Часть 1. Нью-Йорк
Пролог. Ветер перемен
Марина ночевала в машине и безумно замерзла. Все тело было окостеневшим, неповоротливым, от неудобной позы затекли спина и плечи. Она дрожала, дышала на озябшие пальцы, постепенно приходя в себя. Вчера волны в заливе вставали нешуточным строем, и она не рискнула вернуться домой.
Снегопад в Нью-Йорке осенью был катастрофой. Это вам не Москва, где подобное случается каждый год и не по одному разу.
Октябрьский океан был нынче суров, даже свиреп. Трое суток он сотрясал своим тяжелым штормом город. Срывал щиты, качал столбы, разбивал фонари. Заливал все дождем, швырял ветром. Порывы урагана бросали людей по проулкам, отключали свет в целых районах. Улицы города были пусты. Лишь отчаянные смельчаки рисковали выходить в эпицентр стихии. У этого монстра было женское имя: такое давали самым коварным из всех климатических див.
А на четвертый день вдруг все затихло. Температура внезапно упала до немыслимых в этих широтах величин. Все вокруг замерзло, превратив город в гигантский каток. Гололед в октябрьском Нью-Йорке был бедствием, почти апокалипсисом. Весь наземный транспорт стоял. Улицы краснели от стыда за зависшие светофоры.
А к вечеру вдруг случилось нечто совершенно невозможное: в субтропиках повалил снег.
Марина смотрела в окно и не верила своим глазам. Удивительное дело, сколько она жила в Америке, подобного не помнила. Это было… красиво.
Разве это не повод для звонка сестре?
– Марин? Что за беда вдруг тебя принудила мне позвонить внеурочно? – обычное время их общения было поздним вечером в Нью-Йорке.
Лиза отправляла мужа на работу, дочку в школу, и можно было поболтать спокойно о своих секретах. А у Марины и вовсе некому было все слышать. Даже в офисе можно было смело болтать обо всем, но по-русски.
– Сестрен, у нас снег! Представляешь, так и валит хлопьями, будто в декабрьской Москве.
– Ты точно в Нью-Йорке? Тебя Георг не успел утащить прямо в Арктику?
Упоминание о покровителе и любовнике вдруг испортило Марине настроение. Даже снег уже не казался волшебным. Что ж такое…
– Нет, ты же знаешь, мы только недавно вернулись из Африки. Он сам настоял на моем участии в фотосессии ню. И своем там присутствии.
– У-у-у… Как это мило. Неужто твой заяц внезапно вдруг член отрастил тебе на радость? И как оно? Где счастье, где море улыбок, радостный смех – я что-то не услышала? Ау, еще раз, что там было с Африкой этой?
– Ничего. Он смотрел. Я сидела, стояла, лежала. Чуть не сдохла: под задницей мокрые камни, на макушку солнце.
Она вдруг отчетливо вспомнила этот позор. Как она ни старалась – ни искры желания не увидела в его взгляде, ни тени. Кажется, даже фотограф хотел ее больше.
– И все? Н-да… зато безопасно.
– Все. Вообще, дал одеться, потом отвез на самолет и уехал. А, в нос еще поцеловал, я прям взвыла.
– Мариш! Найди уже себе того, кто способен на что-то не по расписанию. А сейчас ты загоняешь себя в тупиковый тупик, беспросветный. Это трудно, человечек ты творческий, но просто себе больше не ври. А то вляпалась ты с этим своими Георгом – ни секса, ни денег, ни ласки. Выходи из игры. Ай!
В трубке раздался веселый шум чьей-то возни. И потом низкий мужской голос произнес:
– Марго, ты извини уж. Но я жену забираю. Я детей зачем няне отдал на весь вечер, не знаете, дамы? Чтобы Лизе моей никакие расписания не нужны были. Бай-бай, детка.
И они отключились. Марина вздохнула. Легче не стало. А теперь и идти ей было некуда. На яхту она не попадет, просто не доплывет. Даже пытаться было глупо. Апокалипсис накрыл весь город, люди блуждали по улицам, как потерянные тени. Им было холодно и страшно, будто огромное белое чудовище вдруг решило покончить с Нью-Йорком и всеми его жителями.
