Пролог
Не усугубляйтесь…
Самое жуткое здесь – осознавать, что все это происходит с тобой. Ботинки без шнурков, вычищенные от хламья карманы и руки за спиной – в этот раз не по телику. Меня ведут по коридору со скрученными запястьями, меня допрашивает следователь, подразнивая стаканчиком со свежесваренным кофе, и меня грозятся не выпустить, если не скажу им: каким образом я оказался рядом с трупом и пролежал там пять часов.
– А если скажу, что просто напился и упал с обрыва?
– С чего же ты так напился?
– День рождения, – пожимаю плечами.
Они пользуются тем, что я ни хера не знаю законов и своих прав. В Америке еще во время задержания заорал бы: «Требую адвоката! Ни слова не скажу без защиты!» У нас по-другому. Зачем мне защита, я же ничего не сделал?! Или сделал? Их смущает отсутствие орудия убийства. Не мог же я ее пандовой шапочкой кокнуть?! Не мог. Чтобы вскрыть черепушку и вытащить оттуда мозги – потребуется приложить усилия. А у меня, похоже, сломана правая рука. Это мне и на руку, и отлично играет против меня…
Глава 1
Переглядываемся. Ловлю ее теплый взгляд, смотрю влево и туда же выворачиваю руль. Удар. Тишина, растекающаяся диким ужасом по телу…
Вскрикиваю в темноте – то ли ото сна, то ли от непрекращающейся боли. Хватаюсь ладонями за голову, треплю ее нещадно, чтобы проснуться, разогнать остатки кошмара. Покачиваясь на кровати, чувствую, еще немного – и блевану, прямо на одеяло. Сползаю на пол. Пытаюсь отдышаться. Нагнетенный ужас стекает каплями пота и слез по лицу, размазываю эту дрянь по коже, взглядом прицеливаясь в открытое окно. Если до него добраться – станет легче. Там, за шторками, пробиваются лучи солнца и шум городской трассы. Там вся жизнь, а у меня здесь несет перегаром и чьей-то ссаниной. Ощущаю, что, если сейчас же не доберусь до туалета, то будет вонять моей ссаниной.
Слабыми руками хватаюсь за кровать и кое-как поднимаю себя на ноги. Пока идти не очень-то получается. Это мыслями я уже у двери, а телом – все здесь же. Даже в темноте перед глазами все кружится. Голова почти пустая, но картинка из сна стоит передо мной, как фоновое изображение рабочего стола. Изнываю в попытке вспомнить, чем закончилась вчерашняя тусовка. Что я пил? Какого черта снова вырубился? И где Кирыч? Просил же…
«Анальгин и кофе, – щелкает в голове. – И жратва».
Надо же, мозг, несмотря на неспособность управлять телом, еще помнит о необходимости поесть. По-моему, еда, энергетики и бухло – это все, что мне нужно. Еще аниме, чтобы уж окончательно не сдохнуть со скуки.
Не уверен, сколько точно проходит времени, прежде чем я добираюсь до туалета и стою у толчка, прислонившись головой к стене. И мне откровенно пофиг, куда там разлетаются желтые капли. Плитка на стене такая холодная и приятная, трусь о нее виском, не переставая, она утоляет боль. Правда, не навсегда. Едва отхожу к раковине, пошатываясь, меня накрывает новой волной мигрени. И в разы сильнее, настолько, что в зеркале мерещится, будто я в крови. А нет, не мерещится. Действительно в крови. Значит, еще и кровь размазал по лицу. Она свежая, густая и темная. Подставляю ладони под струйку воды и приблизительно понимаю, что мой дружок, наверное, теперь тоже запачкан в красное. Пофиг. Смываю следы носового кровотечения и наскоро утираюсь полотенцем. Опять мутит живот, и я, согнувшись, маленькими и медленными шажками иду по коридору. Теперь мне холодно, озноб проходится по шее и голым ступням. Осматриваю себя. Хвала небесам – я в штанах и футболке, хоть что-то остается неизменным! Сколько бы раз ни просыпался с бодуна, всегда остаюсь в одежде. Счастливый собственным открытием вваливаюсь в комнату, где светло. Щурюсь от солнца, пробирающегося через открытые шторы, делаю два шага и бревном падаю в кровать.
– Ебанина, – протягиваю я и закрываю глаза.
