Печатается с разрешения автора и литературных агентств Rowland & Axelrod Agency и Andrew Nurnberg.
© Julie Cotler Pottinger, 2008
© Перевод. Л. В. Сазонова, 2012
© Издание на русском языке AST Publishers, 2012
Глава 1
Просто преступление, что Амелия Уиллоуби еще не замужем.
Так, во всяком случае, говорила ее мать. Амелия – точнее, леди Амелия – была второй дочерью графа Кроуленда, так что никто не мог упрекнуть ее в недостаточно благородном происхождении. Ее внешность была более чем приемлемой, по крайней мере для тех, кто предпочитал цветущую английскую розу, как это делало, к счастью для Амелии, большинство представителей высшего света.
У нее были светлые волосы, не белокурые, но и не русые, глаза коричневато-зеленого оттенка, чистая белая кожа, если, конечно, она не забывала предохраняться от солнца. Дело в том, что леди Амелия была не в ладах с веснушками.
Кроме того, как неизменно отмечала ее мать, перечисляя достоинства дочери, она была неглупа, играла на фортепиано, рисовала акварелью и обладала – тут ее мать делала паузу, прежде чем закончить торжествующим тоном, – полным комплектом зубов.
Более того, вышеупомянутые зубы были идеально ровными, чего нельзя было сказать о Джасинде Леннокс, которая сделала удачную партию в 1818-м, ловко окрутив маркиза Бересфорда. Но не раньше, как не уставала повторять мать Джасинды Леннокс, чем отвергла двух виконтов и одного графа.
Но многочисленные достоинства Амелии Уиллоуби блекли рядом с тем, что считалось самым главным достижением в ее жизни – давней помолвкой с герцогом Уиндемом.
Не будь Амелия обручена в колыбели с Томасом Кавендишем, который являлся наследником герцога, хотя и сам в то время едва вышел из младенческого возраста, она теперь определенно не пребывала бы в двадцать один год в незавидном положении незамужней девицы.
Один светский сезон она провела в Линкольншире, ибо никто и подумать не мог, что ей нужно утруждать себя поездкой в Лондон, а следующий – в столице вместе с сестрой, поскольку жених ее старшей сестры, также обрученной в колыбели, имел несчастье подхватить лихорадку в двенадцатилетнем возрасте, оставив семейство без наследника, а Элизабет Уиллоуби – без нареченного.
На третий сезон – хотя Элизабет была практически обручена, ожидая с минуты на минуту предложения руки и сердца, а Амелия, как и прежде, помолвлена с герцогом – они тем не менее отправились в Лондон, поскольку оставаться в поместье было бы неловко.
Амелии нравилось в Лондоне. Она наслаждалась общением, обожала танцы, и если бы кто-нибудь поговорил с ее матерью больше пяти минут, он узнал бы, что будь Амелия свободна, то получила бы по меньшей мере дюжину предложений.
Это подразумевало, что Джасинда Леннокс была бы по-прежнему Джасиндой Леннокс, а не маркизой Бересфорд. И еще более важно, что леди Кроуленд и ее дочери по-прежнему имели бы все основания смотреть свысока на нахальную выскочку.
Но, как часто говорил отец Амелии, жизнь не всегда справедлива. Собственно, она редко бывает таковой. Достаточно посмотреть на него самого, отца пяти дочерей. Пяти! И теперь графство, переходившее от отца к сыну на протяжении поколений, должно вернуться во владение короны, так как среди родственников нет даже завалящего кузена, который мог бы предъявить на него права.
И поэтому он любил напоминать своей жене, что благодаря его своевременным заботам одна из их пяти дочерей уже пристроена и им нужно беспокоиться только об оставшихся четырех. Так что было бы неплохо, говорил он, если бы жена перестала выражать недовольство герцогом Уиндемом и его неспешным продвижением к алтарю.
Более всего на свете лорд Кроуленд дорожил тишиной и покоем – обстоятельство, о котором ему следовало задуматься, прежде чем делать предложение Антее Грантем, как звали его жену в девичестве.
