Охранники концентрационных лагерей. Норвежские охранники «Сербских лагерей» в Северной Норвегии в 1942-1943 гг. Социологическое исследование

«Все они были коммунистами. Грязные свиньи, вот они кто. Я и сам сидел в тюрьме, но мы старались следить за собой, поддерживать чистоту. А за этими следом идти невозможно было, так от них воняло. Я всё время старался идти сбоку. Отвратительное сборище. Естественно, это, может, от изнурения. Ну уж умыться-то по крайней мере можно, ведь в лагере был водопровод. Конечно, исключения тоже были».

«С чистоплотностью дела обстояли плохо, но заключенных нельзя в этом винить. Они ведь в одних и тех же лохмотьях ходили, да и жили в тесноте.

– И норвежцы?

Да, точно так же. Так что сербов винить не в чем.

– Но ведь у них же был водопровод?

Триста человек в таком маленьком лагере, и постоянно в одних и тех же лохмотьях. Тут уж ничем не поможешь. И они были совершенно измотаны после дорожных работ целыми днями, да и отчаялись уже. В таком положении где уж чистоту поддерживать».

Книга издана при поддержке NORLA (Norwegian Literature Abroad)

© Н. Кристи, 2010

© С. Карпушина, перевод, 2017

© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2017

Предисловие автора к переизданию [1971]

Эту работу я написал в очень ранней молодости и хочу, чтобы она осталась такой же. Я сделал несколько сокращений и изменил некоторые слова, но ничего не добавил. У меня не было ни времени, ни желания для более значительных изменений. За прошедшие двадцать лет ничто не поколебало моей уверенности в сути этой работы, а именно, что очень большое количество людей (собственно говоря, большинство) могут совершать самые ужасные поступки в отношении других людей – в случае, когда внешняя ситуация становится достаточно экстремальной. Истинность этого утверждения была позднее подтверждена экспериментально американским психологом Стэнли Милгрэмом^[1], а также много раз на практике, в том числе, массовым убийством мирных жителей вьетнамской деревни в Сонгми.

Сопротивляемость у разных людей различная. Однако перед лицом самых тяжелейших испытаний мало кому удается сохранить обычное поведение и осознать, что своими действиями ты причиняешь вред обычным людям. Это не означает, что все эти люди были чудовищами. В рамках данного исследования мне довелось узнать больше норвежцев, осужденных за крайние формы нечеловеческого обращения и/или убийства, чем кому бы то ни было в Норвегии. И я осмелюсь сказать, что лишь за небольшим исключением эти люди были и остаются такими, как мы с вами.

Осознание этого подводит нас ближе к проблеме, но делает ее еще трудней. Вопрос здесь не в том, чтобы изменить людей, которые не такие, как остальные, а в том, чтобы изменить условия и формы общения, – социальные системы, которые заставляют большинство людей проявлять экстремальное поведение. Чтобы предотвратить насилие такого типа, требуются иные формы общества, дающие людям максимальные возможности относиться к другим людям как к себе подобным.

* * *

Моя диссертация была размножена в нескольких экземплярах на ротаторе в 1952 г., и я вручил их своим друзьям и коллегам. Резюме было опубликовано в журнале Nordisk Tidsskrift for Kriminalvidenskap^[2] (Норвежский журнал уголовного права). Нельзя сказать, что моя работа получила широкий отклик. За исключением прокурора Нильса Парелиуса^[3], которого эта проблема интересовала в силу его должностных обязанностей, я почти не получал вплоть до недавнего времени никаких отзывов – ни письменных, ни устных. И несмотря на то, что исследование есть вообще дело одинокое, тишина вокруг именно этой работы была столь глубокой, что навела меня на размышления о том, что написанное мной просто-напросто невыносимо. Возможно, мне несмотря ни на что, удалось сказать именно то, что я хотел. Это не просто рассказ о страданиях, а рассказ о страданиях, причиненных обычными людьми. Не нацистами, не сумасшедшими и не психопатами.

Однако в самое последнее время я получаю множество писем именно по поводу этой работы. Я испытываю определенный скепсис насчет этого интереса – ведь вопросы исходят от поколения, которое отделяет от описываемых событий весьма длительный период времени. И все же я рад, что могу вновь вернуться к этой теме.

