Лес мертвецов

15

Уличный воздух не принес никакого облегчения. В лучах заката листья отбрасывали на землю дрожащие тени, а ей казалось, что ее подводит зрение. Она стыдилась своего состояния, но втайне ей было приятно, что за ней так ухаживают. Они пересекли проспект по направлению к театру Мариньи, купили в киоске итальянское мороженое.

– Хотите прогуляться?

Она кивнула в ответ, смакуя прохладное мороженое и ту мягкость, с которой был задан вопрос. Молча они шли к площади Согласия. Давно уже ей не случалось бродить по этим садам. Другие, обнесенные оградой парки всегда выглядят какими-то куцыми. Напротив, сады Елисейских Полей распахнуты навстречу городу, они заключают проспект в объятия, смешиваясь с уличным движением, шумом, выхлопными газами… Ты словно попадаешь на свидание. Наблюдаешь за историей любви листвы и асфальта, гуляющих и машин, природы и загрязнения атмосферы…

– Я от этого без ума, – признался Феро. – Вена. Начало двадцатого века… Просто наваждение. Времена, когда за всеми этими уютными пивными, кафе и штруделями открылось столько откровений! Климт, Фрейд, Малер…

Ей не верилось, что он снова затянет ту же песню. А он уже пустился в подробнейшее описание интеллектуального кипения той эпохи. Жанна не прислушивалась. Она физически наслаждалась его присутствием.

Они все шли в тени листвы, мимо летящих на полной скорости машин. Вечернее солнце заливало багряным лаком каждую былинку. Огненными кругами сверкали металлические решетки вокруг деревьев. Давно уже Жанне не бывало так хорошо.

Феро увлеченно говорил, но она не слушала. Ее трогал только его пыл. Эта его непосредственность, разговорчивость. Как и его стремление очаровать ее своими познаниями.

На площади Согласия он взял ее под руку:

– Ну что, теперь в Тюильри?

Она кивнула. Рев машин. Вонь выхлопных газов. Каменные фонтаны, розоватые струи. Туристы, в восторге фотографирующие друг друга. В любой другой день все это только раздражало бы ее, но сейчас казалось волшебным, сказочным, нереальным.

– Я все болтаю без умолку, а ведь ничего о вас не знаю, – заметил Феро, когда они входили в сады Тюильри. – Чем вы занимаетесь?

Только бы не отпугнуть его своей работой.

– Маркетингом, – нашлась она.

– В смысле?

– Я руководитель. Возглавляю пиар-агентство. Мы делаем буклеты, рекламные тексты. Ничего особенного.

Феро указал на скамью. Они уселись. По садам расползались сумерки, вырисовывая каждую деталь, придавая предметам плотность. Темнота была созвучна настроению Жанны, с радостью погрузившейся в эту глубину, в эту густоту.

Феро продолжал голосом, который словно напитался вечерним сумраком:

– Главное – ежедневно, ежеминутно любить свое дело.

– Нет, – не задумываясь отозвалась она. – Главное – это любовь.

И тут же закусила губу от досады, что сморозила подобную глупость.

– А вы знаете, что вы совершенно по-особому говорите «нет»?

– Нет.

Феро рассмеялся от души.

– Вот опять вы это сделали. Вы чуть-чуть поворачиваете голову, но не до конца.

– Все потому, что я не умею говорить «нет». Никогда не дохожу до конца.

Он ласково взял ее за руку:

– Никогда не говорите это мужчине!

Она покраснела. За каждой репликой следовала короткая пауза. Пауза, состоявшая из смущения и удовольствия. Так ласково с ней не говорили уже… Уже слишком давно!

Она постаралась задержать это мгновение, поддержать разговор, не утонув в блаженстве.

– Ну а как вам вся эта стирка? – через силу спросила она.

– Какая стирка?

– Вы ведь стираете грязное белье своих пациентов, верно?

– Да, можно и так сказать. Иногда бывает нелегко, но эта работа – моя страсть. Только ради нее я и живу.

Эти слова показались ей хорошим знаком. Ни жены. Ни детей. Она уже жалела, что солгала ему. Ведь то же самое она могла бы сказать и о своей работе. Два увлеченных профессионала. Два свободных сердца.

