Вот знаешь слово, а как оно попало в твою жизнь, не помнишь. Будто родился с ним. Это, конечно, не так. Все слова люди поделили на хорошие и плохие. С хорошими всё ясно. С плохими же часто возникает путаница. Некоторые из них маскируются под приличные. А среди откровенно неприличных попадаются незаменимые. Получается, вроде плохие слова, но хорошие. С ними бывают связаны разные истории. И многие в этих историях могут узнать себя.
Любые совпадения имён или событий считать случайными.
Автор
Озеро в камышах
Первые плохие слова я узнавал в основном от своего друга Пети Гаврикова. Петин папа работал фрезеровщиком на заводе, всегда был пьян и дома в выражениях не стеснялся. Всё, что слышал, Петя рассказывал мне. В моей семье плохие слова никогда не произносились. Под запретом были даже вполне литературные «жопа» и «говно», поэтому я сильно отставал в этом смысле от ровесников.
Нам с Петей было лет по 5. Мы ходили в одну группу в детском саду, в остальном у нас было мало общего. Гавриков всегда был грязным и неопрятным, у него текло из носа. Его отец работал на заводе, которым руководил мой отец. У меня в кармане отутюженных брюк всегда был чистый носовой платок. У Петиных единственных брюк карманов не было вовсе. Достались они ему, как и все остальные вещи, от старшего брата. Брюки то подгибали, то отпускали снова, когда Петя подрастал. От этого ниже колен они были полосатые, гармошкой. Но классовой вражды мы не испытывали. Напротив, нас тянуло друг к другу. У Гаврикова вызывал уважение мой чистый носовой платок. Меня же восхищал его словарный запас.
– Пошли дразнить Злюку, – сказал Петя. – Я знаю новое слово.
Злюка жила в моём доме, в соседнем подъезде, на первом этаже. Поэтому дразнить её было довольно удобно. Злюке было лет 100. Или 200. Внешне – типичная Баба Яга из сказок. Сгорбленная, с неизменной клюкой. Казалось, она была создана из сухих корней деревьев, мха и ядовитых растений. В любое время года на ней было старое зимнее пальто с облезлым меховым воротником. Лицо её обычно скрывал шерстяной платок, из-под которого корявым длинным сучком торчал нос. Она люто ненавидела детей. Мы отвечали взаимностью. И старались не приближаться к Злюке слишком близко. Наверняка она умела плеваться ядом и испепелять детей одним лишь взглядом. Она всегда торчала в окне. И не важно, лил ли дождь или палило солнце, поднимался ураганный ветер или мела метель, Злюка следила за двором. Когда мороз рисовал на окнах узоры, старуха согревала стекло своим дыханием, и в оттаявших кругах появлялись её немигающие глаза. Разумеется, лучшего объекта для испытаний новых слов, которые Петя узнавал от отца-фрезеровщика или старшего брата, было не найти.
– Что за слово? – поинтересовался я.
– Брат старший, Стёпка сегодня научил, – Петя перешел на шёпот. – Надо подкрасться поближе к какой-нибудь тётке и громко, лучше всего прямо в ухо, крикнуть: «Влагалище!» – при этом Гавриков зачем-то раскинул руки в стороны, как это обычно делают рыбаки, хвастаясь размером пойманной рыбы. – И сразу надо бежать, – добавил он.
– Что? – переспросил я.
– Влагалище, – Петя снова широко раскинул руки, будто пытался обнять невидимое гигантское дерево. Наверное, Стёпка именно так рекомендовал ему презентовать новое слово.
– А что это такое?
Петя пожал плечами. Брат не объяснил, но он был старше нас на год, и ему можно было доверять в таких делах. Слово мне не понравилось. Оно походило на уродливые названия деревень, встречающихся на пути к нашей даче. Омутищи, Бугрищи, Хмелищи, Столбищи, Ямище… сплошные «щи», да «ще»… сразу видно, плохое слово. Некрасивое. От него веяло безнадёгой и покосившимися заборами. Хорошо бы, конечно, на всякий случай узнать, что оно означает. Мы были обыкновенными советскими детьми и росли в атмосфере тотальной сексуальной безграмотности. В стране, где любая продавщица овощного магазина знала не менее пяти нецензурных обозначений женского полового органа, но густо краснела при слове «вагина». Нашим единственным воспитателем во всех деликатных вопросах была улица.
