Иллюстрации Ивана Иванова
© Оформление: ООО «Феникс», 2021
© Иллюстрации: Иванов И., 2019
© В оформлении обложки использованы иллюстрации по лицензии Shutterstock.com
В. И. Крыжановская – Рочестер
Адские чары
Глава первая
Ненастный, холодный осенний день. Дождь шел с утра, покрывая мостовую и тротуары скользкой грязью. По одной из улиц Песков, завернувшись в непромокаемую накидку, торопливо шагала по лужам продрогшая девушка. У подъезда деревянного одноэтажного домика, сохранившегося в этой части столицы, она остановилась и позвонила.
– Что, Настя, мама вернулась? – спросила она у отворившей дверь горничной.
– Нет, барыня. Мамаша сказала, что вернется не раньше как к обеду, – ответила Настя, снимая с нее мокрую накидку и кофточку, принимая зонтик. – Какая, прости Господи, погода собачья, – болтала Настя, идя за барышней.
– Да, погода ужасная, а ветер просто ледяной, я совсем окоченела, – ответила та.
Разговаривая, они прошли отделанную со вкусом столовую, освещенный лампой коридор и вошли в большую, красивую, уютную, обставленную кретоновой мебелью комнату. Кровать под белым кисейным пологом и затейливые безделушки дополняли обстановку.
– Не прикажете ли, барышня, чаю подать? – спросила горничная, развешивая на стуле мокрые перчатки для сушки и пряча в картонку шляпу.
– Да, Настя, я с удовольствием выпью чашку горячего чая. Только давай скорее.
Оставшись одна, девушка села с глубокое кресло и, откинув голову, погрузилась в неприятное раздумье, о чем можно было предположить по сдвинутым бровям и злому, горькому выражению лица.
Кира Викторовна Нагорская была хорошенькая двадцатитрехлетняя блондинка, стройная, с большими темными глазами и чудным цветом лица, черные ресницы и гордый взлет пушистых бровей придавали ее лицу смелое, оригинальное выражение.
Кира выросла в роскоши. Отец ее, генерал, занимал видное положение в военном мире и жил широко. С помощью своей супруги, очень светской женщины и большой мотовки, он спустил все состояние, а когда умер – лет пять тому назад, – то и вдове, и детям ничего не оставил, кроме пенсии, довольно значительной, чтобы обеспечить им безбедную жизнь. Но, разумеется, это было не то положение, к которому они привыкли.
Кира получила блестящее внешнее воспитание в одном из модных пансионов, но ее душой, собственно, никто не занимался. Никто не потрудился вселить в нее религиозно-нравственные начала и убеждения, вложить в ее душу то нечто, которое руководит и поддерживает человека в прихотливых и сложных жизненных испытаниях. Вместо этого Кира приучилась с детства наряжаться по последней моде, кокетничать и гоняться за удовольствиями.
Подобное воспитание принесло, конечно, свои плоды, и в восемнадцать лет Кира, несмотря на врожденный практический склад ума, была уже легкомысленной девушкой без всяких иллюзий.
На жизнь она смотрела как на сплошной праздник, которому не суждено окончиться: быть вне дома возможно чаще, веселиться, наряжаться и побеждать сердца – вот в чем она видела цель существования.
А для достижения этой цели стесняться в средствах, по ее мнению, не стоило. Она настойчиво изыскивала полезные знакомства, не доверяла подругам и упорно стремилась сделать блестящую партию, которая обеспечила бы ей все блага земные.
Будет ли тот человек, который даст ей положение в обществе и богатство, молод или стар, красив или урод – для нее было безразлично. С раннего детства она наслушалась и насмотрелась столько, что ничего уже больше ее не коробило и не радовало. Поэзия умерла в ее молодой душе, она не мечтала уже о любви и искала только прочного положения в жизни, которое дало бы ей возможность свободно развернуться.
