Глава 1 Вот и погуляли…
– Назовитесь.
Околоточный надзиратель внимательно посмотрел на меня. Сочувствие в его взгляде отсутствовало. Причем, напрочь.
– Иван Иванович Воробьев.
Сказанное мною было аккуратно вписано в казенного вида бумагу.
Сидящий напротив имел, как и положено, благообразный вид, весьма крепкое телосложение, на мой профессиональный взгляд – завидное здоровье. Очки отсутствовали, возраст – чуть за тридцать, три класса городского или уездного училища были просто на лбу написаны, ну и военная служба в анамнезе.
Такие в столичной полиции и служат…
– Что же Вы, доктор…
Да, я врач. Самый теперь настоящий. Правда, сутки всего. Только-только на груди моей появился знак выпускника Императорской военно-медицинской академии.
Кстати, вчера не у одного меня такое событие произошло.
Вот и решили мы это дело отметить.
В «Старом Додоне» на Английской набережной. Он только-только с Мойки на этот новый адрес перебрался.
Ресторан первоклассный, с историей – ему уже пятьдесят лет. От макаронной лавочки свою историю ведёт. Правда, кроме макарон, некий француз Жорж там ещё и печеный картофель продавал, а потом трактирное заведение в гору пошло, стало постепенно излюбленным местом посещений представителей высшей бюрократии, ученого мира и литературы. Тургенев и Костомаров «Старым Додоном» не брезговали. Да, что они… Лица Императорской фамилии здесь неоднократно обедали. Даже фотографии соответствующие об этом имеются.
Сейчас ресторан в роскошном дворце у Николаевского моста размещается. В нём много лет турецкое посольство пребывало, а вот вчера – мы кушали…
На стенах подлинный Сверчков, Вуверман и другие дорогие теперь мастера кисти, ценная бронза…
На столах – старинное серебро, в винном погребе – бургундские ещё запаса середины девятнадцатого века, а также старые бордосские вина.
Виноградарство в регионе Бордо было введено ещё римлянами в середине первого века нашей эры. Сейчас там не только повседневное столовое вино производится, но и самые дорогие и престижные вина в здешнем мире.
Последняя информация – от молчуна-поручика, впрочем, он уже капитан. Капитаном Александр Владимирович тоже не так давно стал. Несколько дней назад ещё в штабс-капитанских погонах красовался. Вот и присоединился он к нашей компании своё производство отпраздновать.
Дорого в «Додоне». Да, уж ладно. Не последний хрен без соли доедаю…
Глава 2 Домой, но…
– Здесь остаться? Для продолжения обучения у сэнсэя?
Поручик на меня, как на умом порушившегося посмотрел.
Я ничего не ответил. Глубоко только вдохнул-выдохнул.
Ну, озвучил я свои мысли Александру Владимировичу, и что? Это ведь в порядке обсуждения. Окончательное решение я ещё не принял.
– Не знаю, не знаю…
Поручик хмыкнул и по комнате туда-сюда вышагивать начал.
– Остаться…
Судя по его реакции, такая мысль ему в голову не приходила.
Мой товарищ по додзё наконец мерять своими ногами циновки на полу перестал, остановился, снова глаза в меня упёр.
– Я – домой, ты, Иван, сам решай… Не маленький…
– Да, я, это так…
– Так, да не так… – Александр Владимирович как китайский болванчик головой замотал.
Такая фигурка у нас дома на журнальном столике стояла. Отец шутил, что она злых духов отгоняет. Их, невидимых сущностей, полным-полно вокруг. Есть – добрые, иные – настроены враждебно. Вот болванчик и борется с атаками злыдней.
Я в этих самых духов не верил, но любил смотреть на плавные покачивания головы фарфорового старичка с большими ушами. Да, у него ещё и кисти рук качались – туда-сюда, туда-сюда…
Как-то я отца про уши спросил. Ну, почему они у этого толстяка такие большие? Отец ответил, что в Китае крупные уши считаются признаком хорошей судьбы и лёгкого характера.
Отец, тогда ещё спросил меня, знаю ли я, откуда такие болванчики появились? Я ответил, что нет. Тогда рассказал мне папа про злобного императора – всё ему не нравилось, всё его раздражало. Подданным от него никакого житья не было. За всё это и превратил его сам Фу Шень – китайский бог счастья, в улыбающегося и согласно кивающего болванчика.
