Магия беды

Ф.К. Каст, Кристин Каст
Магия беды

© Краснова Е., перевод на русский язык, 2022

© Издание на русском языке, оформление.

ООО «Издательство «Эксмо», 2022

* * *

Моник Паттерсон,

нашему постоянному редактору.

Спасибо за поддержку.

Эта история для тебя!

Пролог

19 Июля, 1692

Салем, штат Массачусетс

Сара Гуд не раскрывала глаз, когда начали проверять виселицы. Хотя Уступ Проктера находился в нескольких минутах ходьбы от здания суда, куда Сару заключили под стражу, прибрежный ветерок все равно доносил звуки сквозь заделанное решеткой окно над ее головой. Это вселяло ужас. Щелчок рычага, открывающего крышку люка, с металлическим скрипом расколол ночную тишину, за которым последовал глухой хлопок от падения мешка с песком, что использовали вместо тела. Сквозь безмолвную темноту, словно рой ос, ее ужалил саркастический гогот и приглушенные комментарии мужчин, ставших свидетелями испытаний.

Рядом со своей матерью на узкой койке зашевелилась маленькая Дороти, и Сара, стараясь успокоить малышку, погладила худенькую спинку ребенка. Глубоко вздохнула, и запах розмарина наполнил ее легкие. Она изо всех сил сдерживала гнев, охвативший ее. Мало того, что они сфабриковали причину, чтобы обвинить ее в колдовстве, так еще и заточили в тюрьму ее четырехлетнюю дочь, потому что нашли блошиный укус на ее мизинце – блошиный укус!

Сара внимала предзнаменованиям, которые указывали ей на надвигающуюся опасность: карканью ворона, три утра подряд залетающего в ее окно; корням мандрагоры, которые оказались гнилыми, когда она выкопала их; и особенно кролику, которого обнаружила мертвым на пороге своего дома. Прислушавшись к предостережениям, Сара подготовилась, однако недооценила угрозу и то, что город ополчится против нее столь быстро или что ее собственный муж пополнит список обвинений.

Впрочем, она не поддавалась панике, пока в один из дней у тесно посаженных прутьев решетки ее тюремной камеры не появился констебль Локер, держа в своей руке маленькую ладошку Дороти. И открыв дверь, не втолкнул ребенка к матери со словами: «Что ж, правда восторжествовала. Ребенок признался в колдовстве, как и ее мать, и показал метку Сатаны. Поэтому она останется с вами». В тот день Сара поняла, что город не сможет справиться с охватившей его истерией. Народ не образумится и не позволит ей или ее бесценному дитя выйти на свободу – а если это и случилось бы, то куда пошла бы ее дочь? Вернулась бы к своему вероломному отцу?

Сара должна вытащить ее отсюда.

Очередной скрипучий щелчок. Хлопок. Смех мужчин в этот раз смешался с редкими аплодисментами.

Дороти беспокойно бормотала, прижимаясь к матери, а Сара мурлыкала под нос знакомую колыбельную и поглаживала малышку по спине. В других условиях она спела бы дочери, но не в эту ночь. Этой ночью Сара пыталась лишь убаюкать ребенка, чтобы та задремала и не поднимала лишнего шума. Все внимание – ее истинное намерение – было сосредоточено на веточке свежего розмарина, которую она медленно и тщательно пережевывала, превращая в душистую мякоть.

Время истекало. Осмотр и проверка виселиц в эту самую ночь подтвердили, что на рассвете ее вместе с четырьмя другими женщинами – добропорядочными хозяйками Мартиной, Хоу, Нерс и Вильдой – предадут смерти через повешение.

Зачем проверять виселицы посреди глубокой ночи?

Полные губы Сары изогнулись в кривой усмешке, когда в сознании всплыл ответ: «Всему виной жестокость, что смешалась с их страхом». Недальновидные люди, правившие Салемом, прозвали полночь Ведьминым часом, но они мало что понимали в этом. Их напускная храбрость должна была отпугнуть Сатану, если тот ворвется в город, демонстрируя свой раздвоенный язык, чтобы спасти женщин, которых преподобный Нойс прозвал сатанинскими прислужницами. Всех женщин заточили в разных частях здания суда, дабы они не смогли объединиться и вызвать своего хозяина.