Не то чтобы кто-нибудь допускал мысль, будто герцог откажется от обещания, данного Амелии и ее семье. Напротив, всем было хорошо известно, что герцог Уиндем – человек слова и если сказано, что он женится на Амелии Уиллоуби, то, Бог свидетель, так и будет.
Просто он собирался исполнить свой долг, когда это будет удобно ему, что могло не совпадать с точкой зрения его невесты, или, точнее, ее матери.
Вот почему Амелия до сих пор пребывала в родительском доме в Линкольншире и по-прежнему именовалась леди Амелией Уиллоуби.
– Меня это вполне устраивает, – заявила она, когда Грейс Эверсли подняла эту тему на балу в Линкольнширском зале для танцев и ассамблей. Помимо того что Грейс была лучшей подругой сестры Амелии Элизабет, она являлась компаньонкой вдовствующей герцогини Уиндем, общаясь с будущим мужем Амелии теснее, чем когда-либо доводилось самой Амелии.
– О, – поспешно заверила ее Грейс, – я вовсе не хотела сказать, что это не так.
– Она всего лишь сказала, – вмешалась Элизабет, бросив на Амелию странный взгляд, – что его светлость намерен оставаться в Белгрейве по меньшей мере полгода. На что ты сказала…
– Я знаю, что я сказала, – отрезала Амелия, вспыхнув.
Это было не совсем правдой. Она не могла бы повторить свою тираду дословно, но у нее было подозрение, что если бы она попыталась, получилось бы что-то вроде: «Все это, конечно, очень мило, но я не стала бы делать из этого далеко идущие выводы. В любом случае в следующем месяце состоится свадьба Элизабет, так что я даже не мечтаю, что в ближайшее время и у меня произойдет что-нибудь серьезное. И потом, что ни говорили бы, я не рвусь замуж за герцога. В конце концов, я его едва знаю. Я все еще Амелия Уиллоуби. И меня это вполне устраивает».
Да, это были не те слова, которые хотелось бы повторить даже в уме.
Последовало неловкое молчание, затем Грейс прочистила горло.
– Он сказал, что будет здесь сегодня вечером.
– Вот как? – произнесла Амелия, устремив взгляд на Грейс.
Та кивнула.
– Я видела его за обедом. Точнее, он заглянул туда, но не стал обедать с нами. Думаю, он поссорился со своей бабушкой, – добавила она. – У них это часто бывает.
Уголки губ Амелии напряглись не от возмущения и даже не от раздражения. Пожалуй, это была скорее покорность судьбе, чем что-либо другое.
– Полагаю, вдовствующая герцогиня надоедала ему разговорами обо мне, – заметила она.
Грейс замялась на мгновение, но в конце концов признала:
– Вообще-то да.
Чего и следовало ожидать. Ни для кого не было секретом, что вдовствующая герцогиня ждет этой свадьбы даже с большим нетерпением, чем мать Амелии. Все также знали, что герцог не выносит брюзжания своей бабушки, так что Амелия ничуть не удивилась, что он согласился посетить ассамблею просто для того, чтобы она оставила его в покое.
А поскольку было хорошо известно, что герцог серьезно относится к своим обещаниям, Амелия не сомневалась, что он появится в зале. И это означало, что остаток вечера пойдет по хорошо проторенной дорожке.
При появлении герцога все уставятся вначале на него, потом на нее. Затем он приблизится к ней и после нескольких минут неловкого разговора пригласит танцевать. А когда танец закончится, он поцелует ей руку и удалится.
Надо полагать, он отправится искать знаки внимания женщин совсем другого сорта, из тех, на ком не женятся.
Это была не та тема, над которой Амелии полагалось размышлять. Впрочем, это соображение ее никогда не останавливало. В самом деле, можно ли ожидать верности от мужчины до свадьбы? Они с сестрой не раз обсуждали этот вопрос и каждый раз получали один и тот же удручающий ответ.