– Слава! – возмущается Ника, – это я по голосу слышу. Она хлопает крышкой ноутбука. – Вообще-то у меня семинар онлайн! Я отвечаю доклад!
– Че онлайн? Заболела?
– Универ на ремонт закрыли, на месяц, мы на дистанционке. Я ж тебе говорила!
Хмыкаю. Ага, на месяц. Это все враки. Когда говорят на месяц – умножь на три или на два как минимум. А Вероничке это все явно не нравится, она ведь второкурсница. Считай только из-под родительского крыла вырвалась. Хотела самостоятельной, студенческой жизни, а тут дистант. Сиди у монитора и глаза пуль.
Ее теплая ладошка покрывает мой лоб. Глаза держу закрытыми, боюсь снова поймать волну тошноты. Мне хорошо вот так лежать на ее кровати и осознавать, что я не один.
– Кофе? Или анальгин? – спрашивает она.
– И то и другое, – отвечаю. – Я бы и от пожрать не отказался.
– Плохо, да?
– Нормас.
Не верит. Цокает языком и выходит из комнаты. А я остаюсь лежать, потому что знаю – она все сделает.
Вероничка – это вообще святое. Она появилась в моей жизни в том году, когда училась на первом курсе социально-культурной деятельности. Я сдавал комнату в своей квартире, недорого, вот она и попросилась в соседки. Разумеется, в квартиранты я рассматривал себе другана, а не девчонку, но ее милейшие зеленые глаза решили за меня. Так и влюбился. С тех пор живем вместе. А что? Я ей пристанище поближе к универу, а она мне то завтрак приготовит, то в магазин сходит, то аниме со мной посмотрит. Раньше еще на пробежку выходили… Ее мать присылает квартплату исправно, только вот мозги постоянно пилит, но это другое. Переживает за дочку, думает, что испорчу. А я ни-ни и пальцем ее не трогаю. Такая девочка достойна большего, чем я.
– На, страдалец, – Ника садится на кровать и протягивает мне кружку.
– Скиталец, – поправляю ее и приподнимаюсь на локтях. Скиталец – это мой никнейм во всех соцсетях. – Спасибо.
Закидываюсь обезболивающим и залпом выпиваю кофе. Сладковатый, но пусть, Вероничка знает толк в извращениях. Не успеваю осмотреться вокруг, как она уже тянет меня куда-то за руку.
– На кухню, завтракать, – поясняет позже.
– Не.
– Ну Слав, давай, у меня еще пары…
Тяну ее на себя и валюсь на спину. Теперь она оказывается сидящей на мне. Щурюсь одним глазом от солнца, а другим любуюсь на ее юное личико. Окей, приврал немного, руками я все-таки позволяю себе ее трогать. Мы обнимаемся, иногда целую ее в щеку, кручу на пальце локон ее светлых волос. Ей нравится, она тоже меня любит. И ждет, что я ей скажу это в ответ. Но я не скажу. Никогда.
– Ладно, сюда притащу. Но только учти – потом сразу умываться и под душ! – соглашается Ника.
– Окей, – киваю я.
Вероника снова уходит, а я заваливаюсь на бок, нащупываю в кармане штанов телефон и достаю его. Открываю VK и начинаю листать ленту. Палец едва успевает свайпить. Моя новостная подборка разнообразна – от тачек до сисек. И котики есть. Изредка в ленте попадаются «друзья друзей», а все же чаще – фильмы и сериалы. Одновременно листаю и думаю, что посмотреть сегодня. И когда я говорю «посмотреть», то имею в виду не одну–две часовых серии, а целый сезон, а то и три. Или несколько фильмов подряд.
Уши безбожно мерзнут. Вроде бы и кофе выпит, и таблетки уже должны начать рассасываться, но знобит жутко. Наконец оглядываю комнату Веронички и нахожу в изголовье кровати шапочку. Вязаную панду, с длинными ушами. Тянусь рукой к находке и надеваю ее на голову.
– М-м-м, – восторженно мычу я. – Тепло.
Еще и Вероникой пахнет, ароматом ее кокосового крема для рук. Это она вяжет. Ника на все руки: и вяжет, и готовит, и какие-то конструкторы собирает, и рисует, и красит… одним словом – творческая. Истинная эскадешка!
