Глава 1
Демид
Ночное дежурство в самом разгаре. Тяжёлая выдалась смена. За пять лет работы хирургом я привык к бессонным ночам.
– Демид Василич, – запыхавшаяся Машенька в сбившемся набок колпачке врывается в кабинет. – Там циркачку поднимают из приёмного покоя!
Ненавижу цирк по личным причинам. Недовольно глянув на стрелки часов, перемахнувших два часа ночи, ворчу:
– Готовьте операционную, чего орать-то? С фонаря упала циркачка твоя, что ли? Или теперь сальто-мортале по ночам на площадях крутят?
– Тихо ты, – Машенька оглядывается и, проскользнув в кабинет, плотно прикрывает за собой дверь. – Тут коллеги с её дитём топчутся. Цирк в городе уже месяц как. Афиши не видел, что ли? Последний день гастролей отмечали, тигр взбесился, из клетки вырвался.
– Тигр, говоришь? – Меня охватывает нехорошее предчувствие. Сворачиваю папки на рабочем столе и поднимаюсь из нагретого кресла, где уже подумывал прикорнуть.
– Дрессировщица бросилась усмирять его. Подрал он её здорово, – Машенька с вожделением скользит по мне взглядом и протягивает карточку. – Имя красивое у бабы. В детстве мечтала о нём.
– Дрессировщица? – выхватываю бумаги из Машенькиных рук, и вдох застывает в груди. Уже знаю, что прочту на титульном листе. Напечатанные жирным имя и фамилия бьют по глазам. Ева Колесникова. Не люблю, ненавижу. Воспоминание о ней, всё равно что нож под сердце.
Выбегаю в коридор и спотыкаюсь о девчушку лет шести. Она падает на попу и хлопает длиннющими ресницами. В них запутались слезинки. Ни дать ни взять маленький черноглазый котёнок во флисовом костюмчике. Из-под розового капюшона с ушками торчит тёмная чёлка.
– Прости, – машинально наклоняюсь и подхватываю девочку на руки. Она легче пуха. – Не ушиблась?
– Ты доктор? – серьёзно спрашивает девочка.
– Доктор!
– Ты нужен моей маме.
– Сделаю всё, что в моих силах.
Подбегает девица с зелёными волосами и лицом, утыканным колечками. Забирает у меня ребёнка:
– Катька, ты точно своей смертью не умрёшь.
Я уже ломанулся дальше, но слова этого чудища заставили меня остановиться.
– Вы нормальная? – понимаю, что задал глупый вопрос. Дама с металлическим дерьмом на морде и с волосами цвета укропа априори не может быть нормальной. Смотрю на второго коллегу Евы. Неопределённого возраста мужчина, с лицом испещрённым шрамами и морщинами. Не иначе шпагоглотатель. Махнув рукой, спешу в операционную. Одеваю стерильный костюм, дезинфицирую руки.
– Демид Василич, большая кровопотеря. – Ирина готовит худенькое тело Евы к операции.
– Работаем. – Склоняюсь над Евой и вглядываюсь в любимые черты лица.
Время не лечит. Раньше считал, что лечат новые отношения. Но это лекарство мне тоже не помогло.
Веки Евы подрагивают, глаза лихорадочно блестят, волосы намокли от испарины. От неё за версту разит алкоголем. Взгляд фокусируется на мне, и сухие губы приоткрываются в усмешке:
– Демидрол, ты? – хрипит она и заходится в кашле.
– Димедрол? – Анестезиолог вводит лекарство в вену и садится в её изголовье. – Что за чепушня? Сейчас такой обезбол поставим – спать, как ангел будете.
– Привет, Багира! – подмигиваю Еве. Сейчас не до личных разборок.
– Позаботься… о Кате… если я… Она тебе… – На большее сил не хватает, и Ева замирает.
В памяти всплывает темноглазый котёнок в розовом флисе. Маленький пушистый комочек. Я равнодушен к детям, мне больше нравится процесс их создания. С защитой разумеется. А тут зацепила меня малышка. С первого взгляда зацепила. Быть может, потому что она дочь Евы. Руки выполняют механическую работу. Стараюсь не думать о том, что передо мной подранное тигром тело любимой женщины.