Всем вокруг было страшно, но только не ей! Она ощущала себя почти снежной королевой – видели бы эти американцы Москву после рождественских снегопадов!
Марине страшно не было, было весело. Снова вдруг вспыхнул азарт внутри, снова захотелось приключений.
И она пошла, оставляя черные следы на белом полотне этой ночи, пошла навстречу этому могучему белому чудовищу, так всех пугавшему, пошла в колючие объятия крупных хлопьев снега. Не как рыцарь с мечом наперевес, а как настоящий сообщник, как любовница к ожидавшему ее мужчине. С предчувствием чуда, непременно сегодня обещанного. Звезды снежинок, зажигавшиеся под лучами фонарей, не могли ей солгать, мы же знаем?
1. Снег в октябре
Темно и мокро – крупные снежинки лижут нос, словно собаки. Сказочно красиво – хлопья снега на фоне черной ночи подсвечены огнями неоновых реклам. Марина-художник, широко раскрыв глаза, упивалась этой ночью, словно хмельным вином. Она даже не вспомнила, что на ней всего лишь пиджак и туфли на каблуках. Ее в этом мире уже не было.
Реальность напомнила о себе неожиданно: потянувшись губами за особенно огромной снежинкой, Марина не удержала равновесия. Тонкая подошва туфли вдруг скользнула вперед и вверх, а земля вдруг ударила снизу. Выругалась Марина по-русски, громко, неприлично и с особым удовольствием. А потом засмеялась и все же поймала ртом снежинку. Ту ли самую? Неважно.
Что ж, кажется, кости целы, а что грохнулась, так ничего удивительного! О ее нечеловеческом везении можно слагать анекдоты. Гораздо удивительнее было другое. В крупнейшем мегаполисе мира в эту странную ночь вышли гулять по снегу два человека, разговаривающие на одном языке… и эти люди встретились.
Молодой мужчина в джинсах, кроссовках и светлом свитере крупной вязки, услышав вскрик, вдруг побежал на помощь русскоязычной незнакомке. Не вызвал полицию, не позвонил 911 – как поступили бы законопослушные налогоплательщики – а взял и побежал. Нонсенс.
Его отзывчивость была вознаграждена: на тротуаре лежала прекрасная русоволосая незнакомка с завораживающе длинными ногами и хохотала.
– Вы лежите тут просто так, ради удовольствия, или нужна помощь? – с любопытством спросил мужчина на восхитительно-русском языке, совершенно серьезно подумывая, а не прилечь ли ему рядом?
– Пожалуй, помощь нужна, – с удовольствием призналась девушка. – А вы кто?
– Арат.
– Круто, – прекрасное видение ухватилось за протянутую руку и легко поднялось на ноги, оказавшись вдруг на полголовы выше далеко не низкорослого Арата. – Я Марина.
Девушка внимательно рассматривала нового знакомого. Волосы черные, торчком, раскосые и очень темные глаза, дурацкий свитер явно ручной работы – бабушка, наверное, вязала. Но улыбка хорошая, правильная. Имя, правда, ни разу не русское, но говорит он на родном ей языке отменно. Никакого акцента, никаких неправильных интонаций. Свой.
– Что вы делаете ночью на улице, да еще в таком виде? – строго спросил Арат, неожиданно ощущая в себе странную потребность эту девочку защитить. От чего, ему еще было неясно, но она вызывала острое желание заботиться. Наверное, это все эти ее огромные голубые глаза, как у ребенка, наивные и доверчивые. И улыбка трогательно-искренняя. Она ослепляла и кружила голову.
– В каком виде? – улыбалась ему прекрасная незнакомка и с любопытством разглядывала его с ног до головы.
– В туфлях! – Арат ткнул пальцем в ее дорогущие туфли Capezio, порядком уже промокшие.
– Босиком ноги мерзнут, – недоуменно ответила Марина.
– О Боже, – закатил он глаза. – Вам не холодно? Вам есть куда идти?
– Так весь мир перед моими ногами, – громко провозгласила Марина, взмахнув сумочкой и словно случайно оперевшись на его локоть.