Александр Владимирович сейчас головой тоже кивал, но – совсем не в знак согласия.
– В Россию-то вообще потом собираешься, Иван, возвращаться?
– Да, – ответил я в стиле самого поручика.
Далее, мне были освещены мои возможные проблемы вследствие задержки возвращения из плена в Японии. Мы, хоть и здесь, но со службы-то нас никто не уволил.
– Поедем сейчас домой, а там со временем и сможешь вернуться, – подвёл итог поручик. – Так лучше будет.
Действительно, аргументы Александра Владимировича были весьма весомые.
– Может, и вместе сюда отправимся.
Последнее и помножило на ноль мои сомнения.
– Сэнсэй ещё нас с тобой переживёт, успеем у него поучиться. – поручик усмехнулся.
– Не, мы – дольше жить будем…
У меня как гора с плеч спала, даже на душе легко-легко стало.
– Я – тоже домой, – заверил я поручика.
Между тем, в лагере военнопленных каждое утро у ворот толпа собиралась. Солдаты, матросы и офицеры японской лагерной администрации чуть ли не хором один единственный вопрос задавали – когда их домой отправлять будут?
Ответ ежедневно был один и тот же – ждите.
Перемирия заключено, значит – скоро.
Однако, ожидание затягивалось. Российский император ратифицировал Портсмутский договор только в октябре. Еще через четыре дня последовал Манифест о мире с Японией. В этот же день было дано Высочайшее соизволение о демобилизации. Однако, увольняли со службы офицеров и нижних чинов не всех сразу и не в один день. Демобилизация должна была закончиться только в апреле следующего одна тысяча девятьсот шестого года.
Линевич отдал приказ о возвращении с Дальнего Востока офицеров, нижних чинов, а также чиновников, состоящих прикомандированными в Маньчжурских армиях, в свои части. Однако, план демобилизации полетел кувырком – в Чите и Харбине начались народные волнения.
Сначала забастовали читинские телеграфисты, их поддержали другие железнодорожные служащие. Демонстранты сделали попытку овладеть складами с оружием. Их рассеяли, при этом один рабочий, пытавшийся напасть на офицера, был ранен. После этого забастовку поддержали учащиеся старших классов мужской и женской гимназий, семинарии, реального и ремесленного училищ Читы. Связь армии с Россией была утрачена. Линевич отдал приказ о сбережении железнодорожного и телеграфного имущества и отправил полковника Захарова с двумя железнодорожными ротами и ротой телеграфистов на станцию Манчжурия. Чуть позже этот отряд был усилен еще одной телеграфной и одной железнодорожной ротами. Задачей Захарова было восстановление железнодорожной и телеграфной связи с Читой и Иркутском.
Почти одновременно, буквально на следующий день, к забастовке присоединились и служащие КВЖД. Захарову удалось арестовать часть телеграфистов на станции Манчжурия и заменить их военными. Однако, связь с Петербургом главнокомандующий вынужден был поддерживать только через Пекин.
Вскоре перестала работать и Кругобайкальская железная дорога.
Что происходит к западу от Урала – в штабах Маньчжурских армий практически не знали. Распространились слухи о том, что Москва охвачена пламенем, что количество убитых и раненых в ней перевалило за сорок тысяч человек…
В начале ноября в Харбине начались беспорядки. По городу ходили толпы. Одни – с красными флагами, вторые – с портретами императора. Первые были многочисленнее и их было больше.
Начались волнения и во Владивостоке…
Понятно, что вывозить нас из Японии на этом фоне посчитали пока не целесообразным. Вот поэтому мы и продолжали находиться в Мацуяме.
Глава 3 Владивосток
Генерал-лейтенант Георгий Николаевич Казбек уже не первый раз был комендантом крепости. После Ивангородской и Варшавской, Владивостокская крепость была у него уже третьей.
Город Владивосток не велик. Гражданского населения тут чуть больше двадцати шести тысяч. Из них русских уроженцев – едва двенадцать тысяч насчитается. Остальные – инородцы.
Вместе с тем, сам гарнизон крепости скоро шестидесяти тысяч достигнет.