– Скальпель… зажим… зажим…
– Давление падает!
Отдаю короткие приказы, а в голове одна мысль: «Ева должна выжить. Работаем».
***
Ева
Гримёрка как гримёрка. Низкий потолок, стены в афишах. А по сторонам глянешь – Ноев ковчег, не иначе. На ящике с реквизитом спят в обнимку макаки Шера и Рим. Болонки клоуна Карлуши приютились в ногах у заснувшей после представления Катюни. Дочка то негромко посапывает, то разговаривает во сне. Тихо переругивается чета попугаев в клетке, накрытой цветастым платком.
На хромоногом столе бутылка столичной, оливки, буженина и чёрная икра, подаренная мне вместе с букетом цветов пылким поклонником. Имени не запомнила, визитку выкинула. С досады. Не от него я ждала каждое выступление признаний и подношений.
– Месяц шли гастроли в родном городе. Месяц! – роняю в стакан пьяные слёзы. – А Демид не удосужился прийти.
– Может, не знал? – икает Карлуша, перебинтовывая растянутую ногу. – Хватит тебе уже. То не пьёшь, фигуру блюдешь, а то нарезалась как последняя забулдыга.
– Не мог не знать, – бью кулаком по столу. – Афиши висели повсюду. Думала, нарисуется с букетом, а я, гордо тряхнув шевелюрой, пошлю его в эротическое путешествие.
– Ты же говорила, он женат, – Сонька, Карлушина напарница, собирает костюмы и реквизит в чемоданы.
– Да уж, – бросаю взгляд на спящую Катю и тянусь, – этот плодовитый самец небось и своей клизме деток заделал. Если и приходил, то со всем выводком. Нацепили небось светящиеся рожки на головы и с улыбками блаженных жрали вату.
Тянусь к бутылке, но Карлуша отодвигает её.
– А по принципу «гора – Магомет»? – подмигивает он мне и покачивает ногой в клетчатом носке. – Он же врач. Кто тебе мешал разыграть хромую и больную. Пришла бы на приём…
Металлический грохот обрывает его на полуслове. Истеричный мужской вопль и рычание Клеопатры заставляют меня сорваться с места.
– Антон, тварь, говорила же ему!
– Куда? Пусть лучше сожрёт этого мудака. Ты бухая… – Сонька в прыжке пытается меня остановить. – С ума сошла?
Вываливаюсь в коридор. Антон несётся мне навстречу с искажённым от ужаса лицом. За ним разъярённый Цезарь – мой полосатый любимец. Униформист[1]– недоумок коротким рывком швыряет меня под лапы тигру, а сам, втолкнув Соньку в комнату, захлопывает дверь изнутри. От неожиданности и выпитого спиртного падаю на четвереньки, и грузное тело Цезаря прижимает меня к полу. Дальше помню только жуткую боль, рычание и выстрел.
Прихожу в сознание и вижу склонившиеся надо мной незнакомые лица. Меня куда-то везут, пахнет лекарствами, на людях белые одежды. Достойное окончание гастролей в родном городе, где не была шесть лет. Накаркал мой любимый клоун. Мчу в больницу, разрывая ночную тишь сиреной. Сквозь матовые стёкла видны отблески мигалки. Не понимаю слов, всё расплывается перед глазами. Балансирую на грани между этим миром и потусторонним. Только что вынырнула оттуда и обратно не хочу. Я выживу. Должна выжить. Ради Катьки. Знал бы Демидрол, какое счастье прощёлкал. А вдруг он уехал из города, из страны? Гуляя по местам нашей боевой славы, я так и не решилась зайти… Резкая боль и снова темнота. Лечу-у.
[1] Униформист (проф.) – в цирке ассистирует артистам, готовит манеж к программе, настраивает аппаратуру.