Она была совершенно трезвой, но голова все равно кружилась, и из груди рвалась хмельная радость. Какой замечательно-безумный день! И русская речь – как же ее не хватало в ее жизни! Уже за один этот разговор ей хотелось расцеловать этого парня. Схватить его за руку и просто гулять всю ночь, болтая. Он был весь какой-то… уютный. Словно старый друг далекого детства. Совершенно не страшный.
– Если вы никуда не спешите, то предлагаю продолжить наше знакомство, – предложил Арат, которому совершенно не хотелось, чтобы ее тонкая рука вдруг отпустила его локоть.
– Где? – обрадовалась Марина.
– Ночной клуб Маяхуэль вас устроит?
– У меня нет денег, – призналась она немного смущенно, понимая, что подобные слова оттолкнули бы большинство американцев… а «наш человек» воспримет это признание совершенно правильно. И снова не ошиблась.
– Я приглашаю, а это значит, я и угощаю, – Арат чуть наклонился к ней и хитро, совершенно по-заговорщицки улыбнулся, а потом подхватил Марину под руку и быстро повел вниз по улице. Только бы она не успела передумать!
Такую красивую девушку он встретил, пожалуй, впервые в своей жизни. Девушка-сказка, девушка-мечта. Еще вчера ему и в голову бы не пришло даже подойти к такой красоте. Лишь любоваться издалека, как на произведение высокого искусства. Так смотрят на картину или мраморную статую. Такие девушки не для него. С самого первого шага на этом материке он твердо усвоил простую истину: азиаты в Нью-Йорке – люди третьего сорта. Можно еще было рассчитывать на служебный роман: все же не последний Арат человек в этом мире. Но коллеги его воспринимали как своего в доску парня. Можно поболтать, можно даже переспать без продолжения и обязательств. Такая вот жизнь большого города.
Но сегодня уже произошло одно чудо – выпал снег, кто знает, может, день чудес не закончен?
Ночной клуб, в который он привел свою новую знакомую, не отличался пафосом, компании там собирались традиционно веселые и дружелюбные, никаких конфликтов отродясь не случалось, а вот коктейли местный бармен готовил восхитительные.
– Что тебе взять? – на случай, если спутница захочет нечто необычное, спросил, не упустив возможность прикоснуться к ее хрупкому плечу.
Она улыбнулась в ответ лукаво:
– Что-нибудь… м-м-м… восточное?
Восточное? Она произнесла это слово так странно, почти нежно.
– Майкл, девушке «Манхэттэн-Кабул*» со льдом, мне – двойной мужской шотландский виски, без льда, – и Марине: – Вам понравится этот «Восток», уверяю.
Она взглянула на Арата с удивлением, даже с некоторой долей уважения. Но руку его не сбросила, даже придвинулась к нему немного. Чтобы не сойти с ума от ее близости, от запаха женских волос, от сверкающих в темноте зубов, Арат быстро отхлебнул из своего стакана.
Грохотала музыка, народу в клубе становилось все больше. Безумие Таймс-Сквер: казалось, само время тут текло иначе.
– Откуда ты знаешь русский? – Марине обязательно нужно было продолжать разговор, словно этот странный и такой притягательный человек мог сейчас исчезнуть из ее жизни.
Она как-то разом согрелась. Рядом с ним она обнаружила, что зябла все эти тоскливые три последних года. Не телом – душою. Холод пронизывающего одиночества. А он ее греет. На душе тепло от одной лишь улыбки, прячущейся в уголках раскосых глаз.
– Так я монгол, в наших краях вообще многие говорят по-русски.
Марина поперхнулась первым же глотком своего «восточного» напитка.
– Кто?!
Арат вдруг развеселился. Она очень красиво удивлялась. Вообще все, что делала эта девушка, было красиво, даже валялась на тротуаре она восхитительно.
Марина же отчего-то решила, что обидела его. Заморгала, судорожно напрягла девичью память и выдала:
– Я… я из монголов знаю только Константина Померанцева, – и жалобно добавила: – Больше никого не вспомню.
Определение «упала челюсть» очень точно описало его состояние. Девушка, красавица. Знает Померанцева. Она настоящая? Вдруг осмелев, осторожно потрогал ее нос. Снова удивилась. И снова – красиво.
