bannerbannerbanner
Название книги:

Убийства в Полянске

Автор:
Алексей Кротов
Убийства в Полянске

000

ОтложитьЧитал

Шрифт:
-100%+

Художественное оформление: Редакция Eksmo Digital (RED)

В оформлении обложки использована фотография:

© Zeynep Karagoz / iStock / Getty Images Plus / GettyImages.ru

* * *

Глава 1
Утро в Полянске

Анна Петровна Дочкина проснулась, по обыкновению, рано. Залеживаться ей было некогда, ведь на её плечах лежало всё хозяйство. С утра нужно было подоить корову, выгнать коз, сходить за водой, приготовить завтрак. Несмотря на все тяготы деревенской жизни, Анна Петровна любила ее. Ей нравились багрово-оранжевые закаты, мягкий шелест листвы, щекочущий ноздри запах душистого сена и ни с чем не сравнимый вкус парного молока. Вот уже три года, как Дочкина осталась одна. Ее муж, Федор Степанович, заядлый охотник, однажды не вернулся из леса. Что с ним случилось, не знал никто. Месяца два велись поиски, но так ничего и не было выяснено. Жив ли он, мертв, Анна Петровна не знала и по сей день.

В первые месяцы она тяжело переживала утрату, но всегда присущая ей особая внутренняя сила и на этот раз помогла справиться с горем, далеко не первым в ее жизни. Анна Петровна уже приближалась к пятидесяти.

Рано появившаяся в волосах седина и сеть мелких морщинок на лице неотвратимо указывали на приближение старости. Все же она оставалась еще довольно красивой женщиной, и несколько местных холостяков не прочь были бы получить такую жену, да хозяйство в придачу. Однако Дочкина редко приглашала гостей после исчезновения мужа и, казалось, совсем ушла в себя.

В то холодное июньское утро Анне Петровне почему-то не хотелось вставать. Она не могла объяснить, почему вот уже несколько дней ее не отпускает какая-то непонятная тревога, смешанная с усталостью, а бремя повседневных забот давит сильнее, чем обычно, и появляется беспричинная апатия. Усилием воли Анна Петровна стряхнула слабость и приступила к обычному трудовому дню. Зоя Васильевна Редькина была весёлой, жизнерадостной хохотушкой лет тридцати шести – тридцати семи. По утрам она просыпалась рано, но не потому, что её ждала работа, а из-за бессонницы. Зоя Васильевна встала, оделась и подошла к окну. Несмотря на ранний час, было уже довольно светло. Редькина решила взять книгу и почитать с полчасика. «Однако прежде не худо проведать Амфитриона», – подумала она. Каково же было её удивление, когда, войдя в комнату мужа, она не обнаружила и следов последнего. В секунду удивление сменилось гневом. «Амфитрион! – закричала она не своим голосом. – Амфитрион!» Зов жены застал почтеннейшего Амфитриона Ферапонтовича Редькина врасплох. Это был маленький человечек лет пятидесяти трех – пятидесяти пяти, с вечно всклокоченной шевелюрой и клинообразной бородкой. Одна из многочисленных слабостей Амфитриона Редькина заключалась в том, что он любил выпить по утрам. Вот и сейчас он, думая, что жена еще спит, тихонько прокрался в кухню, залез в стенной шкаф и осторожно, стараясь не шуметь, извлек початую бутылку «Столичной».

Воровато озираясь в сторону двери, он достал из холодильника соленый огурчик, налил водочки в стакан и уже было приготовился выпить и закусить, как вдруг услышал свое имя. Редькина прервали на самом интересном месте. Амфитрион Ферапонтович слишком хорошо знал, что последует за обнаружением его проделки в кухне. Руки его задрожали, и часть водки пролилась на пол. Когда через минуту Редькина вошла в кухню, ее изумленным глазам предстала следующая картина: Амфитрион сидел на табуретке и чуть ли не плакал. Рядом на столе стоял полупустой стакан, а поодаль сиротливо лежал огурец. Первоначальное желание отругать мужа сменилось улыбкой при виде его жалкого состояния, а через несколько секунд Редькина громко расхохоталась. Уняв смех, она спросила:

– Ну что на этот раз, Амфитрион?

