Глава 1 Прибыли
Перед прибытием в порт всех нас опять загнали в трюм. Меня – в том числе.
Всё – я стал больше не нужен. Капитан сейчас к французскому доктору может обратиться и русский ему без надобности.
Живот у капитана теперь не болит, перевязку сегодня я ему уже сделал. Скоро уже и швы можно снимать. Дня через три. Нигде ничего в области послеоперационного шва не покраснело и при пальпации везде безболезненно.
Да, крепок тут народ…
А, если ещё вспомнить, как пришлось капитана оперировать…
Меня до сих пор жуть берёт от такой авантюрной хирургии.
В алжирском порту судно простояло сутки. Французов-заключенных попросили на выход из трюма. Видно, прибыли они в место назначения. Про нашу судьбу пока ничего не известно – будут здесь на берег высаживать или повезут куда ещё дальше?
Кормёжка опять стала хуже, прогулки на палубе прекратились.
Правильно, оказанная услуга – ничего не стоит. Мне больше никто спасибо не говорил и за капитанский стол не приглашал.
С корабля что-то выгружали, что-то грузили на него.
– Наверное, повезут нас дальше, – поделился своими мыслями со мной Малиновский.
– Скорее, что так, Родион… – согласился я с ним.
Так, вот вроде и отплываем…
Один из охранников, что всегда нормально к нам относился, на вопрос, куда нас везут, коротко ответил, что движемся мы в Оран. Там нас высадят или дальше – такой информацией француз не располагал.
– Ну, в Оран, так в Оран…
Выбора сейчас у нас не было.
В Оран мы доползли почти ночью.
– На выход! Быстро, быстро! – раздалось с палубы.
Быстро, так быстро. Нам не вещи собирать, только подпоясаться.
Охрана с корабля передала нас оранскому конвою и тот погнал нашу колонну куда-то в сторону от порта.
Примерно через час мы дошли до каких-то бараков.
– Хоть кормить-то тут будут? – поинтересовался у меня Родион.
– Откуда я знаю… – полевых кухонь или чего-то подобного я в пределах видимости не наблюдал.
Оказалось – не будут. Напоили водой и всё. Честно говоря, мне это голод не утолило.
Затем, от конвойных поступил приказ отходить ко сну. Что, прямо на земле? В бараках даже нар не было. Что там нар, нам даже соломы не дали под себя подстелить. Африка тут – так поспите…
Утром после отвратительного завтрака нашу колонну погнали на юг. Так я по солнышку определил. Оно, что в России, что здесь встает на востоке.
Конвой как будто куда-то спешил.
– Быстро, быстро, быстро!
Нам не позволяли даже на пять минут остановиться и отдохнуть, мы шагали и шагали по песку…
По песку – это тебе не по твёрдой дороге передвигаться. Идти по нему очень трудно и ноги быстро устают.
Ещё, и жарковато…
Уже после полудня всего на полчаса конвойные сделали нам остановку у какого-то колодца. Воды в нём на всех не хватило.
Ночевали мы под открытым небом у небольшой деревни.
– Туда не ходить. – старший в конвое указал на строения. – Каждый, кто войдёт в деревню, будет убит местными жителями.
После таких слов, желающих посетить данный населенный пункт не нашлось.
– Как хоть деревня-то называется? – у Малиновского ещё остались силы на любопытство, а я уже с ног валился.
– У охраны спроси, – зевнул я после ответа.
– Не больно они с нашим братом разговаривают…
– Вот и ложись спать. Какая тебе разница.
Я лёг там, где стоял. Ничуть не хуже другого это место.
– Интересно…
Интересно ему. Нашел, чем интересоваться. Лучше бы узнал, кормить они нас думают?
Похоже, что и не собираются. Французы, что – смерти нашей желают?
Глава 2 Что это было?
Утром я еле встал.
Ходьба по песку здоровья не прибавляет. Ещё и на голодный желудок.
Ладно, голод, ещё и пить всё время хочется…
Справа, слева, за спиной, прямо перед моими глазами поднимались на ноги невыспавшиеся усталые люди. Как будто и ночи у них для отдыха не было.
– Попить бы… – облизал свои сухие губы Малиновский.
– Да, не помешало бы, – разделил я его мнение.
Завтрак не порадовал. Воды, правда, выдали по полной кружке.