– Ты чего?
– Я впервые в Америке встречаю девушку, знающую, что существуют монголы, и способную поддержать разговор об искусстве. О монгольском искусстве – боюсь, что в последний.
– Да я почти ничего и не знаю об этом! В школе искусств кое-что проходили, и только. А монголы в моем понимании – Чингисханы, Батыи и все. Сабля, конь и халат с перевязью. Куда-то все скачут.
Они говорили по-русски, и правильно. Иначе окружающие их простые нью-йоркцы потеряли бы покой и сон.
– Я познакомлю тебя с другом, хочешь? Он сейчас у нас топ-художник. Отгонбаяр, погугли, как будет время.
Он ее познакомит с другом. Ага. Сбегать от нее монгол не собирается. Они общаются уже почти час, это прорыв. Обычно от ее умных фраз американцы скисали уже через четверть часа… А этот придвинулся ближе, блестит белоснежной улыбкой, такой искренней, такой притягательной. С самых первых минут он напоминал ей какого-то милого зверя. Не понимала, какого. Кого-то красивого, небольшого, гибкого и пушистого. А, ладно, на трезвую голову подумает! «Восточный коктейль» оказался коварно крепок.
– Ты понимаешь, центральная Азия – это почти человечество! Тысячелетия, века, сама история. Ты просто не знаешь, и мало сейчас кто знать хочет. Зачем? Это же не продается, как сэндвич. Не по-европейски: с пьяных глаз намалевал черный квадрат и продал уже сотню тысяч раз. И мы ни капли не похожи на американцев, тут – нарисовал этикетку на «колу» – художник! Подпись под ней поставил левою ногою – гений!
Он сидел, развернувшись к Марине лицом, а она уже даже не слышала его слов. Смотрела на губы, чувственные и, такие красивые, на безупречную линию мужского подбородка, не тяжелого, но выгодно подчеркивающего монетную красоту его лица. Словно вечная песнь самой степи в его профиле, в темных глазах.
С трудом оторвала себя от беззастенчивого разглядывания спутника и прислушалась к нему. Надо было ответить хоть что-то, любую глупость, не молчать, только не молчать!
– Ну что ты мне втираешь? – заорала Марина, наклоняясь к его лицу низко-низко, чтобы он услышал ее в нарастающем шуме ночного клуба. – Азиаты – возможно красивые, талантливые, но и все!
– Что все? – кричал в ответ Арат, удивленно расширив глаза и изогнув брови.
– Маленькое у вас там все! – демонически захохотала Маринка, ее вдруг разобрало безудержное хмельное веселье. Захотелось уязвить, поставить на место этого представителя тысячелетней истории! Хотя бы за этикетку на коле. – Говорят, что едва ли длиннее мизинца! – и показала мизинец, чтобы он точно не промахнулся.
– Враньё! – опешил Арат, забавно округляя глаза. – Я тоже азиат! Все у меня нормальное! И… явно больше мизинца, еще час назад было точно.
– Докажешь?
– В каком смысле?
– Ну, покажи, какое у тебя там «нормальное». Может, это только ты так считаешь, а там с гулькин нос тех достоинств?
Сюр какой-то! Разговор об искусстве явно вышел на новый уровень.
Арат скрипнул зубами, огляделся и, схватив Марину за руку, сдернул ее с высокого стула.
– Э-э-э, куда? – только и успела пискнуть она.
– На смотрины, хотела же ты доказательств? – осипшим вдруг голосом ответил он ей в ухо.
Девушка едва успевала перебирать ногами. Внезапно осмелевший парень затолкал ее в туалет, защелкнул за собой замок и с решительным видом взялся за пряжку брючного ремня. Марина от такой наглости даже чуть протрезвела, пытаясь оценить происходившее. Впрочем, даже в таком состоянии она понимала, что дело тут не в алкоголе. Она была пьяна, но не коктейль тому виной.
Это снег виноват.
– Ну давай, показывай, что там у тебя за добро, – оскалилась уверенная, что Арат блефует. – Или нечем похвастаться, парень?