А я? Придурок! Мог бы окончить вышку и инженером стать. Сидеть в офисе, собирать каких-нибудь роботов или повелевать искусственным интеллектом. К году так две тысячи тридцатому собрать кибернетическую руку, как у Баки из «Мстителей», и ни о чем не переживать. Но. Всегда есть «но», которое херчит все твои планы на жизнь. Мои похерчила авария. Вернее то, что произошло после нее.
«Виноват!» – трещит в мозгу.
– Да я и сам знаю! Отъебись! – ору себе в ответ и опять залипаю в телефон.
Гораздо проще уткнуться в экран и листать новости до потемнения в глазах, чем думать о своей жизни. Там, в экране, у людей дела, события, награды и достижения, а у меня – ни хуя. Из всех достижений лишь золотая медалька, знаменующая об успешном окончании школы. Пылится в шкафу родительского дома. Там ей и место! В остальном из малоприятного – психоневроз, бессонница, номофобия, депрессия и почти алкоголизм, если не перестану убухиваться в сопли.
– Тебе идет, – Вероничка появляется с разделочной доской в руках, на которой стоит тарелка с едой.
Ника прикрывает за собой дверь ногой, ставит импровизированный поднос на кровать, выхватывает из моих рук смартфон, блокирует его и откидывает в сторону. Все ее внимание приковано к тому, что у меня на голове. Она умиляется надетой пандовой шапочке и тянет пальцами за вязаные уши вниз, играясь.
– Такой милаха! Я тебе еще шапку-зайчика свяжу! – Ника расплывается в улыбке, но почти сразу делается серьезной. – Посидишь тихо? Мне надо учиться.
– С радостью! – говорю ей.
Пододвигаясь к стенке, опираюсь спиной на нее, Ника ставит мне на ноги доску с завтраком, а потом кидает рядом наушники в футляре. Конечно, она знает, что за едой я тоже буду что-нибудь смотреть. Сама же садится за компьютерной стол и раскрывает ноутбук, тоже надевает наушники, но большие, с микрофоном.
Какое-то время смотрю ей в затылок и мысленно целую в шею. Потом опускаю взгляд в тарелку. Наконец-то замечаю, что в ней жареная картошка с кетчупом. Все как я люблю. Хорошенько приправленная, с хрустящим хлебушком и солью. С минуту гоняю слюну во рту, после – начинаю есть. От горячего картофеля и острой приправы по телу проносится жар, резко бросает в пот, позже отпускает. Мне становится теплее – и снаружи, и внутри. Кладу перед собой телефон и включаю первую попавшуюся «предложку». Смотрю и ем. Сам не замечаю, как опустошаю тарелку, уже не чувствуя вкуса.
Глава 2
«На паре?»
«Угу»
Никто не зовет тусовку – она сама появляется в доме и гремит отстойным музлом. По голосам примерно понимаю кто там и что. Люди приходят каждый раз одинаковые, они – зачинщики бедлама, а вот с ними обычно всегда новые девчонки. Думаю, последнее заставляет Кирыча задержаться у меня в гостях на подольше.
Друг сидит рядом на кровати и курит, стряхивая пепел в упаковку из-под сухариков. Иногда передает сижку мне, я беру – затягиваюсь, но давлюсь, отдаю ему обратно. Мы все еще в моей комнате, потому что я не готов вот так сразу нырнуть в толпу, мне нужно время.
– Что это за хрень? – все-таки спрашивает Кирыч, толкнув свободной рукой вязаное ухо панды.
– Хендмейд, – кидаю ему я и запускаю пальцы в свою пачку с чипсами.
Стоящий в комнате хруст перебивает звук, исходящий от экрана телика. Но это нисколько не портит обстановку, если нужно, могу разобрать это аниме по ролям и воспроизвести каждое сказанное героями слово. Я периодически смотрю «Семью шпионов», много раз, по кругу. Новых серий пока нет, поэтому приходится играть в день сурка. Друг удивляется, чего это я прикопался к этой анимешке?! Ведь есть много других.
– Сюжет, – коротко объясняю я.
– Ага, ты через минут десять вырубишься, а мне опять одному смотреть! Давай к девчонкам, а?
– Пиздуй.
Натягиваю шапку на глаза и скатываюсь по стене в состояние лужи, но продолжаю закидывать в рот картофель со вкусом паприки. Не сказать, что этот вкус слишком острый, он скорее пикантный, но быстро приедающийся. Тянусь за колой, чтобы запить.
