я долго бродила по улицам, сидела в маленьких кафешках, разглядывая прохожих. Заходила в дорогие магазины и с каким-то остервенением примеряла самые роскошные наряды, скупала их пачками, привозила в Москву, даже не распаковывая. Куда я могла надеть эти Диоры и Шанели?! На очередной суд в Верхнем Урюпинске?
Однажды, прогуливаясь по берегу Сены, увидела парочку глухонемых, которые о чем-то оживленно болтали на языке жестов. В их руках было столько экспрессии, столько жизни и оттенков, что я застыла, как каменное изваяние, не в силах оторваться от этого волшебного молчаливого театра. Через какое-то время парочка, заметив мой пристальный взгляд, поспешила уйти подальше. А я еще долго стояла на набережной, пытаясь осознать, что со мной происходит. Мне казалось, что я поняла все, о чем разговаривали эти двое:
– Ты должна решиться, уедем сегодня же!
– Я не могу его так бросить, мы прожили вместе шесть лет. Пойми, он ни в чем не виноват!
– Он просто пользуется тобой, ты что, не видишь этого?!
– Я люблю тебя!
Я повторяла и повторяла последнюю фразу, прижимая правую руку к груди, с каждым разом ощущая, как что-то там, в глубине, начинает оживать, шевелиться, тянуться вверх, к свету… Теплая волна, вначале робкая и неуверенная, поднималась все выше и выше, пока не выплеснулась наружу мощным потоком рыданий.
– Мадам, с вами все в порядке? Вам нужна помощь?
– Мерси, мерси, не волнуйтесь, я в порядке. Мне очень хорошо. Мне так хорошо, как не было много-много лет. А может быть, и никогда не было…
Анна
В первый раз я попала в Большой театр, когда мне было шесть лет. Бабушке, жене участника войны, щедро выдали на работе два билетика на «Щелкунчик».
Мы с мамой приехали из своей Балашихи пораньше, чтобы погулять по центру, полюбоваться наряженными новогодними елками, сходить на Красную площадь. В Москве я бывала и раньше, но этот приезд мне запомнился особо. Все было какое-то волшебное, нереальное – и улицы, засыпанные снегом, и люди-снеговики с сугробами на шапках, и красные троллейбусы, обвешанные маленькими гирляндами. А когда часы на Спасской башне пробили шесть, мама стала поторапливать меня: она хотела пораньше прийти в театр, зайти в буфет и поесть вкусных пирожных.
Театр меня ошеломил. Все казалось таким огромным, фундаментальным, что я испугалась и заплакала. Я стала тянуть маму назад, к выходу, а она, посмеиваясь, взяла меня на руки и прижала к себе. Мы сдали пальто в гардероб, получили красивые блестящие номерки. Мама взяла с собой мои новенькие туфельки, чтобы я смогла переобуться. Сама она нырнула в черные лодочки на маленьком каблучке-рюмочке, и мы пошли в буфет. Вот он мне совершенно не запомнился, мне хотелось побыстрее сесть в мягкое кресло, потому что за целый день, что мы бродили по городу, я порядком утомилась. Места у нас оказались, конечно же, не в партере, но с балкона второго яруса видно было вполне прилично. Мама посадила меня на колени, и мне стало совсем хорошо.
Как только начала играть музыка, я поняла, что куда-то лечу. Я с боязнью посмотрела на свои руки и ноги, они были на месте, но ощущение полета не прекращалось. Это было немного страшно, но и приятно в то же время. Я не могла оторвать глаз от сцены, где порхали легкие, как перышки, девушки в красивых костюмах. При каждом их прыжке я чувствовала, что тоже прыгаю, взмываю ввысь, туда, откуда сыплется легкий белый снежок и струится синеватый морозный свет…
Когда объявили антракт, я, моргая заплаканными глазами, сказала:
– Мамочка, отдай меня в театр. Я хочу быть балериной.
– Глупенькая, ну какой балет в нашей Балашихе? Мы с тобой еще раз в Большой приедем, если хочешь. Хочешь? Тебе же понравилось?
Мы вернулись домой только на следующий день, переночевали у маминой студенческой подруги. Едва добрались до квартиры, я сразу провалилась в сон, совершенно измученная событиями и впечатлениями такого длинного и насыщенного дня. Один раз, полупроснувшись, услышала, как мама пересказывает наш разговор в театре, повторяя: «Глупенькая девочка, ну какая из нее балерина?»
После окончания института я какое-то время поработала в школе, но скоро поняла, что на такую зарплату долго не проживу. Мама, учительница английского языка, уговаривала не делать глупостей, потерпеть. Терпеть мне не хотелось, а уж тем более не хотелось копить годами на приличную шубку или югославские сапожки. Мамины лодочки, в которых она была со мной в Большом, носились лет десять, пока я, разозлившись, не выбросила их в помойку. Мама потом со мной неделю не разговаривала, а бабушке по телефону жаловалась, что я выбросила ее «почти новые» туфли.
Девчонки из Мориса Тореза, с которыми я познакомилась на летней практике, рассказали, что туристические компании активно набирают гидов для работы в Египте – туда валом хлынули российские туристы. Английский у меня был очень даже приличный, немецкий похуже, но руководству этого было вполне достаточно, чтобы заключить со мной трехмесячный контракт.
За три дня до выезда мне сообщили, что концепция поменялась и я еду в Грецию. Мне было до лампочки: за границу я не выезжала ни разу, куда пошлют, туда и поеду. Настроение было задорное, тем более, что мою подругу Зойку тоже взяли.