Арат прищурился так, что узкие черные глаза превратились в щелки, разметал одним движением ленту ремня и чиркнул молнией, стягивая джинсы вместе с трусами. Он отлично знал: похвастать ему было чем, тем более что это его «добро» давно о себе напоминало, давя на ширинку и разум.
Виной ли тому был двойной виски или удивительные красота и напор его спутницы – трудно сказать, но перед любопытным взором Марины предстал внушительный во всех отношениях предмет мужской гордости. Очень красивый и невероятно возбуждающий.
Девушка замерла, широко раскрыв глаза и склонив голову набок. Облизнула пересохшие губы, отчего и без того ноющий аргумент в пользу его мужских качеств возмущенно дернулся в ответ.
– А-а-а… – выдавила из себя она. – Он странный.
– Он обрезанный, – спокойно ответил Арат. – Посмотрела? Можно убирать? Или на пяточках попрыгать для убедительности?
– А-а-а… ладно.
Он так и не понял, чем было ее «ладно» – дозволением одеться или согласием с фактом обрезания, но на всякий случай натянул джинсы, не обращая внимания на отчаянное сопротивление возмущенного бесцеремонным обращением органа.
Марина подозрительно притихла и выглядела немного подавленной. Оставалось лишь надеяться, что он не слишком ее напугал… или хотя бы не разочаровал.
В полном молчании они вышли из туалета, вызвав недоуменный взгляд стоявшего у его двери парня.
– Тут становится тесновато, – сказала Марина, беспомощно обводя взглядом зал клуба, нашпигованный толпой посетителей.
Ночь была в самом разгаре, гости танцевали все откровеннее, очаровательный уют заведения стремительно растворялся. Снова стало холодно. Поежилась зябко. Вздохнула.
– Мне, наверное, пора. У меня завтра трудный день, очень ответственные съемки.
– В воскресенье?
– Ну да, я же модель. А в воскресенье как раз ни учебы, ни работы. Могу хоть весь день…
– Понятно. Я провожу, тебе далеко?
Она замялась. Садиться ночью в такую погоду на весла было самоубийством, а больше идти ей было некуда.
– Я, наверное, в машине переночую. Она недалеко тут, провожать не надо.
– Выдумала тоже. Тебя отправят в полицию, оштрафуют и сдадут в ночлежку. И вместо съемок ты проведешь там сорок восемь часов. Что за тяга к приключениям? Документы с собой? Идем, тут недалеко есть уютный хостел на десятой улице Ист-Вилледж. Я закажу место и провожу тебя, пять минут, – он достал из кармана телефон и отвернулся.
– Раскомандовался! – она просто не знала, что сказать. Хотелось потрогать этого мужчину и убедиться, что он настоящий. Просто обычный монгол с увесистым… кхм, достоинством, вдруг взявшийся решать ее проблемы. Сказка?
– Монгольские мужчины называют это простым словом: «забота». Хайртай хүнээ халамжилдаг (*забота о любимой женщине), Марина. Привыкай.
И зачем ей привыкать? А! Подумает после.
2. Джек-Пот
Целоваться они начали уже – еще – на улице. Просто он говорил ей про хостел, про то, что пару раз здесь ночевал, и все было очень прилично, а она останавливалась и смотрела на его рот так пристально, что сбивала с мысли, и Арат начинал заикаться. А еще она зябко запахивала ворот пиджака, явно замерзая в эту странную снежную ночь. Ему же сейчас было так жарко, что он не задумываясь отдал бы ей свой свитер. Только под ним даже майки не было, он любил ощущать на голой коже грубую шерсть его вязки, и Арат справедливо подозревал, что полуголый мужчина не вызовет восторга у прохожих Манхеттена. Вот Марина снова споткнулась на своих дурацких каблуках, вот он поймал ее в свои объятья, а после – темнота и ее горячие губы на его губах. Он так и не понял, кто первый из них сделал это. Хотелось бы думать, что он, но, возможно, нет. А вот Марина точно знала, что это она, сходящая с ума от своих порочных мыслей, буквально нырнула в его руки и поймала губами его рот. Ей казалось: умрет, если не коснется его. После такой демонстрации мысли были только об одном. И он не подвел, не ускользнул от нее, напротив, крепко обхватил ладонями ее лицо – так, что она сразу поняла: попалась. Пил ее, пахнущую снегом и тем самым «Востоком», захлебываясь от жажды, от мучительно накрывшего их безумия. Она закинула руки ему на шею, прильнула всем телом, цепляясь пальцами за колючую шерсть свитера. Так остро и терпко! До хостела было еще два квартала, а они уже едва держались на ногах.