Особенно если дело касалось джентльмена, обрученного в детстве. Несправедливо ожидать, что он откажется от всех развлечений, в которых участвуют его приятели, только потому, что его отец подписал брачный контракт пару десятилетий назад.
Семейству Уиллоуби надо было заставить Уиндема назначить дату свадьбы.
– По тебе не скажешь, что ты в восторге от того, что увидишься с ним, – заметила Элизабет.
Амелия вздохнула.
– Честно говоря, я чувствую себя гораздо лучше, когда его нет.
– О, он не так уж плох, – заверила ее Грейс. – Вообще-то он довольно мил, если узнать его поближе.
– Мил? – повторила Амелия с явным сомнением. Ей приходилось видеть, как он улыбается, но не чаще пары раз за весь разговор.
– Ну, – пошла на попятную Грейс, – возможно, это слишком сильно сказано. Но уверяю тебя, Амелия, из герцога получится прекрасный муж. Он может быть очень забавным, когда пожелает.
Амелия и Элизабет уставились друг на друга с таким недоверчивым видом, что Грейс рассмеялась и добавила:
– Честное слово. Клянусь! У него дьявольское чувство юмора.
Грейс хотела как лучше, но почему-то ее слова не принесли Амелии успокоения. Не то чтобы она ревновала герцога. Определенно она не была влюблена в него. С какой стати? Они редко обменивались более чем парой слов. И все же было довольно неприятно сознавать, что Грейс Эверсли так хорошо знает ее жениха.
К тому же Амелия не могла поделиться этим с сестрой, которой привыкла поверять все свои мысли. Элизабет с Грейс были близкими подругами с первой встречи в шестилетнем возрасте. Элизабет сказала бы, что Амелия ведет себя глупо, или одарила бы ее одним из своих ужасных взглядов, которые вместо сочувствующих получались жалостливыми.
В последнее время Амелия постоянно ловила на себе подобные взгляды, стоило кому-нибудь завести разговор о браке. Имей она склонность заключать пари, она бы побилась об заклад, что удостоилась жалостливых взглядов по крайней мере от половины юных дам и от каждой из их матерей.
– Мы должны позаботиться о том, чтобы Амелия и Уиндем этой осенью лучше узнали друг друга, – объявила вдруг Грейс, решительно блеснув глазами.
– Грейс, пожалуйста, только не это, – возразила Амелия, залившись румянцем. Боже, как унизительно быть предметом чьей-то заботы.
– Тебе все равно придется узнать его, – заметила Элизабет.
– Не обязательно, – кисло отозвалась Амелия. – Сколько комнат в замке Белгрейв? Пара сотен?
– Семьдесят три, – сообщила Грейс.
– Я смогу блуждать там неделями, не пересекаясь с ним, – заявила Амелия. – Если не годами.
– Не говори глупости, – отрезала ее сестра. – Почему бы тебе не отправиться туда завтра вместе со мной? Под тем предлогом, будто мама попросила меня вернуть книгу вдовствующей герцогине?
Грейс устремила на Элизабет удивленный взгляд.
– Твоя мать одолжила книгу у герцогини?
– Вообще-то да, – ответила Элизабет, добавив с притворной скромностью: – По моей просьбе.
Амелия приподняла брови.
– С каких это пор мама полюбила чтение?
– Не могла же она одолжить фортепиано? – парировала Элизабет.
По мнению Амелии, их мать любила музыку не больше, чем чтение, но вряд ли надо указывать на этот факт. К тому же их разговор резко оборвался, ибо прибыл герцог.
Даже стоя спиной к двери, Амелия точно знала, когда Томас Кавендиш вошел в зал, поскольку, черт побери, эта сцена уже не раз повторялась.
Все замолкли.
Затем – она сосчитала до пяти – все зашептались, а Элизабет ткнула ее локтем в ребра, словно она нуждалась в предостережении.
А теперь – о, она видела все это мысленным взором – толпа, подобно Красному морю, расступилась перед герцогом, который направился к ней, шагая решительно и распрямив плечи. Ближе, еще ближе, и вот…
– Леди Амелия.