Злюка, как всегда, была на посту и контролировала периметр двора. Её седая башка торчала между кактусом и драной кошкой, сидевшей на подоконнике. Злюка любила кошек так же сильно, как ненавидела детей. Она позволяла жить в своей квартире всем желающим пушистым тварям, и таких набралось десятка три, не меньше, отчего стояла жуткая вонь в подъезде. Взрослые пытались с этим бороться, но каждый раз их атаки вязли в жэковской бюрократии.
Стоял жаркий июль. Мы пробрались прямо под открытое окно Злюкиной кухни, затыкая носы от нестерпимого запаха кошачьей мочи. Присев на корточки, стали шептаться, кто будет кричать первым. Наверху злобно зашипела кошка, видимо, почуяв нас. Из окна показалась клюка, потом седая, растрепанная голова.
– А ну, мерзавцы, вон!!! Пошли отсюда к своему подъезду гулять! – Злюка стала колотить клюкой по подоконнику. Мы отскочили в куст шиповника, расцарапав ноги колючками.
– Влагалище! – громко выкрикнул Петька.
– Что-о-о-о-о? – Злюка застыла, перестав колошматить палкой.
Гавриков выпрямился и от волнения даже слегка поклонился, как если бы на утреннике в детском саду объявлял номер. Глубоко вдохнул и, что было силы, проорал, широко раскидывая руки в стороны:
– Вла-га-ли-ще!!! – в 5 лет у Пети уже был небольшой басок. Наверное, от того, что он курил.
Клюшка, кактус и кошка полетели в нас с интервалом в секунду. Израсходовав боеприпасы, оказавшиеся под рукой, старуха кинулась к двери, чтобы догнать нас и наказать. Цель наша была достигнута! Надо сказать, бегала Злюка довольно быстро. Все её финты мы давно знали. Раньше она пыталась подобраться к детям поближе, еле волоча ноги, опираясь на клюку. В такие моменты она походила на раненую ворону. Но потом старуха внезапно хватала палку в руки и в несколько прыжков настигала жертвы, охаживая их по спинам. После того, как ведьма поняла, что её раскусили, она стала стартовать сразу, как спринтер. Но мы всё-таки давали ей фору. Самым большим удовольствием было подпустить Злюку настолько близко, что от страха начинал холодеть копчик. Я представлял, что удираю от злой ведьмы из какой-то страшной сказки. Её пальто в свалявшейся кошачьей шерсти, клюка, горбатый нос мелькали совсем рядом, и волосы на моей голове начинали шевелиться от ужаса. Казалось, ещё немного – схватит она тебя своими щупальцами и швырнёт на сковородку с шипящим маслом, чтобы хорошенько поджарить. Оказавшись в безопасности, я испытывал ни с чем не сравнимое наслаждение. Всё это было гораздо круче любого фильма жанра хоррор, о котором я узнал чуть позже…
Так долго Злюка ещё никогда за нами не гналась. Отдышавшись, мы решили отправиться в аптеку, которая находилась через дорогу, рядом с детским кинотеатром «Зарница». В аптеке всегда было много тёток. Обычно они выбирали разные пахучие пузырьки и жаловались аптекарше на погоду, мужей и вообще на жизнь. Наше «представление», вне сомнения, должно было иметь у них успех.
По дороге я ещё немного подумал о новом слове. Почему-то теперь влагалище представлялось мне озером. Огромным и глубоким, местами заросшим камышами, в лёгкой туманной дымке, какая бывает на рассвете, когда мы с отцом ловим рыбу в деревне. Возможно даже, во влагалище живет чудовище.
… Мы орали волшебное плохое слово с Петькой по очереди и дуэтом. В аптеке, кинотеатре, на улице, в сквере, гастрономе и даже один раз в библиотеке. Реакция окружающих приводила нас в абсолютный восторг. Даже самых дряхлых старушек мы превращали в отчаянных спортсменок, заставляя вспомнить нормы ГТО.