– Пролил! – в отчаянии воскликнул он, – целых пятьдесят граммов пролил. – Редькина поспешила утешить мужа.

– Ну не расстраивайся, Амфитриоша, – произнесла она. – Может, ты и не пятьдесят, а меньше пролил.

– Мне ли не знать, сколько я пролил! – вскричал безутешный Амфитрион и недолго думая допил остальное.

Редькина хотела еще что-то сказать, но в этот момент в дверях появилась ее мать Пелагея Егоровна Цепкина. Это была тучная высокая женщина.

– Тебе ли не знать, – передразнила она зятя, да уж у тебя по этой части глаз наметанный. Только и знаешь, что добро переводить.

Редькина вступилась за мужа:

– Ну что ты, мама, его ругаешь, не видишь, как бедный Амфитриошенька расстроился.

– Амфитриошенька, – передразнила мать дочь. – Когда ты ругаешь, то ничего, а как я возьмусь, то ты уж его сразу и защищать.

– Ах, мама, право же, – недовольно сказала Зоя, – ну что ты такая ворчливая.

Пелагея Егоровна подбоченилась и уже хотела что-то резко возразить, как вдруг раздался громкий хруст. Сомнений не оставалось: Амфитрион ел огурец. Он откусил сразу половину, а вторую зажал в руке, видимо, боясь, что ее отнимут. Вид Амфитриона, судорожно пытающегося заглотить половину огурца, поверг обеих женщин в дикий хохот. Отсмеявшись вдоволь, Зоя сказала:

– Ну Амфитрион, с тобой театра не надо. Ты каждый день мне устраиваешь такие представления, что я удивляюсь, как еще не умерла от смеха.

В ответ Амфитрион заглотнул вторую половину огурца. На лице Пелагеи Егоровны, уже успевшей прийти в себя, отразилось явное недовольство:

– Не понимаю, и как только ты его терпишь, зря ты за него замуж вышла.

Последняя фраза могла показаться несколько странной, так как именно Пелагея Егоровна пять лет назад заставила дочь выйти замуж за Редькина.

Сделала она это из чисто материальных соображений. В отличие от своей хохотушки дочери, Цепкина была очень практичной женщиной. Она никогда не упускала свою выгоду там, где только было можно. Пять лет назад, познакомившись с зажиточным вдовцом Редькиным, она живо смекнула, что неплохо было бы прибрать его хозяйство к рукам. Брак состоялся. Нельзя сказать, что Зоя Васильевна не любила своего мужа, но разница в возрасте давала себя знать. Амфитрион Ферапонтович, вначале души не чаявший в своей молодой жене, последнее время как-то остыл к ней, возможно, из-за не очень лестных слухов, ходивших по деревне о ней и музыканте Дудкине. Пелагея Егоровна же в первую очередь была довольна тем, что может вести крепкое хозяйство и заколачивать деньги. В целом все были довольны. Конечно, случалось множество веселых и грустных происшествий: например, год назад Амфитрион Ферапонтович упал с дерева и чуть не сломал себе ногу. Эта история была предметом гордости Редькина, который рассказывал ее постоянно, каждый раз добавляя все новые и новые подробности. Утренние ссоры, наподобие этой, были не редкостью; и иногда они заканчивались руганью и криками, иногда мирно рассасывались. Случившееся этим утром недоразумение, к счастью, разрешилось благополучно, и Амфитрион Ферапонтович изъявил желание позавтракать. Теща, недовольно сверкнув глазами, встала у плиты.

Юрий Петрович Дудкин был музыкантом. Во всяком случае, он так себя называл. Дудкин играл на нескольких музыкальных инструментах. Его любимым был барабан. По вечерам Дудкин обожал выходить из дома и, прогуливаясь по деревне, выбивать какой-нибудь военный марш. При приближении Дудкина все окна и двери тут же закрывались. Но это было еще полбеды. Примерно раз-два в месяц Дудкин напивался вдрызг, и тогда на свет божий появлялся контрабас. Говоря по совести, на контрабасе Дудкин играть не умел. Дудкина били, но ничто не помогало – он продолжал играть. Однажды несколько человек не выдержали и сломали его контрабас, но радость была недолгой. Вскоре Дудкин заиграл на невесть откуда взявшейся трубе. Сладить с ним не было никакой возможности, и, наконец, все постепенно свыклись с его музыкальными выступлениями. Год назад от Дудкина ушла жена.