Заручившись «приличным» мужем, можно было развлечься потом маленькой интрижкой, – конечно, ловко пряча концы.
– Потому что, – говорила ее мамаша, тоже много «развлекавшаяся» в свое время, – одни дуры попадаются. Только приличия были бы соблюдены, а остальное никого не касается, кроме Господа Бога.
Смерть отца нанесла тяжелый удар ее планам и ожиданиям. Необходимость сменить привольную жизнь на скромное «мещанское» прозябание причинила ей большое огорчение.
В тот день, когда начинается наш рассказ, Кира вернулась домой в отвратительном расположении духа. Надежда на хорошую партию рушилась, и притом совершенно неожиданно.
В доме одной из подруг она встретила очень состоятельного молодого человека, занимавшего довольно уже видное место в министерстве.
Алексей Аркадьевич Басаргин был увлечен, по-видимому, красотой и кокетством Киры, сделал визит Нагорским и стал частым гостем на их вечеринках.
Все шло как по маслу, и Кира готовилась торжествовать победу.
Басаргин очень ей нравился, и Кира даже начала думать, что такому мужу, как он, она, пожалуй, не изменит. Не изменит, конечно, пока не ощутит настоятельной потребности «развлечься». По французским романам, которые так любила Кира, выходило, что такого рода похождения необходимы для поддержания женской красоты и свежести темперамента.
И вдруг что-то порвалось…
Алексей Аркадьевич перестал бывать, а сегодня от одной из подруг Кира узнала, будто в обществе заговорили о том, что Басаргин женится на одной из дочерей министра, девушке некрасивой, но зато очень богатой. Затаив в душе злость и отчаяние, Кира вернулась домой.
На что ей ее красота, изящество и тонкое кокетство, если любая дурнушка с туго набитой мошной может ее заменить? Ах, бедность, какое это проклятие! Неужели ей суждено всю жизнь влачить такое же, как теперь, жалкое существование, работать в редакциях, таскаться пешком во всякую погоду и, прожив так свои лучшие годы юности, пристроиться, под конец, за какого-нибудь бедного чиновника, чтобы только не сидеть старой девой!
Вот о чем думала она, полулежа в кресле. И вдруг такая горечь и тоска защемили ей сердце, что она закрыла лицо руками, и из глаз полились горькие слезы.
Кира была так поглощена горем, что не заметила, как в комнату вошла горничная, неся на подносе чашку чая и тарелку с сандвичами.
Настя была свежая, добродушная деревенская девушка, преобразившаяся в столице в франтоватую горничную. Она любила свою барышню, которая была к ней добра и снисходительна и нередко делала подарки.
Увидав, что Кира плачет, она остановилась в нерешительности, с сожалением глядя на нее. Сметливая и наблюдательная Настя угадала причину слез и огорчения.
Она заметила, конечно, что нарядный барин, приезжавший всегда на собственных рысаках, вдруг перестал у них бывать. Поняла она также, что исчезновение такого богатого обожателя, а может быть и жениха, жестоко огорчило барышню.
Еще с минуту Настя раздумывала, кусая губы, а затем решительно поставила поднос на стол, подошла к Кире и тронула ее за руку.
– Барышня, милая, не плачьте. Коли захотите сходить к одной ворожее, которую я знаю, так она выдаст вас замуж за кого только вам вздумается.
Эти слова она подчеркнула.
Кира выпрямилась и покраснела, видимо, недовольная.
– Какие глупости ты говоришь! Моему горю никакая колдунья не поможет, потому что и колдуний-то не существует, а есть одни только обманщики, которые обирают глупых. Подай мне чай.
Настя покраснела в свою очередь.
– Ах, такая вы умная барышня и не верите в колдовство, – неодобрительно качая головой, сказала Настя. – Сомневаться в том, что каждому доподлинно известно! А только моя колдунья, заверяю вас, уж не обманет и все может. Я знаю, потому что сама ее испытала.
