Прости, но я скучаю

Ларри, лучший в мире домовладелец

Ларри

Пойти на панк-шоу – совсем не то, что пойти в банк, или в продуктовый магазин, или… да куда бы то ни было. Пойти на панк-шоу означало, что тебя увидят и назовут потом либо панком, либо позером; от этого будет зависеть твоя самооценка, но вести себя нужно так, как будто тебе все равно, просто до лампочки. И одеться, как будто тебе до лампочки… но тут требуется умение. Ларри разложил на кровати всю свою одежду, как подросток, готовящийся к первому школьному дню в старшем классе. Он боялся, что с первого взгляда будет видно, сколько труда он вложил в свою наружность. Нужно было приложить достаточно усилий, чтобы казалось, будто это дается ему легко.

Он включил CD-проигрыватель, и комнату наполнил вибрирующий баритон Джелло Биафры, так что Ларри почти перестал слышать собственные мысли. «Вот для чего была изобретена эта музыка».

Музыка для Ларри была единственной кнопкой отключения мыслей. Это было похоже на пузырь в океане, убежище, внутрь которого не проникало то, что заполняло весь мир снаружи. Только ноты, аккорды и ударные. Когда он слушал панк-музыку, его разум, никогда не перестававший работать, отключался. Вот почему Ларри не мог жить в этом доме – в тишине разум загнал бы его в могилу. Какая дата была указана в завещании? 1952? Самой ранней панк-группой, о которой знал Ларри, была «Los Saicos», а они появились только в 60-х.

По совету Маккензи он зашел на сайт «Обмена» и увидел, что ближайший концерт сегодня вечером. Сегодня вечером. Хедлайнером была местная группа под названием «Джетляги». Фотографии на сайте не было, а когда он попытался нагуглить их на телефоне, Гугл предложил ему выполнить поиск по запросу «джетлаг», после чего выдал 76 800 000 результатов поиска, хотя Ларри ничего такого не запрашивал. И все-таки. «Джетляги». Звучит вполне по-панковски. Афиша концерта на сайте выглядела неряшливой и дешевой, как будто кто-то дал девятикласснику маркер и две минуты; это было многообещающе. Именно так должны выглядеть афиши панк-группы. Ларри не мог дождаться, когда снова окажется плечом к плечу с единомышленниками, в помещении, слишком шумном для разговоров.

Но тут его пузырь взорвала нехорошая мысль: а что, если это новый панк-рок? Когда-то давно – кажется, в 2006 году – Ларри зашел в CD-плюс и попросил парнишку за прилавком показать ему что-нибудь новенькое из панк-рока. Парнишка выдал ему целую стопку кошмарнейших дисков и сказал, что они отличные. Плаксивые детки, называющие себя панками только потому, что играют быстро. Кого они могут обмануть? Вдруг сегодня вечером он влипнет именно в это?

Может быть и хуже: там окажутся его старые приятели и сочтут, что он позер. Ни одна из его одежек не подходила по размеру. Он был в замешательстве. Что хуже: оказаться в зале единственным панком или единственным позером?

Теперь он тонул в океане, и даже Джелло Биафра не мог его спасти.

Ларри не слышал, как зазвонил телефон, но посмотрел на него как раз в тот миг, когда загорелся экран. Звонок с неизвестного номера. Ларри попытался приглушить музыку.

– Алло?

– Привет, Ларри. – Ларри выпрямился и огляделся, хотя голос доносился из мобильного телефона; кровь застыла в жилах.

– Тетя Ребекка? – Ларри сглотнул слюну. – Это… ты? – Тетя Ребекка покоилась в гробу уже шесть месяцев. Или семь. Или… когда же это было? В каком месяце? Он никогда не слышал, чтобы мертвые вступали в контакт таким способом, но, с другой стороны, все настоящие истории о привидениях случились, когда смартфонов еще не было. Может быть, смартфоны умеют и это? Он ущипнул тыльную сторону своей ладони, чтобы проверить, не сон ли это.

– Нет, это Мод, – сказал голос.

«Тьфу ты. Мод». Он засмеялся.

– А что смешного? – Похоже, Мод не одобряла смешное.

– Ничего, – ответил Ларри.

Мод кашлянула.

– Ларри, нужно, чтобы вы приехали и привели в порядок почтовый ящик. Как можно скорее, пожалуйста.