– Чего ты так сразу? Я ж о тебе забочусь, глазки портишь. Сидишь весь день и залипаешь на рисованных тяночек, а ведь можно на настоящих… и не только залипать. Ты вообще медведь этой берлоги, тебе можно все! – распинается Кирыч, подталкивая меня плечом.
Вздыхаю. Сигаретный дым пробирается в ноздри, и я успокаиваюсь. Вечно обижаться на Кирыча уже не хочется. Все-таки он тот, кто остался. Таких мало. Даже отец, и тот свалил из моей жизни. А Кирыч все еще здесь. Он – герой. Если бы только ему выдавали медали за его заслуги: пару раз стаскивал меня с подоконника в комнату, когда я хотел выйти в окно с пятого этажа; раз пять вызывал «скорую», чтобы я не сдох от отравления алкоголем или от пищевого несварения; десятки раз переживал со мной моменты панических атак; бесконечное множество раз провожал до толчка и в комнату, иногда обратно домой. И это то, что я помню или мне рассказывали.
Последние полгода моей сумасбродной жизни конкретно выпадают из памяти. Картинки меркнут, и я не могу точно сказать, было ли это со мной на самом деле. Например, я уже не скажу навскидку, было ли это реальностью, когда папа зашел ко мне в палату, сжал ладонь и сказал, что я обязательно поправлюсь. Перед глазами стоит лишь его взгляд. Злой, разбитый, разочарованный. Он смотрит на меня и осуждает. Возможно, еще качает головой, порицая.
«Ты ее убил, уебок», – читаю по его губам, он это говорит и уходит.
– Очнись! Очнись!
Вскрикиваю. Тело колотится и дрожит, я весь в слезах. Сердце стучит в висках, руки сцеплены в кулаки, не могу их разомкнуть. Закусываю кулак зубами и сдавливаю до боли. Стараюсь больше не кричать, но голос в голове выдает: «А-а-а-а-а! Сука! Больно! Сдохни! Сдохни! Ты не нужен! Убийца! Тварь!»
Кирыч крепко держит меня за плечи и треплет, чтобы я пришел в себя, пытается вытащить из моего рта кулак, раскусанный до крови, но не даюсь ему. Он не понимает, в этом кулаке – вся моя боль, если его высвободить, то она растечется по всему телу и ударит в мозг. И я заору. Сердце продолжает выдавать кульбиты, но уже тише. Я почти в норме.
– Говорил же, что вырубишься, – по-доброму подначивает друг, потихоньку отпуская мои плечи. – Ты, кстати, давно был в больничке? Может, каких-нибудь препаратов надо попить?
– Я в норме! – выпускаю кулак и засовываю его под майку, перематываю.
– Заметно.
– Это все он! – другой рукой кидаю Кирычу смартфон, он читает сообщение от отца:
– «На паре?» И что?
– А нехуй мне писать и запускать в голове флешбэки! Больной мудак! Или он думает, что я его простил?! Чего он хочет?! Какая, к херам, разница – где я?! Что это поменяет?! Идиота кусок! – ору, брызгая слюной, даже заглушаю музыку в соседней комнате.
– Заблокируй его, – пожимает плечами Кирыч и тянется к телефону.
– Нет.
Ловлю взгляд непонимания. Да, все сложно. Только что я орал и метал, давясь болью, – кровоточащий кулак тому подтверждение. И вот вполне спокойно говорю «нет». Меня окончательно отпускает сон, уже не злюсь. «Он – мой папа все-таки, – поджимаю губы. – А вдруг?»
– Пойдем, – наконец-таки соглашаюсь я и выключаю телик.
Кирыч очень рад. Он подпрыгивает к зеркалу в углу и приглаживает косую челку. Поправляет галстук и воротник белой рубашки. Это его стиль. Сколько знаком с Кирычем – он всегда так ходит: джинсы скинни, сидящие на его ногах в облипку по самое не могу, рубашка, галстук, черные волосы с челкой набок и выбритым виском с другой стороны, сережка с крестом в правом ухе. Ну еще торчащая в зубах сига, правда, он пытался бросить. Продержался месяц, а потом стал курить еще больше. И Кирыч, как он говорит, не неформал. Это чисто его видение того, как должен выглядеть мужчина. Но я-то знаю, что у него на заднице есть тату с сердцем, на правой ягодице, наколотое по пьяни под влиянием его бывшей девушки. Так что никакое это не видение, а собирательный образ. Что-то от эмарей, что-то от готов, частично от панков. Все-таки он – неформал.