Дудкин вставал позже всех в деревне, так как и ложился последним.

Вот и в это июньское утро в начале одиннадцати музыкант вышел из своего небольшого домика и направился к колодцу за водой. С утра люди глядели на него даже приветливо. Утром он еще был человеком. Вот и сейчас, поздоровавшись с Бочкиным и Симагиным, он наполнил два ведра и не спеша понес их домой. Погода прояснилась, ласковое солнце выглянуло из-за туч и приветливо осветило поля, дома. Жители наслаждались хорошим июньским утром, и никто не мог предположить, что этот день станет не таким, как все, словом, ничто не предвещало грозы.

Глава 2
Главные местные сплетницы

Елену Поликарповну Образцову все звали запросто Ленкой.

– Вон Ленка пошла трепать языком, – говорили соседи, наблюдая, как она выходит из дома и идет по усыпанной гравием дорожке к своей подруге Тишкиной. В зависимости от походки можно было определить, идет ли Ленка донести свежие деревенские новости, или ей хочется узнать их у подруги. В первом случае Ленка шла быстро, почти бежала, так не терпелось ей поделиться тем, что, как она надеялась, подруге не было известно. Но если Ленка сама хотела что-то узнать, то она шла медленно, смотря себе под ноги.

– Ишь вышагивает, – усмехался Михаил Антонович Симагин, местный старожил, – ну, кажется, на этот раз за новостями. – И добавил, обращаясь к жене: – По-моему, когда у нее нет в запасе новенькой сплетни, она и ноги-то едва-едва переставляет, сил нет. Зато вот посмотри: назад пойдет – любо-дорого глядеть, как солдат на плацу, будет маршировать.

– И вовсе она не еле тащится, – не согласилась жена, тоже с интересом глядя в окно. – Я отсюда прямо чувствую, как она предвкушает постирать наше грязное белье за чашечкой чая с этой своей Тишкиной. Да она прямо смакует каждый шаг, потому и идет медленно, – авторитетно завершила объяснение Симагина, с умным видом взглянув на мужа.

Но Михаил Антонович был настроен серьезно.

– Что это ты имела в виду под словами «наше грязное белье»? – зловеще вопросил он, прищурившись глядя на жену. – Смотри, Машка, если ты опять что-нибудь…

 

– Да нет же, Миня, – откликнулась жена. – Я говорила вообще, имея в виду всю деревню.

– А, ну тогда ладно, – сразу оттаял Симагин. – А знаешь, Машка, налей-ка мне стопку, – как-то мечтательно проговорил он и добавил: – Погода уж нынче больно хорошая.

Мария Николаевна, которая тоже не прочь была выпить, быстро достала все необходимое. Михаил Антонович, сидевший спиной к двери, постукивал длинным неостриженным ногтем по полированной крышке стола, поэтому он не услышал, как сзади тихо приоткрылась дверь и кто-то вошел. Увидев Марию Николаевну, вернувшуюся в комнату со стаканами и бутылкой в руке, Амфитрион Ферапонтович Редькин довольно поцокал языком и, постаравшись придать своему голосу как можно более сладкое звучание, слегка склонив голову набок, ласково спросил:

– Что, голубчики, не ждали?

Если Елена Поликарповна Образцова была признанным лидером по части собирания и разноса разных слухов и сплетен, то Алена Александровна Тишкина по праву могла считаться ее первым заместителем. Алене Александровне Тишкиной шел шестьдесят второй год, но, несмотря на это, она по-прежнему считала себя молодой. Очень часто ее можно было видеть раскатывающей по деревне на своем старом «Орленке». За это ее даже прозвали Орленком. Тишкина уверяла, что велосипеду не более пятнадцати лет, но Ленка уже успела сообщить всем по секрету, что «Орленку» стукнули все восемнадцать. Правда, несколько месяцев назад племянник привез Тишкиной новый велосипед новой марки, так как наклейка по дороге потерялась.