– Ну, хорошо…

– Сегодня вечером сможете? – Она не стала дожидаться ответа. – Нужно успеть, пока снова не пошел дождь. А то в него попадает вода, а еще собаки или, может быть, мыши, и от этого портятся купоны. Я потратила значительную сумму денег, покупая по полной цене товары, на которые у меня по меньшей мере десятипроцентная скидка. А еще мне нужно, чтобы вы посмотрели… не знаю, батарея или что-то еще в моей квартире. Оно шумит. И можно ли сделать так, чтобы двери других жильцов меньше скрипели? Соседки входят и выходят посреди ночи и будят меня. – Она начала кашлять прямо в трубку, и Ларри отвел телефон подальше от уха. – Кроме того, Ларри, – заговорила она раньше, чем прошел приступ кашля, – с чердака доносится… э-э-э… извините… странный звук. Как будто что-то скребется; вам следует посмотреть, когда приедете.

Кажется, Мод наконец выговорилась. Ларри посмотрел на настенный календарь: август. Прошлого года. Кого он хочет обмануть этим календарем, как будто ему нужно планировать расписание по датам? У него нет никакого расписания. Помимо ночных смен в художественной галерее на этот месяц у него намечено только одно дело. К счастью, оно выпало на один из его свободных вечеров.

«На сегодня».

– Понятно, – сказал Ларри. – Но я не могу прийти сегодня вечером; я… собираюсь на концерт. Панк-шоу. – Звучало здорово. Как будто много лет он был в коме, а сегодня вечером впервые за долгое время откроет глаза и пойдет прогуляться. Но с каждой минутой ему становилось все страшнее. Часы на стене громко тикали, и казалось, что они кричат ему, как взбудораженная мош-яма, полная прыщавых шестнадцатилетних подростков:

«По-зер, по-зер, по-зер!»

Есть ли на свете что-нибудь более жалкое, чем взрослый мужчина, боящийся, что подростки плохо о нем подумают?

Мод прервала его безумные мысли. Она не знала, что такое панк-шоу, и попросила объяснить.

– Это направление в музыке, – сказал он, все еще лихорадочно соображая. – Похожее на рок, но более динамичное. И более политизированное. Оно включает в себя множество поджанров – некоторые поспокойнее, есть панк-рок, кантри-панк…

– Ларри, а вы не можете пойти… в другой раз? Это очень важно.

– Хорошо, – сказал он, удивляясь сам себе. Но что еще он мог сказать? Он вовсе не боится идти на панк-шоу, просто он понадобился пожилой даме. Он проявляет доброту. Он не отброс, не лох и не трус – он просто добрый. Он лучший в мире домовладелец.

– Спасибо, – сказала Мод без особой благодарности в голосе. – И еще…

Ларри ждал продолжения.

– И еще что?

– Ничего, это все, – ответила Мод. – Спасибо.

Поэтому в тот вечер, вместо того чтобы пойти на панк-шоу, Ларри отправился в дом на Монреаль-стрит и заменил единственный почтовый ящик. Он прибил еще два – для 2139B и для 2139C; он принес для них наклейки и с помощью линейки убедился, что прилепил их ровно. На его стук никто не ответил, и он вошел в маленькую прихожую. Стены старого дома все еще хранили запах тети Ребекки, и когда Ларри вошел, этот запах как будто обнял его, как обнимала его сама тетя. Ларри любил тетю Ребекку, но ему не нравилось, как она пахла. Он слегка поперхнулся. Стараясь двигаться быстрее, он открыл все двери, но они не показались ему такими уж скрипучими. Что там у них еще? Гудящая батарея? Скрипы на чердаке? Он взглянул на лестницу, ведущую в часть дома, где жила Мод, – на чердак, – и содрогнулся. Если бы Мод позвонила еще раз, Ларри сказал бы ей, что батареи, как и старые дома, – штука шумная, и с этим ничего не поделать. Старые дома полны скрипучих дверных петель и грохочущих батарей. Она привыкнет к этому. Он снова запер все двери, вышел и остановился на тротуаре, чтобы полюбоваться старым домом. Ну и пусть он больше не панк, не входит в круги элиты и не посещает крутые тусовки. Зато он лучший в мире домовладелец. Ларри улыбнулся, наслаждаясь редким моментом, когда он был собой доволен.