По уму, не сразу бы всё сейчас выпивать, но фляги у меня не было. Впрочем, как почти у всех.
Так, что это?
Оказалось, что нас делят на две группы. Одна дальше двинется на юго-восток, а вторая пойдёт на юго-запад.
Нам милостиво разрешили самим выбирать – кто в какой будет. Что туда, что сюда – без особой разницы. Там и там всё равно будет не сахарно.
Кстати, такое деление настораживало. Французам уже без разницы – кто есть кто и куда пойдёт. Похоже, что всех нас уже списали.
– Я с Вами, – сделал свой выбор Малиновский.
– Пошли к ним. – я кивнул своему бывшему санитару на группу солдат, где было больше знакомых лиц.
Как, оказалось позднее, нашей группе предстояло двигаться на юго-восток.
Сегодня мы шагали гораздо медленнее. Крики и ругань конвоя не приносили совершенно никаких результатов.
Вчера ещё пустыня все силы из нас высосала – не надо было конвою так быстро нашу колонну гнать.
Ближе к полудню наше движение совсем замедлилось.
– Сержант-майор, люди устали, надо им дать отдохнуть, – обратился я к старшему в конвое.
– Скоро колодец, там и остановимся, – нехотя ответил тот.
Действительно, буквально через полчаса последовал приказ остановиться.
Обедали мы опять всухомятку, но хоть воды было вдоволь.
Уже когда поступил приказ двигаться дальше, к колодцу вышел мужчина в белых одеждах. Голова его была замотана фиолетовой тканью, так, что только одни глаза было видно. На поясе его висела сабля.
Старший конвоя даже в лице изменился. Я стоял почти рядом с ним, поэтому такую метаморфозу и заметил.
Человек в белом подошел к сержант-майору и что-то ему сказал. Не по-французски, но тот видно понял.
– Оставаться на месте! – тут же последовала от него команда.
Ну, на месте, так на месте… Честно говоря, лично у меня не было никакого желания снова месить ногами песок.
– Кто это? – тут же последовал мне вопрос от Малиновского.
Я даже и не удивился. Он всё время у меня что-то спрашивал.
– А, я знаю?
Нашел Родион у кого интересоваться…
Так сидели мы не меньше часа. Мы сидели, а сержант-майор туда-сюда взад-вперёд расхаживал как заведенный. Вид у него был встревоженный, остальные конвойные тоже с опаской по сторонам поглядывали.
Человек в белых одеждах у колодца не задержался, как пришел, так и ушел. Только его и видели.
Мы сидели и сидели, время от времени ходили к колодцу. Французы нас в этом не ограничивали.
Тут у меня в нательном поясе и теплеть начало. Там, где мои золотые зверьки находились. Причем, с каждой минутой всё сильнее и сильнее. Жар был не обжигающий, а какой-то добрый и радостный. Не знаю, как это и объяснить, но так я его ощущал.
Никогда ещё подобного этому раньше не было.
Тепло ласковыми волнами омывало всё моё тело. Мне стало хорошо-хорошо. Если мог бы – взлетел.
Как-то почти сразу, словно из-под земли, метрах в пятистах от колодца появилась цепочка из десятка верблюдов. Просто, чудеса какие-то…
Сержант-майор как к земле прирос, ладонь козырьком ко лбу приложил.
Меня как какая-то сила на ноги подняла. Сам не зная зачем я подошел и встал рядом со старшим в конвое.
Верблюды с сидящими на них людьми между тем всё приближались и приближались.
Наконец, они полукругом выстроились перед сидящими и стоящими у колодца.
На землю с верблюдов спустились мужчины, одетые так же, как человек, который приходил к нам ранее. Среди них была и одна женщина, но уже вся в фиолетовом.
– Старая Мать Верблюдов… – именно так, каждое слово с заглавной буквы, произнёс сержант-майор. Говорил он сам себе, но я стоял рядышком и хорошо расслышал его слова.
Мои зверьки в поясе под мундиром словно мухоморов объелись, если бы не в брезентовых кармашках лежали – в пляс пустились.
Я был в полном обалдении.
Мля…
У женщины, лица её тоже не было видно, из матерчатого сооружения на голове только глаза сверкали, на шейной цепочке висела золотая фигурка… верблюда. По стилю изготовления – как будто её тот же мастер делал, что и мои фигурки. Пусть у меня – медведь, рысь и прочие, а тут – верблюд.