Сара хмыкнула. Глупцы – все до единого.

Остальные четыре женщины, которых должны были повесить в тот день, были ведьмами ровно на столько же, насколько преподобный Нойс – колдуном. «Пусть Бог этого чудовищного человека даст ему испить столько крови за все те страдания, что он причинил другим, – подумала Сара. – А я? Если я и буду прислужницей, то только для Матушки-Земли Геи». Сара Гуд верила в Сатану не больше, чем в фей.

Снова щелчок. Хлопок следом.

С каждым разом Дороти все меньше и меньше реагировала на эти звуки. Дочь тихо посапывала, ее беспокойство улеглось, что позволило Саре полностью сосредоточиться на заклинании. Она незаметно прихватила с собой веточку розмарина во время короткого похода с Дороти в отхожее место, чтобы справить нужду. Сара продолжала беззвучно произносить свое желание, снова и снова пережевывая розмарин.

 
Аромат дурманит, в память проникает.
Жую-ворожу, мороком окружу.
До трех досчитаю – в сон погружаю…
 

– Мя-яу!

Вопль кошки прозвучал прямо за дверью тюрьмы в здании суда – пугающий аккомпанемент к жуткой мелодии виселиц, но для ушей Сары кошачьи стенания были подобны ручью в засушливой пустыне. Она с нежностью потрясла дочь за плечи.

Ребенок мгновенно распахнул свои зеленые, словно лесной мох, глаза.

Сара прижала указательный палец к губам, и Дороти кивнула, в ее глазах светилось осознание происходящего. Девочка не шевельнулась. Не заговорила. И даже не вернулась ко сну.

– Мя-я-яу!

– Матерь божья! – Констебль Грант, младший сторож, который на протяжении всей ночи бродил из камеры в камеру, надзирая за заключенными, замер рядом со своим огромным дубовым столом. Стряхнув пепел своей дешевой сигары на выступ камина, он резко захлопнул Библию, сжав ее в костлявых пальцах, и уставился на дверь.

– Мяу!

Констебль вновь зажал сигару зубами и зашагал к выходу из тюрьмы, в которой вдоль задней стены располагались три небольшие камеры, но занята была только одна.

– Сгинь, поганое сатанинское отродье! – не выпуская изо рта сигару, произнес он и распахнул дверь, махнув Библией в темноту.

Огромная кошка проворно прошмыгнула мимо него, и кисточки на ее ушах слегка подрагивали, когда она устремилась прямиком к камере, где содержались Сара и ее дочь. Констебль Грант захлопнул дверь и обернулся, только в этот момент заметив существо, пробравшееся внутрь. Он выплюнул сигару, уронил Библию и с недоверием уставился на большую кошку в черно-рыжую полоску, которая лениво терлась о решетку камеры и безудержно мурлыкала.

Сара сжала плечо дочери. Время пришло.

Дороти тут же села, протягивая руки к матери, и произнесла:

– Мамочка! Одиссей! Это Одиссей! – Затем, в точности как они репетировали ранее, девочка подбежала к камерной решетке и протянула руки сквозь прутья, чтобы приласкать кота, который достигал таких необычайных размеров, что затмевал – и пугал – многих деревенских собак.

– Уберите ребенка! Я сказал: «Заберите», госпожа Гуд! Я не потерплю здесь сатанинское чудовище! – Констебль Грант схватил железную каминную кочергу и в угрожающем жесте замахнулся на мурлыкающего кота и улыбающегося ребенка.

Сара издала преисполненный материнским отчаянием писк сквозь пережеванный шарик розмарина, который она держала во рту, и бросилась к ребенку. И когда констебль навис над огромным котом, Одиссей встретился взглядом с Сарой. Она кивнула. Фамильяр глубоко вдохнул, а затем просочился между двумя соседними прутьями и подобно поплавку, вынырнувшему на поверхность воды, ворвался в тюремную камеру, чтобы уютно свернуться калачиком на коленях Дороти.

Констебль Грант с покрасневшим лицом ударил кочергой по решетке и повторил:

– Я не потерплю здесь сатанинское чудовище!