Георгий Николаевич поморщился – толку-то… Дисциплина – хуже не бывает. Особенно она упала после того, как стало известно, что запасных полностью распустят только весной следующего 1906 года.
Офицерский корпус – состав офицеров и военных чиновников более чем неудовлетворительный. Большинство – пьяницы или отягощенные иными пороками, плюс – полные невежды в военном деле. Почти половина офицеров – запасные. Этим всё сказано.
Генерал-лейтенант тяжело вздохнул – такого ненадежного гарнизона у него ещё никогда не было.
Сухопутные части гарнизона сформированы уже во время войны с японцами из маленьких кусочков кадров старых частей, собранных со всех концов России, разжижены запасными и слиты наспех в безобразный конгломерат…
Демобилизация уже началась, а выехать на запад эти наполовину уже гражданские, а наполовину ещё военные люди не могут.
Георгий Николаевич уже не первый раз начал перебирать поступившие к нему на стол бумаги с донесениями.
Демобилизованные, которые не могут выехать домой, начали продажу личного имущества…
Понятно – жить-то им на что-то надо.
На рынке города наблюдалась драка бывших солдат и матросов с китайцами…
Ну, что… Такое уже не первый раз.
Начались волнения в городе…
Как бы войска использовать не пришлось.
Генерал опять поморщился. Очень не хотелось ему доводить дело до такого.
Забегая вперёд, надо сказать, что применить войска всё же понадобилось. Иначе успокоить бунтующих никак не получилось. Из принимавших участие в наведении порядка был убит один офицер и тринадцать солдат, ранено шесть офицеров и двадцать два солдата.
Среди бунтовщиков было убито два солдата, тринадцать матросов, шесть гражданских лиц и три китайца, ранено – тридцать два солдата, пятьдесят два матроса, двадцать два гражданских лица и двенадцать китайцев.
Разгром Владивостока был неслыханный. Бунтующие грабили всё, что только можно. Причем, делали это безумно – тут же портили свою добычу, бросали её…
Выгорела в ходе беспорядков почти треть города.
Комендант Владивостока сложил просмотренные бумаги в аккуратную стопочку.
Не гарнизон, а просто гнилая палка…
Начнёшь ею порядок наводить – она и развалится…
Тут ещё и эти пленные… Ожидается их не менее семидесяти тысяч…
– Пригласите ко мне контр-адмирала Греве, – приказал адъютанту генерал-лейтенант.
Его распоряжение было выполнено незамедлительно.
– Николай Романович, что думаете в отношении военнопленных? – обратился комендант к командиру Владивостокского порта.
– При настоящем положении дел, пленных везти во Владивосток, безусловно, нельзя, – последовал незамедлительный ответ.
Глава 4 Вот и Новый год…
– С Новым годом, Александр Владимирович!
За неимением хрустального бокала я поднял сакадзуки. Небольшую такую пиалку из глины.
Есть тут у нас любители, они саке принимают внутрь из маленьких деревянных кадушек. Делают их из криптомерии, вечнозеленого японского хвойного дерева. Говорят, что хвойный оттенок выгодно подчеркнет вкус и аромат саке. Однако, пить саке их этих кадушечек крайне затруднительно. На это требуются годы интенсивных тренировок. Ну, чтобы делать это изящно и неспешно. Совсем как местные жители.
Это мы дома – наливаем, пьем и закусываем. У них тут с этим самым саке – целый ритуал. Распитие японцами национального рисового напитка – строго регламентированная церемония.
Конечно, сейчас уже хозяйка дома не согревает бутылочку с саке теплом своего тела, но много заморочек и осталось…
С правилами этого мероприятия меня опять же поручик-молчун познакомил. Ну, а кто же ещё тут все тонкости местной жизни знает?
Сначала надо определиться, что же пить будем? Разных саке – как у дурака махорки.
Плен в этом отношении мне на пользу пошёл. Сейчас меня насчёт саке на хромой козе не объедешь.
Саке, надо сказать, – напиток многогранный. Видов его – великое множество. Имеется в Японии сладковатый саке с фруктовым, почти цветочным ароматом. Есть полусухой саке со свежим вкусом. Довелось во время плена мне попробовать и саке с легким мятным запахом и богатым мягким вкусом. Угощался я как-то раз пряным саке светло-золотого цвета, имеющим вкус ореха и запахом хереса. Поручик говорит, что в лучших сортах саке встречается вкус выдержанного сыра, соевого соуса и свежих грибов, но такое саке мне попробовать не довелось.