Спустя пять минут Кирыч отходит от зеркала, и наступает моя очередь глядеть на отражение. Я ниже Кирыча, со сгорбленной осанкой, но не кипячусь, так как похожу этим на Эла из «Тетради смерти». Карие глаза смотрят будто сквозь меня. Немного пугает другое – синяки под этими самыми карими глазами. Я мало сплю, а если много, то неспокойно. Получается, что не сплю нормально вовсе. Цвет лица какой-то бледный, серый, болезненный. Потому что редко бываю на улице. Пытаюсь улыбнуться себе. Выходит нелепо, ведь мне совсем не улыбается в последнее время. Но зубы скалю, они еще на месте, почти белые. Это уже заслуга Вероники: в каком бы дерьмовом состоянии я ни находился, – заставляет чистить. И волосы. Приподнимаю вязаную шапочку. Они немного волнистые, темные, не такие жуково-черные, как у Кирыча. Подстриженные. Опять же Вероникой.
– Ты, по сути, няшный от природы, – утверждает друг. – И щетина медленнее растет, везуха. Вот если бы она у тебя росла так же быстро, как у меня, был бы ты хипстером. А так… мальчик-кавайчик.
Кирыч сердится на свой сильно выпирающий кадык, который у меня еле заметен. Впервые вижу человека, который настолько серьезно загоняется по этому поводу. Хотя у каждого – свои загоны. Я вот терпеть не могу «кавайность». Очень мешает. Да, девочкам нравится, они прямо обожают меня за это. Но во время секса ты как бы не можешь стать жестче, и даже бранные слова из твоего рта вылетают забавно. В одну такую ночку, когда захотелось быть брутальным, мне прилетело: «Ух, няшка злится! Малыш, а тебе не рано сквернословить?» В принципе, на этом секс и закончился, у меня потом на нее больше не встал.
Выходим из комнаты, басы сразу же бьют по голове, резкие запахи ударяют в нос. Тусовка развернулась на две комнаты – кухню и зал. Народу достаточно, чтобы затеряться в толпе. Кирыч так и делает. Он ныряет в круг подрагивающих в пьяном танце девчонок, и я его больше не вижу. Сбоку доносятся стоны. Не смотрю – иду дальше. Пока меня интересует только кухня и домашний бармен, разливающий бухло по стаканам. Чем хороша тусовка в твоей квартире – всегда можно найти бесплатное пойло в огромном количестве. На этом плюсы заканчиваются. Из минусов: громкий звук и шум, призывающий соседей по подъезду, а с ними – блюстителей порядка; блевотина и сперма, разбрызганные повсюду, куда ни глянь. И… затягивает. Такие вечера постепенно убивают, выживают из людей мораль, принципы и адекватность. Каждому из нас хочется еще. Накачаться бухлом, расслабиться и забыться. До завтрашнего утра. Когда еле очнешься после бурной ночки и с больной головой будешь ходить как зомби. А потом снова вечер и снова тусовка. И так всегда.
– Что, Слав, жизнь – боль? – встречает меня Бармен на кухне, едва сажусь на стул.
Не помню, как он появился в нашей тусовке, и как его зовут – тоже не помню. Но все здесь его называют Барменом. Потому что в его голове содержится кладезь рецептов по приготовлению коктейлей. Бармен стоит у кухонного гарнитура и смешивает всякие ингредиенты. Добровольно или нет – не признается, возможно, ему кто-то доплачивает. Но он любит это дело, и сама движуха в толпе его не сильно интересует.
– Ага, – киваю и утыкаюсь в смартфон. Навязчиво тыкаю по иконкам всех соцсетей.
«Хоть бы кто написал!» – думаю.
Вожу большим пальцем по дисплею и жду, что кто-нибудь напишет. Есть уведомления, отмеченные красным вверху экрана, тыкаю туда. Но это всего лишь новости от друзей. Бывшие однокурсники, частично одноклассники. Я за всеми слежу. Кто-то женился, у кого-то ребенок и его крохотные ножки у меня на весь экран, кто-то в спортзале фоткает себя у зеркала с накаченной задницей, а кто-то отучился на права и теребит в «истории» удостоверением…
– Сука… – сжимаю смартфон в руке и хочу упасть головой на столешницу. Однако встречаюсь взглядом с бокалом, в котором плещется нечто желтоватое, со льдом на дне. Морщусь, убираю телефон в карман и застегиваю его, чтобы не потерять. Теперь по виду содержимого в бокале пытаюсь понять, что это за коктейль.