В тот же момент Сара оказалась у решетки. Она подняла взгляд на раскрасневшегося молодого человека, стоящего в нескольких шагах от нее, и выплюнула комок пережеванного розмарина, смешанного с ее заклинанием и слюной, прямо ему в лицо.

Он выронил кочергу. Она с лязгом ударилась о каменный пол, а мужчина издавал странные повизгивания, судорожно вытирая зеленую слизь, которая облепляла его лицо и затекала в глаза.

Сара воздела руки и постаралась найти связь с духом земли. Всем своим существом она тянулась все ниже, ниже и ниже сквозь каменный пол к плодородной земле, притягивая к себе силу, что таилась там, с той же уверенностью, с какой луна взывает к приливам. Она почувствовала, как тепло земли согревает ее кожу и приподнимает короткие волоски на руках, а затем Сара Гуд решительно заговорила; в ее голосе отчетливо слышались уверенность и власть, которые до такой степени пугали мужчин Салема, что те сочли необходимым повесить женщину.

 
Розмарин в ночи опьяняет,
Он сознание твое затуманит
и взгляд с темнотой смешает.
 

Грант охнул, когда она начала накладывать заклинание. Его лицо приобрело бледно-молочный оттенок, пока он покачивался и отчаянно обтирал глаза. Ослепленный, он попятился назад. Его походка была неуклюжей, как будто никак не мог очнуться от ночного кошмара. Продолжая яростно тереть лицо, он рухнул на колени.

 
Мысли твои стали смутны,
Пробудившись, ничего не вспомнишь ты.
 

– Сатанинская блудница! – прошипел мужчина и, покачиваясь, поднялся на ноги.

Не теряя смелости, Сара продолжила свое заклинание.

 
Сновидения глубокими будут твои,
Но прежде услышишь слова ты мои:
Брось ключ, брось ключ, брось ключ.
 

– Я не подчинюсь тебе! – Констебль Грант вслепую потянулся рукой в карман за металлическим кольцом с ключами и, спотыкаясь, пятился к двери. – Ведьма! Ты никогда не получишь… – Его речь резко оборвалась, когда он ногой зацепился за оброненную ранее Библию. И размахивая руками во все стороны, не удержал равновесия. Ударившись головой об угол стола, Грант замертво рухнул на пол. Ладонь констебля раскрылась, и с музыкальным звоном на каменный пол упала связка ключей.

– Поторопись, Одиссей! – обратилась Сара к коту, который спрыгнул с колен Дороти, еще раз глубоко вдохнул и протиснулся обратно сквозь узкие прутья решетки. Он осторожно подошел к ключам и, подцепив их своими зубами, понес к тюремной камере.

Саре потребовалось лишь мгновение, чтобы открыть дверь. Они с Дороти выбрались наружу, и женщина вновь заперла дверь в камеру, после чего вернула ключи в глубокий карман констебля.

Одиссей тихо зарычал.

Сара кивнула.

– Да-да, я знаю. Но он пробудится без единого воспоминания о случившемся и с опустевшей тюремной камерой. И разнесет историю о том, как ведьма Гуд и ее отпрыск магическим образом просочились сквозь металлические прутья и исчезли в ночи – вероятно, на спине сатанинского скакуна, – то есть на тебе, мой дорогой Одиссей.

Замурчав, огромный кот начал ластиться к ее ногам.

– Его небылицы отвлекут горожан, заставят их призадуматься, отсрочив тем самым мои поиски, чем если бы я просто связала и заперла его.

Одиссей удовлетворенно мурлыкал, когда Сара взяла Дороти за маленькую ручку и отворила дверь.

Ночь была темной, спокойной и благоухающей ароматом розмарина. Сара с замиранием сердца ждала следующей ужасающей череды щелчков и хлопков со стороны виселиц. Следом предсказуемо раздались смех мужчин и аплодисменты, перекрывая любые звуки, которые могли бы сотворить женщина, ее ребенок и их верный спутник, выбираясь из тюремного заключения. Они, прижимаясь спиной к стене, обошли здание суда, а затем, передвигаясь из тени в тень, прокладывали себе путь из центра города.

– Мама! Мама! – резко зашептала Дороти и потянула маму за руку.