Силы были почти на исходе, мы устали бегать, но не могли остановиться. Мероприятие превратилось в захватывающий аттракцион. Вконец обнаглевшие и поверившие в свою неуловимость, мы забыли про опасность. Огромный, как медведь, мужик выпрыгнул на нас из-за кустов. Он оказался довольно проворным. Его железные, волосатые пальцы, которыми он крутил нам уши, воняли табаком…
Мы выросли. И давно уже знаем, что означает слово «влагалище». Лично мне оно по-прежнему не нравится и кажется грубым, я им почти не пользуюсь. А вот Пётр Александрович Гавриков стал блестящим гинекологом, защитил докторскую, и теперь произносит это слово часто и с умным видом. И никто ему за это не крутит уши. Ещё и деньги платят!
январь 2012
Карлики, великан и Селиванов
…Было это задолго до эпохи коронавируса, гендерного многообразия полов и каминг-аутов. В те славные времена, когда во всём мире женщин называли женщинами, мужчин – мужчинами, великанов – великанами, а карликов – карликами. И этим никто никого не хотел обидеть…
Как-то мы с оператором Селивановым отправились в Канаду снимать карликов. Поначалу цель была, как всегда, благородной. Накануне у меня состоялся разговор с генеральным продюсером телеканала Тимофеевым.
– Вот ты зачем прёшься в эту Канаду? Что тебе на родине не сидится и не работается? – спрашивал меня Тимофеев.
– На родине мы уже сняли великана. Теперь нам нужны иностранные карлики, для контраста, – отвечал я ему.
– А чем же тебе наши отечественные карлики не угодили? – хмурился продюсер. – Или в России карлики перевелись?
– Понимаете, наши карлики, как и наш великан, какие-то… грустные что ли, несчастные. У них полно проблем.
– То есть, ты что же, хочешь показать нашего убогого, всеми брошенного, грустного великана и весёлых канадских карликов? – возмутился Тимофеев.
– Ну, примерно так, – отвечал я.
– Нет, так не пойдёт! Не патриотично. Давай наоборот. Наш счастливый великан и несчастные западные карлики, – сказал Тимофеев.
– Наш великан не может быть счастливым, у него даже ботинок нет, – сказал я. – В магазинах 58-й размер не продают. И на заказ не берутся шить, нет таких колодок. Когда-то немцы подарили ему пару кроссовок, да и те давно порвались. Теперь они великану предлагают деньги, чтобы сделать из него чучело.
– Кто? Немцы?
– Ну, не все немцы, один из них. Учёный.
Продюсер озадачился.
– Но и у карликов на Западе не всё так гладко, – успокоил я начальника.
Продюсер оживился.
– Их периодически угнетают.
– Так-так!
– В качестве развлечения в некоторых барах и стриптиз-клубах их бросают на дальность все желающие. Есть даже такие чемпионаты.
– Совсем охренели буржуи! Вот это совсем другое дело! С этого и надо было начинать! – возбудился генеральный продюсер. – Отличный материал! Снимай!
Идея снять документальный фильм о проблемах людей нестандартного роста возникла после того, как в прессе я наткнулся на заметку о бывшем советском баскетболисте Сазанове. Из-за травмы он ушёл из спорта, а от него ушла жена. Перестали звонить друзья и тренеры, а государству на него и так всегда было наплевать. Он оказался интересен только книге рекордов Гиннеса, которая занесла его на свои страницы за рост 2 метра 46 сантиметров. Да немецкий анатом Гюнтер фон Хагенс, известный скандальными выставками, изъявил желание купить при жизни его тело, чтобы после смерти забальзамировать и выставить в Институте пластинации. Больше никакой выгоды баскетболист извлечь из своего роста не мог. Правда, иногда его ещё приглашали играть великанов в отечественном кино. Сазанов едва помещался в комнате питерской коммуналки. У него не было нормальной обуви, одежды и даже подходящей кровати. Мне захотелось привлечь внимание к судьбе великана. Изучая тему, я выяснил, что и у маленьких людей те же проблемы. Хотя с одеждой им было немного проще. Они могли одеваться в детских магазинах. При этом в мире, созданном для стандартного большинства, всё-таки оказалось немало мест, где большие и маленькие жили полноценной жизнью. Правда, в России таких мест я не нашёл, но зато в Канаде обнаружилось целое сообщество счастливых карликов. У них были маленькие дома с миниатюрной мебелью, огромный выбор одежды, переделанные под их рост автомобили и даже специальные велосипеды. Всё это обеспечивалось государством и профсоюзами. Карлики знакомились, создавали семьи и даже собирались вместе по вечерам, чтобы поиграть на глиняных дудках и потанцевать. Но самое главное, у них была работа!