Как сильно Арат сожалел, что он не в степи и под ним нет коня! Закинуть бы эту женщину в седло, увезти в свой гэр и… да, во всех позах и всю ночь. Может, даже всю долгую жизнь. В ушах шумело. Сердце колотилось о грудную клетку так громко, что, казалось, жители всей округи должны были слышать этот гул, этот грохот.
Они почти бежали, а потом замирали посередине улицы и снова жадно, исступленно целовались, боясь хоть на миг оторваться друг от друга.
Вопреки первоначальному плану (просто взять место в хостеле, уложить Марину спать и благородно удалиться) Арат обнаружил, что выкупил весь номер, заплатив сразу за четыре места. Заметила ли она?
– Третья комната, – хрипло сказал Арат, разом растеряв все свое красноречие. Думать он не мог больше уже ни о чем. Вообще не мог думать.
Взял Марину за руку, поражаясь, как может ударить током от одного лишь сплетения пальцев, потянул за собой… едва закрыв дверь, прижал ее, впечатывая в стену всем телом. Трогая жадно, открывая ладонями все выпуклости и впадины рельефа этого нового мира, горячего, как солнце. Какая там кровать! Марина без поддержки стоять уже не могла, повисла на нем, отвечая, с готовностью, подставляя губы, щеки, шею под его жаркие поцелуи. Все, на что ей хватило сейчас сил и воли – запустить озябшие ладони под его колючий свитер, обжигаясь, задыхаясь от жажды близости. Он задирал ее юбку, а она, ломая ногти, расстегивала ремень его джинсов так нетерпеливо, будто хотела его разорвать. И вернуть себе то, что ей только показали. Меньше часа назад. Подразнили и не дали.
– Презерватив, – ворвался в ее сознание встревоженный голос.
– Что?
– Я не готов, не ношу их в кармане на каждой прогулке.
– Я на таблетках, – выдохнула Марина, стягивая с него свитер и откидывая в сторону. Гладкое тело под ее пальцами вздрагивало и покрывалось мурашками.
Ненормальная? Неразборчивая? Глупая? Он поймал ее взгляд и увидел: просто доверяет. Ему. Здесь и сейчас – ему одному. Странно, дико, головокружительно. Беззащитно. Невероятно возбуждающе.
– Ух!
Он подхватил ее под бедра, заставляя обвить его талию ногами, и вошел одним точным движением так складно, словно давно примерялся, а может, мечтал… Будто кинжал в ножны. Толчок – удар. Жалобный стон, она – жертва. Запрокинутая голова. Губа, в кровь и мясо искусанная. Еще толчок. Она билась в агонии у него на руках, умирая от желания и страсти. Рычание, ходящая ходуном грудь, ее пальцы, впивающиеся в плечи. Полукруглые следы от ногтей на плечах, на спине и на шее. Он замирает, весь дрожа от напряжения, от дичайшего желания прямо сейчас потерять контроль над собой, отпустить себя, сдаться, сгореть, покоряя вершину, что всего уже в паре рывков, заглядывает ей в лицо и вдруг понимает, что в этом омуте их двое. Ей тоже осталось лишь мгновение, как последний шаг над обрывом. И снова ослепительно-красивая. Приоткрытые яркие губы, затуманенные глаза, и на лице такое удивление и восторг, словно она впервые узнала о наслаждении в руках у мужчины.
Марина попыталась сфокусировать взгляд, не понимая, почему он замер, застыл? Она делает что-то не так? Слишком жадная, слишком смелая? Ну и пусть! Такого накала страстей в ее жизни еще не было. Хотелось запомнить каждую секунду этой их сказки, случайной, безумной. Потянулась губами, трогая нежно шею, проложив тонкую тропинку за ухом, прикусив тугую мочку, прошептала: «Прекрасен!».