Глава 2
Демид
Рассветные лучи заглядывают сквозь жалюзи на окне одноместной палаты. Операция шла четыре часа, но я больше переволновался, чем устал. Оказывается, совсем непросто сшивать мышцы и лоскуты кожи на теле женщины, которую, увы, всё ещё любишь. Сижу возле постели Евы и согреваю дыханием её ледяную руку. Целую тонкую кожу запястья. Думал, не прощу никогда, а увидел, и словно не было всех этих лет. Часто представлял себе нашу встречу, но чтобы вот так, в операционной: пьяная в дрова и подранная в клочья …
Машенька, сладко зевая во весь рот, входит в палату. Отсаживаюсь от Евы на подобающее доктору расстояние. Медсестра записывает в журнал показания приборов и приоткрывает окно.
– Там девочка проснулась. Что с ней делать-то?
– Какая девочка? – сижу, не сводя взгляда с обескровленного лица Евы, сам как пьяный.
– Ну дочь этой… Как её там? Колесниковой!
– А где она проснулась? В коридоре? Эти клоуны тоже здесь ночевали?
– Нет, – Машенька смотрит на меня как на парию. – Как раз тот самый случай, когда и цирк уехал, и клоуны свалили. У них поезд, гастроли.
Вскакиваю со стула:
– Что значит свалили? А мы что должны с ребёнком делать?
– Не мы, а вы, – Машенька криво улыбается и достаёт из кармана картонный складень с надписью «Свидетельство о рождении» и пихает мне в руки. – Это вам просили передать.
– Почему мне?
– Никогда бы не подумала, что в юные годы вас кликали «Димедролом».
– Демидролом, – машинально поправляю Машеньку. – Я, действительно, знал Еву раньше. Жили в соседних домах.
– Выглядит старше вас, – Машенька придирчиво разглядывает пациентку.
– Это я её старше… Постой, а почему эта зеленовласая кикимора так просто скинула ребёнка и уехала?
– Не только ребёнка, – вздыхает Машенька. – Утром подвезли вещи Колесниковой и клетку с тигрёнком. Стоят в приёмном. Насрал уже.
– Дурной сон какой-то. – Закатываю глаза. – Тоже мне велели передать?
– Ну не мне же! – Машенька, ещё вчера имевшая на меня виды, смотрит как на чумного. – У меня смена заканчивается. У вас, кстати, тоже. Советую решить вопрос, пока Серафима Андреевна не нарисовалась. Понедельник, как-никак. Вы же знаете её отношение к лихим кобелирующим личностям
Серафима Андреевна – заведующая отделением, ненавидит мужчин по личным причинам. Поэтому я лишь приятное исключение в отделении, по просьбе моей матушки – они подруги детства.
– Я не кобелирующая личность! – Щёки будто кислотой обожгли.
– Если вы объясните ей, почему бродячий цирк подбросил вам ребёнка, буду аплодировать стоя. Этой барышне, – Машенька кивает на Еву, – вы вряд ли в ближайшие часы понадобитесь. Займитесь ребёнком, зверёнком и вообще… Не подставьте нас с этим табором.
В коллективе дисциплина ого-го. Понимаю Машеньку. В маленьком приморском городке репутация дороже золота.
– Как её зовут?
– Катя вроде.
– Хорошо! – Выхожу из палаты и пытаюсь уместить в голове Еву, тигрёнка и девочку, чьё свидетельство о рождении жжёт мне бедро почище раскалённого железа.
– Привет! – Словно ясно солнышко сидит на диване в ординаторской. Девчушка, закутанная в одеяло, сжимает в руках мою чашку с фото лемура. – Мама норм?
– Норм! – обвожу взглядом коллег, переодевающихся после смены.
– Поехали домой, – ощущаю себя полным идиотом. – Там и поговорим.
– Баламут любит козлячье молоко! – Малышка сползает с дивана и руками приглаживает длинные вихры. – У вас тут рынок недалеко есть. Ты на тачиле?
– У меня есть машина, – аккуратно поправляю я, снимая халат.
– Дивно! Слушай, так лопать охота, – соскакивает Катя с дивана. – Давай ещё в мак заедем, по чизу тяпнем?