– Вы могли бы назвать главную причину этой своей страсти?

– Вы подвергаете психоанализу психоаналитика?

Она молчала, дожидаясь его ответа.

– Думаю, больше всего мне нравится, – сказал он наконец, – быть в центре всего механизма.

– Какого механизма?

– Механизма отцов. Отец – ключ ко всему. Его тень всегда лежит в основе личности ребенка, его поступков и желаний. Особенно в том, что касается зла.

– Боюсь, я не совсем вас понимаю.

– Представьте себе настоящее чудовище в человеческом обличье. Существо, которое и человеком-то не назовешь, настолько ужасными представляются его поступки. Например, Марка Дютру. Помните его историю?

Жанна кивнула. Если бы Дютру орудовал в Иль-де-Франс, ей бы, возможно, пришлось вести его дело.

– Нам не понять действий такого преступника. Он уморил голодом девочек, которых держал в подвале. Он их насиловал. Торговал ими. Некоторых закопал живыми. Этому нет оправдания. Но если вы пороетесь в его истории, то найдете там другое чудовище – его отца. У Марка Дютру было кошмарное детство. Он и сам жертва. Таких примеров сколько угодно. Ги Жоржа бросила мать. А мать Патриса Алегра использовала его в своих сексуальных забавах.

– Теперь вы говорите о матерях.

– Я говорю о родителях в широком смысле слова. О первых объектах детской любви. В сознании ребенка они неразделимы. Серийные убийцы всегда сходны в одном, будь то психопаты или извращенцы, – у всех у них было несчастное детство. Все они – результат ошибки, насилия, не позволивших им стать нормальными людьми.

Интерес Жанны поутих. Эти общие фразы она выучила наизусть. Ей приходилось выслушивать их всякий раз, когда она назначала психиатрическую экспертизу убийцы. И все-таки она спросила:

– А что вы понимаете под «механизмом отцов»?

– Я часто бываю на судебных заседаниях. Каждый раз, когда говорят о семье убийцы, я задаюсь вопросом: почему родители этого человека оказались не на высоте? Почему сами они были чудовищами? А что, если и они дети родителей, склонных к насилию? И так далее. За каждым преступником уже стоит преступный отец. Зло – это цепная реакция. Так можно дойти до самых истоков человека.

– До самого праотца? – спросила она, вдруг заинтересовавшись.

Феро приобнял Жанну. По-прежнему без малейшей двусмысленности. Несмотря на серьезность разговора, он оставался непринужденным и оживленным:

– У Фрейда была своя теория по этому поводу. Он изложил ее в «Тотеме и табу». Изначальная вина.

– Адам и яблоко?

– Нет, убийство отца. Фрейд сочинил притчу. Давным-давно, в незапамятные времена, племенем правил один мужчина. Доминирующий самец. У волков это называется Альфа-самец. У него было право выбора самки. Из ревности сыновья убили его и съели. И с тех пор они жили в раскаянии. Они создали культ отца – тотем – и запретили браки с женщинами из своей группы. Так появился запрет на инцест и отцеубийство. Мы до сих пор живем, подавляя в себе угрызения совести. И хотя научная антропология всегда оспаривала этот тезис Фрейда – ничего подобного в действительности никогда не случалось, – не следует забывать о значении мифа. Мы несем ответственность за эту вину. Или хотя бы за намерение. Лишь хорошее воспитание позволяет нам сохранять равновесие, находя для подавленных желаний другой выход. Но при малейшем сбое наша склонность к насилию вырывается наружу, усугубленная тем, что до того ее подавляли, а также нехваткой любви…

Жанна не была уверена, что все поняла, да и какая разница? Вдали хрустальным конусом сверкала Луврская пирамида. Наверное, уже около десяти. Ей не верилось, что их разговор принял такой оборот.

– Ну а что делал ваш отец?

Нескромный вопрос вырвался у нее против воли. Феро непринужденно ответил:

– Это могло бы стать темой еще одного свидания, как по-вашему?

– Вы хотите сказать, еще одного сеанса?

Они рассмеялись, но порыв уже угас. Ферро замкнулся в себе. И Жанну невольно охватила печаль.

– Я хочу домой. – Она поправила волосы. – Кажется, с меня хватит.