Кира не могла удержаться и рассмеялась:
– Это другое дело. Расскажи, что с тобою было, тогда я, пожалуй, и поверю.
– Ах, барышня вы моя милая! Да я вам все как на духу скажу, потому я вам добра желаю, а уж вы меня не выдайте, особливо барыне не говорите.
– Нет, нет. Говори, не бойся.
– Вот как все вышло. В трактире напротив служит лакей, который мне больно приглянулся. Уж очень он красив собой, да и нарядный такой, настоящий франчик, к тому же он мой земляк. У него, знаете, восемьсот рублей в сберегательной кассе прикоплено, да дома землицы порядочно есть. Зовут его Викентием Маковкиным. Задумала я за него замуж выйти, а он, мошенник, за всеми что ни на есть кругом ухаживает, особенно за горничной сенатора, что вот в том доме проживает. Такое это было для меня огорчение, что и сказать не могу. Была я как-то раз у кумы, городовихи, и сказала ей про свое горе. А Аксиньюшка-то мне, значит, и говорит: «Будь покойна, ты за него, своего Викентия, замуж выйдешь, я только тебя к одной женщине свожу. Она бо-о-ольшую силу имеет: пропажу и краденое сыскивает, ссорит, мирит, привороты делает и может всякого жениться заставить, а то кого угодно и на тот свет тоже отправить может, да так, что никому и невдомек будет. Вот этой ночкой побываем у нее, и дело будет в шляпе. Конечно, она не для всякого будет колдовать, потому полиции опасается; ну а со мной да с мужем моим она дружит…»
– И ты была там?
– Да, да. Живет она у Волкова кладбища, и жутко же там, особливо в полночь… А что она делает – тоже до ужаса страшно, а только помогает это. Одним словом, когда она все, что следует, сделала, дала мне бутылку с водой и говорит: «Завтра, мол, сама вскипяти воду, а не более как через двое суток он придет и тебя замуж просить будет». Сделала я это, как она сказала, и что вы думаете? В тот же день, вечером, пришел это сюда Викентий, принес мешок с апельсинами и конфетами, да и замуж стал за себя просить, потому уж очень он меня полюбил. Недели две, значит, как мы жених и невеста, а после Нового года и свадьбу сыграем.
Кира слушала ее с недоверием, но в то же время удивлена была до глубины души.
– Да ведь это может быть простой случай, а Викентий и так бы на тебе женился.
– Нет, он и не думал про то. А только женщина, которая силу над упокойниками имеет, может, значит, и живыми распоряжаться.
– Подумай, что ты городишь! Ну какую силу она может иметь над покойниками?!
– А она, видите ли, ловит души ихние и замыкает их в большие бутылки, а эти бутылки особенные, она их на фабрике заказывает.
Кира громко рассмеялась.
– Не смейся, барышня, – горячо затараторила Настя. – Аксиньюшка божилась, что самолично видела бутылки с душами у старухи в погребе. Как кого хоронят, его душенька выходит это из могилы, а колдунья, значит, сейчас ее и ловит. Потому-то она у самого кладбища живает.
Кира не возражала и задумалась. Любопытство ее было возбуждено. Во всяком случае, интересно посмотреть на такую колдунью. Если даже она и не ловит души умерших – Кира чуть было снова не расхохоталась, – то, может быть, все-таки поможет ей какими-нибудь средствами. Не раз уж она слышала про любовные напитки. Кира находилась в эту минуту в таком именно настроении духа, когда человек, не будучи в силах противиться искушению, бывает особенно податлив на все дурное.
Кире вспомнились презрительные усмешки подруг, рассказавших ей о том, что Алексей Басаргин женится на дочери министра, и это воспоминание подействовало на нее, как удар хлыста. Последние сомнения исчезли.
Она решительно подняла голову:
– Знаешь, Настя, а я съезжу к твоей ворожее. В первый же раз, как только мама поедет в оперу, мы с тобой слетаем на Волково и успеем назад вернуться раньше нее.