Наиболее распространены тут сорта очищенного саке – сэйсю. Это напиток бесцветен и по вкусу напоминает херес. Однако, некоторые японцы предпочитают более древний неочищенный саке – нигоридзакэ – желтоватого цвета и несколько горьковатого вкуса.
Раньше я думал, что саке – это рисовая водка. Ничего подобного. При приготовлении саке перегонка не используется. Вином его тоже в полном смысле назвать нельзя. Поручик наш – просто энциклопедист. Он мне и объяснил, что саке не брожением получают, а какую-то плесень используют. В общем, саке – это саке.
Сортов саке очень много, сразу разобраться трудно. Таким как я, новичкам в этом деле, главное решить – каким он будет на столе, подогретым или охлажденным. Обычно в жаркую погоду местные пьют прохладный сладкий саке, а когда на дворе холодина – теплый пряный саке.
Сегодня – холодно.
– С Новым годом, Иван!
Поручик подмигнул мне и выпил. Есть у него такая привычка – во время тоста подмигивать.
Грели мы с поручиком сегодня саке как положено – в токкури, кувшинчике с узким горлышком. Он не велик – если на домашние мои мерки переводить, в него только пол ноль пятой бутылки и войдёт. В чайнике воду вскипятили, в мисочку её налили, а потом туда токкури и поместили. Примитивно, конечно, не как сами японцы это делают, но как уж смогли.
Здешние местные несколько степеней подогрева различают: хинатакан – градусов до тридцати, это если я правильно Александра Владимировича понял, итохадакан – до температуры человеческого тела, нурукан – чуть теплое, градусов до сорока, дзёкан – теплое, ацукан – горячее, тобикирикан – такое уже пятьдесят пять градусов. Но, у нас термометра нет. Подогрели немного и ладно.
Перегревать саке нельзя – вкус его теряется.
Выпили мы по сакадзуки и тут же опять из токкури налили. Пить-то там всего ничего – один большой или пара маленьких глоточков.
Наливали опять же правильно. Самому себе наливать саке нельзя. Кто-то другой должен это делать. Ты же свою сакадзуки должен поднять и под тоненькую струйку саке подставить. Токкури надо держать двумя руками, но не за горлышко или под дно. На кувшинчике есть две выемки с боков, вот на них и надо ориентироваться. При разливе нельзя пролить ни капли. Начинает мне наливать поручик сначала медленно-медленно тоненькой струечкой, затем – быстрее, а под конец – опять медленно. Соблюдает до точности ритуал. Затем опускает токкури тоже как положено – перемещает вниз дно кувшинчика не поднимая вверх горлышка, ещё одновременно и поворачивает токкури, приводя его в вертикальное положение. Ни одна капелька саке из горлышка вниз на стол не падает.
Вот только пьем мы саке по-нашему. Быстро. Японцы же вливают его в себя медленно, тягуче, неспешно.
Реабилитируемся закуской. На нашем столе сегодня – сплошь морепродукты. Скинулись мы с Александром Владимировичем и купили сушеных кальмаров и какое-то готовое кушанье из угря. Название я его не запомнил, хоть поручик его и озвучивал.
Тосты у нас – русско-японские. К нашим обязательно добавляем – кампай! Это примерно – до дна. Ну, а как же с такими ёмкостями ещё можно…
– Александр Владимирович, про нашу вывозку отсюда ничего не слышно? – я задаю поручику ставший уже традиционным вопрос – он всегда первым все новости узнает.
– Пока ничего нового…
Глава 5 Домой!
Наконец, где-то в верхах вопрос с нашей вывозкой из Японии решили.
– День-два и прощай сакура, – весьма поэтично выразился Александр Владимирович.
– Ну, не прошло и полгода, – поддержал я его уже гораздо прозаичнее.
Радостно мне было, но не совсем. Больше не получиться в додзё приходить.
Надо сказать, что взаперти в лагере военнопленных после объявления мира нас не долго продержали. Через две недели возобновились наши походы с поручиком к старику-китайцу.