У нашего российского великана всей этой роскоши и возможностей не было. А был у него только один друг, инвалид – колясочник Дмитрий, которому в Афганистане осколком перебило позвоночник. Он возил баскетболиста по разным нуждам на своей крошечной Оке. Это был подарок от государства за утраченное здоровье и сломанную жизнь. Ещё была смешная пенсия. Больше Дмитрию ничего не полагалось. Афганец был миниатюрным и щуплым. Рядом с баскетболистом, в своей инвалидной коляске, он и вовсе выглядел лилипутом. В остальном они были похожи. Обоих использовало и выплюнуло государство. Оба нищенствовали. Они дружили и приспособились дополнять друг друга, вместе перемещаясь по больницам и магазинам. Однажды в гастрономе им подарили целый ящик мороженого. Они обрадовались ему как дети и съели в один день. А когда оба свалились с ангиной, навещали друг друга с микстурами и раздобытым где-то вареньем. Дарёная Ока больше походила на четырёхколесный мопед с крышей, чем на автомобиль. Но великан умудрялся в ней непонятным образом помещаться, уменьшаясь в размере, как если бы в нём совсем не было костей, и его сложили, как надувную куклу, вчетверо, выпустив весь воздух. Или, если бы он выпил уменьшительную жидкость, чтобы забраться на стрекозу и улететь в лес, в мир насекомых, как герои «Необыкновенных приключений Карика и Вали» Яна Ларри. В этом была магия и отечественного автопрома, и безысходного отчаяния, способного заставить просочиться в маленькую щель даже самого большого человека планеты.
* * *
Сильвия и её муж Маркус, встретили нас возле своего небольшого дома на окраине Монреаля, куда мы с Селивановым добрались на арендованной старенькой мазде из Торонто, отмахав по хайвею 600 км. Всю дорогу нас сильно клонило в сон. Пришлось очень рано встать, к тому же сказывалась разница в часовых поясах. Мы по очереди вели машину, слишком лёгкую для таких скоростных дорог. Каждый раз, когда нас обгоняли гигантские фуры, казалось, мазду вышвырнет на обочину, как щепку, мощными потоками воздуха. Селиванов незлобно ворчал на продюсеров, которые не могли найти подходящих карликов поближе к Торонто, где мы остановились. Звали Селиванова Альбертом. Имя своё он ненавидел, а потому представлялся всегда по фамилии. Селиванов был влюбчив и обожал жениться. Он получал удовольствие от самого процесса и делал предложения всем понравившимся девушкам. Мы были ровесниками. В свои 35 Селиванов успел 4 раза жениться и столько же развестись. Ему удалось подружить троих детей от разных браков и бывших жён, которые впоследствии все как одна удачно вышли замуж. Алиментов от Селиванова никто не требовал, поэтому свои браки он считал вполне благополучными. В общем, человеком он был решительным, лёгким и безответственным. Мне нравилось ездить с ним в командировки. Мы не были друзьями, но с Селивановым было приятно выпивать. Да и оператором он был неплохим.
Похожие на второклассников, Сильвия с Маркусом держались за руки и улыбались, стоя возле крыльца с миниатюрными ступенями. Их дом из тёмно-красного кирпича был словно уменьшенной копией остальных домов квартала, утопающих в зелени. Нас пригласили внутрь.
Пока Селиванов сопел, устанавливая камеру и свет для интервью, я с интересом разглядывал жилище Сильвии и Маркуса, похожее на декорации к фильму про сказочных гномов. Вся мебель была миниатюрной, но не выглядела детской. Маленькие столы, стулья, кресла и диваны. Всё было сделано на заказ и рассчитано на рост хозяев. Особенной гордостью Сильвии была кухня. Она продемонстрировала нам, как пользуется плитой, наливает воду в кастрюлю и заваривает кофе. С кофе, кстати, и начался их роман с Маркусом.