Я чрезвычайно благодарен норвежскому академику Нильсу Петтеру Гледичу за инициативу издать мою диссертацию в виде книги, а также за ценные советы по упрощению изложения. Также хочу выразить благодарность Норвежскому исследовательскому совету за подготовку работы к печати.

Осло, апрель 1971 г.

Нильс Кристи

Из авторского предисловия 1952 г.

Данное исследование предпринято по инициативе профессора Юханнеса Анденэса, он также помог мне получить доступ к необходимым источникам. Большую помощь оказали мне полиция, в особенности полицейский Клиффорд Ульсен, служба исполнения наказаний, в особенности Биргит Беркенхофф из Отдела регистрации лиц, привлекавшихся к уголовной ответственности, и прокуратура, – в особенности прокурор Нильс Парелиус. Я им всем чрезвычайно благодарен.

Я хотел бы также поблагодарить многих наших собеседников, – бывших лагерных охранников за их терпение к нам и нашим многочисленным вопросам.

Я благодарен также Фонду Нансена и Норвежскому исследовательскому совету за полученную финансовую поддержку, без которой исследование было бы невозможно.

* * *

Первоначально с предложением провести такое исследование профессор Анденэс обратился к кандидату психологических наук Рагнару Кристенсену, а Кристенсен уже обратился ко мне. Я очень рад, что мне представилась возможность принять участие в такой интересной работе^[4].

Я также хотел бы поблагодарить своих однокурсников за добрые советы, – прежде всего, Улава Скордала, в настоящее время магистра, а также преподавателей кафедры социологии. Я благодарен Вигдис Кристи за помощь в проведении интервью и обработке материала.

Осло, весна 1952 г.

Нильс Кристи

Введение

Перед началом работы у нас имелись лишь неясные гипотезы относительно ее целей. Мы не питали особых надежд на то, что обычные методы криминологического исследования окажутся приемлемыми в этом чрезвычайно особом случае.

В связи с трудностями подобного рода понадобилось довольно много времени для ознакомления с материалом, чтобы составить общую картину и наметить основные направления в хаотичном наборе данных. Часть осени 1948 г. и весна 1949 г. ушли на ознакомление с уголовными делами, возбужденными против норвежских охранников, на неформальные беседы с некоторыми из них, а также на беседы с полицейскими и другими людьми, имевшими отношение к лагерям. На основании проведенной работы возник ряд предположений, которые требовалось либо подтвердить, либо опровергнуть, как это принято в социологическом исследовании. Осенью 1949 г. начались первые интервью и более систематические беседы. Весной 1950 г. была осуществлена попытка глубже проникнуть в более общие проблемы концентрационных лагерей, а весной 1951 г. мы провели интервью и систематические беседы с контрольной группой. Было бы идеально, если бы социологическое исследование, и в особенности проведение интервью, изначально базировалось на знаниях, полученных осенью 1950 г. Однако это оказалось невозможным, так как было важно провести интервью с рядом бывших норвежских охранников, прежде чем они выйдут из заключения. Именно поэтому некоторые интервью были подготовлены недостаточно тщательно.

Изложение результатов проделанной работы разделено на девять глав. Мы предпочли начать не с охранников и их ситуации, а рассмотреть сначала феномен концентрационных лагерей в общем плане: их цели, отличие от обычных пенитенциарных учреждений, и в особенности, какие физические, а также психические последствия они имели для тех, кто туда попадал. Первая глава основывается на обширной литературе, которая отчасти была мало известна в нашей стране в то время и вообще мало систематизирована.

В следующей главе работы основное внимание уделяется сербским лагерям^[5]. Мы попытались установить фактический ход событий, а также, какое воздействие эти события оказали на югославов. Далее мы попробовали показать связь между сербскими лагерями и концентрационными лагерями вообще, чтобы применить данные общего характера, изложенные в первой главе, к условиям в сербских лагерях. Сделанные выводы, вероятно, имеют право на более пристальное внимание. Поместив этот материал в начало книги, мы стремились обрисовать среду, в которой впоследствии увидим норвежских охранников. Кроме того, мы уже здесь закладываем основы для последующего описания различий и сходства в восприятии заключенных охранниками-норвежцами.

