При поддержке: Кропф А.Ф., Рипп. А.Е., Федулов Е.О., Куропатков М. Е.
Редактор Юлия Бирюкова
Редактор Екатерина Добрынина
Редактор Екатерина Терентьева
Фотограф Евгений Федулов
Фотограф Александр Смирнов
Фотограф Сергей Рахинский
Дизайнер обложки Юлия Бирюкова
© Константин Крюгер, 2021
© Евгений Федулов, фотографии, 2021
© Александр Смирнов, фотографии, 2021
© Сергей Рахинский, фотографии, 2021
© Юлия Бирюкова, дизайн обложки, 2021
ISBN 978-5-4483-2743-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Я хочу выразить искреннюю благодарность своим редакторам – любимой Юлии и двум Екатеринам, основным критикам и рецензентам Андрею и Александру и мэтру Ильичу за долготерпение и отзывчивость.
Огромную роль в создании книги сыграли друзья юности, молодости и всей жизни – Андрей Рипп, Колюнька, Джефф, Эдуардик, Елена Лунёва, Мишка «Хиппи», Михаил Алфимов, Игорь Солдащенский и многие-многие другие.
Книга посвящается светлой памяти всех тех, кто подвигнул меня на стезю творчества – младшему брату Борьке, Борису «Ра», Мишке «Нильсону», Косте «Малышу», Игорю «Бамбине», Александру «Полковнику» Терентьеву, Николаю «Куке», Шуре «Помидору», Косте «Моське» и остальным, не упомянутым…
Предисловие
Желал я душу освежить
Бывалой жизнию пожить
В забвенье сладком близ друзей
Минувшей юности моей.
А.С.Пушкин
Описать некоторые, а скорее определённые, куски жизни я хотел всегда – не хватало времени, и стыковки необходимости и усидчивости. Все время бежал, хотел «объять необъятное». Но в последнее время воспоминания всё чаще стали рваться наружу, и понял – пора.
Большинство друзей признает, что с памятью у меня все отлично – помню даже то, что и не очень должен, учитывая регулярное и не всегда умеренное употребление алкоголя. Это не бравада, а горькое сожаление! Перенося содержимое памяти на «жесткие носители», я надеюсь сохранить дорогие мне воспоминания и одновременно почистить «винчестер» в голове.
Любимый музыкант Ян Андерсон – бессменный лидер группы «Jethro Tull» – однажды в интервью сказал: «Услышав игру Эрика Клептона, я понял, что на гитаре даже в одну лигу с ним не попадаю, и выбрал другой инструмент, на котором преуспел!».
Воспитанный на Паустовском, и позднее, потрясенный рассказами Бунина, я понимал, что до их прозы – «дистанции огромного размера», а другим инструментом не владею. Но творил ещё замечательный бытописатель Гиляровский, позже появились книги рассказчиков Довлатова и Веллера. Их и следует считать «крёстными отцами» этого опуса.
Литературное творчество Довлатова и Веллера связано с городом на Неве, а любимый Гиляровский писал о Москве конца 19 – начала 20 века. Мой дневник охватывает период на столетие позже. Он про москвичей бывших и нынешних, и для них же.
Я не великомосковский шовинист – «Понаехали тут!» – и надеюсь, что все упоминания Москвы и большинства героев, коренных жителей столицы, не отторгнут иногородних читателей и «новых» москвичей.
«Никто пути пройденного у нас не отберет!»
С детства любимый К. Паустовский сформулировал отношение к сочинительству следующими словами:
«Кроме подлинной своей биографии, где все послушно действительности, я хочу написать и вторую свою автобиографию, которую можно назвать вымышленной. В этой вымышленной автобиографии я бы изобразил свою жизнь среди тех удивительных событий и людей, о которых я постоянно и безуспешно мечтал».
В своих виршах я стараюсь в точности отражать факты быстропротекающей жизни, а не следовать мечтательному желанию глубокоуважаемого мэтра, хотя иногда очень хочется и, как следствие, изредка случается!
Все события, упомянутые в дневниковых записках, происходили при моем непосредственном участии, а персонажи – друзья, знакомые и родственники. Поэтому присказка «Сам я огурец не видал, но конюх из соседней деревни рассказал, что их барин едал и говорил, что вкусно» – не про эти опусы. Правда, в некоторых из них автор слегка отступил от 100% -ой истинности, но, отнюдь, «не ради красного словца», а оберегая особо ранимых и до сих пор «зашифрованных» персонажей.