– Ну пара кружек пива тебя уже не берет. Так? – уточняет Бармен.
– Так.
– И с водкой ты на «ты»?
– Да.
– Можно было бы, конечно, намешать коктейль «Черный русский», но это следующая ступень. Так что держи «Четыре всадника», – Бармен пододвигает бокал ко мне поближе.
– Апокалипсиса?
– Его самого.
Беру бокал и залпом выпиваю. Снова морщусь, но держусь до конца. Достаточно крепкое пойло, терпкое. На языке проскальзывает вкус текилы, рома, егермейстера. Что-что, а в бухле я неплохо разбираюсь, даже в смешенном и замаскированном Барменом. Одним глазом смотрю на него. Он лыбится, наблюдая за моими мучениями. Силюсь превозмочь его ожидания и стукаю пустым бокалом об стол. Все. Перечисляю ингредиенты и вызываю новый прилив смеха у Бармена.
– Еще ликер, мятный.
– Зараза! Ведь почувствовал, но мятный…
Лицо горит от выпитого, тру щеки, чтобы унять жжение. Но оно не проходит. В маленьком зеркале на стене вижу свой осоловелый взгляд. Эффект как от шампанского – накрывает быстро, а отпустит еще быстрее. Но решаю, что мне пока достаточно, сваливаюсь со стула на ноги и бреду в сторону своей комнаты. Предметы кружатся и летают, но ручку двери нахожу сразу же, по наитию. Закрыто.
– Блядские тихушники! – пинаю дверь ногой.
Такие тусовки, как у меня, предполагают интим, но обычно никто не стесняется и ебется там, где их застало желание. Но нет же! Всегда найдутся те, кому мало пространства и нужна целая комната! Моя комната! Вероника в этом плане уже подкованная: как только начинается тусовка, она закрывает дверь в свою комнату на замок. И правильно. Это предотвращает погром и обеспечивает безопасность. По крайней мере, защищает от нежелательных связей. Вероничка – девочка хорошая, никем не тронутая, и я удивлен, что она до сих пор живет здесь.
– Кавайчик! Вот ты где! Тут с тобой хотят познакомиться, – слишком сильно хлопает меня по плечу Кирыч, потом резко разворачивает рукой к себе лицом. – Это Вика.
На нем висят две девушки в чуть ли не предобморочном состоянии. Уже сомневаюсь, что Вика хотела со мной познакомиться, у нее просто нет выбора. Кирыч отцепляет ее руки от своего тела и толкает в мою сторону. Теперь девчонка виснет на мне. Едва удерживаюсь на ногах, чтобы не свалиться вместе с ней на пол. Меня все еще не отпустило «Четыре всадника», я то и дело покачиваюсь из стороны в сторону. Пока пытаюсь поймать равновесие, Кирыч уходит со второй девчонкой в толпу.
– Никогда не трахалась с медведем, – выговаривает Вика и начинает дико ржать, крепко вцепившись в уши моей шапки.
– Знатно тебя накрыло, дорогая, – смотрю на нее и оцениваю, через сколько ее вырубит.
– Я люблю тебя, – Вика тянет ко мне свои губы.
– Да вижу, – подставляю ей подбородок для поцелуя.
«Кирыч! Зараза! Ну на хуя мне этот балласт?» – злюсь я.
– У меня есть кое-что… для тебя…
Всеми силами пытаюсь остановить Вику, но она уверенно плюхается на коленки и загоняет меня в угол. Подползает на четвереньках и цепляется за пояс штанов. Лишь с моей помощью ей удается стянуть с меня одежду, а после – присосаться к моему члену. Я смиряюсь с ситуацией и упираюсь ладонями в стены, запрокидываю голову. Не хочу видеть ее лица. Хорошо бы еще и не слышать этих причмокивающих звуков, но уши вязаной панды, к сожалению, не подавляют шум. Вика сосет неумело, дергано, слишком резко и быстро. Наверняка пытается подражать девахе из какой-нибудь порнушки. Уверен, что у нее это впервые. «Скорее всего, только окончила школу, первокурсница, – размышляю я между делом. – Каким ветром ее сюда занесло?» Представляю Вероничку. Она бы тоже это делала неловко, но, наверное, более нежно. Чувствую, как кровь приливает к тому самому месту, которое Вика пытается мне оторвать своим ртом – не иначе. Она берет его довольно глубоко – то крепко обхватывает губами, то еле касается языком. И вроде бы все эти манипуляции правильные и должны приносить удовольствие, но больший кайф я получаю от мысли, что рядом со мной не Вика, а Вероника.