Он двинулся к машине – всего несколько шагов. По другой стороне улицы мелкими неверными шагами шел старик в черной спортивной куртке – видно, собирался неторопливо прогуляться по окрестностям. Ларри улыбнулся и вежливо кивнул прохожему, но тот не обратил на него никакого внимания.

Ларри обернулся, чтобы в последний раз взглянуть на дом и, может быть, в надежде увидеть выходящую из него Сунну. Взгляд почти непроизвольно устремился к чердачному окну, как будто его привлекло внезапное движение. Но было слишком темно, и Ларри так ничего и не разглядел. Даже если там что-то было.

А оно было, это Ларри знал точно.

Веселенькое утро Бренды

Сунна

Реджайна – странное место. Люди называют ее городом, и формально так оно и есть, но она похожа на город так же, как восемнадцатилетний подросток – на взрослого: отдаленно и неубедительно. Горизонт напоминает рот шестилетнего ребенка, у которого вот-вот выпадут молочные зубы, – всего несколько разбросанных невысоких башен. Движение редкое, в центре города тихо. Хотя это не так плохо. Сунна была приятно удивлена как размерами, так и расположением квартиры, которую она смогла себе снять. Всего в нескольких кварталах от библиотеки. Спальня оказалась больше, чем вся ее квартира в Торонто, а путь на работу занимал десять минут пешком.

Короткая дорога выводила ее из тихого района с высокими деревьями и разноцветными домами на Брод – оживленную улицу, вдоль которой выстроились офисы, парикмахерские и кофейни.

1 октября, в день угрозы взрыва, у Сунны до восьми утра не было клиентов по записи, поэтому она не торопилась, радуясь редким прохожим, которые ей встречались. Она жаждала общения, и ей было приятно даже помахать рукой в знак благодарности водителю, пропустившему ее на переходе.

Проходя мимо банка крови, она в первый раз услышала вой сирен, и хор сигналов тревоги, доносившийся как раз с той стороны, куда она направлялась, становился все громче. Она ждала, что мимо проедет вереница машин «скорой помощи», но они оставались на месте. Она ускорила шаг.

В нескольких кварталах от ее фитнес-центра Сунну встретили заградительные ленты и полицейские машины; подойти ближе она не могла. Она двинулась вдоль заграждений, но вскоре поняла, что оцеплен весь центр города. По периметру выстроились толпы людей – все громко галдели и пытались что-нибудь разглядеть. Дыма не было, но мигающие огни отражались от каждой стеклянной поверхности. Что там могло случиться?

Выбравшись из хаоса, Сунна свернула на тихую улицу и достала телефон. Она попыталась позвонить в спортзал, но никто не отвечал, и она стала листать список контактов, ища кого-нибудь не из прошлой жизни в Торонто. Ли. Айрин. Лоуренс. Эйб. Николь. Нет, нет, нет, нет, нет. Красота. Что может быть веселее, чем листать список людей, которые забыли тебя, едва ты уехала из города. Осталось только одно подходящее имя, и оно вовсе не вызывало энтузиазма: Бренда. Бренда работала администратором в «Огненном фитнесе». Это была шумная, развязная особа с гладкими светлыми волосами и взбитой челкой – писк моды-1992, – которая делала ее похожей на собачку йоркипу. В других людях Бренду интересовало одно – нравится она им или нет, хотя временами казалось, что она делает все, чтобы нравиться как можно меньше. Она разговаривала и смеялась слишком громко, изрыгая теплый аромат мятной жевательной резинки и неприятный запах изо рта, настолько резкий, что он казался почти видимым, как смог. Сунна и не думала, что когда-нибудь позвонит Бренде, но вот пришлось.

– Алло?

По шуму на заднем плане Сунна поняла, что Бренда находится в центре толпы.

– Привет, Бренда…

– Привет! Сунна! Это ты!

– Бренда, что происходит?

– Минуту, Сунна! Я отойду! Здесь такой шум! – Гомон толпы стих, но Бренда все еще кричала в трубку, ее голос был искажен, как музыка из взорвавшегося динамика. – Сунна! Боже мой! Что случилось?

– Это я спрашиваю, что случилось. Ты где?

– О боже! Все! Так много всего случилось! Приехал спецназ! И саперы! И пожарные! Ты где, дорогая?