Амелия придала своему лицу надлежащее выражение и обернулась.
– Ваша светлость, – сказала она с вежливой улыбкой, которая, как она знала, требовалась от нее.
Он взял ее руку и поцеловал.
– Вы прелестно выглядите сегодня.
Он говорил это каждый раз.
Амелия поблагодарила его, терпеливо ожидая, пока он обменяется любезностями с ее сестрой и обратится к Грейс:
– Вижу, моя бабушка выпустила вас из своих когтей на этот вечер.
– Да, – отозвалась Грейс со счастливым смешком. – Разве это не замечательно?
Он улыбнулся, и Амелия отметила, что это не та дежурная улыбка, которыми он одаривал ее. Это была дружелюбная улыбка.
– Вы святая, мисс Эверсли, – сказал он.
Амелия перевела взгляд с герцога на Грейс и задалась вопросом, что он думает на самом деле. Вряд ли у Грейс есть выбор. Если он действительно считает Грейс святой, ему следовало бы обеспечить ее приданым и найти ей мужа, чтобы ей не приходилось тратить жизнь, прислуживая уже пять лет его бабушке.
– Грейс сказала, будто вы намерены плесневеть в деревне несколько месяцев, – заметила Элизабет.
Амелия готова была стукнуть сестру за более чем прозрачный намек. Ведь если у герцога есть время торчать в деревне, он мог бы найти время, чтобы наконец жениться на ней.
В его глазах мелькнула ирония.
– Совершенно верно.
– Я буду занята до ноября, самое меньшее, – выпалила Амелия. Пусть он не думает, что она проводит дни, сидя у окна с вышиванием в руках в ожидании его прибытия.
– Неужели? – осведомился он.
Она распрямила плечи.
– Да.
Его голубые глаза слегка прищурились. Но не гневно, а весело, что, пожалуй, было даже хуже. Он смеялся над ней. Странно, что ей понадобилось так много времени, чтобы понять это. Все эти годы она думала, что он всего лишь пренебрегает ею…
Милостивый Боже.
– Леди Амелия, – сказал герцог, удостоив ее едва заметным наклоном головы, – не окажете ли вы мне честь, потанцевав со мной?
Элизабет и Грейс заулыбались, устремив на нее выжидающие взгляды. Они не впервые играли эту сцену все вместе. И все знали, что будет дальше.
Особенно Амелия.
– Нет, – произнесла она, прежде чем успела подумать.
Он удивленно моргнул.
– Нет?
– Нет, спасибо, – уточнила она, приятно улыбнувшись. Ей не хотелось выглядеть невежливой.
Он опешил.
– Вы не хотите танцевать?
– Пожалуй, нет. Не сегодня. – Она бросила взгляд на сестру и Грейс. Они пребывали в ужасе.
Амелия же была в восторге.
Она чувствовала себя самой собой, чего никогда не позволяла себе в его присутствии, а также перед его прибытием и после его ухода.
Все всегда крутилось вокруг него: Уиндем то, Уиндем это, – и как удачно, что она помолвлена с самым красивым герцогом в стране, даже не шевельнув мизинцем.
Однажды Амелия дала волю своему суховатому чувству юмора, заметив, что ей все же пришлось потрясти детской погремушкой, и была вознаграждена парой осуждающих взглядов и одним упреком в неблагодарности. Последний исходил от матери Джасинды Леннокс за три недели до того, как на Джасинду обрушилась лавина брачных предложений.
Поэтому Амелия обычно помалкивала и делала то, что от нее ожидали. Но сейчас…
Сейчас она не в Лондоне, не под надзором своей матери, и ей так надоело, что он держит ее на привязи. В самом деле, если бы не он, она нашла бы себе кого-нибудь другого. Она могла бы развлекаться и целоваться с мужчинами.
О, ладно, поцелуи – это, пожалуй, слишком. Она не идиотка, чтобы рисковать своей репутацией. Но она могла бы фантазировать на эту тему, чего она определенно никогда себе не позволяла.