Народ в лагере забузил и коменданту пришлось выход за его пределы вновь разрешить. Ну, я с Александром Владимировичем сразу же своё совершенствование в боевых искусствах и возобновили.
Тут я бузу и показал во всей красе. Это громко, конечно, сказано. Вот Федора бы сюда…
Сэнсэй, как всегда, был невозмутим, но глаза его внимательно за мной следили. Ладно, не жалко, я у него большему научился. Да и удар сейчас я держу как не знаю кто. Опять же, сэнсэю спасибо.
Ещё и почти весь январь нового, девятьсот шестого года, мы с поручиком-молчуном успели потренироваться, но – всему хорошему когда-то приходит конец.
– Судами Доброфлота нас будут вывозить.
В очередной раз Александр Владимирович всё уже знал, словно ему из Санкт-Петербурга это по прямому проводу сообщали.
– На пяти судах пленных во Владивосток будут отсюда отправлять, – уточнил поручик.
То, что это будут десять генералов, два адмирала, тысяча шестьдесят шесть офицеров, пятьдесят одна тысяча триста тридцать солдат и восемь тысяч семьсот восемьдесят три матроса, он, само-собой, знать не мог. Но, именно столько вернулось в Россию. Небольшое количество пленных решили остаться в Японии, но Бог им судья…
Кстати, позднее оказалось, что информация по кораблям Добровольческого флота у Александра Владимировича оказалась не совсем точная. Но, тут уж он совсем был не виноват. Так ему сказали.
Я и поручик собрали свои узелки, поближе к сердцу выданные японцами бумаги спрятали.
При оформлении документов я ещё и одно дельце в своих интересах провернул. Правда, это мне некоторой суммы йен стоило. Почти всё отдал, что у меня было тут скоплено из ежемесячных офицерских выплат. В лагерных документах я подпоручиком числился, но японец-писарь, не поедут же в Россию его бумажку проверять, указал, что возвращается на родину нижний чин – санитар Воробьев Иван. Больше я переживал – осёл, нагруженный золотом, ворота любой крепости открыть может…
Первоначально нашу партию военнопленных думали в Кобе на пароход посадить, но там началась эпидемия чумы. Причем, не слабенькая такая – в день умирало до четырехсот человек.
Из-за всего этого нам с поручиком получилось ещё и в Нагасаки побывать. Правда, самим городом мне не получилось полюбоваться, но хоть порт увидел. Поэтому я себе в актив записал и этот город. Ну, что побывал я в нём.
– На «Воронеже» домой пойдём. – поручик кивнул на доброфлотовский корабль, что был пришвартован в порту.
Да, в принципе, какая мне разница, на «Воронеже», так на «Воронеже».
– Смотри, сам Рожественский с нами возвращается…
Вслед за человеком в адмиральской форме на борт «Воронежа» сейчас поднималась группа старших офицеров. Скоро и до самого поручика очередь дойдёт. Пока же он рядышком с нашей толпой нижних чинов стоял. Солдат и матросов на набережной сейчас не одна тысяча была. Как на «Воронеж» все и войдём? Большинство – порт-артурцы, но были и такие как я, кто в других местах в плен попал.
Некоторые солдаты и матросы были под хмельком. Ну, понятное дело – с Японией прощаемся, домой едем…
Нижние чины грузились на «Воронеж» гораздо дольше офицеров. Тех-то едва с полсотни было, а нас – вон сколько. Некоторые охрану задирали, матом японцев крыли. Нехорошо это как-то, чем, конвойные-то перед ними виноваты? Служба у них такая.
Пароход прогудел и мы отчалили.
Я стоял и на море смотрел. Когда ещё придётся.
– Табачком не богат?
Ко мне морячок подошёл. Пьяный. Глаза наглые.
– Угощайся.
Мне не жалко, да и табак нам на дорожку выдали.
– Э, ну не столько же!
Морячок у меня себе чуть не половину из кисета отсыпал.
– Чего?
Явно, нарывается.
Да, ладно. Хрен с ним.
– Кури, говорю, на здоровье…
Морячок на меня нехорошо зыркнул и отошёл. Кулаки у него, явно, чесались. В лагере мира между солдатами и матросами не было, а сейчас хоть и домой едем – та же байда продолжается.