– Ну еще бы…

Психиатр, очевидно, подумал, что она имеет в виду их разговор и слишком серьезные темы, которых он касался. Но он ошибался. Жанне Крулевска просто-напросто хватило счастья.

16

У дверей квартиры Жанна чуть не наступила на лежавший на коврике конверт. Записи за сегодняшний день. Сеансы доктора Антуана Феро. Она подобрала диски, решив оставить их на завтра. Не хотелось снова слышать голос психоаналитика. Перебивать недавние впечатления.

Она направилась прямиком в ванную и встала под душ как во сне. Будто пьяная. Она даже толком не поняла, чем закончилась их встреча. Они обменялись номерами мобильных, вот и все.

Выйдя из кабинки, она натянула майку и «боксеры». Она уже не испытывала ни жары, ни усталости. Лишь оцепенение. Чудесное ощущение пустоты. В ней только и осталось, что это смутное, без четких границ чувство рождающейся любви.

Кухня. Свет. Есть не хотелось. Жанна налила себе чашку черного чая. Хотелось сейчас же лечь в постель. Уснуть в опьянении, прежде чем тревога все испортит. Она себя знала. Если не заснет, начнет задаваться вопросами. Понравился ли он ей? Перезвонит ли он? По каким, положительным или отрицательным, признакам можно угадать его душевное состояние? Она способна до утра анализировать любую мелочь. Проводить настоящее предварительное расследование. По окончании которого так и не добьется внутренней убежденности.

И снова в полумраке на глаза ей попался конверт. Захотелось услышать голос. Его голос. Она устроилась в гостиной с ноутбуком на коленях, надела наушники. Вставила диск.

Прокрутила запись. Жанна собиралась прослушать только один или два сеанса. Из каждого она выхватывала первые слова и принимала решение. Узнавала голоса, интонации и хорошо обустроенные психические преисподние, по которым каждый метался, как крыса в своем лабиринте. Но лишь в самом конце диска ей наконец попалось нечто действительно заслуживающее внимания.

Отец-испанец пришел снова.

Вместе с сыном.

– Познакомьтесь с Хоакином.

В темноте она усилила звук. Выходит, отец с сыном приходили к Феро около шести. Как раз тогда, когда она караулила его в машине… И она видела, как они входили и выходили из дома № 1 по улице Ле-Гофф. Но ничего такого не припомнит. Поджидая одного мужчину, на двух она не обратила внимания.

– Здравствуйте, Хоакин.

– Здравствуйте.

По голосу Жанна предположила, что ему около сорока. Значит, как она и думала, отцу не меньше шестидесяти.

– Вы согласны ответить на несколько вопросов?

– Согласен.

– Сколько вам лет?

– Тридцать пять.

– Вы женаты?

– Холост.

– Работаете?

– Я адвокат.

– В какой области?

– Занимаюсь негосударственными организациями, размещенными на Южноамериканском континенте.

Хоакин говорил без всякого испанского акцента. Похоже, он вырос во Франции. Или у него природные способности к языкам.

– Какова сфера деятельности этих неправительственных организаций?

– Все как обычно. Помогаем самым бедным. Лечим детей, делаем им прививки. Что касается меня, я управляю пожертвованиями, собранными по всему миру.

Молчание. Феро записывал. На каждый вопрос Хоакин отвечал уверенно, не спеша и не путаясь.

– У вас есть проблемы со здоровьем?

– Нет.

– Вы пьете?

– Нет.

– Принимаете наркотики?

– Никогда.

– Ваш отец говорит, что у вас случаются, скажем, приступы.

Жанне послышался смешок. Видимо, Хоакин не принимал все это близко к сердцу.

– Приступы. Хорошо сказано.

– Что вы об этом скажете?

– Ничего.

– Почему?

– Я о них ничего не помню. Это словно провал в памяти.

– Это-то меня и беспокоит, – добавил отец.

Опять молчание. Феро снова сделал запись.

– И для этих провалов характерно появление другой личности?

– Говорю вам, понятия не имею!

Хоакин повысил голос. Первый признак нервозности. Голос Феро тоже изменился. Стал тверже.

– Вы согласны провести сейчас короткий сеанс гипноза?