Почему это слово? Не знала. Просто вырвалось бездумно. Оно стало словно рубильником, замкнувшим цепь освещения в темной комнате. Он сразу проснулся. Рывок как удар, как яркая вспышка, движения быстрые, словно они убегали куда-то. Снова удар и полет не то вниз, в пропасть, не то вверх, к звездам. Оторвались, расправили крылья. Крича и рыча, до секунды во всем совпадая. Вместе.
Не помогло. Спустя уже только минуты Арат с отчаянием понимал, как ему ее мало. Полученное удовольствие было скорее эмоциональным, чем физическим. При всей остроте ощущений и чувств, при всем этом полете он был по-прежнему голоден. Алкал и жаждал. Пожалуй, это было даже жестоко: как путника в пустыне сбрызнуть дождем. Ему теперь хотелось выпить ее до дна, как драгоценный сосуд полный восхитительно чистой воды, живой и такой ему нужной.
Совершенно иначе: осторожно раздевать ее, рассматривать, целовать шею, ключицы, сгибы рук, колени. Свершить этот древний, как сама жизнь, мужской ритуал по приручению женской души и тела. Пусть даже сейчас он получит лишь ее тело. Но каждый мужчина знает: после слияния тел может открыться лазейка и в женскую душу.
Марина сползла по стене – расплетенная коса, соблазнительно припухшие губы, задранная юбка, пояс с чулками на застежках, разорванными в клочья. И когда он успел? Трусики сиротливой полоской цепляются за самую восхитительную из виденных им когда-либо женских лодыжек. Арат рассматривал ее, сам себе не веря. Он был с ней, словно мальчишка. Думал лишь об одном, не помня себя, оскверняя ее совершенство этим приступом лютого голода. Так руками едят дикари за столами на высоких приемах, облизывая пальцы и грызя ножку окорока над набором из восьми серебряных вилок. Как мальчишка, он рядом с ней был как мальчишка. Стремительно деградировал, не имея ни воли, ни мыслей. О чем только думал… Думал? Да он вообще не думал. Как стыдно! Она имела полное право брезгливо усмехнуться, одеться и уйти. Он бы все понял. И остановить не посмел бы. Молокосос. Что он тут наделал?
Но Марина приоткрыла сначала один глаз, потом другой, с явным удовольствием разглядывая стоящего перед ней мужчину. Было на что посмотреть: обнаженный до самых колен, он стоял, напряжен и натянут. Возбужден так явно, так порочно, словно и не было тут ничего между ними. Красив, как воплощение чистой страсти. Ей неукротимо хотелось потрогать эту бархатистую смуглую кожу. Эту сеточку вен на горячей плоти, качнувшейся навстречу ее тонким белым пальцам. Горячий литой живот, как будто весь из светлой бронзы. Темную дорожку коротких волос, указывающую вниз, в тень того, что сегодня она и увидела, и ощутила. Еще ниже – увесистый темный мешочек, крупный, тяжелый. Никогда еще Марина так близко не видела ни одного возбужденного мужчину. Провела ладонью между ног, покачнув его рукой и вызвав встречный тихий вздох. Он стоял, замерев. Ждал чего-то?
В лицо посмотреть Марина ужасно боялась. Что он о ней сейчас думает? Ей ведь должно быть стыдно? Но стыдно не было. Все равно утром они расстанутся навсегда, а сегодня… а сегодня ей можно все. Он ведь ничего, кроме имени, о ней не знает. Никому не расскажет.
Тяжелый ствол под пальцами едва ли не гудел, тревожно толкаясь в ее ладонь. Еле слышный вздох, мужская рука, осторожно опустившись на ее волосы, зарылась пальцами в светлую гриву, легкое движение бедер ей навстречу недвусмысленно давало понять, что Арат вовсе не против ее откровенных исследований.