Ну, вырубил бы я его, а это мне надо? Пусть живёт, убогий…
Глава 6 Бунт на корабле
Отплыли.
Пока-пока, Япония.
Час идём, второй, третий…
Штормит немного, но я морской болезнью не страдаю. Ещё и ветерок на палубе хорошо так обдувает.
Кормить-то нас тут собираются? Что, сухой паек выдали и всё? Горяченького бы сейчас… Аппетит у меня что-то разыгрался…
На палубе уже местами песни стали слышны – отмечает народ возвращение в родные палестины.
Ещё где-то часа два всё было нормально, но тут «Воронеж» что-то стал свой ход замедлять, а потом и вовсе разворачиваться.
Что за дела? Возвращаемся? Случилось что?
Как-то на душе у меня стало не спокойно.
Тут Александр Владимирович подошёл. Вот его сейчас и спрошу.
– Во Владивостоке восстание, – опередил мой вопрос поручик. – От коменданта Владивостокской крепости телеграмма пришла. Возвращаемся в Японию.
– Да уж…
Вот и отправились домой… Недолго музыка играла…
Во Владивостоке восстание… Вот те на… Вроде, всё уже успокаивалось.
– Пошли. Охраны у адмирала сейчас нет никакой, а мы с тобой, если что…
Если что, поручик не сказал. Так понятно. На «Воронеже» сейчас у нижних чинов дисциплина ниже плинтуса, могут и отчебучить что-то.
– Кроме Рожественского на «Воронеже» сейчас и генерал-майор Данилов со своим штабом, и адмирал Вирен, ещё какой-то генерал, но я его не знаю…
Говорил всё это Александр Владимирович вроде и обычным своим голосом, но нотки беспокойства в его речи всё же проскакивали.
– Пошли, – не стал я отказываться.
– Так, а это кто ещё там?
Поручик перегнулся через борт. К «Воронежу» подходила какая-то лодка.
– Пираты, – блеснул я остроумием.
Если бы пираты…
Позднее уже жандармы выяснили, что подплывал к нам доктор Руссель. Личность весьма интересная – русский врач, революционер, сенатор, а затем и первый президент сената Гавайских островов, учредитель множества школ и библиотек, первой в Океании консерватории… Человек не бедный и ненавидящий всей душой российское самодержавие.
Он и плеснул маслица на угольки. Так на «Воронеже» уже черт его знает, что творилось, когда солдаты и матросы узнали, что мы в Нагасаки возвращаемся.
– Рожественского за борт!
– Офицеров туда же!
– Домой!
– Во Владивосток везите!
– Домой хотим!
Рожественский вышел, чтобы бунтующих успокоить, но куда там…
– Домой, в Россию!
– За борт адмирала!
Толпа напирала, вот-вот схватят Зиновия Петровича, на куски его порвут. Цусиму они ему простить не могли…
– Стоять!!! – рявкнул поручик.
– Ты ещё кто?
– За борт его!
– Бей!
В голову Александра Владимировича полетела пустая бутылка. Тот отбил её предплечьем.
– Стоять!!!
Я переместился вперёд, встал между моряками и адмиралом.
Давешний матросик, что кисет мой ополовинил, попытался меня ударить. Блоком я ему перебил руку. Этого хватило. Матрос завалился назад, но упасть ему не дали. Подхватить успели.
– Петю убили! – заорал кто-то.
Тут и началось…
Бузники ногами не бьют, ими они убивают… Я ногами не бил, да и тесно здесь было. Работал руками. Локтями, кулаками. Старался больше мягкую технику использовать – наши всё же против меня.
В общем – отбились мы с поручиком. Правда, не без ущерба. Наши морячки тоже не лаптем щи хлебают.
– Японцы!
– Японцы!
– Японцы!
Со всех сторон вдруг загомонили в немного отступившей от нас толпе.
Действительно, ещё далеко, но явно – в нашу сторону, двигалась пара кораблей. Наших тут сейчас быть не могло. Значит – японские.
Матросы и солдаты стали расходиться.
Не прошло и часа, как на борт «Воронежа» поднялись вооруженные японцы.
Дальнейшее возвращение в Нагасаки обошлось без приключений.
На палубу я уже не вернулся. Мне было выделено место в каюте Александра Владимировича.