– Как в «Экзорцисте»?

Адвокат заговорил шутливым тоном. Отстраненным.

– Как в «Экзорцисте». Именно. Этот метод часто преподносит сюрпризы.

Снова смешок.

– Думаете, я одержим дьяволом?

Голоса собеседников звучали то нервно, то непринужденно. Как у Хоакина, так и у Феро.

– Нет, – ответил психоаналитик. – Возможно, во время ваших провалов действуете вы сами и какая-то другая личность, хотя вы об этом не подозреваете. Или скорее другая сторона вашей личности. Вместе мы, несомненно, сумеем заставить ее проявить себя. Для вас это совершенно безопасно.

Феро говорил уверенно. Словно хирург перед тем, как дать наркоз. Послышался шорох. Хоакин заерзал на стуле.

– Не знаю.

– Хоакин, – шепнул отец.

– Папа, не вмешивайся.

Молчание. И потом:

– Хорошо. Давайте попробуем.

– Позвольте, я задерну шторы.

Шум шагов. Постукивание жалюзи. Скрип передвигаемых стульев. Жанна слушала как зачарованная. Она не могла избавиться от мысли, что все это произошло перед самой их встречей. Ей открывалась истина. Когда она расслабилась, лакомясь мороженым в садах на Елисейских Полях, Антуан Феро тоже пытался развеяться. Выходит, они помогали друг другу. Жанна ускорила прослушивание, пропуская подготовительный этап перед сеансом гипноза. Теперь Хоакин был в трансе. Замедленные ответы. Невыразительный голос, словно исходивший из глубины гортани, прямо из голосовых связок. Жанна представляла всех троих в полумраке кабинета. Феро сидит за столом или, возможно, рядом с пациентом. Хоакин выпрямился на стуле, с закрытыми глазами или неподвижными зрачками. А в стороне стоит отец. Она бы не сказала почему, но он виделся ей с пышной, тронутой сединой или совсем седой шевелюрой.

– Хоакин, вы меня слышите?

– Я вас слышу.

– Я бы хотел обратиться к тому, кто находится в вас, если он существует.

Нет ответа.

– Могу я поговорить с ним?

Феро повысил голос:

– Я обращаюсь к тому, кто живет внутри Хоакина. Отвечай!

Жанна заметила, что Феро перешел на «ты». Наверняка чтобы различить двух своих собеседников: Хоакина и чужака. Последняя попытка, более спокойным тоном:

– Как тебя зовут?

Короткое молчание. Затем в комнате зазвучал другой голос:

– У тебя нет имени.

От этого тембра ее передернуло. В нем было что-то металлическое, скрежещущее, сверлящее. Ни мужчина и ни женщина. Возможно, ребенок. На каникулах в деревне, в Леперше, они с сестрой мастерили рацию из консервных банок, связанных веревочкой. Из металлических цилиндров раздавался точно такой же звук. Жестяной голос. Голос металлической струны.

– Как тебя зовут?

Отец прошептал:

– Оно никогда не говорит «я». Оно всегда говорит во втором лице.

– Замолчите.

Феро прочистил горло:

– Сколько тебе лет?

– У тебя нет возраста. Ты из леса.

– Какого леса?

– Тебе будет очень больно.

– Чего тебе надо? Чего ты хочешь?

Нет ответа.

– Расскажи мне о лесе.

Металлический скрежет. Вероятно, смешок.

– Его надо слушать. Лес мертвецов.

– Почему ты его так называешь?

Нет ответа.

– Ты узнал этот лес, когда был маленьким?

– Ты узнал этот лес, когда был маленьким?

Отец снова негромко вставил:

– Я заметил, что это значит «да». Оно повторяет вопрос.

Феро не ответил. Жанна представила, как он сосредоточился на Хоакине. Наверняка склонился над ним, упираясь руками в колени.

– Опиши мне его.

– Лес опасен.

– Почему?

– Он убивает. Он кусается.

– В лесу тебя искусали?

– В лесу тебя искусали?

– Когда ты появляешься внутри Хоакина, что ты заставляешь его делать?

Молчание.

– Ты хочешь отомстить лесу?

Молчание.

– Отвечай на вопрос.

Молчание.

– Отвечай, это приказ!