С трудом остановившись, Сара наклонилась и взяла дочь на руки.

– Что такое, крошка?

– Ты идешь не в ту сторону.

Сара пересекла еще одну темную грунтовую дорожку и миновала два обшитых вагонкой дома, и только потом ответила:

– Мы отправляемся в новый дом, далеко-далеко отсюда.

– Отец не поедет с нами?

Сара стиснула зубы. Она пригладила спутанные кудри дочери и обуздала свой гнев.

– Нет, милая. Твой отец не уберег нас от беды. Отныне это будет моей обязанностью. – Вертевшийся под ногами Одиссей что-то промурлыкал Саре. Она улыбнулась и уточнила: – Моей и Одиссея.

Лицо Дороти приобрело мрачное выражение, и внезапно она показалась гораздо старше своих четырех лет.

– Мы будем оберегать друг друга.

– Ты права, крошка. Так и будет.

Предрассветный сумрак начал окрашивать небо в серовато-голубоватый оттенок, когда трое беглецов наконец добрались до яблоневого сада, отделяющего западную часть Салема от фермерских угодий и лесов за его пределами. Сара замедлила шаг и отпустила Дороти, чтобы та шла рядом с ней, в то время как Одиссей рысил за ними, лавируя между усыпанными фруктами деревьями, пока они пробирались к старейшей из яблонь.

Добравшись до центра сада, Сара с благоговением остановилась перед древнем деревом. Она приложила руку к толстой коре и прошептала:

– Рада встрече, старый друг. Я воздаю благодарность нашей великой богини Геи за тебя. – Сара улыбнулась, когда над головой зашелестели листья в ответ, хотя не было ни единого дуновения ленивого ночного ветерка. Она подошла к северной стороне дерева, где два массивных корня пробивались сквозь поверхность земли, образуя V-образную волшебную лозу. Тут она упала на колени и, используя острый камень, начала копать.

Совсем скоро ее пальцы нащупали деревянную шкатулку. Сара не стала выкапывать ее полностью. Вместо этого она очистила ее от лишней грязи, открыла крышку и достала суконную сумку, которую спрятала здесь за день до того, как за ней явились. В ней хранились ее сокровища – проводники к новому будущему: дорожные накидки для нее и Дороти, сменная одежда, а также кожаный кошелек со всеми накопленными монетами и ее гримуар, замаскированный под молитвенник. Под книгой лежал кусок ткани, бережно окрашенный в темно-зеленый цвет мха и глаз ее дочери. В него была завернута баночка соли и драгоценный опал величиной с грецкий орех, мягко поблескивающий в предрассветном свечении.

– Сядь здесь, у подножья, крошка, – сказала Сара своей дочери, рассыпая соль вокруг древнего дерева. Затем, посадив Дороти у своих ног и разместив Одиссея рядом, Сара сделала три глубоких вдоха и прижала опал к центру своего лба, обращаясь к высшим силам.

 
Камнем и солью земли заклинаю,
Великая Гея, к тебе я взываю.
Веткой дерева путь укажи,
Милостью и добротой поддержи.
Навеки себя я вручаю тебе.
Спаси же своих дочерей поскорей.
Ты к месту силы нас приведи,
От боли и страха их сбереги!
 

Договорив свое заклинание, Сара закрыла глаза и представила, что смотрит сквозь собственный лоб в пылающий опал и далее через него – в открывшуюся ей магическую силу.

– О, богиня, будь благословенна! Спасибо тебе, Гея! Спасибо! – вырвалось у Сары, когда от земли начал подниматься зеленый свет. Под ее ногами узкая лента изумрудного оттенка указала на запад. Когда сила Геи проникла через опал, улучшив зрение, тропа вспыхнула и запульсировала энергией, усиливаясь с расстоянием. Она чувствовала ее притяжение, будто была привязана к ней.

Сара открыла глаза и с трепетом склонила голову.

– Я буду следовать твоему пути – отныне и навсегда. Будь благословенна, Матушка-Земля. – Она поцеловала центр опала и повернулась к древнему дереву. Поднявшись на цыпочки, Сара вдавила камень в нишу в коре. – Спасибо тебе, Матушка-Яблоня. Я всегда буду помнить, как ты стояла на страже моего будущего. – И вновь листья над ее головой затрепетали в ответ.