– Давай, – соглашаюсь и незаметно щипаю себя за ухо. – И молока где-нибудь надоим.
Светка, медсестра с которой у нас было всё и без обязательств, пишет телефон на бумаге:
– Здесь есть и молоко, и всё, что любят тигрята.
– Спасибо, милая! – подхватываю Катю на руки и выхожу с ней из кабинета.
– Мы к маме? – она испуганно оглядывается, слушая мои гулкие шаги в пустынном коридоре.
– Мы к папе! – несложно было прикинуть дату рождения и дату сношения. Первого для Евы и самого лучшего для меня.
Это произошло в подвале на моей куртке. Ева спасала очередных котят там, а я – её. Не знаю, как и почему это случилось именно тогда. Я пришёл домой к Еве, а её мать сказала, что она в подвале. Очередная подопечная Евы подкинула котят.
Спустился вниз, замок открыт. Ева сидела поверх своего пуховика и по всему подвалу разносился запах куриного бульона. Пять котят довольно мурчали возле длинных и стройных ног. Она была так прекрасна и невинна, что я не сдержался. Раньше я даже не решался лишний раз заговорить с Евой о плотской любви, а тут во мне проснулись демоны. Я, первый отличник и спортивная надежда института, набросился на двоечницу Колесникову, и дальше случилось страшное и очень приятное…
Глава 3
Ева
Во рту сушняк, в голове вертолёты, тело невесомое. Где я вообще? В космос не собиралась, на поезд не похоже. Не слышно «чу-чух чу-чух» и мирного гула коллег. Приоткрываю один глаз. Такие стены могут быть только в больнице. Твою ж дивизию! Воспоминания накрывают, словно овации зал. Браво, Ева! Цезарь, твоя любовь и гордость, убит, а ты… Что за хрень у меня в носу? Подношу руку к лицу – дыхательные трубки? Другую руку не согнуть. Уф, там катетер. Ты в полной заднице, Ева. Оркестр, играет туш! В твоих внутренностях рылся Демидрол. Супер! А где Котэ? Шарю взглядом по палате. Надеюсь, Карлуша с Сонькой нас не кинули.
Металлический грохот сплетается с цокотом каблучков. Дверь палаты распахивается. Медсестра вкатывает стойку под капельницу, и румяное лицо озаряет улыбка:
– Пришли в себя?
– Моя дочь… Где моя дочь Катя? – Нет сил даже на локте приподняться.
– Ушла ещё утром с Демид Василичем, – медсестра смотрит на меня с нескрываемым восторгом. – Скажите, а ведь это здорово… Управляться с тиграми?
– Как видите, не всегда.
– Я была с сыном на вашем выступлении. Вы такая красивая, изящная и в то же время такая сильная. Расшитый золотом камзол, лосины… Вы замечательная артистка. Влюбилась в вас, – тараторит без умолку медсестра и налаживает капельницу. – Прихожу сегодня на смену, а тут такие новости! У Демид Василича объявился ребёнок, в приёмном покое – тигрёнок, а в реанимации – вы без сознания. Я думала, Серафиму Андреевну удар хватит.
– Серафима Андреевна жена Демида? – пальцы сами сжимаются в кулаки.
– Что вы! Это заведующая наша. – Из-под колпачка медсестры выбивается рыжая чёлка. Девушке не больше двадцати, а уже с ребёнком. Впрочем, если сын ходит в цирк, то, скорее всего, медсестра просто молодо выглядит. На безымянном пальце нет кольца, но в наше время это ничего не значит. – Демид Василич у нас завидный холостяк. Хоть на шоу его отправляй. И дом у него роскошный на побережье, и джип навороченный.
Болтун – находка для шпиона. Значит Ираида осталась где-то в прошлом, забытой в заднице клизмой, новой женой не обзавёлся. А свадьба-то какая громкая была.
– Почему Катя ушла с Демидом. Где Карлуша с Соней?
– А это кто? Обезьяна с попугаем? – медсестра хлопает синими ресницами.