Снова скрежет. Возможно, смех. Или отрыжка. Детский голос стал чуть выше, и теперь это было похоже на быстрое заунывное чтение:

– Todas las promesas de mi amor se irán contigo. / Me olvidorás, me olvidorás. / Junto a la estación Iloraré igual que un niño, / Porque te vas, porque te vas, / Porque te vas, porque te vas^[19]…

Феро попытался перебить его, но мужчина-ребенок все бормотал:

– … se irán contigo. / Me olvidorás, me olvidorás. / Junto a la estación Iloraré igual que un niño, / Porque te vas, porque te vas, / Porque te vas, porque te vas …

Голос был ужасен, словно связки раскалились от трения и чуть не лопались. Повысив голос, Феро удалось вывести Хоакина из транса. По его приказу тот замолчал.

– Хоакин, вы меня слышите?

– Да, слышу.

Он снова говорил мужским голосом.

– Как вы себя чувствуете?

– Усталым.

– Вы помните, что сказали мне под гипнозом?

– Нет.

– Отлично. На сегодня достаточно.

– Что со мной, доктор?

К нему вернулся шутливый тон, в котором, однако, сквозило беспокойство.

– Еще слишком рано делать выводы. Вы согласны приходить ко мне регулярно? Пройти обследование?

– Все, что хотите, – произнес он, сдаваясь.

– А теперь мне надо переговорить с вашим отцом. С глазу на глаз.

– Ну конечно. До свидания, доктор.

Скрип стульев. Стук двери. Затем – дрожащий голос отца:

– Ужасно, правда?

– Вовсе нет. Но придется провести исследования. Проверить, нет ли неврологических нарушений.

– Разумеется.

– У вашего сына – я говорю о том существе, к которому я обращался во время сеанса гипноза, – наблюдаются специфические симптомы.

– Симптомы чего?

– Реверсия местоимений. Повторение вопросов. Эхолалия. И даже лицо: вы заметили, как оно исказилось, когда заговорил другой?

– Симптомы ЧЕГО?

– Аутизма.

– Я не желаю слышать это слово.

– Вы никогда не лечили его от этого?

– Вам известна его история. В первые годы его жизни меня не было рядом.

– Какие отношения были у него с матерью?

– Мать умерла от родов. Hay Dios mio^[20], вы что, ничего не записываете?

– Я не понимаю, как вы поступили с этим ребенком.

– Так было принято у меня на родине. Все так делали.

Говорили они тихо. Жанна попыталась представить себе эту картину. Феро так и не открыл шторы. Значит, они все еще в потемках.

– Мне надо больше знать о его прошлом. По-вашему, что он имел в виду, когда упомянул лес мертвецов?

– Не знаю. Меня там еще не было.

– А что за испанские слова он все время повторяет?

– Это я могу сказать. Слова из испанской песни семидесятых годов. «Porque te vas». Из фильма «Cria cuervos»^[21]. Стоит ему почувствовать себя в опасности, как он повторяет эти слова.

– Его надо лечить. Его состояние… сложное. Раздвоение личности как будто указывает, что он страдает еще и шизофренией. Но симптомы схожи с симптомами аутизма. Придется на несколько дней положить его в больницу. Я даю консультации в прекрасной клинике, и…

– Не могу! Ведь я вам уже объяснял. Стоит поместить его в клинику, как откроется правда. Наша правда. Это невозможно. Теперь вся надежда на Господа. «И будет Господь вождем твоим всегда, и во время засухи будет насыщать душу твою»^[22].

Феро, казалось, уже не слушал. Он пробормотал себе под нос:

– Я беспокоюсь. За него. За других.

– Слишком поздно.

– Слишком поздно?

– Думаю, сегодня ночью он кого-то убьет. В Париже, в Десятом округе. Он все время рыщет по кварталу Бельвиль.

17

До самого утра Жанна почти не сомкнула глаз. Переживания, размышления, голоса сменяли друг друга в бесконечных кошмарах. Встреча с Антуаном Феро. Я угощу вас мороженым. Сеанс гипноза. Голос чужака. Лес кусает тебя. И страхи отца. Думаю, сегодня ночью он кого-то убьет. В Десятом округе…

В глубине души она ни во что не верила. Ни в любовное свидание. Ни в будущее убийство. Свидание – это слишком хорошо, чтобы быть правдой. И можно ли доверять признанию в убийстве, сделанному в кабинете психоаналитика? Того самого психоаналитика, чей кабинет она поставила на прослушку? Немыслимо.