Только после этого она собрала свои вещи и заново погребла под землей теперь уже пустую коробку. Взяв за руку дочь и взглянув на примкнувшего к ним фамильяра, Сара Гуд разорвала соляной круг и направилась на запад, следуя за лей-линиями земной энергии, которая пульсировала словно сердцебиение под ее ногами.

Наши дни
Гудвилль, штат Иллинойс – округ Салем

Глава первая

Озеро Гуд представляло собой живописный образец с почтовой открытки: с его берегами, вдоль которых качаются зеленые деревья, и песчаными склонами, плавно погружающимися в кристально-голубую воду. Озеро всегда выглядело красиво, но сегодня каким-то образом оно казалось еще лучше. Может, потому, что сегодня исполнялось шестнадцать лет Хантер Гуд. Или из-за того, что Хантер искала причину, чтобы немного оттянуть время. Так или иначе, она спустилась к краю водоема с полотенцем в руке, выскользнула из футболки и шорт и погрузилась в безмятежную голубизну.

По ее коже прокатились мурашки, и она опустила взгляд на свои ноги, пока ласковые волны с каждым шагом поглощали ее. Вода уже доходила до закрытого топа купальника, но она все еще могла разглядеть свои пальчики – размытые бледные очертания на фоне золотистого песка. Еще несколько шагов, и они исчезли, поглощенные водной гладью, и Хантер поплыла.

Она приподняла ноги, вытянула руки, запрокинула назад голову и закрыла глаза, защитившись от ослепительных солнечный лучей. Ее уши погрузились в воду, пока она дрейфовала на спине. Приглушенное журчание воды создавало впечатление деятельной тишины. Такой вид рокочущей тишины, который волей-неволей погружал в сон. А Хантер всегда любила принудительное затишье. Это отвлекало ее от собственных мыслей. А что еще лучше – отвлекало от собственных воспоминаний.

Лодочный мотор взбудоражил водную гладь и с ревом разрушил умиротворение, в которое наконец-то погрузилась Хантер. Она приоткрыла глаза и позволила своим ногам погрузиться обратно в воду. Черно-красный катер кружил у дальнего берега озера, а потом повернул к центру. Корпус резво ударялся о воду, когда лодка подпрыгивала на белых гребнях волны. Как только катер замедлил свой ход и начал раскачиваться на взбаламученной поверхности воды, на борту раздался хор радостных возгласов и криков.

Волна ударила Хантер в лицо; и она протерла глаза, прищурившись, чтобы разглядеть катер и его пассажиров. Их было пятеро. Хантер снова сморгнула капли воды с глаз. Пятеро пассажиров мужского пола. И один из них размахивал рукой.

– Эй! – Единственный член экипажа без рубашки стоял на раскладывающемся сиденье и махал руками, как гусь обычно хлопает крыльями. – Ты же ходишь в старшую школу, Гуд, да? Ты – Мустанг.

Лодка подплыла ближе к Хантер. Она оглянулась на пятерых молодых людей, которые выжидающе уставились на нее. Она открыла рот, чтобы заговорить, но не звука издать не получилось. Сердце будто застряло прямо в горле, а пульс отдавался в ушах. Девушка нырнула под воду и поплыла обратно к безопасному песчаному берегу, полотенцу и одежде, которую скинула, не наблюдая присутствия посторонних. Грудь горела от нехватки кислорода, но она продолжала плыть. Она слышала их смех. Он звучал громче, чем ее сердцебиение и звенящая тишина. В средней школе она была любимым объектом для шуток. Два года спустя ничего не изменилось.

Боль в легких заставила Хантер вынырнуть из воды. Она судорожно хватала ртом воздух, выползая из озера, и практически рухнула на аккуратно сложенное полотенце и стопку одежды. Ей не хотелось оглядываться на катер, на мальчишек, видеть их укоризненные взгляды и как те указывают на нее пальцем, но она должна была это сделать. Без этого шутка не была бы завершенной.