Женщина с верблюдом мне что-то сказала. Я не понял её языка.
– Старая Мать Верблюдов приветствует Хозяина Северных Зверей, – перевел мне сержант-майор.
Странно, я его об этом и не просил.
– Я… её тоже приветствую, – запнулся при ответе я.
Сержант-майор тут же перевёл гостье мною сказанное.
Женщина протянула мне большую круглую флягу в чехле, украшенном орнаментом. После этого опять что-то сказала на своем языке.
– Это Вам, Хозяин Северных Зверей, подарок. Без фляги здесь никак нельзя.
Последнюю фразу он явно от себя добавил. Старая Мать Верблюдов была более кратка.
– Большое спасибо. – я принял с поклоном подарок.
Гордо держа голову женщина повернулась и зашагала-поплыла к своему верблюду. Кстати, белому. Я раньше и не знал, что такие бывают.
Через пять минут люди на верблюдах уже удалялись от нас.
Я стоял и вертел в руках подарок.
Сержант-майор глазами по пять копеек смотрел на меня.
Так? Что это было?
Чем дальше удалялся караван, тем мои золотые зверьки всё больше и больше приходили в обычное состояние, а скоро уже и ничем не проявляли себя, замерли и затихли. Превратились в обычные фигурные слитки желтого металла.
Я, как дома часто говорили, на автомате скрутил крышку фляги и приложил её горлышко ко рту.
Вода была холодной и очень приятной на вкус.
Глава 3 Добрели…
После встречи с бедуинами у колодца отношение ко мне изменилось. Что мои товарищи по несчастью, что конвоиры сейчас на меня как-то особенно посматривали. В этих взглядах всякого-разного было намешано – любопытство, недоумение и даже страх.
Да, да, некоторые начали меня побаиваться. К разряду колдунов отнесли. А колдуну в голову неизвестно что может взбрести. Может – хорошее, а может и плохое. Пойми их, колдунов.
Согласен – в целительстве всегда есть элементы чего-то необъяснимого, магического, а тут ещё и такое…
Тащится себе колонна осужденных военно-революционным трибуналом по Африке, а тут непонятные люди на верблюдах. Ещё и с подарками…
Здравствуй мол, Царь Зверей, добро пожаловать в наши палестины. Ну, не Царь Зверей, а Хозяин, но всё равно – круто.
Не просто всё с этими золотыми зверьками. Ой, не просто. Мои – с просторов России, а здесь, в Африке, они опять же в большом почете.
Всю голову я с этими зверьками сломал, но так ничего путного и не надумал.
– Долго нам ещё идти?
На этот раз сержант-майор сразу же мне ответил, не проигнорировал мой вопрос.
Так, если на привычные мне по прежней жизни километры перевести, то где-то их сорок с небольшим гаком получается. Ну, не смертельно. Тем более, сейчас у меня фляга имеется. Попойду – попью, попойду – попью. Сил сразу как-то прибавляется.
Вечером я с фляги чехол снял, немного полюбопытствовал. Металл, из которого она изготовлена, скорее всего – серебро. Работа – весьма старая, орнамент большой мастер делал. На стенках вместилища для воды какие-то фантастические звери меж собой дерутся. Одно чудище – вылитый динозавр из моего школьного учебника.
Полюбовался я на флягу и чехол на место вернул. Так лучше будет. Незачем её чужим глазам разглядывать.
За размышлениями у меня незаметно пол дня прошли. Иду себе и иду, а товарищи мои что-то совсем сдавать стали. Не климат, похоже, им тут. Бредут, еле ноги переставляют. Вот, кто-то свалился, а друзья-знакомцы ему помогать начали. Подняли, с двух сторон под руки подхватили. Не оставили лежать на песке своего. Наши – своих не бросают.
– Скоро колодец? – подошел я к сержант-майору.
– Скоро… – старший в конвое, как и мы, выглядит уставшим. Африка, это тебе не Париж или Шампань.
Очередной обед всухомятку. Час отдыха и снова вперёд.
Глупо как-то они нас ведут. Ночью бы это было делать лучше…
Ага, лучше. Ночью – темно, ничего не видно. Так можно неизвестно куда забрести…
Чего только я за дорогу не передумал – голова-то, в отличие от ног, не занята.