Несмотря на свой возраст, Алена Александровна великолепно ездила на велосипеде. Эта необыкновенно худая, но очень выносливая женщина не переставала удивлять всех своей бодростью и жизнерадостностью. Дня не проходило в деревне, чтобы не слышался ее веселый смех, а из окон большого добротного дома не доносились громкие голоса ее многочисленных гостей.

Летом, по обыкновению, к Тишкиной съезжалась целая орава родственников. Сейчас у нее гостил сын с женой и племянник с двоюродной сестрой.

Ее соседка Тарасова всегда говорила, поджав губы:

– И зачем только в ее возрасте эти лишние хлопоты? Вот мне скоро будет шестьдесят восемь, так я никого уже к себе не зову. Хватит, отмаялась.

Однако Тишкина, казалось, не замечала никаких неудобств. Конечно, работы по дому прибавилось чуть ли не втрое: нужно было сварить обед, вымыть посуду, убрать дом.

– И ведь никто не поможет, – говорила Тарасова, – не будет же, в самом деле, – и в голосе ее начинала звучать издевка, – Верка мести пол. А уж эта ее двоюродная племянница и вовсе самая настоящая барыня. – Однако никакие заботы не могли сломить боевой дух Тишкиной.

– Чем больше народу, тем лучше, – вот мой девиз, – не раз говаривала она. По вечерам в доме устраивались танцы под музыку, причем сама Тишкина могла плясать часами, днем ездили купаться на речку Крутую, чьи отвесные берега и послужили причиной подобного названия. Но больше всего Тишкина любила сплетничать и перемывать чьи-нибудь косточки. Чьи, ей было все равно.

– Хлебом не корми, дай только языком потрепать, – говаривали люди.

Вот и сейчас, избавившись от своей родни и приготовив крепкого сладкого чая, Тишкина ждала Образцову. Однако в этот раз она выглядела непривычно серьёзной и озабоченной. Что-то беспокоило её. И это было нечто нешуточное. Несмотря на свою весёлость и беззаботное отношение к жизни, она была умна. Тишкина обладала той деревенской смекалкой, которая отличает таких, как она, от пустышек вроде Ленки – ничего не замечающих вокруг себя. Вот и сейчас Алёна Александровна раздумывала, стоит ли рассказывать Ленке о своих беспокойствах и опасениях.

– Поймёт ли она? – с сомнением думала Тишкина, машинально гладя рукой великолепного персидского кота, удобно устроившегося в глубине кресла и с удовольствием принимавшего хозяйские ласки.

– Всё же расскажу, – была не была, решилась Тишкина. – Даже если не поймёт, мне всё равно нужно с кем-то этим поделиться. Если бы у меня было что-нибудь конкретное, – вздохнула она, – а только неясные подозрения.

И, любовно почесав за ухом довольно мурлыкающего кота, она принялась ждать подругу.

Глава 3
Козы

Утренние газеты в Полянске получали не раньше десяти часов. Именно в это время в деревню приходил местный автобус. Всего же автобус приезжал в Полянск два раза в день: в десять утра и в три часа дня. Обычно желающих съездить в Лугу или в ближайший магазин в посёлок городского типа Утесово набиралось немного – человек пять-десять. Но неподалёку от Полянска были ещё деревни Копейкино, Брянцево и Лесное, жители которых тоже стремились попасть в «центры цивилизации».

Почтальон всегда приезжал утром из Луги. Первое время он имел недовольный вид и часто ворчал, что приходится ездить из-за трёх человек, которые, видите ли, хотят знать ещё что-то кроме того, что у них под носом. Из-за этого у него даже случилась крупная ссора с Симагиным, который не терпел пренебрежительного отношения к родной деревне. К моменту описываемых событий почтальон Иванов стал более философски относиться к своей работе.

Таисия Игнатьевна Сапфирова была постоянной подписчицей лужских газет. Когда выпадала возможность, Таисия Игнатьевна покупала и ленинградские. Однажды Иванов спросил её со свойственной ему ехидцей:

– Таисия Игнатьевна, а что вы там находите интересного? Ну зачем вам эти газеты? Занимались бы своими цветами, гуляли по лесу, птичек слушали.