– Мы были на вечеринке маленьких людей, когда в комнату вошёл Маркус, – рассказывала Сильвия. – В руках у него была чашка кофе. Маркус спросил, хочет ли кто-то кофе. Никто не хотел. А я поняла, что это знак и взяла у него чашку. Так с маленькой чашки кофе началась история нашей большой любви!
Маркус во время интервью больше молчал, и лишь рассеянно кивал, соглашаясь во всём с Сильвией. Затем он взял с полки глиняную дудку и сыграл пару мелодий, посвятив их жене.
– Мы хотим донести до мира больших людей, что маленькие люди способны на большие чувства, – воскликнула Сильвия, и они с Маркусом поцеловались.
Во дворе их дома стоял небольшой пежо. Сильвия продемонстрировала, как ловко она управляет машиной, оснащённой специальными педалями и маленьким рулём. Затем мы сняли несколько их проходок по центру Монреаля. Сильвия с Маркусом ходили среди больших людей, держась за руки.
– Всё-таки, в толпе мы чувствуем себя некомфортно, – сказал, наконец, шёпотом, Маркус. – Мы боимся, что нас просто не заметят. Больше всего мы опасаемся крупных собак. Для нас это настоящие монстры.
В тот же день мы посетили офис ассоциации маленьких людей провинции Квебек. Если не обращать внимания на рост сотрудников, это был обычный офис с компьютерами, принтерами, кулерами и полками, забитыми папками с документами. Ассоциация занималась решением бытовых вопросов «маленьких», а также их трудоустройством. Несколько сотрудников дали нам интервью, после чего мы отправились домой к Линде Браун, директору ассоциации. Там повторилась история с миниатюрной мебелью. Линда с удовольствием демонстрировала ванную, оборудованную специальными ручками, и кухню, нашпигованную умной техникой, где всё было продумано до мелочей.
– Маленькие дома, мебель, кресла, кухни, переделка машин – всё разрабатывается специальными врачами и узкими специалистами в каждой области, – говорила Линда.
Я вспомнил нашего питерского великана, у которого не было даже нормальной табуретки. И немецкого учёного, который хотел содрать кожу с русского баскетболиста Сазанова и забальзамировать его на потеху публике. Мне стало обидно сначала за великана, а потом за себя. Моя съёмная московская квартира на фоне роскошных домов канадских карликов выглядела пристанищем бомжа.
– А это моё любимое кресло-качалка, – продолжала хвастаться Линда. – Здесь я люблю получать релакс в конце дня. Каждые 15 дней ко мне приходит уборщица. Разумеется, всё это оплачивается государством.
В конце концов, нас познакомили с человеком-заводом Франсуа Бертраном, велосипедных дел мастером. Он в одиночку каждый месяц производил не менее десятка уникальных велосипедов для маленьких людей. Детские велосипеды им не подходили, а Франсуа делал штучный товар на заказ. Лёгкие и прочные аппараты из специального авиационного материала, самых разных моделей и очень красивые.
Велосипеды произвели на Селиванова самое сильное впечатление. Он был подавлен.
– Вот ведь, бл*ть! – хмуро сказал он, когда мы грузили технику в багажник машины. – Чтоб я так жил!
Всю обратную дорогу до Торонто лил дождь. И снова нашу машину швыряло в стороны, только теперь проносящиеся фуры, похожие на гигантских железных червяков, создавали водяные ураганы и смерчи. Они обрушивали их на нашу «лодчонку», будто пытались её утопить. Мы решили не оставаться на ночлег в Монреале, через день нам предстояли съёмки в Уинсоре, а туда было удобнее добираться из Торонто. Рулили мы с Селивановым по очереди, пытаясь не уснуть. Но стоило мне занять пассажирское сиденье и прикрыть глаза, как сразу возникали то карлица Линда в своем особняке, раскачивающаяся в кресле, то великан Сазанов, пытающийся залезть в крошечную Оку через дыру в крыше, то генеральный продюсер Тимофеев, горестно качающий головой: «Не патриотично всё это! Ты за кого вообще? За красных или белых? Домработницы для карликов за счёт государства? Не свисти! Никто в эту чушь не поверит! Даже у меня такой нет!». Жужжала назойливо стрекоза. Громко, как боинг. Это великан Сазанов, выпивший уменьшительную жидкость, летел в лес, к насекомым.