Лишь после освещения условий жизни заключенных мы обращаемся к ситуации, в которой оказались охранники. Начав с изложения методов исследования, мы предпринимаем попытку разделить охранников на две группы с точки зрения заключенных, – хороших и плохих, соответственно. Мы описываем поведение охранников, показываем, как они попали на эту службу, какое давление на них оказывалось, и как действовал сам факт их пребывания в должности охранников. Мы рассматриваем различные факторы, связанные с их прошлой жизнью, различные личностные черты и, в конце концов, пытаемся сопоставить эти две группы – а иногда и представить всех охранников в совокупности – с точки зрения их отношения к заключенным и другим феноменам концлагеря.

Что касается последнего, то здесь возникает следующая проблема. Разве нельзя допустить, что существовали или существуют определенные различия в отношении охранников к заключенным, за которыми они надзирали? Может быть, мы могли бы лучше понять сам феномен концентрационных лагерей, если бы сначала посмотрели на эти лагеря глазами заключенных и нейтральных наблюдателей, затем глазами хороших охранников и, наконец, глазами «плохих»? Если бы мы взяли некий феномен, встречающийся в большинстве концлагерей, и сначала спросили бы заключенных или нейтральных наблюдателей, что он означает, а затем попросили бы истолковать этот феномен «хороших» и «плохих» охранников, не получилось бы так, что их ответы обнаружили бы различия, которые помогли бы нам лучше понять концлагеря?

Положить начало изучению этих проблем имеет первостепенное значение, что служит главным оправданием масштабности данного исследования. Система концентрационных лагерей и относящееся к ней систематическое уничтожение нежелательных групп населения представляют собой один из важнейших и наименее исследованных социальных феноменов двадцатого столетия. Может быть, это исследование, несмотря на его несовершенство, заставит людей понять, что с этим непременно что-то надо делать.

На семинаре, посвященном методологии социальных наук, профессор Арне Нэсс^[6] назвал три важных принципа в выборе темы исследования:

1) практическое значение исследования;

2) укрепление теоретической базы больших систем;

3) осуществимость исследования с помощью имеющихся в наличии средств.

Мы полагаем, что наша работа с таким блеском выдерживает испытание по первому пункту, что с остальными можно и подождать.

I. Концентрационные лагеря

В данной работе мы будем придерживаться представлений о концентрационных лагерях в том виде, к каком они существовали в Германии и на оккупированных территориях. Мы рассматриваем временной период с 1933 г., когда были созданы первые немецкие концлагеря, вплоть до весны 1945 г., когда большинство из них в одночасье прекратили свое существование. Мы не касаемся концентрационных лагерей в Советском Союзе и на территориях, впоследствии попавших в сферу его влияния, так как знаем о них слишком мало и они не относятся к основной цели нашего исследования – изучению феномена «сербских лагерей». Мы также исключили из исследования японские концлагеря на основании тех же аргументов. Кроме того, различия в климате придают японским концлагерям несколько иной характер, нежели то, что представляет интерес с точки зрения наших целей.

Литература

О немецких концентрационных лагерях написано очень много, и охватить весь этот материал достаточно сложно. В данном исследовании мы затрагиваем лишь небольшую часть имеющейся литературы. Особый интерес для нас представляют работы, в которых концлагеря рассматриваются с социологической и психологической точки зрения. Мы попытались сопоставить сведения, почерпнутые из этих работ, с личными воспоминаниями людей, переживших концлагерь. В основном мы используем материал, полученный от бывших заключенных, судей или нейтральных наблюдателей, но не охранников. Описание источников дается в Приложении.

В самом конце книги приводится полный список использованной литературы.

Цели создателей концлагерей

Если попытаться очень поверхностно воссоздать мотивы руководителей высшего звена СС, то цели концентрационных лагерей и лагерей военнопленных типа концлагерей можно сформулировать по пяти направлениям:

1. Лагеря должны были способствовать нейтрализации или уничтожению нежелательных индивидов или народностей. Если не считать отдельных лозунгов и заявлений типа «труд освобождает», их «воспитательная цель» не просматривается или не кажется доминирующей.

2. Лагеря должны были иметь общее предупреждающее воздействие, наводя ужас на немецкое население и в особенности на население оккупированных территорий.

Некоторые цитаты из приговоров Нюрнбергского трибунала иллюстрируют оба этих пункта.