Начинаю понимать, почему она без обручального кольца.
– Это артисты труппы. Мои коллеги.
– Я их не застала. Но девчонки болтают, будто были тут двое. Баба такая с зелёными волосами и мужчина… Они Демиду все ваши вещи и документы оставили. Да вы не переживайте. Он нормальный мужик. Ласковый, ой… – медсестра прикусывает язык. – Я хотела сказать, к детям и животным с любовью относится. У нас тут как-то кошка родила…
Теряю нить разговора. Значит Карлуша с Сонькой так мою судьбу решили устроить. Спалили всю контору. Да я сама вчера спьяну да со страху, чуть не сболтнула про Катьку. Особняк, внедорожник… Бабы небось от госпиталя до его помпезного дома в очередь раком выстраиваются. Ласковый, блин!
***
Я с трудом тянула одиннадцатый класс. Мне уже исполнилось восемнадцать. Учёба постыла. животных я любила больше, чем людей, но мечта поступить в ветеринарный институт казалась абсурдной. Поэтому в моей комнате постоянно жили на передержке мохнатые и пернатые. Мать не возражала. У неё после головокружительного романа с механиком торгового судна случилась беременность, потом вторая от парня с другого корабля. В общем, ей было не до меня.
Демид жил в новом кооперативном кирпичном доме напротив нашей хрущёвки. Как-то у его мамы, которую он почему-то звал по имени, сбежала болонка. Собака сама вышла на меня, когда я по обыкновению вечером вынесла еду бездомным котам. Про мой фонд помощи знали многие, ведь я одарила чудесными хвостиками добрую половину квартала. И на корм зверям мне всегда хватало. Болонка втиснулась между котами и с жадностью набросилась на еду.
– Летиция! – кличку я знала из объявления. Их сегодня развесил на столбах и в подъездах светловолосый красивый высокий парень. Болонка даже не обернулась. Я бы тоже неохотно отзывалась на такую дебильную кличку. Впрочем, я слышала сегодня из разговоров бабулек на лавке, что хозяйку собаки звали Аманда, так что я зря удивлялась. Подхватив собаку на руки, я почапала к дому из красного кирпича. Телефон разрядился, и я решила, что проще будет, если отнесу болонку прямо в холёные ручки Аманды, не знаю, как её по батюшке.
Консьержка подсказала номер квартиры, и я в чистом лифте с зеркалами и музыкой вознеслась на пятый этаж. Ткнула в кнопку звонка, мысленно сравнивая нашу пошарпанную дверь с представительным входом в квартиру хозяев Летиции. Дверь открыл парень в спортивных штанах и с голым торсом. Судя по взмокшему лбу, я оторвала его от тренировки.
– Девочка моя, – выскользнула из комнаты белокурая Аманда с патчами под глазами и в кимоно с розовыми фламинго. – Мамочка чуть не умерла от горя.
Вообще-то перед смертью, маску под глазами не делают. Но, может, Аманда относится к тем дамам, которые и в гробу хотят выглядеть идеально. Выхватив у меня собаку, страдалица на вытянутых руках потащила её в ванную. Обронила через плечо:
– Демид, рассчитайся!
– Мне ничего не надо, – сунув руки в карманы кожанки, буркнула я. Обычно не отказываюсь от вознаграждения, но тут противно стало.
– Почему, – он достал из тумбочки кошелёк и протянул мне пятитысячную купюру. – Это же вы кормите местных бедолаг. Возьмите. Я давно за вами наблюдаю с балкона, всё не решался подойти.
– Почему не решался? – я взяла деньги. – От меня дурно пахнет, что ли?
Парень окинул меня взглядом и улыбнулся так, что сердце замедлило ход. Никогда не видела таких красивых глаз. Зелёные, как у моей любимой кошки Муси.
– Можно, я тебя провожу? – перешёл он на ты. – Всё равно прогуляться хотел перед сном.
– Да, пожалуйста. Улица не купленная.