А затем, поскольку Амелия не имела понятия, когда она снова почувствует себя такой бесшабашной, она улыбнулась своему будущему мужу и сказала:
– Но вы должны танцевать, если вам хочется. Уверена, здесь полно дам, которые будут счастливы составить вам компанию.
– Но я хотел бы потанцевать с вами, – настаивал он.
– Возможно, в другой раз, – отозвалась Амелия, одарив его лучезарной улыбкой. – Пока!
И спокойно двинулась прочь, хотя ей хотелось припустить вприпрыжку, что она и проделала, свернув за угол.
Томас Кавендиш привык считать себя разумным человеком, особенно с тех пор, как его высокое положение в качестве седьмого герцога Уиндема позволяло ему предъявлять к жизни неразумные требования. Он мог безумствовать, одеваться в розовое, объявлять мир треугольным, и высшее общество внимало бы каждому его слову с самым почтительным видом.
Его отец, шестой герцог Уиндем, хотя и не безумствовал, не одевался в розовое и не объявлял мир треугольным, определенно был весьма неразумным человеком. По этой причине Томас гордился своим ровным характером, святостью своего слова и – хотя он предпочитал не афишировать эту сторону своей натуры – своей способностью воспринимать с юмором нелепые ситуации.
А эта ситуация определенно была нелепой.
Но когда новость об уходе леди Амелии из зала распространилась и головы одна за другой стали поворачиваться в его сторону, Томас начал понимать, что линия между юмором и яростью не намного шире, чем лезвие ножа.
И вдвое острее.
Леди Элизабет взирала на него с изрядной долей ужаса, словно он мог превратиться в чудовище и растерзать кого-нибудь в клочки. А Грейс – черт бы побрал эту маленькую нахалку – выглядела так, словно вот-вот разразится смехом.
– Не вздумайте, – предостерег он ее и повернулся к Элизабет. – Мне сходить за ней?
Та уставилась на него с непонимающим видом.
– За вашей сестрой, – пояснил он.
Никакой реакции. Милостивый Боже, чему только учат женщин в наше время?
– Сходить мне за леди Амелией? – произнес он с нажимом. – Моей нареченной невестой. Той самой, которая только что дала мне от ворот поворот.
– Я бы так не сказала, – выдавила наконец Элизабет.
Он устремил на нее более долгий взгляд, чем было удобно – для нее, разумеется, он-то чувствовал себя вполне непринужденно, – затем повернулся к Грейс, которая, как он давно понял, была одной из немногих людей на свете, на чью честность он мог полагаться.
– Мне пойти за ней?
– О да, – сказала она, лукаво поблескивая глазами. – Идите.
Томас слегка приподнял брови, гадая, куда могла направиться строптивая девица. Вряд ли она уехала с вечера. Парадные двери выходили на главную улицу Стэмфорда – не самое подходящее место для одинокой женщины. Позади здания располагался небольшой сад. Томасу никогда не представлялось случая побывать там лично, но он слышал, что немало брачных предложений делалось в его тенистых зарослях. И не всегда добровольно, учитывая состояние одежды тех, кого заставали врасплох в заднем саду Линкольнширского зала для танцев и ассамблей.
Впрочем, Томас не опасался, что его застанут наедине с леди Амелией Уиллоуби. Ведь он уже прикован к этой девице, не так ли? И вряд ли ему удастся откладывать свадьбу и дальше. Он предупредил ее родителей, что им придется подождать, пока ей не исполнится двадцать один год, и наверняка она вскоре достигнет этого возраста, если уже не достигла.
– Как я понимаю, у меня два выхода, – промолвил Томас. – Сходить за моей очаровательной невестой, притащить ее назад и станцевать с ней, чтобы продемонстрировать почтенной публике, что она у меня на коротком поводке.
В глазах Грейс мелькнуло веселье. Элизабет слегка позеленела.
– Но это будет выглядеть, как будто меня это волнует, – заметил он.
– А разве нет? – поинтересовалась Грейс.