Глаза Хантер жгло. Она смахнула слезы. Плач только усугубил бы ситуацию. Она выдернула из кучи одежды тонкую веревочку и сжала в кулаке Т-образный опаловый кулон, окидывая взглядом стихающие волны, а затем – сам катер. Парни танцевали. Один из них снял рубашку и крутил ей над свой головой. Они прибавили громкость и быстрый рваный ритм музыки донесся до Хантер, когда взревел мотор и катер тронулся с места.

Сдерживаемое дыхание вырывалось наружу прерывистыми хрипами, и девушка упала на колени. Они не смеялись. Не над ней, по крайней мере. По щекам потекли слезы, и она не стала их сдерживать. Они разбивались о берег, каплями окрашивая песок в более насыщенный цвет. Возможно, следующий этап ее жизни будет другим.

Она насухо вытерла глаза, завернула волосы в полотенце и натянула шорты поверх купальника. Кулон свисал с кончиков пальцев, когда она перебросила через плечо футболку и направилась в сторону пристани. Она вновь оказалась одна, словно осуществилась заветная мечта.

Обветшалые доски причала скрипели, когда она не спеша шагала к трем шезлонгам и к блокноту в переплете из искусственной кожи, который она беспощадно бросила ради голубых вод озера Гуд. Хантер встряхнула высушенными полотенцем волосами и собрала их обратно в привычный высокий хвост, после чего, натянув свою футболку, плюхнулась на шезлонг. Она открыла блокнот и застегнула кулон на шее. Провела пальцами по ожерелью и опустила взгляд на чистые, нетронутые чернилами страницы – пугающе белоснежные под ярким апрельским солнцем. Хантер открепила ручку от обложки и, щелкнув ей, выдвинула стержень. За те три недели владения этой книгой в переплете из искусственной кожи она смогла записать лишь одно предложение под своим именем, которое зачеркнула, написала снова, затем вновь перечеркнула и наконец вывела «Хантер Гуд» черным маркером на потертой странице с изображением перьев. Дело не в том, что она написала свое имя неправильно, оно просто было… неверным.

Именно это в данный момент сдерживало Хантер: непонимание того, что ей хотелось подарить читателю. Она должна была стать следующим великим американским автором романов. И вплоть до того, как она приобрела блокнот из высококачественной бумаги в милом букинистическом магазинчике на Центральной улице, Хантер думала, что уже на полпути к успеху. Она даже выбрала название и имена главных героев. Разве не в этом заключались главные сложности?

Хантер потерла сверкающий опал, висевший на тонкой веревке на ее шее. Купание в озере Гуд должно было очистить голову, но оно лишь всколыхнуло чувства, которые она безнадежно пыталась обуздать. Темная пурпурно-розовая сердцевина кулона завертелась как волчок. Так всегда случалось, когда она пребывала в растерянности, как будто ее чувства превращались в блендер, тело – в источник энергии, а зарождающаяся магия – в молочный фиолетово-розовый смузи.

Она сжала вихрящийся драгоценный камень в ладони и посмотрела на небо. Над озером проплывали пушистые белые облака. Их было слишком много, чтобы девушка смогла разглядеть призрачный след луны на бледно-голубом небе. Без луны – ее луны – дневное время зачастую казалось Хантер заклятым врагом. Ей вообще не следовало оставлять карты Таро дома.

Вздохнув, Хантер отпустила кулон и позволила ему лечь на грудь. Он прекратил едва заметно вибрировать, как только потерял контакт с ее пальцами. Удивительно, как простой слой трикотажа заглушал ее магию. Возможно, ее силы было недостаточно. Она разгладила несколько выбившихся нитей из веревки, на которой висел кулон. После сегодняшней ночи она будет наполнена магией до такой степени, что ни одна футболка не сможет встать на ее пути.

От раздавшегося пронзительного мяуканья у Хантер зашевелились волосы на затылке. Секунду спустя шоколадного окраса мейн-кун, с черными и белыми полосами на спине, прыгнул на край шезлонга. Кошка свернулась калачиком в ногах Хантер и зевнула, сверкнув в солнечном свете своими острыми зубами, после чего вытянула свои большие лапы и помассировала голень девушки. Зена постоянно появлялась в городе, чтобы проведать Хантер. Это было и успокаивающим, и настораживающим одновременно.