Открыв глаза, я увидел, что Селиванов спит за рулём. На спидометре 140 км/ч. По-прежнему лил дождь, и за лобовым стеклом не было видно ничего, кроме красных огней впереди идущих машин. Громко ревела сигнальная полоса, предупреждающая о том, что мы вот-вот врежемся в отбойник. Я потянул руль вправо и ударил Селиванова в плечо. Полоса перестала орать, но Селиванов не проснулся. Я ударил ещё, он открыл глаза и залепетал:
– Чего ещё? Ты чего? Я нормально! Чего тебе?
– Прижимайся вправо, останавливайся, ты заснул.
– Я? Я вообще не сплю. Нормально!
Остановились, поменялись местами. Но ситуация повторялась. Мы пытались разговаривать, громко включали музыку, умывались водой, открывали окна дождю, но всё равно засыпали за рулём. Будили друг друга и снова отключались. К утру кое-как добрались до мотеля и целый день проспали в своих номерах.
* * *
– Нет запретам на кидания гномов! Нет запретам на кидания! – кричал молодой парень в белой футболке и сильно нагеленными волосами. Сразу было ясно, что он главный. Группа человек из 10 вяло подхватывала:
– Нет запретам! Каждый гном имеет право на то, чтобы его кидали! Долой нарушение свободы выбора и прав на кидание!
Прямо на асфальте лежало несколько спортивных матов. На одном из них сидел улыбающийся карлик в клоунском гриме и ядовито-зелёном парике.
– Я Жан-Луи, – представился он. – Скоро меня будут кидать. Это вы русские журналисты?
Канадский Уинсор расположился на самой границе с американским Детройтом. Между собой города соединены мостом и тоннелем. Детройт известен автомобильными заводами и знаменитым хоккейным клубом. Уинсор – также центр автомобильной промышленности. Но всё это нас с Селивановым на тот момент не интересовало. Не интересны были нам ни Арт-галлерея Уинсора, ни его сады Coventry, ни сады Dieppe, ни даже Devonshire Mall, с его прекрасными магазинами одежды, где можно было купить замечательные джинсы. А интересовал нас небольшой стриптиз-бар на окраине города. Именно в нём таилась ложка дёгтя, доказывающая, что не всё так гладко в карликовом раю. Мы собирались осветить тему со всех сторон, и аттракцион по метанию карликов на дальность мог стать противовесом сказке, которую нам показали в Монреале.
Парня в белой футболке звали Патриком. Вместе со своими друзьями, такими же балбесами, как и он сам, Патрик организовал небольшую акцию. Парни называли себя борцами за права летающих гномов. Я обратил внимание, что местные использовали это слово чаще более грубого «карлики», но реже толерантного «маленькие люди». Стрип-бар, где подвыпившие здоровяки соревновались в метании карликов на дальность, располагался прямо напротив офиса местной либеральной партии, борющейся за запрет «этого варварского развлечения». Акцию устроили прямо на узкой улочке, между двумя враждующими сторонами.
– Он получает за один час больше, чем многие получают за целую неделю! Ему это нравится! – Патрик говорил про Жана-Луи, готовящегося к полёту. Тот поправлял свой зелёный взъерошенный парик. Чтобы было, за что ухватиться, на карлика надели альпинистское снаряжение. Всё это Жан называл своим сценическим образом. Теперь он был похож на Карлсона в исполнении Спартака Мишулина. Не хватало только пропеллера сзади.