Только на следующий день добрели мы до своего нового местожительства. Нас так рано не ждали, ничего нам не приготовили – ни еды, ни места размещения…
Мля…
У меня голова от голода кружится и колени от ходьбы подгибаются, а каково же другим? Меня ещё золотые зверьки поддерживают…
Так… Щелястые бараки из необстроганных досок… Просто дворцы какие-то…
Мля…
Ни коек… Ни освещения…
Впрочем, керосиновые лампы через пару дней нашлись. Были они, оказывается, но про них кто-то запамятовал. Ну, что нам они предназначались.
Кормили нас…
Вареная фасоль и пол фунта хлеба. С такого питания у всех в животе бурчало.
После ночи на голой земле, утром к нам явился французский капрал и объявил, что кровати мы сами себе должны сделать – доски имеются. Ткань для матрацев – тоже в наличии. Есть для их набивки и тюки соломы.
Кровати мы сколотили, матрацы изготовили. Кстати, солома оказалась полусгнившая и заплесневевшая, так что с матрацами мы намучались. Но, хоть следующую ночь не на песке спали.
Выданными от щедрот французов лопатами разровняли пол в бараках, вымели мусор…
Из оставшихся досок сбили стеллажи, немного неуклюжие скамьи и столы. Около бараков повесили умывальники.
На этом обустройство было закончено.
Тот же капрал объявил, что завтра мы уже должны приступить к работе. Если я правильно понял – будем копать песок. Рыть какой-то канал. Куда и зачем – не нашего ума дело.
Тут ещё и одна беда пришла – комары. То их не было, а вдруг появились. Огромные, никогда русским человеком не виданные. Объявились они ночью перед днём начала работы. Жужжали беспрестанно, лезли в нос, рот, уши…
Утром все встали не выспавшиеся, искусанные и злые. Нас покормили в очередной раз фасолью, выдали железные лопаты и погнали на рытьё канала.
Идти надо было версты три. Это тоже радости не добавляло. Три туда, три – обратно, итого – шесть. Находишься…
Глава 4 Не весело тут…
Всё не по-людски в этой Африке…
Днём стоит жарища, а ночью – зуб на зуб не попадает. То и другое – плохо. Весь день по жаре мы копаем, а ночью – спим в холоде. Ещё и комары. Такое впечатление, что они только больше становятся.
Воскресенье – выходной. Тут – новая напасть. В церковь надо идти.
Шесть километров – туда, столько же – обратно.
Во главе нашей колонны вышагивает сержант-майор. Такое у него интересное звание.
Благо бы, церковь православная была, так нет…
– Зачем нас только сюда водят? Мы в своего-то Бога после фронта не все верим, а не то, что в чужого… – ворчали солдаты. – На кой чёрт он нам нужен…
Сержант-майор отмалчивался – русского языка он не понимал совершенно.
Нас размещали в задней части церкви, впереди же рассаживались французские колонисты.
Кюре страшно гнусавил, меня от его голоса даже временами передергивало. Органист мастерством не отличался и его музыкальный инструмент издавал что-то душераздирающее. Лучше бы уж совсем не играл – таково было моё мнение.
Французский священнослужитель через слово почтительно поминал Бога. Сидящие на задних скамейках тоже, только руганью. Такие словечки порой проскакивали, что я только головой качал. Во, как война людей меняет…
Через пару недель всем нам такие воскресные походы надоели хуже горькой редьки. Солдаты начали придумывать, как от этой самой церкви избавиться.
Начали с малого. Когда в очередной раз французские колонисты встали со скамей и с опущенными головами зашептали молитвы, задние ряды остались сидеть.
После окончания службы кюре подозвал к себе сержант-майора. О чем-то с ним пошептался. Тот только энергично тряс головой.
– Кюре вами недоволен, – передал мне сказанное ему служителем церкви сержант-майор. – Делает вам замечание.
Я у этого француза теперь выступал в роли переводчика. Не зная русского языка, он с солдатами, если надо было, через меня общался.
Замечания нам было мало. Мы хотели совсем отбояриться от посещения служб.
Сержант-майор был очень удивлен, что замечание кюре нас не расстроило. Чуть глаз у него даже начал подергиваться от наших весёлых лиц.
– Что-то ещё надо придумать, – переговаривались между собой не желающие ходить в церковь. – Одного сидения мало…
Придумали.