Глава 4
Демид
В приёмном покое неохотно спускаю Катю с рук. Ей шесть, она в состоянии ходить ногами, но если бы не чемоданы и тигрёнок, я нёс бы дочку до машины. Как Ева могла так поступить со мной? Не рассказать о ребёнке.
– Баламут! – Катя бросается к тигрёнку размером с кота мейн-куна. – Ты мой сладкий.
Тигрёнок поднимается на лапы и тыкается мордой в решётку. Катя опускается на четвереньки, и друзья-приятели трутся носами. Дежурные врачи со скорой попивают крепкий чай и умиляются. Санитарка Тамара, бабулька приятной наружности, протягивает мне бутылку с соской:
– Держи, Василич! Ему клоуны молока оставили, я в шесть покормила. Ох и прожорливая зверюга.
– Спасибо, – растерянно смотрю на три чемодана возле клетки. Ощущение, что я на вокзале и сажусь в поезд, не зная конечной остановки.
– Дочка твоя? – кивает Тамара на Катю. – Хорошенькая.
– Спасибо, – повторяю я.
Интересно, только в больнице знают, что у меня ребёнок нашёлся, или клоуны, уезжая, ещё и афиши по городу расклеили: «Демид Сумароков обрёл дитя». В принципе, мне по барабану. В чём-то даже на руку. Но вот когда слухи дойдут до Аманды… А тут и афиш не надо. Серафима настучит. Звонит мобильник, и я, увидев фото родительницы на экране, отключаю звук.
– Катюш, пойдём, – рассматриваю клетку. – Как её тащить-то?
– Она на колёсиках! – Катя ловким движением вытаскивает ручку из-под днища клетки и за неё толкает чудо-конструкцию к выходу.
– Помочь с чемоданами? – сочувственно смотрит на меня водила со скорой.
– Если вас не затруднит.
– Ух ты! У тебя тачка просто бомба, – восхищается Катя. Ласковое июньское солнце запуталось лучами в её тёмных волосах.
– Тачка – это садовый инвентарь, – сажусь перед дочкой на корточки. – Давай договоримся сразу: ты – принцесса, я – король. Царственные особы не должны грубить.
Катя кладёт мне руки на плечи и заглядывает в глаза:
– А ты правда мой папа?
– Правда.
– А где ты был?
– Да я-то как раз здесь был! – усмехаюсь я. – Это вы с мамкой почему колесили столько лет мимо меня?
– А потому что мы Колесниковы! Вот и колесим по свету. Я вырасту, тоже буду дрессировщицей. Цирковая династия у нас.
– Впервые вижу девочку, которая отказывается от титула принцессы.
Катя пожимает плечами, в точности как Ева:
– У принцессы вообще-то корона, а не титул.
Проглатываю улыбку и вкрадчиво спрашиваю:
– А от короны тоже отказываешься?
Катя смотрит за мою спину и в один прыжок оказывается у клетки.
– Пошла отсюда! – Катя заслоняет тигрёнка худеньким телом от бродячего пса. В глазах девочки нет страха, но она ростом-то вполовину собаки. Пёс нехотя отступает. У моей дочки, как и у её матери, мохнатые друзья на первом месте. Мне всё больше хочется заполучить эту парочку.
– Давай помогу? – открываю заднюю дверь машины. – Только у меня детского кресла нет.
– Да я на лошади без седла могу, – Катя прошмыгнув мимо, ныряет в салон и вытягивается на заднем сиденье. – Кайфово как!
– А ты не хотела быть принцессой!
– Не ворчи, – Катя подпирает голову рукой. – Грузи багаж.
Нормально меня построили.
– Ты забыла сказать «пожалуйста».
– Пожалуйста, – зевает Катя и пристраивает маленькую кожаную подушку под голову.
Открываю багажник и чешу в затылке:
– Коть, перебирайся вперёд! – кричу дочке. – Не влезут иначе чемоданы ваши.
Доля секунды и Катя, протиснувшись между сиденьями, плюхается за руль. Загружаю имущество Колесниковых и открываю водительскую дверь.