– Я… я не знаю. – Сунна огляделась в поисках таблички с названием улицы. – Угол Тринадцатой и Розовой. Зачем спецназ? Что происходит, Бренда?

– Угроза взрыва! Бомба! – проорала Бренда; в трубке трещало и квакало. Она выкрикнула что-то еще, вроде: «Поверишь ли!»

– Ничего не понимаю, когда ты так кричишь, Бренда.

– Извини! – Бренда продолжала вопить, медленнее и еще громче. – Угроза взрыва! Была угроза взрыва! Теперь ты меня слышишь? Я сказала…

– Да, я слышу, Бренда; но когда ты так кричишь, то ничего не…

– Я живу здесь уже тридцать лет, – не унималась Бренда, – а такое в первый раз!

– В каком здании? Кто-нибудь есть внутри?

– Ну, я не знаю, – сказала Бренда, как будто эта мысль раньше не приходила ей в голову. – Очень надеюсь, что нет. Ух, ёки-моки! – Бренда любила выдуманные ругательства и недоделанные бессмысленные словечки и использовала их в ситуациях, для которых и так было полно подходящих слов и выражений.

«Или вообще не было слов», – подумала Сунна. Она уже жалела, что любопытство заставило ее позвонить этой женщине. Никакие пожарные машины того не стоили.

Бренда притихла и, похоже, наконец испугалась, как будто прежде мысль о бомбе казалась ей настолько абстрактной и киношной, что не вызывала у нее настоящих эмоций.

– Господи! – воскликнула она. – Господи! Я выхожу и иду к тебе, Сунна!

Сунна застонала.

– Нет, Бренда, ты останешься там, где ты есть. Я сама приду.

Она повесила трубку, прежде чем Бренда успела уличить ее в обмане, и сбежала с угла Тринадцатой и Розовой.

– Что там происходит? – спросил кто-то. Это был худой старик с мутными глазами. Он небрежно прислонился к кирпичной стене старого многоквартирного дома, и Сунна не замечала его, пока он не заговорил.

– Понятия не имею. То есть, – она махнула рукой в знак того, что неправильно выразилась, – то есть я слышала, что была угроза взрыва. Но больше я ничего не знаю.

Мужчина улыбнулся.

– В каком здании?

– Не знаю.

– Держу пари, в художественной галерее. – Он зевнул и потянулся, как будто угрозы взрыва нагоняли на него скуку. – Это в мертвой точке города, а заправляет там кучка… – Он умолк. – Понятно, почему им пришлось эвакуировать все здания. Надо сказать, это самое увлекательное событие в городе за много лет. У нас тут мало что происходит. – Он остановился, чтобы перевести дыхание. – Но вы… вы ведь не местная, а?

Сунна поймала себя на том, что пытается от него отшатнуться. Поначалу он выглядел безобидным. Теперь ей казалось, что он наслаждается ее смущением.

– Местная, – солгала она.

Но он знал, что она солгала. Это было видно по выражению его лица.

– Сунна!

Бренда. Чуть не свалилась прямо на нее. Бренда остановилась, пригладила волосы, поправила куртку, подтянула леггинсы.

– Я пошла на угол Тринадцатой и Розовой, а тебя там нет! Это Четырнадцатая, – проорала она, указывая на табличку. – Конечно, я могла ослышаться, но… вряд ли. – Бренда хихикнула, как будто замечательно пошутила. – Разве это не дурдом? Они пытаются заставить всех разойтись по домам, но люди хотят знать, что происходит! Похоже на грандиозную тусовку.

– Никакая это не тусовка, – отрезала Сунна. Ох уж эти провинциалы, преступление для них все равно что спектакль. – Все должны идти по домам. Они же могут пострадать! Пусть этим занимается полиция.

– Но ты ведь здесь! Мы тоже имеем право быть здесь, – возмутилась Бренда.

– Я только что пришла. И уже ухожу. Тебе тоже пора уходить.

Сунна оглянулась туда, где стоял старик, но он исчез, как будто вдвинулся в стену позади него или растворился в воздухе.