Она снова пробежала пальцами по налитой кровью вертикали, обвела упругую головку, провела подушечками по набухшим венам, не упуская из вида ни одну неровность. Мысленно призналась себе, что такого красивого мужского достоинства она и представить себе не могла. Ей и в голову не приходило искать прекрасное в таком… необычном месте. Тем паче с наслаждением разглядывать и прикасаться. Марину всегда возбуждала красота. Но впервые в жизни вот так возбуждала такая вот красота, горячо пульсирующая в ее руке.
Хотя, говоря откровенно, опытной Марину назвать было сложно. Первый голый мужчина в ее жизни боялся ее почти так же, как она его. Мучительно справившись с бронированной, по ее ощущениям, девственностью, несчастный одноклассник так испугался, что сам закончить не смог совсем, и больше она его никогда не видела.
А Георг…За всю эту историю с этим, в общем, неплохим мужчиной ей было стыдно. И разглядывать его особенно не хотелось. Всегда с закрытыми глазами, терпеливо ожидая финала. Ей так его хотелось, она так ждала его внимания. А когда наконец дожидалась… получалось все как-то не так. Ощущения были, примерно как от массажа. Приятно и нежно, и все. Словно за ушком почесали. Никаких искр, взрывов и страсти. Сегодня такое произошло впервые. И Марина грешным делом себя давно уже сочла фригидной. Ночь с незнакомцем и вовсе была для нее совершеннейшим безумием. Подобного никогда не могло с ней, разумной девочкой, случиться. Но случилось.
– Погоди, – прервал он ее, мягко отстраняясь и стягивая штаны. Марина им снова невольно залюбовалась. Даже такие простые движения были по-звериному грациозны. – Иди ко мне.
Наклонился, поставил вдруг на ноги и снял с нее пиджак, потом стянул эту узкую юбку, оставив Марину в шелковой блузке на пуговицах и чулках. Лифчика под блузкой не было, и заострившиеся соски предательски просвечивали сквозь шелк. Эту блузку можно было носить только с пиджаком, да…
Мужчина потрясенно замер от подобного зрелища, осторожно касаясь острых кончиков ее груди костяшками пальцев, быстро облизнул губы, потом аккуратно расстегнул первую пуговку. Разворачивал, словно ребенок конфету. Медленно, с наслаждением. В ожидании праздника.
Марина больше не боялась смотреть ему прямо в лицо. Ей, неопытной в делах страсти девочке, стоило только бросить лишь взгляд и понять: Арата тоже нещадно штормило. Враз накрыло обоих, словно бы их опоили одним и тем же страшным ядом.
Его глаза полыхали черным огнем, завораживающе и волшебно. Губы вздрагивали, словно мечтая о поцелуе. Они нырнули вслед за пальцами в пропасть расстегнутой блузки – тёплые, трепетные, чуткие. Те самые, что лишь минуты назад сминали ее рот с такой силой и жадностью, что оставляли за собой металлический привкус крови.
– Маш үзэсгэлэнтэй (*такая красивая), – шепчет Арат словно в полузабытьи, и Марина жмурится от звучащего в его голосе благоговения. Ей не нужен переводчик, чтобы ощутить всю ту нежность, которую Арат сейчас готов ей подарить. И ей вдруг кажется, что эта нежность гораздо слаще, гораздо интимнее, чем самая жгучая страсть и самый яркий оргазм.
Расстегнув ее всю, до конца, распахнул и шумно выдохнул: "О-о-о!" – так громко и искренне, как кладоискатель, нашедший сокровище всей своей жизни. Да, перед ней был мужчина, смотревший на ее обнаженную грудь, на живот глазами полными восхищения и желания. Столько страсти в его взгляде! А прикоснулся к холмику ее груди легко, очень робко, самыми кончиками пальцев. Как будто не верил в ее реальность. Безумно приятно и… мало. Только что Марина сама его так изучала – едва дыша. Теперь была очередь Арата. Девушка накрыла его пальцы ладонью, прижала к груди и громко, со стоном вздохнула. Он понял мгновенно. Ему дали карт-бланш. Тут, сегодня. Выпал джек-пот. От такого отказываются лишь идиоты. Подхватил ее на руки, вспомнив о существовании в этом мире кроватей. Играем на все.
Говорят, будто снег в октябре выпал в Нью-Йорке впервые. Все когда-то впервые случается. Так и у них.