Большая часть героев рассказок, к глубокому сожалению, уже нас покинула. И каждый год старуха с косой продолжает жатву: всё больше времени я провожу на Московских кладбищах, упокоивших родных и друзей.
«Кто не помнит прошлого – у того нет будущего!», – эти слова Ключевского, услышанные от отца в раннем детстве, я сразу воспринял как руководство к действию.
Дневник – дань памяти людям, очень значимым для меня. И это не плач по ушедшей «империи, которую мы потеряли», скорее весёлые воспоминания обо всем хорошем, что было в той жизни, ныне называемой «Совком».
Получившиеся рассказки удалось объединить в определенные циклы: Друзья, Родня, Однокашники, Наш Гурзуф, Странствия, Служба, события и персонажи в которых тесно переплетаются.
Дневник предполагает некоторую историческую последовательность, рассказки же «пляшутся» от героя, поэтому время и место в них – факторы переменные.
Комментарий №1 – Ответ на письма читателей
У читателя опусов может сложиться впечатление, что я и мои друзья никогда нигде не работали и не учились, так сказать, не созидали, а только выпивали, веселились и «занимались любовью».
Но это совершенно не соответствует истине!
Все мы упорно и серьёзно учились, позднее честно и напряжённо работали «на благо построения…» в соответствующей времени обстановке, со всеми определёнными тем строем условностями.
В предисловии я особо подчеркнул, что в дневниковых рассказках описываю только то хорошее, весёлое и смешное, что сохранила память из уже далёкого периода «развитого социализма».
Даже в «эпоху застоя», и как теперь пишут в эру «полного отсутствия свобод», «заколюченные» от всего мира, мы хотели и умели радоваться жизни.
Комментарий №2 – Ещё один ответ на письма читателей
В рассказках я «бытописую» жизнь друзей, знакомых и родственников в период с 70-х до 90-х годов прошлого века. Все забавные случаи происходили в реалиях Советской власти в Великой Стране, называвшейся Советским Союзом.
В отличие от Сергея Довлатова, на творчество которого я ориентируюсь, у меня в друзьях не состояли Иосиф Бродский и другие, не менее известные личности того периода.
Мне не довелось опохмелять великого Саврасова, сиживать в кабаках и трактирах со знаменитыми российскими актёрами и издателями или «ручкаться» с «сильными мира сего» своего времени, как это удалось величайшему знатоку московского быта «Дяде Гиляю», ещё одной путеводной звезде моего творчества.
Но для меня и моих сверстников, надеюсь также, что и для представителей других поколений, герои опусов и события, происходившие с ними, не менее интересны. Тем более, что большую часть персонажей составляют неординарные субъекты с интеллектом существенно выше среднего, обладающие сильно-развитым чувством юмора, что особенно ценно во все времена и эпохи!
Первые впечатления
«Неплохое осмысленное произведение, способное достичь подсознания читающей публики. Вердикт: читабельно!»
Виктор Коган, литератор, переводчик
«Получилось вполне занятно.
Читая, улыбаешься, эпоха и типажи встают перед глазами во всех подробностях. Это даже хорошо, что нет претензии на высокую литературу. Скромная подача, некий дневник, записки на манжетах. Думаю, что это интересно для людей нашего поколения. Читатели – наверняка – найдутся, и ты их порадуешь!»
Олеся Фокина, журналист, кинорежиссер
«Жанр дневниковых записей или россыпи воспоминаний вообще не предполагает каких-то жестких рамок, тут интонация важна, а она есть, и на ней все держится. Хорошо получилось, без надрыва и занудства, с нужным драйвом, интересно. Люди, по крайней мере, выглядят живыми, а это главное, дальше все уже частности. Короче, „автор, пиши еще“».
Екатерина Добрынина, журналист, редактор, литератор
«Мне понравился про Сергеича. В нем есть больше, чем описанная история: образ человека и времени».
Саша Окунь, художник, литератор
«Предисловие» — нормально, чё!
«Фёдор» — написано вполне прилично. но, таких рассказов, кажется, много. во вс. случае, меня не увлекло. «Рассказ» — это, конечно, импонирует
Как раньше говорили, «афтор, пиши еще».
Если есть что рассказать, почему не рассказать».