Кроме нас, на акции присутствовала съёмочная группа местного телеканала. Из окон офиса либеральной партии, ради которой всё и затевалось, выглядывали две испуганные тётушки. От комментариев они отказались. Позже оттуда вышел мужчина в синей бейсболке и стал с интересом наблюдать за происходящим. Патрик с друзьями расправили маты и сверху положили резиновую надувную женщину из секс-шопа, обозначающую цель приземления. Жана-Луи должны были бросать не только на дальность, но и на точность. Надувная женщина заодно смягчала падение. Когда всё было готово, появились несколько накачанных парней. Толпа расступилась. Качки по очереди хватали Жана-Луи за снаряжение, слегка трясли, словно взвешивая «снаряд», разбегались и швыряли карлика на маты. Чем-то всё это напоминало боулинг, только вместо шара – небольшой мужчина. Растопырив руки и ноги, Жан-Луи, под свист, улюлюканье и аплодисменты, плюхался на надувную женщину. Тётушки – либералки в окнах осуждающе качали головами. Дальность полёта была небольшой, метра два. Хотя точно её никто не замерял, всё-таки это не было соревнованием. Ещё немного пошумев, Патрик с друзьями затащили маты и надувную женщину в стрип-бар. Акция закончилась. Местные журналисты уехали, а мы, наконец, получили возможность записать необходимые интервью. Несмотря на ранний день, бар работал. За стойкой наливали напитки, а вокруг шестов извивались стриптизёрши. Зрителей, правда, ещё не было, если не считать мужчину в синей бейсболке из офиса либералов. Он взял пиво, подсел к самому краю танцпола и стал внимательно наблюдать за девушками.
– Иногда мы устраиваем такие акции в знак протеста, – говорил Патрик. – Мне нравится злить этих ведьм из офиса напротив. Канада – свободная страна, где ты можешь делать всё, что хочешь. Они нас пытаются остановить. Они считают, что карлику больно и это дискриминация. Но почему его самого никто не спросит? Это его право, чтобы его бросали. И наше право тоже. Мы хотим его бросать, а нам не дают!
– Мне нравится эта работа. Она даёт мне зарабатывать неплохие деньги. Хорошо, что у меня есть такие друзья, которые организовывают эти шоу, – сказал Жан-Луи, видимо, имея в виду Патрика и компанию. – Мы разъезжаем по многим местам в Мичигане. Сейчас планируем тур по университетам и колледжам Америки и Канады. Мне нравятся девчонки, деньги и моя свобода, – он говорил заученной скороговоркой. Видимо, Жан-Луи частенько раздавал интервью.
– Ты знаешь, что этот гном сказочно богат? Ты вообще в курсе, что некоторые гномы, которых метают, зарабатывают шестизначные суммы в год? – спросил меня Патрик, а Жан-Луи засмеялся.
Я ничего не знал о богатствах летающих гномов. Но, готовясь к съёмкам, прочитал, что в 1986-м в Австралии состоялся первый и единственный чемпионат мира по метанию карликов на дальность. Это было состязание вышибал. Победила тогда команда из Великобритании. С тех пор это развлечение превратилось в реальный барный спорт, который много раз безуспешно пытались запретить. Споры дошли до ООН. Одни считали метание издевательством и дискриминацией. Другие утверждали, что запрет таких мероприятий будет нарушением прав и свобод маленьких людей, потому что он лишает их возможности заработка. Больше всех отстаивали право на метание сами метаемые. Возможно, это действительно приносило неплохие деньги.
В какой-то момент мне показалось, что все эти люди – актёры одного спектакля. И Патрик со своими приятелями, и Жан-Луи, и тётушки из либеральной партии, и мужик в синей бейсболке, перед которым лежала пачка мятых однодолларовых купюр. Он засовывал их стриптизёршам в подвязки, осматривая девушек с внимательностью гинеколога. Каждый здесь играл свою партию. И вроде все были довольны. Во всяком случае, Жан-Луи не выглядел униженным и оскорблённым. Тем временем, подошли два его маленьких приятеля. Патрик объявил, что теперь начнётся настоящее шоу. В баре стали собираться суровые мужики с лицами лесорубов и дальнобойщиков. На Жана-Луи и его друзей, помимо альпинистского снаряжения, надели каски, налокотники и наколенники, а на глаза ещё и очки, отчего карлики стали похожи на команду маленьких парашютистов. Теперь в метании появился смысл. Победитель получал ящик пива. Длинноногая брюнетка в очень коротких шортах замеряла рулеткой результаты бросков и громко оглашала их под крики толпы.