Кофейня рядом с крематорием

Сунна

Сунна медленно шла домой мимо парикмахерских и банка крови. Ее соседи ничего не знали о драме, разыгравшейся в центре города; тишина казалась зловещей. Сунна остановилась перед входной дверью. Что-то в ее квартире выглядело не так, но она не могла понять, что именно. Неужели она оставила раздернутыми шторы в гостиной? Да нет, не может быть. При открытых шторах Сунна могла заглянуть в окна соседнего дома, а соседям, по всей вероятности, было видно, что происходит у нее, поэтому она предпочитала держать окно занавешенным. Но сейчас шторы были раздвинуты.

Она задернула шторы, но ощущение, будто что-то не так, ее не покидало. Она оглядела комнату, но не увидела ничего необычного. Может быть, это просто потому, что она оказалась дома в часы, когда ей полагалось быть на работе. Оказалась в Реджайне, когда ей полагалось быть в другом городе. И делать что-то другое. И быть другой. Может быть, дело совсем не в шторах, а во всей ее жизни?

Сунна стояла в арочном проеме между кухней и гостиной и смотрела на темно-синие чайные салфетки, аккуратно развешанные на дверце духовки, на пустой холодильник, на грязные тарелки и сковородки, громоздящиеся в раковине, как будто у нее были дела поинтереснее, чем мыть посуду.

Это у прежней Сунны были дела поинтереснее. У прежней Сунны весь холодильник был увешан памятной дребеденью: корешки от билетов в кино и на концерты, моментальные фотографии из автоматов, аляповатые магнитики от подруги, которая много путешествовала. Когда она успела превратиться в эту новую Сунну, у которой нет ни хобби, ни светской жизни? Она подошла к стойке и взяла бледно-розовую глиняную кружку, в которой еще болтался холодный кофе, недопитый вчера или позавчера. Раньше даже кофе был связан с общением, но теперь осталась только кофеиновая зависимость. Сунна пила кофе одна и лишь по необходимости. Это было как будто официальным знаком одиночества.

Она вспомнила приглашение Маккензи: «Прийти за компанию»; «Посидишь со мной, выпьем кофе».

Но ведь там может оказаться и Мод. Вот в чем вопрос: что лучше – пить кофе одной или в компании Мод?

•

Едва ли Сунна когда-нибудь набрела бы на «Бумажный стаканчик» случайно. Узкое здание, втиснувшееся между подозрительного вида тату-салоном и унылым серым крематорием. Рядом с дверью – древняя телефонная будка; к ней прислонилась женщина в слишком просторной джинсовой куртке и вглядывалась в парковку, будто в бесконечную пустыню. Встретившись взглядом с Сунной, женщина слегка улыбнулась, повернулась и исчезла в крематории – теперь понятно, почему у нее такое печальное лицо. Сунна вздрогнула. Она ничего не имела бы против, если бы ее кремировали рядом с кофейней, но идея пить кофе рядом с крематорием ей не нравилась. Сунна вошла в кафе; над головой звякнул колокольчик, и ей вдруг показалось, что она вернулась в Торонто, но на десять лет назад.

Если в большом городе кофейни следуют модным тенденциям дизайна – чтобы не стыдно было вывесить в Инстаграме – и предлагают латте с овсяным молоком, то в этом заведении меню по-прежнему было написано от руки на доске за стойкой; на стене висела табличка, на которой некогда модным затейливым шрифтом было выведено изречение, гласящее, что без кофе нет жизни. В глубине играла негромкая народная музыка, а бариста, готовя напитки, болтали и хихикали.

Есть ли шансы, что таинственный автор письма уже там? В первый же день, в первый же час? Сунна представила, что вот сейчас откроется дверь, сейчас знакомый голос произнесет ее имя… По спине пробежали мурашки.

– Сунна! Ты пришла!

Сунна подскочила и повернулась, в полной уверенности, что увидит Бретт. Но это оказалась всего лишь Маккензи в сопровождении Мод. Сунна даже не поняла, что она чувствует – облегчение или разочарование. Она попыталась вытряхнуть из своей крови приливающий адреналин.

Маккензи тоже не сумела разгадать выражение лица Сунны.

– Что-то не похоже, что ты нам рада, – пошутила она. Ее рюкзак был так набит, как будто она намеревалась разбить в «Бумажном стаканчике» лагерь и жить там, пока не объявится таинственная личность. Рядом с Маккензи стояла Мод. Она выглядела растерянной, как будто никогда раньше не бывала в общественных местах. На ней была все та же нелепая шляпа, выглядевшая совсем уж дико в этой кофейне с ее атмосферой торопливых завтраков.