Таисия Игнатьевна с минуту внимательно смотрела на Иванова, а затем перевела взгляд на раскрытую сумку с газетами. На румяном лице старушки заиграла лукавая улыбка:

– Вы спрашиваете меня, что я нахожу в этих газетах интересного? Да то же, что и вы.

Иванов густо покраснел и, опустив глаза, заглянул в свою сумку. Он не мог понять, как эта старушка догадалась, что он просматривает газеты, перед тем как отнести подписчикам.

– К тому же, – продолжала наступление Таисия Игнатьевна, – если бы я не выписывала газет, то вам пришлось бы ездить сюда из-за двух человек.

И, не давая опомниться смущённому почтальону, Таисия Игнатьевна, указав на несколько жирных пятен в углу трёх или четырёх газет, добила его словами:

– В следующий раз, молодой человек, потрудитесь листать газеты чистыми руками.

С тех пор Иванов уже больше ни о чем не спрашивал Таисию Игнатьевну.

Таисию Игнатьевну в деревне уважали, но относились настороженно. Односельчане не без оснований считали ее умной и хитрой женщиной. Природный ум плюс жизненный опыт не раз выручали Сапфирову из трудных ситуаций.

Она могла быть мягкой, внимательной, умела посочувствовать чужому горю, но, если того требовали обстоятельства, она становилась жесткой и непреклонной.

Помимо этого, она обладала замечательным умением ставить людей на место, и даже бесшабашный музыкант Дудкин предпочитал с ней не связываться.

У Таисии Игнатьевны был очень цепкий, пронизывающий взгляд. Когда она смотрела на человека, у того часто возникало ощущение, что эта маленькая старушка видит его насквозь. Детали были слабостью Таисии Игнатьевны. Она обожала подмечать малейшие подробности и оттенки в разговоре, ничто в одежде собеседника или просто прохожего не могло укрыться от ее взгляда. Ей было достаточно побывать в каком-нибудь месте всего один раз, чтобы с удивительной точностью передать все, что она видела. Не раз, заходя к кому-нибудь в гости, Таисия Игнатьевна с обворожительной улыбкой замечала:

– Я вижу, вы переставили эти цветочки. Очень мило.

– Вы решили убрать этот старый коврик? Вы поступили совершенно правильно.

Сначала такие замечания всех изумляли, но потом к наблюдательности Таисии Игнатьевны привыкли, и это стало восприниматься как само собой разумеющееся.

Таисия Игнатьевна разошлась с мужем семь лет назад. С тех пор она жила уединенно, и к ней редко приезжали гости. Раза четыре приезжал племянник, да однажды сестра, живущая где-то в Псковской области. Таисия Игнатьевна строго придерживалась заведенного распорядка дня. В девять подъем, в полдесятого – завтрак. С десяти до одиннадцати – чтение газет.

Потом любимый садик и прогулка по лесу. Отдохнув часок после обеда, она работала в огороде. Вечерком заглядывала к кому-нибудь в гости, чаще всего к Симагиным и Арсеньевой. Спать она ложилась рано, не позже десяти. Что касается телевизора, то он был главным врагом этой замечательной старушки. Каждый день она включала его и всегда убеждалась, что ничего интересного там не показывают.

Цветы были любимым детищем Таисии Игнатьевны. Предмет ее особой гордости составляли великолепные тюльпаны. В ее аккуратном, ухоженном садике можно было увидеть желтые, красные, белые головки, тянущиеся к ласковым лучам солнца. На клумбах росли маки, ноготки, астры, в этом году Таисия Игнатьевна посадила петунью и самозабвенно ухаживала за цветами. Вскоре они должны были расцвести. Таисия Игнатьевна как раз любовалась своими цветами, когда с дороги ее окликнула Ленка.

– Доброе утро, Таисия Игнатьевна. С утра пораньше к цветочкам?

– Да, – улыбнулась старушка, – я к ним тянусь, как к солнцу. Они скрашивают мою одинокую старость.

– А вы знаете, что сегодня в автолавке будет новый продавец? – не преминула выплеснуть новость Ленка.

– Знаю, – безмятежно откликнулась Сапфирова.

Ленка чуть не разинула рот. Несмотря на то что Таисия Игнатьевна мало интересовалась местными новостями, она всегда была в курсе дела.