«Управление на территориях, оккупированных Германией, производилось в нарушение правил ведения войны. Подавляющие своей убедительностью доказательства говорят о существовании системы насилия, зверств и террора. 7 сентября 1941 г. Гитлер издал директиву, которая впоследствии получила известность под названием «Нахт унд небель эрлас» (приказ «Мрак и туман»); согласно этому приказу, лица, совершившие действия, направленные против империи или германских войск на оккупированных территориях, за исключением тех случаев, когда данное лицо вне всякого сомнения должно было быть подвергнуто смертной казни, подлежали тайному увозу в Германию и передаче в руки Зипо и СД^[7] для суда над ними и наказания их в Германии. Этот приказ был подписан подсудимым Кейтелем. После того, как эти гражданские лица привозились в Германию, ни одно слово о них не должно было доходить до страны, откуда они были вывезены, или до их родственников; даже в тех случаях, когда они умирали в ожидании суда, их семьям не сообщалось об их судьбе; это делалось с целью вызвать беспокойство у семей арестованных лиц. Подсудимый Кейтель в сопроводительном письме, датированном 12 декабря 1941 г., следующим образом изложил те цели, которыми руководствовался Гитлер при издании этого приказа: «Эффективное и продолжительное устрашение может быть достигнуто либо суровым наказанием, либо путем проведения мероприятий, при которых родственники преступников и остальное население остаются в неведении относительно судьбы этих преступников. Эта цель достигается при увозе преступников в Германию»^[8].

3. Лагеря составляли важную часть экономической основы эсэсовского государства.

Расходы на одного заключенного были незначительны, а использование рабочей силы практически неограничено. Так, важная в военном отношении работа стоила немного.

4 октября 1943 г. Гиммлер, говоря в Познани о русских военнопленных, захваченных в первые дни войны, сказал следующее:

«В то время мы не ценили массы людей так, как мы ценим их сейчас, – как сырье, как рабочую силу. То, о чем в конечном счете с точки зрения будущих поколений нам будет нечего жалеть, в настоящее время должно вызывать сожаление, что пленные умирали от истощения и голода, и из-за этого происходила потеря рабочей силы»^[9].

4. Лагеря служили центрами обучения для молодых эсэсовцев.

«Начиная с 1934 года, СС несли ответственность за охрану концентрационных лагерей и управление ими. Представленные доказательства не оставляют сомнения в том, что постоянное зверское обращение с заключенными концентрационных лагерей являлось результатом общей политики, проводимой СС и состоявшей в том, что заключенные лагерей рассматривались как представители низших рас, на которых следовало смотреть с презрением. Имеются доказательства того, что в тех случаях, когда это позволял наличный состав членов СС, Гиммлер стремился к тому, чтобы состав охраны батальонов постоянно сменялся с тем, чтобы все члены СС прошли инструктаж по поводу тех методов, которые необходимо применять по отношению к представителям низших рас»^[10].

«В серии речей, произнесенных в 1943 году, Гиммлер выражает свою гордость по поводу способности СС проводить эти преступные мероприятия. Он побуждал своих подчиненных быть «грубыми и безжалостными»; говоря о расстреле «тысяч видных поляков», он благодарил членов организации за оказанное ими содействие и за отсутствие с их стороны слабости при виде сотен и тысяч трупов их жертв. Он превозносил безжалостность при истреблении еврейской расы, истреблении, которое было названо им впоследствии процессом «санобработки». Из этих речей явствует, что общие настроения, преобладающие внутри СС, соответствовали тем преступным деяниям, которые совершались этой организацией»^[11].

5. Лагеря поставляли также человеческий материал для медицинских экспериментов.

Отличие от тюрем

Существуют четыре основных отличия концентрационных лагерей от тюрем в том значении этого слова, какое мы употребляем в Норвегии, когда говорим, к примеру, об окружной тюрьме.

1) Большинство заключенных отправлялись в концентрационные лагеря без судебной процедуры или приговора. В лагерях они были полностью лишены всяких прав и отданы во власть лагерного руководства, охранников или нелагерных властей. Жестокое обращение – без причины или за малейшую провинность – было в порядке вещей. То же самое относилось к ликвидации больных заключенных, в которых не было надобности или для которых не было места, а также к использованию заключенных для экспериментов.