– Ах, барышня! Вот будет хорошо, и все сладится по вашему желанию. Надо только будет закупить для Малейнен – это колдунья, значит, – кофию, сахару да коньяку, она это любит…
Резкий звонок у входной двери прервал ее.
– Должно, барыня, – пробормотала Настя, убегая.
Минуты через две она вернулась с письмом в руках.
– Посыльный принес, – доложила Настя. Письмо было от матери. Кира вскрыла конверт и прочла: «Дорогая. Мы только что решили с Марьей Андреевной поехать на вечер к баронессе Штаде, в Царское Село. В карты заиграются, вероятно, довольно, а потому мы там и переночуем, о чем она давно уже просила. В город я вернусь завтра с двенадцатичасовым поездом».
Кира сложила письмо и улыбнулась. Она была довольна. По-видимому, сама судьба покровительствовала ее затее.
– Слушай, Настя, мама ночует в Царском и вернется только завтра. Стало быть, мы можем воспользоваться ее отсутствием и сегодня же съездим к твоей колдунье. Вот тебе три рубля: иди купи сахару, кофе, кренделей и полбутылки коньяку. А Маше скажи, чтобы подавала на стол, как только поспеет обед.
– У нас времени, барышня, хватит. Ведь она только в полночь колдовство-то свое разводит. Так я побегу в лавку за подарками.
Оставшись одна, Кира вынула из шкатулки, в которой хранила деньги, две двадцатипятирублевые бумажки. Она решила пожертвовать, в случае надобности, эту сумму. Впрочем, она надеялась, что и половины будет достаточно.
Около десяти часов вечера к сторожке Волкова кладбища подъехал извозчик. Дождь к этому времени прошел, и сквозь редкие туманные облака лился бледный лунный свет, окутывая все предметы какой-то таинственной дымкой. Чернели и белели кресты и памятники этого огромного поля вечного упокоения, да кое-где, словно блуждающие огоньки, мигали горевшие на могилах лампады.
Картина была мрачная, и Киру охватила нервная дрожь. Она сошла с извозчика и шла за сторожем Матвеем, позванным Настей. Щедрые чаевые сделали его чрезвычайно любезным и предупредительным.
Взятый по часам извозчик должен был дожидаться возвращения приехавших.
Сторож вел по аллее на окраину кладбища. Дойдя до старой покосившейся избенки, которая некогда тоже, вероятно, была сторожкой, старик несколько раз постучал. Дверь открылась, и на пороге показалась закутанная в клетчатый платок женщина.
Пошептавшись с Матвеем, она впустила гостей, а сторож зашагал обратно.
Стараясь казаться спокойной, Кира вошла в средней величины комнату, гораздо более уютную, чем можно было предполагать снаружи. В большой русской печи пылал яркий огонь и распространял приятную теплоту. В воздухе витал запах кофе, на чистом деревянном столе стояла чашка, а рядом лежали большой ломоть хлеба и колбаса.
Хозяйка оказалась худощавой женщиной высокого роста, с острыми чертами лица, совершенно определенного финского типа. Ее темные, глубоко сидящие глаза странно блестели и горели дикой волей. На ней была толстая шерстяная полосатая юбка и ситцевая цветастая кофта, обшитая внизу бахромой. Из-под красного платка, покрывавшего голову, выбивались густые пряди седых волос.
Она узнала Настю и улыбнулась ей, обнажив ряд здоровых зубов, белизна которых шла как-то вразрез с ее темным, точно бронзовым, морщинистым лицом.
Киру она оглядела испытующим взглядом, сняла с нее пальто и пододвинула табурет, на который та села.
А Настя в это время развязывала и выкладывала на стол сахар, кофе, коньяк и большой мешок с сухарями и кренделями. При виде провизии на лице старухи засияла довольная улыбка. Она низко поклонилась, поблагодарила и сказала, что готова все сделать для дорогих гостей. Говорила она с сильным чухонским акцентом.