Да и сам Феро не больно-то в это верил. Иначе не поспешил бы на выставку Венского сецессиона. И не стал бы заигрывать с рыжей незнакомкой. С другой стороны, она понимала, почему он выглядел измученным. Почему за его разговорчивостью сквозило беспокойство. Вероятно, его, как и ее теперь, снедало мучительное сомнение. Произойдет ли убийство? Надо ли сообщить в полицию? Жанна улыбнулась. Если бы он только знал, чем она занимается на самом деле…

Она встала. Взглянула на часы. Девять. Сегодня суббота. Солнце уже заливало квартиру. Она пошла на кухню и приготовила себе неспрессо. Черный аромат и вкус жженой земли. Делать тартинки она не стала. Смотрясь в хромированную стенку холодильника, проглотила обычную дозу эффексора.

Надела майку с надписью против олимпийских игр в Пекине – вместо олимпийских колец на ней были изображены наручники – и «боксеры» от «Кальвина Кляйна». Слова отца не шли у нее из головы: «Думаю, сегодня ночью он кого-то убьет. В Десятом округе».

Ей, судье, ничего не стоило это проверить. Позвонить в парижскую префектуру полиции и узнать, не находили ли прошлой ночью в столице какой-нибудь труп. Если предположить, что «мужчина-ребенок» перешел к действию и избавился от трупа где-то в пригороде, можно даже обзвонить все прокуратуры Иль-де-Франс. Она знакома со всеми прокурорами. Или почти со всеми.

Еще один неспрессо. Она прошла в гостиную. Уселась перед низким столиком на диван. Достала из портфеля специальный телефонный справочник, выпущенный министерством юстиции, и взяла телефонную трубку.

Сначала она позвонила в офис прокурора ПП – префектуры полиции. Ни одного убийства за ночь. Во всяком случае, ни одного трупа сегодня утром. Но еще нет и десяти. К тому же сегодня суббота, а значит, труп могут найти через два дня, если он находится в офисе, на складе или любом другом рабочем месте.

Затем она позвонила в прокуратуру Нантера.

Ничего.

Прокуратура Бобиньи.

Ночью произошло убийство в Ганьи. В пьяной драке. Преступник уже задержан.

Кретей.

Ничего.

Жанна нашла телефонные номера прокуратур Большой короны^[23].

Версаль.

Ничего.

Сержи.

В Сене утонул бродяга.

Мо.

Ничего.

Мелен.

Убита женщина. Обычное семейное насилие.

Фонтенбло.

Ничего.

Понтуаз.

Ничего…

Она взглянула на часы. Почти одиннадцать. Ее долг выполнен. Каждый раз она просила дежурного перезвонить ей на мобильник, если что-то обнаружат. Все обещали. Не задавая вопросов. Репутация судьи Крулевска говорила сама за себя. У нее наверняка есть на то причины. Оставалось лишь ждать.

Пора забыть эту историю. И все-таки напоследок она набрала номер парижского штаба на площади Бово^[24], куда приходили сообщения обо всех серьезных преступлениях, совершенных в Иль-де-Франс. Тоже ничего.

Штаб жандармов в Форт-Рони. Снова ничего. Тут она вспомнила, что на двенадцать записана к парикмахеру, потом у нее обед в Восьмом округе.

И вернулась в реальный мир.

Она собралась и причесалась. Отражение в зеркале оправдало худшие ее опасения. Можно подумать, что она курила и пила ночь напролет. Хороша Джулианна Мур… Жанна попыталась исправить положение с помощью макияжа.

Она вышла в полдень, когда ей уже следовало быть у парикмахера. Черные джинсы. Открытые босоножки. Майка от «Донны Каран». И прическа «боб», пока парикмахер не начнет над ней колдовать. Об убийстве она уже и думать забыла. Как и о Феро. Она не думала ни о чем.

Привести голову в порядок.

Самое неотложное субботнее дело.