– Спасибо, что вернула меня на путь истинный, Зена. – Хантер прикоснулась стержнем ручки к белоснежной странице. После всех этих недель она наконец-то взялась за это дело. Вывела слово «Заголовок» витиеватым аккуратным почерком и закончила безукоризненно нарисованной звездочкой сверху.

«Когда восходит тьма».

Она записала этот короткий текст печатными буквами, без каких-либо рисунков по краям. Отсюда начиналась ее серьезная писательская деятельность. И вопрос с названием был закрыт. Она кивнула сама себе и подчеркнула три слова. Да, оно теперь неизменно, будто высечено на камне.

Постучав кончиком ручки по округлому подбородку, Хантер наклонилась вперед и погрузила пальцы в мягкую шерсть кошки.

– А мои главные герои, Мэйси и Митчелл, преодолеют любые трудности, что встанут на их пути, и по уши влюбятся друг в друга… – Хантер перевела взгляд на край пристани, где колыхалась голубая гладь озера Гуд, продолжая почесывать Зену. – Может, они повинны в творческом кризисе… – вслух размышляла она. – Мэйси и Митчелл…

Пальцы Хантер покалывало, когда ее мысли метнулись к другим вопросам. Настоящая проблема заключалась не в Мэйси и Митчелле. Сегодняшний день возглавлял перечень вещей, о которых не следовало бы думать. И так продолжалось последние три недели. Церемония посвящения и врата… Всего этого было так много. Ее жизнь должна вот-вот измениться удивительным и магическим образом, но все же. Перемены казались весьма серьезными. Перемены давались ей непросто. И Хантер не была уверена, готова ли к ним.

Зена недовольно зашипела, когда пальцы девушки замерли на ее спине.

Хантер тряхнула головой, отгоняя от себя сомнения, чтобы сосредоточиться на поставленной задаче.

– А что если изменить Мэйси и Митчелла на Мэйси и Мэдисона? – Хантер вписала имена под заголовком и подчеркнула каждое из них дважды, а затем вернула свое внимание к недовольной кошке. – В конце концов, разве я не должна писать то, что хочу сама?

Доски пристани затрещали, и Зена прижала уши к голове, когда звучные шлепки сандалий становились все ближе и ближе. Эмили Пэрротт помахала рукой, и в этот момент ветерок подхватил струящуюся юбку ее платья цвета подсолнечника, запутав в ногах девушки.

– Проклятая погода! – недовольно воскликнула она, водружая солнцезащитные очки на макушку и поправляя выбившиеся шелковистые пряди. – Ох уж эти Гуд и их извечное желание делать что-то на грани таинственности. – Она сделала паузу и подтянула на плечо лямку огромной неоново-розовой сумки, прежде чем продолжила: – В городе полно отличных мест, где можно устроить самый лучший праздник в честь дня рождения. Места с кондиционерами и бесплатным Wi-Fi, что сделало бы вашу нелепую вечеринку, оканчивающую ровно в полночь, более сносной. – Эмили сморщила свой нос и вздернула острый подбородок. – Для меня, по крайней мере.

Хантер захлопнула свой блокнот и застегнула его на замок, который обнаружила в маминой корзине кухонных ведьмовских принадлежностей.

– Вечеринка все равно будет лучшей, Эм. Даже без кондиционера, Wi-Fi и с окончанием в полночь. – Горло Хантер сжалось, и она провела пальцами по краям своего кулона.

Хантер не успела схватить гигантского мейн-куна, как Зена спрыгнула с лежака и понеслась к Эмили.

Содержимое сумки звякнуло, когда девушка замахнулась ею в сторону кошки.

– Если ты не уберешься с моего пути, я спущу с тебя шкуру и сделаю из нее шарф.

Полосатая кошка выгнула спину и зашипела. Ее распушенный черно-рыжий хвост подергивался в воздухе, словно рыболовная снасть.

Хантер отбросила блокнот и ручку на освободившееся место и поднялась, подхватив на руки комок раздраженного меха.

– Все хорошо, Зена, – пробормотала девушка и потрепала кисточки на остроконечных ушах кошки. – Это всего лишь старая добрая и вечно недовольная Эмили Пэрротт. И она никогда бы не пустила тебя на шарф.