«Как же хорошо, что она этого не видит… – всплывает в голове. – Сидит у себя в комнате и прилежно готовится к занятиям».
– Вик? – обеспокоенно бросаю взгляд вниз на девчонку, когда та резко останавливается и на коленках отпрыгивает от меня назад.
Из ее рта тут же вырывается рвотный поток. Кислый, зловонный, гадкий. Вздрагиваю от этой картины и быстро натягиваю трусы вместе со штанами на бедра. Вжикаю ширинкой и переступаю через Вику и ее тошнотворную лужицу. Чувствую полное отвращение к происходящему и даже не пытаюсь ей помочь. Эта девчонка еще не понимает, что натворила, но скоро поймет, когда протрезвеет.
К слову, коктейль уже почти выветрился из моей головы, и мне нужно еще. Возвращаюсь на кухню и догоняюсь всем, что найду. Все равно на соотношение и градусы – мне плохо, я слишком отчетливо помню отстойный минет и блевотину Вики. А надо бы забыть. Закусываю пойло найденным куском пиццы с пеперони и заваливаюсь на диван в зале. На другом его конце лобызается незнакомая парочка, но плевать. Ухожу куда-то в себя, размышляя над тем, что никогда не видел в новостной ленте фотки с ужратым в зюзю одноклассником. Да, со всеми бывает, но никто таковым не гордится. Обычно это скрывают. В Сеть прилетают исключительно отборные снимки и события. Даже пусть с тусовок, но такие фотки забавные, милые. Среди них нет ебущихся в открытую на диване парочек и перепачканных своей же рвотой девушек. Нет. Тут только друзья, стоящие в обнимку, пацаны с поднятыми в тосте бокалами и красиво танцующие девочки. Но ни одного парня в пандовой шапке с приспущенными штанами.
Клонит в сон, но я недостаточно пьян, чтобы вырубиться в беспамятстве. Если не напиться и уснуть, снова будут мучить кошмары. Руки потряхиваются от страха. Я боюсь уснуть. Мне страшно. Начинаю вертеть головой по сторонам и искать возможность. Нужно выпить еще или…
«Мне хокерар», – строчу Веронике, что мне хреново, но не попадаю по нужным буквам.
«Где ты? Я приду», – моментально прилетает в ответ.
«Я сам», – быстро отправляю сообщение, лишь бы Вероничка не выходила из своего укрытия. Эта алкашня, она же несется как пчелы на мед, – моментально окажется в комнате Ники, едва та щелкнет замком.
Поднимаюсь с дивана и медленно плетусь на автопилоте. Меня заносит то влево, то вправо. Сталкиваюсь с кем-то из танцующих, хватаюсь за чье-то плечо, чтобы не упасть, едва не встречаюсь с косяком двери, выходя в коридор. Но дохожу, потому что комната Вероники – это всегда спасение. Стучусь как можно тише, но на деле громко, совершенно не контролируя свои движения и их силу. Вероника впускает, вгоняет меня в комнату и тут же закрывает дверь, опасаясь, что за мной последуют «заразные». От ее резкого толчка в спину падаю на пол и растягиваюсь на нем в позе звездочки. Становится спокойно, будто я попал бункер и плохим снам меня здесь не достать равно так же, как и зомбакам в случае апокалипсиса.
– Будешь спать на полу? – слышу сзади ее голос.
– Только не спать, – бурчу я.
– Вот зачем все это, Слав? Алкоголь не спасет, тебе нужно к врачу.
Вероника садится около меня, и я утыкаюсь лицом в ее ноги, обхватываю руками бедра и подтягиваюсь еще ближе. От ее тела пахнет миндальным молочком, вдыхаю этот аромат до головокружения, носом приподнимаю ее маечку и целую в живот. Сворачиваюсь калачиком и щекочу ее кожу. Она тихо смеется и гладит меня рукой по шапке. «Как же с ней уютно…»