В следующее воскресенье, рассевшись на скамьях в церкви, русские солдаты дружно закурили. Кто и совсем не имел этой вредной привычки, тоже стали табачный дым под своды храма пускать.
Ранимая душа кюре такого святотатства не смогла вынести. Я даже подумал, что его удар хватит.
Французские колонисты заохали-заахали, насмерть перепуганный органист перестал свой инструмент мучить, глаза на русских хулиганов выпучил.
Нас тут же выгнали из церкви и наложили строгий вечный запрет на её посещение. Сержант-майор чуть со стыда не сгорел за наше поведение.
Так мы освободили себе для отдыха воскресный день. Надо сказать, очень своевременно. С каждым днём наша работа становилась всё труднее. Первое время было всё проще. Бери на лопату песка больше, кидай его дальше, пока он летит – отдыхай. Когда канал начал углубляться, земля пошла тяжелее, а вскоре дело дошло и до тачек. Приходилось их наполнять накопанным и вывозить на берег строящегося канала.
Тачки были тяжеленные, а кормили нас плохо. Можно сказать – впроголодь. Половина солдат уже уставшими к месту работы приходила – пошагай такие расстояния по песочку.
Все мы осунулись, похудели, были злы…
Наши жалобы на недостаточное питание никого не интересовали, одеяла нам выдали когда по ночам стало совсем холодно. Наверное, только из-за того, что люди в лагере стали болеть и рытьё канала пошло медленнее.
Вечерами, после работы, в бараках всё чаще и чаще солдаты стали заводить разговоры о том, что надо как-то отсюда правдами и неправдами выбираться.
– Бежать надо, – чаще других высказывалось такое предложение.
– Как бежать? Охрана же…
– Перебить охрану! – горячились самые нетерпеливые.
– Перебить… А, потом, идти куда? Один песок кругом.
– Как пришли!
– А, как пришли?
Тут горячие головы задумывались – дороги никто не помнил. Кругом – пустыня. Населенных пунктов – только одну деревню и видели, но и насчёт её было предупреждение, что местные жители чужаков убивают.
– К морю идти!
Ну, это – верно. Но, в какой стороне это самое море?
– Поймают… Ещё дальше в самую глушь Африки загонят…
Такое тоже было очень вероятно.
Иногда и на меня желающие сбежать поглядывали – я же в почете у бедуинов, вот пусть они нас к морю и выводят. Так-то так, но, где эти бедуины? Раз показались, а больше от них ни слуху, ни духу. Флягу подарила мне Старая Мать Верблюдов и всё.
– Начальнику лагеря надо нож к горлу приставить – пусть к морю выводит! – подвёл итог очередной вечерней беседе один из бывших председателей ротных солдатских комитетов. – Как миленький ножками заперебирает…
Глава 5 Про Манжена и три франка
В последние дни я что-то часто свой японский плен стал вспоминать. Как там в лагере находился.
Сравнивал ещё, там и тут.
Вареную фасоль ем и на ум приходит, что, японцы-то нас лучше кормили. Пусть в фасоли белка и много, но неделями одну фасоль есть…
Ежемесячно деньги нам там выдавали, а тут – даже одним франком не побаловали, даже – половинкой. Ну, тогда император Николай Александрович о своих подданных в плену заботился, а Керенскому до нас и дела нет. По его приказу в Ля-Куртине нас ещё и из пушек расстреливали…
Работать в Японии не заставляли, а сейчас у меня уже все руки в мозолях.
Там я в офицерах ошибочно числился и мог из лагеря свободно выходить. Тут, хоть и пустыня кругом, на вышках солдаты стоят. Лишний шаг из барака сделаешь – пулю словишь. Были уже прецеденты.
В Японии лагерем военнопленных руководил полковник, а здесь у нас всем заправляет капитан Манжен. В Африке он уже давно, не первый год. Манжен – всегда злющий, словно его всю ночь клопы кусали. С клопами у французов – беда. У нас в России такого близко нет.
Японского полковника мы хорошо раз в месяц видели, а Манжен везде свой длинный нос сует, всё ему от всех что-то надо. Французские солдаты его как огня боятся.
Манжен всем не доволен – работаем мы плохо, медленно, много болеем… Лопаты ломаем, тачки портим.