Эмили чихнула в задравшийся подол платья и вытерла влагу с глаз.

– Еще как пущу, котяра. Попробуй испытай меня. – Еще один чих. – Она знает, что у меня аллергия, и пытается меня убить. – Эмили утерла нос платьем и нахмурилась. – Видишь? – Протянула ткань в качестве доказательства. – Эта кошка заставляет меня истекать слезами!

Зена таяла от удовольствия, пока Хантер кончиками пальцев чесала ее под подбородком. Мейн-кун расхаживал по Гудвиллю, наблюдая за жителями небольшого городка в штате Иллинойс, еще до рождения Хантер. Зена оказалась рядом в тот самый день, когда Хантер появилась на свет – спокойная и с огромными глазами, как у лани, как говорила ее мать, – пятнадцать лет, триста шестьдесят четыре дня и девятнадцать с половиной часов назад. Но разве кто-то считает?

Изящное тело мейн-куна вибрировало от урчания, пока Хантер гладила ее вытянутую спину.

– Тебе пора, Зена. – Девушка поцеловала ее бело-рыжую макушку кошки. – Спасибо, что проведала.

Зена в последний раз приластилась к Хантер и спрыгнула с ее рук. Приземлившись у ног Эмили, недобро посмотрела на высокую долговязую брюнетку и зашипела, прежде чем мягкой поступью направиться к входу с пристани.

– Проваливай, котяра! – выкрикнула Эмили, когда Зена спрыгнула на землю и понеслась через полевые цветы, окружающие береговую линию. – Эта кошка не хуже собаки, постоянно преследует тебя и твою сестру.

Хантер положила ручку на блокнот и снова опустилась на шезлонг.

– Ей бы не понравились твои слова.

– Она кошка. Если только твоя мама не обладает каким-нибудь заклинанием, позволяющим говорить по-кошачьи, Зена не поймет, о чем я говорю. – Эмили уронила сумку, и та с грохотом приземлилась на деревянный помост. – Хотя не удивлюсь, если у твоей мамы действительно есть подобное заклинание. Это существо живет уже миллион лет…

Хантер поковыряла свой ноготь. Существовали вещи, которые даже Эмили не стоило знать.

– О мой бог, твоя мама владеет кошачьим языком! – Эмили скинула свои шлепанцы и затолкала их под пустой шезлонг рядом с Хантер. – Не могу поверить, что ты скрывала это от меня! Рассказывай!

Ревущие динамики приближающегося катера спасли Хантер от необходимости врать: Эмили раскусила бы ее ложь раньше, чем та слетела с губ девушки.

Спина Эмили напряглась, и она вытянула шею, чтобы получше взглянуть на пассажиров катера.

– Так-так-так, ты только посмотри на это.

Хантер натянула футболку на подбородок и проследила за глазами Эмили. Черно-красный катер вернулся. Пятеро парней столпились в центре, покачиваясь в ритме пульсирующей музыки. Один из них с обнаженным торсом присел на корточки. Серебристые банки переливались на солнце, когда он бросал их по одной каждому своему другу.

Эмили приподнялась на цыпочки и спустила тонкие бретели платья с загорелых плеч. Когда она включала свое обаяние на полную, ее привлекательность лилась из нее так же яро, как сок из молодого надколотого дерева.

Хантер покусывала кончик ногтя, наблюдая за тем, как парни – один за другим – перестают дергаться под музыку и поворачиваются лицом к пристани, выглядя при этом как стадо сурикатов. К горлу девушки подступил комок, и она сильнее вжалась в спинку своего шезлонга.

Эмили же продолжала свое шоу, поправив верх бикини без бретелек, а затем спустила платье по узким бедрам, позволяя ему растечься лужицей у ног. Ни разу не взглянула на катер, на парней или даже на Хантер. Она была одна. Островок, получающий удовольствие от собственной красоты. Девушка даже не потрудилась поднять сброшенное платье. Вместо этого она вышла из него и устроилась на шезлонге.

– Я обожаю красивые виды, а ты? – Она спустила солнцезащитные очки на округлый кончик носа и уставилась на катер.