Так, в правилах об обращении с советскими военнопленными во всех лагерях, говорилось следующее:

«Неподчинение, активное или пассивное сопротивление должны быть сломлены немедленно силой оружия (штыки, приклады и огнестрельное оружие)… Каждый, кто при проведении этого приказа не прибегнет к своему оружию или сделает это недостаточно энергично, подлежит наказанию… В военнопленных, пытавшихся бежать, следует стрелять без предварительного оклика. Никогда не следует делать предупреждающего выстрела. Использование оружия против советских военнопленных является, как правило, законным»^[12].

17 июля 1941 г. гестапо издало приказ, предусматривавший убийство всех советских военнопленных, которые были или могли быть опасны для национал-социализма.

Приказ гласил:

«Задачей командиров Зипо и СД, находящихся в шталагах^[13], является политическая проверка всех заключенных лагеря, устранение и дальнейшая «обработка»: а) всех политически преступных или по каким-либо другим причинам нежелательных элементов, находящихся среди них; б) всех лиц, которые могут быть использованы для восстановления оккупированных территорий… Далее, эти командиры должны с самого начала приложить усилия для выявления среди заключенных тех элементов, которые кажутся надежными, независимо от того, являются ли они коммунистами или нет, для того чтобы использовать их в целях разведки внутри самого лагеря или, если это окажется целесообразным, позднее также на оккупированных территориях. Путем использования таких информаторов и путем использования всех других существующих возможностей должно продолжаться шаг за шагом обнаружение всех элементов среди заключенных, которые должны быть уничтожены…^[14]»

В лагерях царило полное бесправие по сравнению с общей ситуацией в Норвегии в мирное время.

2) Узников помещали в концентрационные лагеря на неопределенное время и они находились в полном неведении относительно своей будущей судьбы.

3) Кроме вышеупомянутого жестокого обращения, узники испытывали чрезвычайные физические и психические страдания, и смертность среди них была очень высокой. Из-за большой продолжительности рабочего дня и перекличек оставалось часто не более шести часов на сон в переполненных бараках.

«Гигиеническое состояние было ужасным повсюду», – говорится в датском исследовании истощения и его последствий. – «Речь идет о состоянии туалетов, уборке помещений, как общих, так и индивидуальных… Пища часто была испорченной или загрязненной… В основном лагерная еда состояла из супа из корнеплодов и бутерброда из грубого ржаного хлеба с примесью соломы с маленьким кусочком маргарина и колбасы. Пища содержала в среднем около 1000 калорий и 30 г протеина (из них только 2 г животного протеина). В санчасти не было даже самого необходимого для оказания медицинской помощи – ни лекарств, ни инструментов, ни перевязочных материалов, ни коек, ни персонала. К этому следует добавить абсурдную точку зрения руководства СС на болезнь как саботаж против труда в концлагере» (17^[15], с. 1218).

Организация лагерей носила особый характер. Сформулированные выше «цели концентрационных лагерей» оказывали воздействие, как на заключенных, так и на охранников.

а) на ОХРАННИКОВ: в силу возложенных на них задач у них складывались более дистанцированные отношения с заключенными, чем в норвежских тюрьмах в мирное время. Их главная задача состояла не в руководстве рабочим процессом или подаче примера для заключенных, а том, чтобы заставить их как можно больше работать. Этому способствовала также огромная численность узников.

Охранники в концлагерях держались в стороне от общей массы заключенных и старались иметь прикрытый тыл. Система охраны и администрации имела авторитарную организацию.

б) на ЗАКЛЮЧЕННЫХ: ряд вышеупомянутых моментов и «цели концлагеря» способствовали упрочению внутреннего самоуправления в лагере. Почти везде заключенные имели лагерный актив – старшего надзирателя, старшего по кухне, по санчасти, старшего каждого барака, бригадиров рабочих отрядов, начальников лагерной полиции и т. д. Такая специфическая организация немцами лагеря открывает интересные перспективы и вполне могла бы стать темой отдельного социологического исследования.

Возникает вопрос о том, какое воздействие такая система оказывала на заключенных. Мы попытаемся сначала воссоздать физические последствия, а затем более подробно остановимся на последствиях психологических.