Видя, что растерявшаяся гостья не знает, с чего начать и как объяснить свое желание, старуха позвала Настю и стала шептаться с ней в углу.
Переговоры длились долго, а Кира зябко куталась в свой оренбургский пуховый платок и вздрагивала всякий раз, как пронизывающий жесткий взгляд ворожеи обращался на нее, ей становилось жутко. Наконец старуха подошла и сказала:
– Хорошо, я все сделаю, как вы хотите, и замуж выйдете за того кавалера, которого себе выбрали. Только вы мне заплатите за это двадцать пять рублей.
– Я с радостью заплачу вам, а в день моей свадьбы вы получите еще двадцать пять, – ответила Кира, подавая ей деньги.
– Вот спасибо! Все будет сделано, и послезавтра вечером вы уже будете невестой, – ответила Малейнен, жадно схватывая деньги.
– А теперь, – продолжала она, взглядывая на стенные часы, – мне надо кое-что приготовить. Да и рано еще начинать-то, – и она вышла в соседнюю комнату.
Через несколько минут, показавшихся Кире целой вечностью, старуха вернулась и поманила ее. Кира схватила за руку Настю и потащила с собой, на что колдунья не возражала.
Очутились они в соседней комнате, несколько просторнее первой. Ситцевая занавеска разделяла ее надвое и скрывала угол. Здесь тоже была русская печь, у окна стояли два крытых цветным ситцем старых кресла для посетителей, на деревянном некрашеном столе разместились колода обтрепанных и засаленных карт, вилка, темный глиняный горшок, несколько бутылок и большой стакан.
Перед печкой была жаровня с горящими углями. Старуха бросила сверху несколько щепок, сушеных трав и толченую серу. Повалил густой дым, распространявший едкий неприятный запах. Тогда Малейнен стала перед печкой, нагнулась к очагу и принялась нараспев бормотать что-то непонятное. Почти тотчас же в трубе зловеще завыл ветер.
Когда завыванья ветра стихли, она достала из шкафа семирожковый подсвечник с черными восковыми свечами и зажгла их, а в черный глиняный горшок налила воды; затем она исчезла за занавеской, захватив с собой подсвечник и горшок. Вернулась она назад с зажженной свечой в руках и прошла в первую комнату, где подняла у печки подполину и спустилась вниз.
У Насти зубы стучали, и она прижалась к своей барышне, дрожа как осиновый лист. В душевном состоянии Киры разобраться было трудно.
Суеверный ужас боролся в ней со скептицизмом и сомнением, но твердое решение довести до конца свою затею не ослабевало.
В эту минуту снизу, из подполья, донесся страшный шум, точно там гудел ветер вперемежку с жалобными стонами и криками сов, вслед за этим по лестнице застучали грузные мужские шаги.
В голове Киры шевельнулась мысль, что она попала в притон мошенников, но подозрение это быстро исчезло, так как за колдуньей, к величайшему изумлению Киры, вышли следом священник с дьяконом в облачении и высокого роста человек во фраке и белом галстуке.
Взглянув на последнего, Кира чуть не упала в обморок и едва сдержала готовый сорваться крик.
Шедший сзади человек оказался Басаргиным. Он был страшно бледен, и глаза горели фосфорическим светом, дышал он тяжело и прерывисто.
Но долго раздумывать обо всем увиденном ей не пришлось.
Малейнен закрыла дверь в первую комнату и отодвинула занавесь, за которой оказался аналой, а на нем горел семирожковый подсвечник.
На постланный перед аналоем коврик встали священник с дьяконом, а Басаргин, схватив Киру за руку, потащил ее с собой на ковер, и служба началась.