– Анюта, мы же вытащили лотерейный билет, ты понимаешь! Денег заработаем, с какими-нибудь симпатичными греками познакомимся. А там, может, и замуж!
– Дура ты, Зойка, ветреная особа! – смеялась я. – Нас же на работу взяли, а не женихов искать. Не знаю, как ты, а я собираюсь работать серьезно.
– Это ты дура, подруга! Серьезно пусть мужики работают, а мы созданы для роскошной жизни!
В отношении Зойки это было сущей правдой. Красавица в типично русском стиле, с длинной косой, пышными формами и белоснежной кожей могла рассчитывать на благосклонность мужчин. По приезде в Салоники она сразу же познакомилась с местным воротилой, который ухаживал за ней, как падишах, с поистине восточным размахом. Он снимал целые рестораны, покупал ей шубы, золотые украшения. Зойка долго не ломалась, сдалась через пару недель. А через месяц «падишах», наигравшись, бросил ее. Зойка пошла вразнос.
Мои три месяца пролетели незаметно. Аэропорт, гостиницы, экскурсии… Туристы прилетали чартерами, либо ранним утром, либо поздней ночью. Смешно сказать, но на море я была всего пару раз, работать приходилось «за себя и за того парня». Радовало одно: удалось скопить кругленькую сумму на процентах от меховых магазинов, где массово отоваривались русские туристы. Редко кто уезжал из Греции без норкового манто.
В последний день мы с девчонками решили сделать «отвальную», пригласить водителей наших экскурсионных автобусов, с которыми за эти три месяца по-настоящему сдружились. Просиживая часами в аэропортах в ожидании прилета очередной порции туристов, мы успели рассказать друг другу все о своей жизни, особенностях национальной кухни, обсудить последние новости из мира туризма, посплетничать о романах наших русских девчонок, перемыть косточки жадным начальникам, которые зажимали деньги за переработки. Гулянка затянулась до утра, а надо было еще успеть собрать вещи и купить подарки родным. Когда сунулась в тайник с деньгами, он оказался пустым. Все, что я накопила за три месяца, украли.
* * *
– Ну, чего рыдаешь, оставайся еще на три месяца. Снова заработаешь.
– Ты обалдел, кто меня здесь оставит?! У меня же визы нет!
Пончик старался успокоить меня, как мог, рассказывал смешные истории, три раза бегал за пивом и сигаретами. Вообще-то настоящее его имя было Донатос, но все мы звали его Пончиком – русским эквивалентом заморского доната, пышной булочки. Хотя на булочку он совсем не был похож. Он был похож на… да на греческого бога он был похож, блин! Я влюбилась в него с первого взгляда, как только сошла с трапа самолета. Все три месяца судьба как нарочно сталкивала нас в одной смене. Он даже пытался за мной ухаживать, но я дала себе слово, что не буду отвлекаться от главного, от того, за чем приехала, – от опыта и денег.
Через месяц я снова вернулась в Салоники, а через еще три вышла замуж за Пончика. Через девять месяцев родился наш сын, а спустя два года греческая сказка закончилась. Пончик оказался бабником и мотом. Его интересовали только чужие бабы и мои деньги.
Я работала день и ночь, пытаясь убежать от домашних проблем и заработать столько, чтобы можно было свалить из этой чертовой дыры. Заграница, елки зеленые!
Работа спасала, помогая забыться и отключиться от постоянных мыслей о будущем. «Что делать – разводиться или потерпеть еще, пока не получу паспорт? Терпеть насмешки свекрови, которая помогает с сыном, или послать всех наконец к чертовой матери?..» Голова пухла от проблем, которые росли, как снежный ком.
«Время лечит», – любила повторять моя бабушка. Прожив в Греции десять лет, я готова была с ней согласиться. К загулам мужа я постепенно привыкла. Просто что-то умерло внутри, заледенело. Когда получила паспорт, вздохнула с облегчением. Все-таки теперь я не русская иммигрантка, а гражданка Евросоюза. Правда, на моей зарплате это никак не отразилось. Я хваталась за любую работу, которая подворачивалась под руку.
Моей единственной отдушиной был сын, который унаследовал точеный профиль своего отца и его кудрявые, черные, как смоль, волосы. Когда Костасу исполнилось семь лет, я отдала его в танцевальную студию. Дома был грандиозный скандал.
– Ты что, педика из него сделать хочешь?! Совсем из ума выжила, pridurok?!
– Почему обязательно педика? Просто мальчика с хорошими манерами и музыкальным вкусом!
На заре нашего романа я сдуру научила мужа смачному русскому словцу, которое постепенно, в пылу жарких семейных споров, стало моим вторым именем. Честно признаться, я тоже особо не выбирала выражения. Устала быть примерной и послушной женой.
Окончив школу, победив в нескольких европейских турнирах, на которые я ездила как костюмерша, повар, массажистка и просто мама, сын танцы забросил. Он отказался поступать в университет и записался наемником в НАТОвский контингент на Балканах.
Я вернулась в Россию, с Грецией меня больше ничто не связывало. Муж давно ушел, женился на молодой, у них три девчонки. Бедный, пахать ему теперь до самой смерти, пока приданое в тройном размере не соберет…
* * *
– Мама, почему ты меня никогда не хвалила в детстве?
– Как не хвалила, доченька? Я тобой всегда гордилась, ты же у меня умница, красавица! Я в тебе никогда не сомневалась. Вот, у тебя теперь своя компания, рестораны, подчиненные тебя любят, о тебе в журналах пишут, ты же знаменитость! Все тобой восхищаются!
– Нет, мам, все не то… Мне так хотелось, чтобы именно ты мне сказала: «You’re the best!»…