Сунна ощутила укол сочувствия.

– Привет. Как дела?

Мод насупилась.

– Слишком людно. Слишком шумно. С чего бы кто-то пришел сюда поговорить?

– Потому что в крематории кофе не подают? – предположила Сунна.

Мод непонимающе уставилась на нее.

– В каком еще крематории? О чем это ты?

Маккензи рассмеялась.

– Пойду займу столик, пока еще есть свободные. Закажи мне большой черный средней обжарки. Вот, без сдачи. – Она вложила в руку Сунны две кучки монет. – А вторая – чаевые.

– Ага. Ты часто здесь бываешь?

– Я же студентка. Кофейни – мой дом. – Маккензи направилась к пустому столику, развернулась, и ее рюкзак врезался в мужчину, сидевшего за столом позади нее. Сунну передернуло. – Мод, а вам что? Я угощаю.

– Я пойду домой, – проворчала Мод.

– Ничего подобного. Вы пойдете со мной. Сунна, прихвати для Мод чай или что-нибудь там, я отдам деньги.

Мод фыркнула.

– Я не пью чая. Мне кофе, без добавок. Простой черный кофе с кофеином. – Как будто Сунна собиралась тайком подсыпать что-то в ее напиток.

Подойдя к столику, Сунна увидела, что Мод смотрит прямо перед собой, а Маккензи неловко улыбается, сложив руки на коленях. Казалось, увидев Сунну, она почувствовала облегчение.

– Спасибо, что принесла, – сказала Маккензи. – Это за Мод. – Она протянула Сунне еще несколько монет. Мод кивнула, и темный букет на ее шляпе качнулся. Сунна подозревала, что эта женщина была как никогда близка к тому, чтобы сказать «спасибо».

– Не за что, – сказала Сунна, осторожно ставя чашки на стол. С минуту они сидели молча. Сунна почесала руку. Что она здесь делает? Зачем пришла? Одиночество уже не казалось достаточным поводом.

– Ну вот. Ты пришла, – снова сказала Маккензи.

– Да, – ответила Сунна, почувствовав, что ей и впрямь не терпится рассказать кому-то об утренних событиях. – Вы и не представляете, что случилось в центре города…

– Угроза взрыва, – произнесла Мод.

– Да, – сказала Сунна, откинувшись на спинку стула. – Откуда вы знаете?

– По радио сказали. Самое большое событие в этом городе за целую вечность. В художественной галерее в центре города – ты уже знаешь? – Лицо Мод оживилось, точь-в-точь как у Бренды. Как будто это было единственное в ее жизни интересное событие, с которым она столкнулась так близко, и ей хотелось быть хоть как-то к нему причастной.

– Ну надо же, в этом городе даже есть художественная галерея, – пробормотала Сунна.

– Конечно, у нас есть художественная галерея, – возмущенно сказала Мод. – Очень хорошая. А теперь еще и кража. Первая кража из художественной галереи.

– Не кража, – возразила Сунна, пытаясь подавить раздражение. – Угроза взрыва.

– Это неспроста, – сказала Маккензи.

– Что неспроста? – спросила Мод.

– Утром я проснулась с чувством, что сегодня случится что-то важное – вот оно и случилось. Но сначала я решила, что это не то, потому что обычно у меня бывает такое предчувствие, когда событие непосредственно связано со мной. А теперь вот пришла Сунна, а она там была, когда все это произошло, так что вот видите. Все-таки это как-то связано со мной. Значит, это не просто так, это неспроста.

Мод уставилась на Маккензи так, будто на лбу у той вырос рог.

– Да о чем ты, черт возьми? Что все это значит?

– Не знаю, – сказала Маккензи. – Когда что-нибудь что-то значит, не всегда понятно, что оно значит. Понятно только, что оно что-то значит. Что это неспроста.

Мод посмотрела на Маккензи, предельно – или даже запредельно – округлив глаза. Потом перевела взгляд на Сунну с крайне удивленной, недоверчивой миной.

– О, – сказала она, потягивая кофе. – Так ты из этих.

Маккензи, ничуть не обеспокоенная, отхлебнула кофе.

– Конечно, Мод. Не очень поняла, о чем ты, но именно так. У меня интуиция. Я замечаю все.

Мод хмыкнула.

– Как поработала вчера вечером? – вежливо улыбнувшись, спросила Сунна у Маккензи, чтобы сменить тему.

– Хорошо.

– Вот и отлично.

Они все уставились друг на друга, и Сунне показалось, что каждая изо всех сил пытается придумать предлог, чтобы уйти. Но Мод вдруг с шумом подалась вперед вместе со стулом, не сводя глаз с Маккензи.

– Ну, так как? – спросила Мод, решив наконец, что придвинулась к ней на должное расстояние. Она наклонилась к Маккензи. – Кого ждешь? – спросила Мод.

Маккензи, похоже, удивилась.

– То есть… в смысле кого? Сейчас?

– Конечно. Кто, по-твоему, написал письмо? Кто, по-твоему, придет сюда сегодня?

Маккензи оглядела полную народу кофейню и задержала взгляд на матери с дочерью за соседним столиком. Она смотрела на них так пристально и так долго, что Сунна засомневалась, слышала ли она вопрос.

– Вчера ты сказала, что может прийти кто-то для тебя важный, – настаивала Мод.

Маккензи медленно кивнула, ее взгляд вернулся к столу.

– Я так сказала?

– Ты так сказала. – Глаза Мод заблестели, и Сунна поняла, что она ждет пикантных подробностей.

– Ну да. Хорошо, отвечаю. Его зовут Джаред.

– Бывший парень?

– Ага. Окончил школу примерно через месяц после того, как мы начали встречаться. Мы были вместе тем летом и весь следующий год, пока он жил в другом городе и работал у своего дяди. А я училась в одиннадцатом классе.

– В этом возрасте год – большой срок для отношений, – сказала Сунна.

Она тут же спохватилась, что ее слова могли прозвучать снисходительно, но Мод выручила ее, высказавшись с неприкрытым высокомерием.

– Подумаешь, в школе, – пробормотала она. – Это не в счет.

В первый раз с тех пор, как Сунна познакомилась с Маккензи, та, казалось, по-настоящему обиделась.

– То есть как это не в счет? Очень даже в счет. Как вообще можно так вот говорить людям, что их чувства не в счет?

Мод выглядела немного виноватой, но от своего заявления не отказалась.

– Ну! – Она махнула рукой, как будто Маккензи сказала глупость. – В мое время было не в счет. Мало ли с кем я встречалась в школе, но ни о ком из них не страдаю.

Она поднесла чашку корту и громко отхлебнула.

Сунна повернулась к Маккензи.

– Тебе, наверное, около девятнадцати. Или… двадцать?

Маккензи кивнула.

– Девятнадцать.

– Ну вот. – Сунна выразительно глянула на Мод. – И давно вы расстались?

– В том-то и дело, – сказала Маккензи. – Мы не расстались. Он стал призраком. Испарился.

– Прошу прощения, – сказала Мод. – Как это «стал призраком»?

– Ну, типа исчез. В смысле из моей жизни. Мы не намеревались расставаться – просто он перестал звонить, перестал приезжать домой на выходные, чтобы повидаться со мной, перестал отвечать на мои сообщения. Как будто мы никогда не встречались, как будто его никогда и не существовало. Я думаю, он просто решил, что все кончено, и у него не хватило духу мне об этом сказать.

– Понятно, – сказала Мод. Она склонила голову набок, и перья на ее шляпе, казалось, поникли.

– Действительно странно, ведь я думала, что все хорошо. Я знаю, что так часто бывает, видела, как это случалось с другими. Но со мной – никогда. У меня все еще куча его вещей; у него все еще куча моих…

– А ты его любила? – спросила Мод.

Маккензи взглянула на нее с подозрением.

– Ну-у… это не было… я не думала, что выйду за него замуж или что-то в этом роде, но… мы через многое прошли вместе. И от этого отношения стали как бы глубже. Не знаю, как еще это назвать… Ну да. Любовь. Симпатия. Потребность друг в друге. Влюбленность. Мне нравился его запах. Честно говоря, даже если бы я его ненавидела, мне все равно хотелось бы знать, почему он вдруг перестал со мной общаться.

В удивительном порыве сострадания Мод положила руку на плечо Маккензи, а Сунна скривила губы в сочувственной улыбке. Маккензи поблагодарила их за то, что выслушали, и сказала, что ей нужно делать домашнее задание.

Автор письма в тот день так и не появился.