Невыразимое чувство апатии овладело Кирой. Руки и ноги ее точно свинцом налились, вместе с тем она вполне отдавала себе отчет в том, что происходило вокруг.
Ее поразило злобное, глумливое выражение глаз человека, одетого священником, и его бледное, истощенное лицо. Черная свеча, которую он подал, дрожала в ее руке. От этих людей исходило ужасное тошнотворное зловоние. Ледяной холод от кольца, которое надел ей Басаргин, бросил ее в дрожь.
Венчание происходило в мертвенной тишине, нарушал ее лишь гнусавый голос колдуньи, читавшей вполголоса непонятные заклинания по какой-то древней книге в черном переплете.
Мало-помалу одуряющая вонь стала так сильна, что у Киры закружилась голова, и она начала задыхаться. Она чувствовала, что теряет силы, и вглядывалась в Алексея. Да, это был он, а пожалуй, и не он…
Вдруг ей показалось, что все вокруг задрожало, затрещало, заходило, бурный порыв ветра распахнул окно, а священник с дьяконом и новобрачные, подхваченные вихрем, поднялись в воздух, подлетели к окну и исчезли в ночной тьме.
Порыв холодного ветра опрокинул Киру, и она полетела в какую-то бездну…
Когда Кира открыла глаза, то увидела, что лежит у открытого окна, а Настя трет ей водкой виски и руки.
– Очнитесь, барышня, все кончено, – утешала горничная.
– Кажется, я была в обмороке?.. Какой ужасный кошмар!.. – слабым голосом сказала Кира, с трудом поднимаясь и боязливо оглядываясь.
Все здесь было в прежнем виде: занавесь задернута, подсвечник исчез и подполье закрыто.
Старуха стояла перед ней с горшком в руках и блаженно улыбалась.
– Ваше счастье, барышня, с вами. Не забудьте меня в день свадьбы, – угодливо сказала она, провожая посетительниц в первую комнату.
– Воду не забудь, Настя, – прибавила старуха, переливая в бутылку из горшка.
Лишь на свежем воздухе Кира избавилась от мешавшего ей соображать оцепенения и вздохнула полной грудью.
Ее приключение казалось ей тяжелым кошмаром, но она все-таки воздержалась говорить о нем с Настей на обратном пути, боясь, как бы извозчик их не подслушал.
Но чем больше она думала, тем загадочнее и подозрительнее казалась ей вся эта история.
Вернувшись домой, Кира спросила раздевавшую ее Настю:
– Слушай! Нет ли тут какого-нибудь обмана? Одного я не понимаю, откуда она привела Алексея Аркадьевича? Предположим, что поп с дьяконом сидели у нее в подполье, но как туда попал Басаргин? Ведь это же, бесспорно, был он?
Горничная вздрогнула.
– Ах, барышня вы моя золотая. Да неужели вам невдомек, что люди-то были не заправские, а нечистые. Иначе разве могли бы они через окно улететь? Господи Боже, как я напугалась в первый раз! Кума-то моя, Аксиньюшка, мне и растолковала, значит, по какой причине от них смрад такой идет. Поглядите сами, и от вашего платья тоже мертвечиной несет. Надо его будет хорошенько проветрить, чтобы кто не приметил чего. А сами-то вы, барышня, в ванночке помойтесь, просила Машу, чтобы она к нашему приезду ванну нагрела.
Кира побледнела, и невыразимое чувство страха и отвращения охватило ее.
Когда она принялась затем раздеваться в ванной, то невольно вскрикнула. Она с ужасом увидела, что у нее на пальце надето кольцо, украшенное рубином. Это кольцо она сотню раз видела на пальце Басаргина. Вместе с тем она не досчиталась одного из своих колец.
На этом дело не кончилось, и ее еще более смутило новое открытие – цепочка от креста на шее была оборвана, а сам крест исчез… Это обстоятельство не укрылось от Насти, и, бледная, с трясущимися руками, она молча раздела и уложила свою барышню.