К нам он просто на ровном месте прикапывается.
Что ни неделя – норму выработки увеличивает. Так скоро на канале всю ночь работать будем, там же на его дне и спать.
Да, едим ещё много…
Сколько раз уже он обещал норму выдаваемого довольствия нам срезать.
Сегодня он тоже рядом с каналом бегает как заведенный, то и дело на свои часы поглядывает.
– Ждет кого-то? – Малиновский кивнул на капитана, в тачку мне землю накидывая.
Мы с Родионом меняемся – то я тачку катаю, а он её грузит, то – наоборот. Всё так веселее, хоть какое-то разнообразие.
– Может и ждёт. – я вытер пот со лба.
– Или куда опаздывает… – выдал ещё вариант причины такого поведения капитана Родион.
– На свои похороны, – не очень весело пошутил я.
– Вот бы хорошо, – одобрил мною сказанное Малиновский.
Оказывается, ожидал капитан приезда инженера. Наконец он прибыл на автомобиле и начал оценивать объем выполненных нами работ.
Судя по его лицу, всё ему нравилось, от графика ведения работ мы не отклонялись. Может, даже и опережали его.
Когда уже инженер собирался уезжать, бойкий солдат Оченин, ему сам чёрт не брат, бросил свою лопату и чуть не строевым шагом приблизился к гостю и коменданту лагеря.
– Почему нам за эту каторжную работу денег не платят? – громко и чётко задал солдат вопрос инженеру.
Капитан Манжен и инженер даже в лице изменились. Как ни странно, они поняли вопрос. Впрочем, Манжен частенько крыл нас матом по-русски, может и кроме матьков он шире наш родной язык знал? Про инженера я ничего сказать не могу – раньше я его только издали видел.
Лицо инженера было сейчас крайне удивленным, а у коменданта лагеря – злым-презлым.
Что-то инженер хотел спросить у капитана, но тот крепко схватил его за рукав и потащил к машине, на которой ранее он и приехал. Чуть ли не силой Манжен затолкнул инженера в автомобиль, что-то сказал ему и указал на дорогу.
В общем, можно сказать – взашей его выгнал.
Затем Манжен почти бегом вернулся к Оченину. Тот как стоял, так и стоял.
– Какие деньги? – уже по-русски, но подбирая слова, вызверился на солдата комендант лагеря.
– Простые. По три франка за каждый день работы, – как ни в чём не бывало ответил Оченин.
– Три франка? – рассерженно сдвинул брови высоченный капитан.
Впрочем, русский солдат был его не ниже.
– Три франка.
– Кто сказал?
– Есть добрые люди…
– Кто?
Оченин промолчал. Не выдал сержант-майора. Тому и так часто от капитана попадало за дело и просто так. Последний раз – за нашу проделку в церкви. Не за саму её, а за то, что сержант-майор об этом коменданту лагеря не доложил. Кюре за нас капитану попенял, а он и дел не знает…
Манжен тогда долго орал на своего подчиненного, морда у него была – как помидор. Прикуривать от неё было можно.
– Три франка за день, – стоял на своем Оченин. – Положено.
– Нет вам денег. На все три франка кушаете!
Во как… У меня чуть тачка из рук не выскользнула. Да на три франка столько этой фасоли можно купить, что живот порвёт! Зажимает наши денежки капитан!
Кушаете… Это, сам Манжен, может и кушает, а мы с голоду дохнем.
– Нет денег – нет работы, – пошёл в отказ Оченин. – Так мы решили.
Ого. А я про такое и не знал! И про три франка в день, и про то, что забастовка в лагере готовится. Солдаты ко мне хорошо относятся, но всё же я для них не свой брат.
– Взять его! – это уже было сказано по-французски охранникам.
Оченин сплюнул себе под ноги и заложил руки за спину. Ведите мол, куда угодно, сопротивляться я не буду…
Три франка в день – в Африке, это не мало… Причем, за простую работу лопатой.
Тут мне на ум присказка, из дома ещё, не здешняя, пришла. Про то, что два солдата из стройбата заменяют экскаватор. Нет тут пока слова стройбат, экскаваторы, те – имеются.
Как мой друг Мишка, а он служил в десанте, шутил, что стройбатовцы – самые могучие и жестокие воины. Звери, просто. Им даже автоматы боятся в руки давать, только лопатами вооружают…