Иван Ахметьев, поэт
Гурзуф. Предисловие
«Описывай, не мудрствуя лукаво
Всё то, чему свидетель в жизни будешь»
А. С. Пушкин
Гурзуф – это целая эпопея. Значительная часть моей юности, молодости и занимательного процесса взросления прошли в этом небольшом крымском поселке, входящем в Большую Ялту.
Память хранит огромное количество гурзуфских рассказок. Периодически из её глубин всплывают полустершиеся эпизоды середины 70-х, а после встречи на Московской «стрелке» с кем-нибудь из «стариков» вдруг выныривает совсем забытОе.
Традиционная «гурзуфская стрелка» в Москве, получившая такое название задолго до бандитских 90-х и не имеющая с ними ничего общего, до сих пор происходит ежегодно в первую субботу сентября, теперь уже на Патриарших, заменивших легендарную «левую ногу» памятника Маяковскому.
Чтобы передать неповторимую атмосферу, приведу две «независимые» оценки «того» Гурзуфа людьми разного возраста, положения и гражданства, посещавших посёлок в период его «расцвета».
Один сложный (не кровный) возрастной родственник в период конца 70-х – начала 80-х служил руководителем советского корпункта в Греции. Каждый год отпуск он проводил в небольшом городке в Пиренеях, где в это время собиралась подрезвиться молодежь со всего юга Европы. Вернувшись после командировки на Родину, родственник, будучи членом Союза Журналистов, вытребовал путевку в очень популярный Дом Творчества им. Коровина, расположенный в самом центре Гурзуфа. Отдохнув в «Коровинском» в сезон «московского заезда» (конец июля – середина августа), он твёрдо и авторитетно объявил всем друзьям и близким, что юг Европы серьезно отстает по «уровню и степени свободы отдыха!».
На «Пятаке», центральной площади Гурзуфа, красовалось культурное питейное заведение – «Шампанная» тети Розы, бессменной заведующей. На тот момент даже само название завораживало: в Москве я тогда ничего подобного не видел. То ли дело сейчас! В Кривоколенном переулке находится заведение под названием «Презервативная». Интересно – чем там угощают?
В начале августа 1984 года зайдя под вечер в «Шампанную», я подсел за столик к двум симпатичным девчушкам с неявно западным обликом. Оказалось – чешки, отдыхающие в «Спутнике». Угостившись коньяком и став дружелюбней и разговорчивей, визави охотно рассказали, что перед поездкой в Союз прошли небольшой инструктаж: им объяснили, что поскольку они все-таки с Запада, где нравы посвободней, в Союзе рекомендуется вести себя скромнее. В «Шампанной» девушки ожидали советского приятеля, с которым планировали пойти в «Тарелку» веселиться.
Внезапно их заколотило: в заведение зашел «добрый молодец» под метр девяносто и сразу направился к стойке, где стребовал три бутылки «Игристого». Одет он был неожиданно: в мальчУковый костюмчик в цветочек, шорты и рубашечка навыпуск а-ля Волк из «Ну, Погоди!», где только размер нашел. Одну бутылку молодец выпил прямо у стойки из горлышка (уметь надо!), оставшиеся две попытался запихнуть в карманы рубашечки, впрочем, безуспешно.
Перебивая друг друга (девушки сносно говорили по-русски), чешки в полном восторге заявили, что никогда ничего подобного не видели на своем Западе и не представляли, что такое вообще бывает, особенно, в Советском Союзе. Обведя зал просветлевшим задорным взором, молодец расплылся в улыбке и, кивнув мне, подхватил обеих чешек и убыл праздновать в «Тарелку».
Гурзуф, как «оазис свободы» в его тогдашнем (последняя треть прошлого века) виде, открыл «6-ой американский флот» в конце 60-х. Я лично никого из этих «мореманов» не встречал, видел только старые фотографии. Три весельчака (по слухам – мясники из Гастронома возле Курского вокзала) заказали в ателье пляжные комплекты – шорты и френчи с коротким рукавом а-ля «иностранный матрос». Униформа цвета «английский хаки» была дополнена стрижкой американского морпеха. Ребята провели в Гурзуфе отпускной заезд в стиле «моряк вразвалочку сошел на берег». Почудили вволю! Такая своеобразная отрыжка «оттепели шестидесятых».
Уже на излёте я застал второе поколение «заслуженных» московских гурзуфцев, среди них – Петрова и компанию. Лет на 8—12 меня постарше, все они принадлежали к «непростым» семействам с фамилиями, известными по школьным учебникам Истории СССР.
Ну а следующими были мы.
Петров и другие
Петров проходил под прозвищем «Внук Большевика». Он и правда приходился внуком легендарному Петрову – старейшему члену ВКП (Б), с партийным стажем чуть не больше, чем у самого Ленина. Почему легенда осталась живой и даже ни разу не была посажена во время довоенных и послевоенных сталинских репрессий, старый большевик однажды объяснил в интервью знаменитому писателю Юлиану Семенову: «Надо не распускать язык и не высовываться», – лаконично сформулировал Петров-патриарх.
Внук не внял заветам деда: и высовывался, и на язык был несдержан, особенно во хмелю. А трезвым его в Гурзуфе никто никогда не видел. Трудился он, в описываемый период, инструктором Октябрьского райкома КПСС. Его ближайшими друзьями являлись Семен и Василий Тимошенко, Сашка Львов, Валера Кулаков и Жора Капанадзе. Я приведу пару – тройку случаев, свидетелем которых был сам, характеризующих озорное курортное времяпрепровождение.
Случай на Ялтинской набережной
Накануне вечером Петров задал неожиданный вопрос: «Ты сможешь завтра одеться поприличнее?» Вопрос не был праздным – в те годы москвичи приезжали в Гурзуф в «доживавшей» одежде, которую выкидывали сразу после возвращения. Я прикинул – есть ни разу не одетая футболка и ещё вполне пристойного вида джинсы. Договорились встретиться в 8 утра на Пятаке у «бочки». Натуральная бочка-цистерна, как в Москве для кваса, стояла на центральной площади поселения «Пятаке» рядом с камерой хранения и автобусной остановкой. Работала она круглосуточно и торговала портвейном винсовхоза «Массандра», виноградники которого вплотную окружали Гурзуф и Артек.
Придя в назначенное время на площадь, я был потрясен нездешним «обликом» Петрова: костюм-тройка, белоснежная сорочка с галстуком и портфель-дипломат. Ничего не объясняя, Петров подошел к первому же такси, дежурящему на Пятаке, кивком отправил меня на переднее сиденье, сам сел сзади и бросил водителю: «В Ялту!». Прокатиться до Ялты на такси тогда стоило около трёх рублей. Мы с Шурой «Помидором» – постоянным напарником по поездкам в Гурзуф – обычно ездили в Ялту или морем на «пьяном» пароходе или на троллейбусе, но «богатые люди – особенные»! Всю дорогу ехали молча. При въезде в город Петров велел таксисту ехать на набережную к Центральной Сберкассе и там остановиться. Минут через семь ожидания из главного входа появился некто, одетый как двойник Петрова, включая «дипломат», и стал спускаться по лестнице. Петров резко достал из дипломата пистолет и выстрелил. Бахх! «Двойник» схватился за грудь и весь в крови картинно скатился по лестнице вниз…
Петров, приставив пистолет к голове таксиста, дал команду: «Гони в Аэропорт!». Не доезжая до места назначения, мы покинули машину, причём Петров даже расплатился.
Я абсолютно ошалел, хотя ещё у Сберкассы в неизвестном узнал Кулакова, соратника Петрова по взрослым шалостям. Вопрос «Зачем?» настолько ясно читался у меня в глазах, что Петров, зайдя в первую же встреченную рюмочную, с довольным видом пояснил: они решили таким образом развеяться. «А я на что?». А меня он взял «для солидности».
Обратно в Гурзуф возвращались морем во второй половине дня. Пароход гудел: мы услышали сразу несколько версий утреннего происшествия – от ограбления банка до «ликвидации иностранного агента».
Кулаков отделался 10 рублями штрафа «за мелкое хулиганство».
«Ла Скала» поила и кормила
Рестораны советского периода – тема отдельного рассказа. Речь идёт не об известных заведениях центра Москвы —«Арагви», «Узбекистан», «Славянский Базар», они в красках изображены дореволюционными и советскими классиками. В каждом районе Москвы присутствовал свой центральный ресторан местного значения: у нас на Автозаводской – «Огонек», на Пролетарской – «Минутка», в районе Песчаных улиц – «Пацха», на Таганке – плавучий дебаркадер «Сокол». Они считались предприятиями общепита повышенной комфортности при полной внешней непрезентабельности. Все заведения предлагали стандартный набор традиционных «московских» блюд: мясная и рыбная нарезка, салаты «Московский» и «Оливье», на горячее – цыпленок—табака или шашлык. Никакой «высокой» кухни, зато вполне подходящая закуска для спиртных напитков, употреблять которые клиенты и приходили. На входе непременно висела табличка «Свободных мест нет», и стоял швейцар – дядя Вася (Петя, Вова), свободно пропускавший всех знакомых, а также незнакомых «за малую толику».
Ресторан «Гурзуф», единственный на весь посёлок, располагался на господствующей высоте – четвёртом этаже «Дома Торговли». На открытой площадке с колоннами, поддерживающими крышу в стиле «постсталинский ампир», панорамным видом на море любовалась «курортная элита» – творческая интеллигенция из «Коровинского» Дома Творчества, восточные торговцы с рынка и прочая занятная публика. Ресторан работал с 6 вечера, в нём играл «кабацкий» ВИА из Москвы, мест – понятное дело – никогда не было. Мы иногда забегали ночью купить у официантов «веселящих» напитков, когда уже ни один магазин не функционировал. Всё, как в столице.
Петров предупредил с самого утра – днём не налегай, вечером пойдём в ресторан – приезжает Жора, будем отмечать. Для меня это был дебют – ресторан «Гурзуф» я ещё ни разу не посещал за все годы поездок.
В семь вечера у ведущей в ресторан лестницы собралась вся компания – Петров, Кулаков, Львов, Жора Капанадзе, один из внуков маршала, какие-то примкнувшие девушки и я. Приоделись исключительно цивильно. Войдя в ресторан, Петров вызвал метрдотеля, предъявил красную книжечку – удостоверение и, объяснив, что празднуем приезд иностранного гостя, попросил столик недалеко от сцены с видом на море. Тут же кого-то попросили подвинуться, кого-то пересесть – волшебные слова «иностранная делегация» своё действие оказывали. Сдвинули столики, и «делегаты» приступили к культурному отдыху. На фоне остальных приехавший Жора выделялся свежим, не утомленным видом, статной фигурой, медальным чеканным профилем, копной вьющихся иссиня-черных волос и явно не крымским загаром. Итальянец! Эта ассоциация сразу приходила на ум, что и определило дальнейшее развитие событий.
Шутки – прибаутки, тосты, веселье с учётом ресторанных реалий. Ансамбль без перерывов «лабал» по кругу весь небогатый репертуар – «Листья желтые», «День рожденья раз в году», «Поспели вишни в саду у дяди Вани» и «Мясоедовская улица моя». К девяти часам вечера все уже сильно набрались: кто танцевал, кто обнимался с девушками, уставший «итальянец» Жора дремал. Петров подмигнул Кулакову, подошёл к сцене и сделал знак руководителю ВИА – длинноволосому с залысиной молодящемуся типу. Они недолго поговорили, после чего тип громко объявил в микрофон: «Уважаемые посетители! Сегодня у нас в ресторане – редкий гость. Итальянский тенор из „Ла Скала“, проходящий практику в „Большом“, решил недельку отдохнуть в „Спутнике“. Сейчас он для вас, дорогие друзья, исполнит несколько песен».
В зале раздались восторженные удивленные возгласы и аплодисменты. Кулаков крепко взял под руку пьяного в дым, абсолютно ничего не соображающего Жору и помог ему подняться на сцену. Со стороны казалось, что застеснявшегося итальянского певца, слегка робеющего в непривычной обстановке чужой страны, друзья вежливо, но решительно провожают к микрофону. Утвердив Жору перед микрофонной стойкой, Кулаков вполголоса сказал руководителю «О, Соле мио!» и спрыгнул со сцены. При оглушительном звуке первого аккорда Жора вышел из анабиоза, обеими руками ухватился за стойку и вместе с ней рухнул со сцены, потянув за собой большой басовый динамик. Веселье в зале не поддается описанию. Милиция появилась быстро, и бессознательного Жору забрали в отделение.
«Итальянец», выпущенный утром из камеры, в произошедшее верить отказывался наотрез. Но после предобеденного посещения аллей, когда каждый встречный спрашивал: «Чао, когда следующий концерт?», Жора в приключившемся триумфе более не сомневался.