К нам подошли Патрик с Жаном-Луи и предложили поучаствовать в турнире. Я видел, что Селиванову хочется попробовать. Не ради пива, он был азартным. Пару мгновений он колебался, а потом сказал:
– Всё-таки, нехорошо получится, если мы тоже будем в этом участвовать? – это был сразу и вопрос и утверждение.
Я пожал плечами. Мне было всё равно. Карлики явно были не против, чтобы их кидали.
– Мы же делаем материал, осуждающий такие вещи, так?
– Так, – ответил я.
– Тогда нам точно нельзя, – Селиванов вздохнул. – Неудобно как-то.
Мы отказались. Патрик настаивал, но потом отстал. Мне показалось, что Жан-Луи на нас даже немного обиделся. Либерал в синей бейсболке, видимо, насытившись стриптизом, теперь толкался между здоровяками и карликами. Одного из них он даже невысоко приподнял за снаряжение, как бы примеряясь, и с виноватой улыбкой опустил на пол. Мы с Селивановым выпили по бокалу пива, и я отправил его снимать происходящее. Нужно было набрать побольше картинки. Сам я планировал выпить ещё пива, но тут подошла длинноволосая блондинка, одна из стриптизёрш. На ней было короткое красное платье с глубоким вырезом.
– Привет! Мне сказали, вы из России. Меня зовут Кэт, Катя, – сказала она на чистом русском.
Мы поговорили. Катя рассказала, что ей 25, и она приехала в Канаду из Питера учиться в университете, но вылетела. Родителям сначала говорила, что устроилась работать в хорошую фирму. Со временем пришлось рассказать про танцы. Спустя ещё какое-то время – о том, что танцует она обнажённой. Родители поняли Катю и простили. Всё-таки, питерская интеллигенция. Теперь у неё есть бойфренд, канадец, и он тоже с пониманием относится к её работе. Кстати, скоро за ней заедет. Она любит бойфренда. И любит свою работу. В общем, Канада ей тоже нравится, и она собирается тут жить дальше. Может, даже всегда.
Катя замолчала. К нам направлялся весёлый Селиванов с камерой на плече. Судя по его довольному лицу, он пропустил ещё пару бокалов пива, пока снимал. Я не успел представить Катю, и предупредить Альберта, что она русская.
– Хелло! – сказал Селиванов Кате. – Мордашка на любителя, а вот сиськи и фигура классные! Готов жениться на тебе прямо сегодня! – одним из любимых развлечений Селиванова было говорить с иностранцами на русском, когда его не понимали.
– Привет! Это вряд ли, – как ни в чём не бывало, ответила Катя. – Ты не в моём вкусе.
– А, так ты русская? – ничуть не смутившись, сказал Селиванов. – Я так сразу и подумал.
Катя согласилась дать интервью. Я решил развить сюжет про метание карликов и вставить в него историю интеллигентной русской стриптизёрши. Девушка села рядом с барной стойкой, на высокий стул, я сел напротив, а Селиванов пристроился сбоку, поставив камеру на штатив. Он долго возился, цепляя к Катиному платью «петлю» – радиомикрофон, пытаясь заглянуть в вырез. Только Селиванов был способен пялиться тайком на грудь стриптизёрши, которая ещё несколько минут назад танцевала полностью голой. А тут ещё её трусы. Собравшееся в складки ультракороткое платье продемонстрировало, что трусов нет вовсе. В принципе, на это можно было бы не обращать внимания. Но мы обращали. Катю это никак не смущало, всё-таки она на работе. А вот Селиванов разволновался. Я попросил его брать Катю покрупнее, чтобы не вошла нижняя часть. Мы начали работать. Я задавал вопросы, стараясь не опускать глаза. Девушка повторила то, что мне уже было известно, только более подробно. Незаметно для себя, она постоянно переходила с русского на английский, тогда мне приходилось прерывать съёмку, и просить повторить фразу на русском. Минут через 40 мы закончили, Кате нужно было возвращаться к работе.