– Куда милорд желает ехать? – Катя обворожительно улыбается.
– На Кудыкину гору воровать помидоры, – смеюсь я. – Двигайся давай.
Заехав в бургерную и на подворье за мясом и молоком, привожу малышку домой. С брелока открываю ворота и заезжаю во двор.
– Ты здесь живё-ёшь? Один? – у Кати при виде двухэтажного особняка с видовыми панорамными окнами на море перехватывает дыхание. – Реально король?
– Как видишь.
Она выбирается из машины и подбегает к фонтану с обнимающейся парой под зонтом в центре. Мочит ладошки, умывает лицо и поворачивается ко мне:
– А купаться в нём можно?
– За домом есть бассейн. Там удобнее.
– Охр… Ой, – Катя закрывает рот рукой и хихикает. – Я хотела сказать «круто»!
– Твой приятель есть хочет. Давай покормим его да пойдём купаться.
В просторном холле Катя с разбегу делает колесо, садится в шпагат и замирает со вскинутой рукой. Дарю ей ожидаемые аплодисменты.
– У тебя тут прямо арена! – поднимается она.
Со второго этажа прихрамывая спускается Нина – моя неизменная домработница весом в центнер. Досталась мне от жены вместе с домом. Я овдовел спустя год после пышной свадьбы. Ираида знала, что умрёт. Мы учились с ней на одном курсе, и в год, когда я познакомился с Евой, родители Ираиды сговорились с моей мамой о свадьбе. Аманда – известная светская львица края, прожигала состояние, оставленное моим отцом, уважаемым человеком. На маминых светских раутах собирались дамы высшего общества. Мне она давно запретила звать её мамой, потому что молодилась со страшной силой. Мы с Ираидой дружили с первого курса, но я не рассматривал её как будущую жену. В первый год ординатуры мне ещё хотелось гулять и гулять. Ева спутала все мои планы. На меня точно морок напал. Проводил Еву до дома и лишился сна. Язык прилипал к нёбу, когда видел её. Сторожил у подъезда, пытался наставить на верный путь. Дарил подарки. Когда же не выдержал и взял её чуть ли не силой в подвале, обрёл страстную любовницу. Я драл Еву как мартовский кот и не мог ею насытится. Всё было хорошо, пока она тем же летом не подружилась с заезжими циркачами. Дрессировщик Вадим теперь не сходил с её уст. Мне оставалось лишь ревновать. Моя спортивная бэха не шла ни в какое сравнение с выводком львов и тигров.
– Демид Василич, что это за очаровательная кроха к нам пожаловала? – У Нины не заладилась семейная жизнь, и она очень переживает что умрёт, не зная ни детей, ни внуков.
– Я Катя, – шаркает ножкой юная циркачка.
– Это моя дочь. Только не спрашивай меня ни о чём, – предупреждаю возможные вопросы. – Ещё у нас теперь есть тигр.
– Батюшки-светы! – Нина опускается на диванчик возле вешалки.
– Попроси Трофимыча вольер подготовить.
– У тебя есть вольер? – Катя отвлекается от созерцания списка с картины «Волна» Айвазовского. Мне нравятся голубые тона и по всему дому у меня развешаны репродукции его картин.
– У меня всё есть, – улыбаюсь дочери. – Теперь-то точно всё.
Мы заносим вещи, и Катя принимается учить моих домашних, как кормить тигрёнка.
– Баламуту четыре месяца… Выше бутылку поднимай, Трофимыч, выше. Чтобы он тянулся к ней. – Катя, если не считать резких словечек, очень серьёзная девочка. – Тигрицы в природе кормят молоком детёнышей до полугода.
– Полосатые все такие, как вы их в своём цирке различаете? – Нина расчёсывает Катины длинные волосы.
– Что значит «как»? У каждого тигра разные полоски. Это как у нас отпечатки пальцев.
– Эвон как! – качает головой Нина. – Но мы же не по отпечаткам друг друга отличаем.
– Да, тигрули все очень разные! Вы уж мне поверьте… Пап, а мы сегодня поедем к маме?