Все уже привыкли к этому, только Ленка не переставала удивляться. Вот и сейчас, немного придя в себя от изумления, она спросила:

– Откуда вы знаете?

Таисия Игнатьевна одарила ее ласковой снисходительной улыбкой. Так смотрят взрослые на любопытных детей.

– В прошлый раз продавец сказал мне, что уходит в отпуск, – не переставая улыбаться, пояснила она.

И больше не обращая внимания на Ленку, которую такое простое решение загадки привело в восхищение, Таисия Игнатьевна наклонилась, чтобы вырвать маленький, едва выбившийся из земли сорнячок.

Солнце неуклонно приближалось к зениту, когда Ленка постучала в дверь к Тишкиной и, получив приглашение, вошла. Она оказалась в хорошо ей знакомой маленькой, уютной, со вкусом обставленной комнате, которую хозяйка дома называла гостиной и использовала для приема одного или двух гостей. Войдя, Ленка сразу заметила, что Тишкина чем-то всерьез обеспокоена, настолько это бросалось в глаза. Прямо с порога Ленка спросила:

– Что случилось, Алена, ты чем-то расстроена?

– Садись, выпей чаю, тогда поговорим, – рассеянно бросила Тишкина.

Ленка согласилась, и минут десять они занимались пустой болтовней, обмениваясь слухами. Захлебываясь от удовольствия, Ленка пересказала свой разговор с Сапфировой. Алена Александровна лишь пожала плечами. «Если она восторгается собственной глупостью, то это ее дело», – подумала она. Вслух же сказала:

– Еще чаю, Лена?

Она принадлежала к числу тех немногих жителей деревни, которые не называли Образцову Ленкой; ни веселая болтовня подруги, ни крепкий индийский чай не могли отвлечь Тишкину от мрачных мыслей. Она продолжала оценивающе смотреть на беззаботно болтавшую Ленку, и вдруг ее как током пронзила мысль, удивляя ее тем, что она не приходила раньше. «Что я нашла в ней такого? – подумала Тишкина. – Почему я общаюсь каждый день с этой пустышкой?»

Не найдя ответа на свой вопрос, она задумчиво взглянула на подругу. Видимо, лицо Алены Александровны отразило гамму охвативших ее чувств, потому что Ленка, в упоении рассказывавшая какую-то сплетню о Бочкине, захлебнулась на полуслове. «Явно с Аленой сегодня что-то не то», – подумала она. И вдруг, охваченная моментальным подозрением, наклонившись к Тишкиной, свистящим шепотом спросила:

– Алена, а что ты ела на завтрак?

Справедливости ради следует отметить, что серьезные мысли посещали Алену Александровну нечасто, но если уж приходили, то завладевали всем ее существом. Однако последний вопрос Ленки тут же вывел ее из равновесия, настолько он был глуп и неуместен.

– То же, что и всегда, – резко ответила она, с каким-то презрением взглянув на Ленку.

Но в следующее мгновение взгляд ее смягчился. Она сказала самой себе: «Все-таки Ленка не виновата, что она дура. Такой уж уродилась». Решительно отставив чашку в сторону, она взглянула на Ленку и серьезно произнесла:

– Я хочу поговорить с тобой о козах.

Ленка понимающе кивнула. Упоминание о козах не удивило ее. Как и все жители Полянска, Ленка прекрасно знала, что за этим стоит. А дело было в следующем: в конце мая, за месяц до этого, начался внезапный падеж коз. Всего умерло одиннадцать коз. У самой Тишкиной пало две. Восемь коз пало у разных людей в хлевах, одна пропала, две утонули. Конечно, это вызвало множество толков среди жителей Полянска, но никто ничего не знал наверняка.

 

Поэтому Ленка, услышав упоминание о козах, решила, что начнется обычный пустячный разговор.

– Ну, я думаю, – начала было Ленка, но Тишкина неожиданно перебила ее.

– Неважно, что ты думаешь, слушай, что я тебе скажу. – И, не дожидаясь ответа, она резко проговорила: – У нас появился вредитель.

Ленка захлопала от удивления глазами, а персидский кот Филофей, не привыкший к такому тону хозяйки, недовольно мяукнул. Тишкина проигнорировала и кота, и Ленку.