Томас задумался. Конечно, его гордость задета, но в основном выходка Амелии его позабавила.
– Не слишком, – ответил он и, поскольку Элизабет была ее сестрой, добавил: – Прошу прощения.
Та слабо кивнула.
– С другой стороны, – продолжил он, – я могу просто остаться здесь, отказавшись устраивать сцену.
– Вообще-то сцена уже имела место, – возразила Грейс не без иронии.
Томас снисходительно улыбнулся.
– Вам повезло, что вы единственное существо, которое делает мою бабушку выносимой для окружающих.
Грейс повернулась к Элизабет.
– Меня определенно не уволишь.
– Как бы меня к этому ни искушали, – добавил Томас.
Это было неправдой, они оба знали. Если бы понадобилось, Томас упал бы перед ней на колени, чтобы упросить ее остаться на службе у его бабки. К счастью для него, Грейс не выказывала никакого желания уволиться.
Тем не менее он упал бы на колени, утроив при этом ее жалованье. Каждая минута, которую Грейс проводила в обществе его бабушки, избавляла его от этой утомительной обязанности, что было поистине бесценно.
Впрочем, в данный момент это не являлось его насущной заботой. Его бабушка благополучно пребывала в соседней комнате в компании своих закадычных приятельниц, и он рассчитывал, что ему удастся побывать на вечере и удалиться, не обменявшись с ней ни единым словом.
Другое дело его невеста.
– Пожалуй, мне следует дать ей несколько минут, чтобы насладиться своим торжеством, – сказал Томас, приняв решение. Он чувствовал необходимость продемонстрировать свою власть – какие тут могут быть вопросы? – и не испытывал восторга от идеи, что публика вообразит, будто он очарован своей невестой.
Он не из тех, кто склонен очаровываться.
– Очень великодушно с вашей стороны, – отозвалась Грейс с улыбкой, которая не вызвала у него ничего, кроме досады.
Но он ограничился тем, что пожал плечами.
– Я вообще великодушный человек.
Глаза Элизабет расширились, но она ничего не сказала.
Чтобы женщина молчала? Редкое качество. Возможно, ему следовало жениться на этой сестре.
– Значит, вы намерены уйти? – спросила Грейс.
– Пытаетесь избавиться от меня?
– Вовсе нет. Вы знаете, что я всегда в восторге от вашего присутствия.
Прежде чем он успел ответить на ее саркастическую реплику, он заметил голову, выглянувшую из-за портьеры, отделявшей зал от бокового коридора.
Леди Амелия. Не так уж далеко она ушла.
– Я приехал, чтобы танцевать, – заявил он.
– Вы терпеть не можете танцы, – возразила Грейс.
– Ничего подобного. Я терпеть не могу, когда меня заставляют танцевать. Это совсем другое дело.
– Я могу найти свою сестру, – поспешно предложила Элизабет.
– Не говорите глупости. Она явно тоже не выносит, когда ее заставляют танцевать. Грейс составит мне компанию.
– Я? – удивилась Грейс.
Томас сделал знак музыкантам, сидевшим в передней части зала. Они мигом подняли свои инструменты.
– Вы, – ответил он. – Вы же не думаете, что я стал бы танцевать с кем-нибудь другим здесь?
– Вы могли бы пригласить Элизабет, – предложила она, следуя за ним в центр зала.
– Вы, наверное, шутите, – промолвил он. Судя по цвету ее лица, на которое так и не вернулись краски, леди Элизабет Уиллоуби еще не пришла в себя после того, как ее сестра повернулась и вышла из зала, и, вероятно, упала бы в обморок от усилий, связанных с танцами.
К тому же Элизабет не могла служить его целям.
Он бросил взгляд на Амелию. К его удивлению, она не спряталась тут же за шторой.
Он слегка улыбнулся.
И тут – что было весьма приятно видеть – она ахнула, после чего нырнула за портьеру. Но он знал, что добился своего: она будет наблюдать за танцем, за каждой его фигурой.