– Вчера вечером, – начала рассказывать она, – я вышла закрыть парник и внезапно увидела человеческую фигуру у хлева, где я держу коз. Как ты знаешь, Лена, у меня прекрасное зрение, и я разглядела человека. Однако это была лишь неясная тень. Я бросилась вперед, но тень исчезла. Безрезультатно походив минут пять вокруг хлева, я заглянула внутрь и с облегчением убедилась, что туда никто не входил. Мои, конечно, уже спали. Ночи сейчас светлые, но разглядеть фигуру мне помешали яблоневые деревья. Единственное, что я заметила: тень хромала. Ну и что ты об этом думаешь? – спросила Тишкина Ленку, которая все это время слушала как зачарованная.

– Ты еще никому об этом не рассказывала? – наконец выговорила Образцова.

– Пока нет, – ответила Тишкина. – Тебе первой.

– Ну что ж, – сказала Ленка, – я думаю, что бабе Матрене давно пора на покой.

Баба Матрена, старуха восьмидесяти лет, пасла коз именно в тот день, когда две из них утонули. По словам старухи, она заснула.

Алена Александровна взглянула на Ленку с удивлением… Она удивлялась ее глупости.

– При чем тут баба Матрена? – отмахнулась она. – Что ты думаешь о вредителе?

– А ты уверена, что был вредитель? – засомневалась Ленка. – Может, кто-то просто хотел украсть что-нибудь с огорода.

– Что украсть? Картофельную ботву? – язвительно спросила Тишкина. – За месяц в деревне недосчитались одиннадцати коз, и ты думаешь это случайно?

Подумав, Ленка согласилась, что это и впрямь подозрительно. И, соврав без зазрения совести, как это она уже делала не раз, Ленка сказала:

– Признаться, я подумывала об этом.

Тишкина уже начала жалеть, что выложила этой безмозглой Ленке всю историю, но внезапно почувствовала облегчение оттого, что с кем-то этим поделилась.

– А ты узнала этого человека? – с интересом спросила Ленка.

– Нет, – с сожалением ответила Тишкина.

– Но подозрения-то у тебя есть? – наклонилась Ленка вперед, почти касаясь головы собеседницы. В голосе ее звучало явное любопытство.

– Да, есть, – отозвалась Тишкина и тут же добавила: – Но тебе я не скажу.

– Почему? – воскликнула Ленка.

– Потому что я ни в чём не уверена, а ты тут же разнесешь это по всей деревне.

– Могила! Слово даю, могила! – вскричала Ленка, на секунду даже поверив в свои слова. Но Тишкина с сожалением помотала головой. Она слишком хорошо знала свою подругу.

– Алёнка, ну скажи, – приставала Ленка, – вот тебе крест, что буду молчать.

Сейчас она напоминала ребёнка, выпрашивающего конфету у строгой матери. Но строгая мать была непреклонна.

– Нет, – решительно ответила Тишкина, – сейчас я тебе ничего не скажу. Да к тому же, – взглянула она на часы, – тебе пора на автолавку.

– Да бог с ней, не велика беда, если и опоздаю, – отмахнулась Ленка, умоляюще сложив руки на груди, вопросила: – Ну хоть что-нибудь ты мне расскажешь? Хоть намекни.

Фигура и тон подруги выражали такое вопиющее страдание, что Тишкина сжалилась, опасаясь, что Ленка умрет от неудовлетворенного любопытства.

– Ну что ж, пожалуй, одно я могу сказать, но сомневаюсь, что ты поймёшь.

– Говори же, говори! – крикнула Ленка, лихорадочно дрожа от возбуждения. – И не сомневайся, я пойму.

– Думаю, что это был не тот человек, на которого я вначале подумала, – выдохнула Тишкина. Ленка уставилась на нее в остолбенении.

– Ничего не понимаю! – воскликнула она.

– Я же говорила, что ты не поймешь. Ну все, на сегодня хватит, – и давая понять, что беседа закончена, Алена встала с кресла и вдруг, глядя куда-то мимо Ленки, произнесла бесцветным тоном: – Ненависть. Я знаю, это ненависть.


Издательство:
Эксмо
Книги этой серии: