© Красовская Г. В., 1969
© Гольц Н. Г., наследники, рисунки, 1969
© Оформление. АО «Издательство «Детская литература», 2017
Часть первая
Глава первая
Про страну Свирелию и про свирельцев
Была на свете удивительная страна. В мохнатых её лесах грибов из земли выскакивало столько, что ступить было некуда, а ягод высыпало – как росы на траве! Хлеба́ на её полях вырастали до того сдобные, что колосья лоснились от масла. В садах родились яблоки величиной с арбуз, а груши наливались таким прозрачным соком, что даже светились в темноте, как электрические лампочки.
Прямо в садах и лесах прятались и выглядывали из зелени деревянные домики с разноцветными крышами, и по утрам деревья осторожно стучали лапами в окна: «Просыпайся, хозяин!» Хозяин, потягиваясь, выходил на крыльцо, делал зарядку, а потом ложился под дерево и открывал рот. И прямо в рот ему падали с ветки ароматная груша или сочный персик.
Нет, не ленивцами были жители этой страны. За любую работу брались они охотно, не боясь набить мозолей, да только негде их было набивать. Съешь три персика – и целый день сыт, хлебнёшь три глотка воды из лесного родничка – и целый день не захочешь пить.
А кто не любил есть яблоки и груши немытыми, прямо с дерева, тот шёл к садовнику Грушке. И Грушка, аккуратный, с чистыми руками и в белом фартуке, подавал на тарелочках фрукты и всякие сладости, а попутно сообщал всем прогноз погоды. Грушка страдал ревматизмом и умел точно предсказывать, будет дождь или нет. Здесь можно было полакомиться и разными коктейлями из соков. Грушке не приходилось очень уж ухаживать за деревьями: и без того на них вырастало много плодов, и потому всё свободное время садовник приготовлял коктейли из фруктовых соков и варил фруктовые тянучки. Он-то и приохотил всех жителей страны к сладостям. Если, например, встречались два приятеля и один из них никак не мог выдернуть руку из кармана, чтобы поздороваться, то уж наверняка можно было сказать, что он побывал в гостях у садовника Грушки и рука его прилипла к тянучкам, которыми набит карман.
Легко и сладко жилось людям этой страны, и сами они были на редкость добрыми и простодушными. Они никогда не завидовали друг дружке, не знали, что значит поссориться или, того хуже, подраться, и с языка их никогда не слетало злое или грубое слово. Едва завидев друг друга, они уже весело морщили носы и тянулись в карманы за свирелью.
«А это ещё зачем?» – спросите вы. И правда, некоторые обычаи страны удивляли чужеземцев.
Что это, например, за странная привычка всегда носить с собой деревянные дудочки – свирели? Свирели торчали из портфелей начальников и учителей, из карманов футболистов, школьников и продавцов мороженого. Да что там! Грудные младенцы, которым вместо погремушек покупали свирельки, знали, что с ними делать, – они тотчас же тянули их в рот. И друзья-приятели при встрече первым делом дудели в свои свирели, а потом уж принимались толковать о том о сём.
Милиционер Гарпун стоял на посту со свирелью-свистком. У Гарпуна была целая система сигналов, с помощью которых он охранял порядок и спокойствие граждан страны. Если милиционер замечал охотника Осечку, мчащегося с недозволенной скоростью на своём мотоцикле с прицепом, он подносил к губам свирель-свисток и брал на ней три раза подряд ноту фа. Это означало, что Осечка должен немедленно остановить свой мотоцикл и, стоя смирно, выслушать, как Гарпун будет его стыдить. Если кто-нибудь вёл себя невоспитанно, например начинал петь или хохотать на всю улицу, Гарпун, просвистев пять раз ноту ми, заставлял певца умолкнуть и проверял, не хлебнул ли тот лишку фруктового коктейля – от Грушкиных коктейлей иногда случались у людей приступы бурного веселья.
У некоторых были даже свирели особого фасона. У доктора Гематогена – свирель, похожая на трубку для прослушивания больных. Звуками этой трубки-свирели Гематоген приглашал больных на осмотр. У учителя Минуса – свирель-указка, которой учитель показывал на карте океаны, реки и вулканы, а ещё мог при надобности, дунув в эту свирель, вмиг прекратить шум в классе. Охотник Осечка сделал себе свирель в форме охотничьего рога, а художник Карало – свирель-кисть. Все жители страны умели вырезать свирели, и все дела в стране – и важные, и пустяковые – кончались весёлой пляской. Потому-то один путешественник, посетивший удивительную страну, придумал ей такое название – Свирелия.
Под этим названием страна была нанесена на географические карты, а жители её, свирельцы, вошли в историю как искусные мастера играть на дудочках.
В Свирелии жил учёный, по имени Гранат, которого все называли мудрецом. В общем-то на мудреца Гранат был не очень похож. Он не считал звёзд, сидя на ковре во дворце, – никаких дворцов, кроме Дворца спорта, в Свирелии не было. Не наряжался Гранат и в длинный халат, расшитый звёздами, какие носят некоторые мудрецы, а заказал себе удобный костюм. Брюки его с пятнадцатью карманами были коротковаты, зато просторны, а на клетчатой рубашке, тоже с пятнадцатью карманчиками, не было ни одной петли и пуговицы. Гранат жалел тратить время на пришивание пуговиц, потому и наряжался в рубашки беспуговичного фасона. Вдобавок к костюму Гранат купил походные сапоги, чтобы при случае спокойно переходить вброд речушки и ручьи, не рискуя схватить насморк.
Друзьями Граната были учитель Минус, доктор Гематоген, художник Карало и музыкант Тромбус. Свирельцы очень уважали их и считали почти такими же умными, как Гранат.
Но друзья Граната занимались всем понятными делами: Минус учил и воспитывал детей, Гематоген лечил и делал уколы, маэстро Тромбус выступал с концертами, Карало рисовал портреты и раскрашивал стены и крыши свирельских домиков. А чем всегда бывал занят Гранат, свирельцы не могли понять. Но они чувствовали, что это очень важные и умные дела, и оттого испытывали к Гранату глубочайшее почтение. Иногда они подходили к голубому домику, где жил Гранат, и с любопытством заглядывали в окошко.
На подоконнике стояли баночки с разноцветными песками, лежали камни, камешки и куски глины, на стенах висели ветки с засохшими листьями, по углам комнаты громоздились стопы книг, ютились пузырьки и жестяные горелки. На столе около окна свирельцы всегда видели блестящий микроскоп, а рядом с ним – аккуратно разложенные пучочки травы и приколотых к картонке бабочек. Сам Гранат обычно листал толстые книги или, сидя верхом на стуле, бормотал непонятные слова по-латыни. Любопытных он не замечал.
Свирельцы на цыпочках отходили от окна: всякие непонятные слова, да ещё вдобавок сказанные на древнем языке, приводили их в уныние.
Иногда Гранат доставал свои походные сапоги, которые сиротливо стояли за книжным шкафом, примерял их и подумывал: не отправиться ли ему в поход, ну хотя бы в Дальний лес? Но потом поглядывал на микроскоп, на всякую всячину около него, на толстые книги и, подёргав себя за бороду, что действовало на него успокаивающе, отмахивался.
– Да ну их, эти походы! Всяких загадок и под носом много. Так приятно отгадывать их в своём кабинете…
Гранат снимал сапоги, ставил их за шкаф и, сладко потянувшись, снова подсаживался к своему микроскопу. Опять дни и ночи проводил он в покое, за чтением толстых книг и в размышлениях.
Когда в голове мудреца мелькали счастливые догадки, на лбу его собиралось множество складок и морщин. О-о, этот лоб Граната! Огромный и светлый, он был великолепен. Иметь такой лоб счёл бы за счастье мудрец какой угодно страны.
Кроме высокого лба другой приметой, делающей Граната похожим на мудреца, была борода.
В Свирелии никто не носил бороды, и только Гранат стал вдруг отпускать себе бурую пушистую бороду.
– Ну и пусть, – переговаривались свирельцы. – Мудрецов без бороды не бывает. Без бороды – никакой важности…
Но Гранат ни капельки не стремился выглядеть важным, как подобает мудрецу. Просто он однажды подсчитал, что в году у него пропадает целая неделя на такое бесполезное занятие, как бритьё. Гранату жаль было попусту тратить время, вот он и махнул рукой на это бритьё. И пошла его борода расти, как ей вздумается, – влево, вправо, вниз и вверх, доросла до самых глаз и соединилась с косматыми бровями, которых хватило бы и на трёх мудрецов.
Но, подарив Гранату прекрасную бороду, судьба безжалостно обошла его в другом – на голове мудреца не росло ни единого кустика.
– О, это выдающийся учёный, это блестящий ум! – говорили о Гранате друзья.
В том, что ум Граната был блестящий, не могло быть никакого сомнения: макушка его блестела так ослепительно, что больно было смотреть! Как-то лысина Граната даже натворила беду. Пострадавшим оказался доктор Гематоген. Он нечаянно глянул на лысину мудреца, когда на неё падало солнце и, представьте, повредил зрение. После этого Гем вынужден был прописать самому себе очки. А Гранат, чтобы больше не было таких несчастных случаев, стал носить голубую панамку.
По вечерам свирельцы часто собирались у музыканта Тромбуса. Каждый, кто хотел вырезать особенно звучную свирель, шёл к маэстро за советом. Тромбус терпеливо показывал, как надо делать свирели, и учил всех играть на них. Даже Гранат, хоть и бывал всегда занят важными делами, посещал Тромбуса и учился у него мастерить свирели, флейты и скрипки. Маэстро умел ещё превосходно играть на скрипке и даже сам сочинял музыку.
Тромбус был уже немолод и слаб здоровьем, и доктор Гематоген советовал ему не переутомляться и строго соблюдать режим дня. Маэстро слушался доктора, тем более что и сам он любил после вкусного обеда устроить себе тихий час.
Сладко подремав, он совершал прогулку и лишь тогда принимался мастерить инструменты или сочинять музыку. Заложив за щёку фруктовую тянучку, маэстро удобно усаживался в любимом кресле и начинал писать ноты, причмокивая и сладко мурлыча под нос мелодию. Бойкие плясовые и весёлые песенки выходили у него на славу, но маэстро любил серьёзную музыку и пытался сочинять сложные вещи, чтобы исполнять их на скрипке. Он вертелся в кресле, возводил глаза к потолку и старательно жевал одну тянучку за другой. Но серьёзные пьесы сочинялись туго.
Покончив наконец с этим трудным делом и сгорая от нетерпения поскорее исполнить новое сочинение перед публикой, маэстро звал к себе своего друга Карало. Художник рисовал что-то на больших листах бумаги, то и дело откидывая гривастую голову и любуясь работой.
После этого на улицах появлялись разноцветные афиши, приглашающие всех, всех, всех на концерт серьёзной музыки. Слова «концерт серьёзной музыки» были написаны не очень большими буквами, а внизу афиши было крупно выведено: «После концерта – угощение».
Первым на концерт Тромбуса приходил Карало – седой, грузный, с красной косынкой в горошек на шее и с этюдником и альбомом в руках. Застревая между стульями, он протискивался в дальний угол, усаживался, раскрывал этюдник и приготавливал краски. На каждого, кто появлялся в дверях, Карало пронзительно глядел несколько секунд, а потом начинал орудовать кистью.
Зал бывал полон, свирельцы рассаживались как можно удобнее и частенько поглядывали на стоявший в стороне стол с угощением, прикрытый салфетками.
Маэстро появлялся с торжественным видом, облачённый во фрак. Дождавшись, когда слушатели прекратят скрипеть стульями, он устремлял взор к потолку и начинал играть. Тонкие пальцы музыканта плавно водили смычком по струнам, а сам маэстро то и дело ронял слёзы на отвороты фрака. Друзья Тромбуса – Гематоген, Гранат, Минус и Карало – не могли сдержать восторга. Они вздыхали от избытка чувств, а когда маэстро устало опускал смычок, бросались обнимать его. Тромбус кланялся, в смущении встряхивая седыми кудрями, и затаив дыхание ждал, когда же грянет гром аплодисментов. Но аплодисментам явно не хватало силы и звучности. Маэстро в волнении хватался за виски и тут только замечал, что большинство слушателей спит. Даже милиционер Гарпун, бывало, нечаянно задрёмывал на концерте уважаемого Тромбуса, но, очнувшись сам, он тут же будил всех пронзительным свистком – нотой ми. Вмиг затихало похрапывание, свирельцы смущённо вскакивали и, чтобы искупить свою вину, долго и горячо аплодировали.
Но разве мог этим утешиться бедный Тромбус! Скрепя сердце, скрыв обиду, маэстро начинал играть песенки и бойкие плясовые, и лишь тогда свирельцы начинали по-настоящему веселиться и подпевать скрипке маэстро. А чем меньше времени оставалось до конца концерта, тем оживлённее становились гости и тем чаще бросали они взгляды на прикрытый салфетками стол.
Угостившись коктейлем и фруктовой пастилой и сплясав на прощание, свирельцы, очень довольные, расходились по домам. И тогда Тромбус изливал друзьям свою горечь.
– Ах, я просто в отчаянии! – восклицал он, нервно потирая виски. – Им только и подавай пустые песенки!
– Это вы зря, – успокаивал маэстро учитель Минус, – ваши плясовые и весёлые песенки очень недурны! Но, – учитель поднимал палец и шевелил им, – безусловно, людям нужна и такая музыка, при звуках которой хочется торжественно снять шляпу…
– Свирельцы не умеют думать про серьёзное… Потому они и серьёзную музыку не любят, – говорил Гранат и в задумчивости поднимал кустики бровей.
– Думать о серьёзных вещах – это наше с вами дело. А народ наш любит плясать. Что в этом плохого? – заступался за свирельцев учитель Минус. – Пусть каждый живёт, как ему нравится. Свирельцы бесхитростны – вот и веселятся от души.
– Они добродушны и не портят друг другу нервы, – присоединялся к Минусу доктор Гематоген. – Уважаемый маэстро, успокойтесь. Вам вредно волноваться.
А Карало молча трогал коленку и протягивал друзьям альбом с портретами свирельцев, раскрашенными в голубые, розовые и жёлтые цвета. Это были любимые цвета свирельцев.
С альбомных листов смотрели такие смешные и симпатичные физиономии, что, глядя на них, все начинали улыбаться. Даже маэстро переставал тереть виски и закладывал за щёку тянучку.
– Хотят плясать – пусть будут плясовые. В конце концов, их мне сочинять легче, а здоровье дороже всего, – бормотал он, успокаиваясь.
Положив подбородок на этюдник, Карало смотрел, как портреты его ходят по рукам, и глубокомысленно изрекал:
– Эти голубые и розовые цвета – не то… Это – не главное… Палитра бедная…
Он долго качал головой и так стискивал губы, будто поклялся не раскрывать рта до конца дней своих.
Никто, конечно, ничего не понял, но добиваться у художника пояснений было бесполезно.
Карало был известный молчун и открывал рот только в крайних случаях. Друзья привыкли к этому и не приставали к нему с расспросами.
Благополучной и беззаботной была жизнь свирельцев, и другого счастья они не знали, а потому и не хотели. Так бы и жили они – долго ли, кто знает! – если бы однажды мудрец Гранат не прочитал в старинной книге такую легенду.
Жил-был когда-то на свете чудак Садовник. Какие только цветы и деревья не росли в его саду! Но нет, не было ему в этом радости. Задумал Садовник вырастить такое дерево, каких не видывал ещё белый свет. И как задумал, так и сделал.
Семь ли дней растил он то дерево или семь лет, только вырастил. Дыханием своим грел землю у ног деревца, чтобы крепче стояло, песни пел, чтобы веселей звенели на деревце листья.
Помогали Садовнику друзья. Тоже дышали на деревце, тоже подпевали.
И верно, не видал ещё белый свет такого дерева. Ствол его был крепким, крепче железа, и розовым, как летний закат. И мелодично пела на дереве серебристая листва.
Первую весну только и знало оно петь, на вторую весну зацвело невиданными цветами, а на третью родило плоды-орешки. Стали люди страны Садовника выращивать серебряные деревья. Нелёгкое это было дело! Семь ли дней они трудились или семь лет, только зацвели наконец по всей стране серебряные деревья. А созрев и вдоволь пожив на свете, они дарили людям в награду за их труды долголетие и непобедимость. С тех пор какой бы враг-чужеземец ни нападал на страну Садовника, уходил ни с чем.
За это люди и назвали серебряное дерево деревом счастья.
– Любопытная легенда! Дерево счастья… По-латыни это будет – арбор фортунэ… Вот бы найти его! Вас-солибас! – вскричал Гранат. Это было его любимое восклицание. – Отправлюсь-ка я в соседние страны да потолкую с тамошними мудрецами.
Как назло, все любознательные мудрецы соседних стран оказались в походах и экспедициях, а на совет явились только неженки и ленивцы.
– Что, нам больше всех нужно? – закричал мудрец в синем халате со звёздами, развалившись в мягком кресле.
– Зачем губить здоровье, простуживаться на сквозняках? – сказал другой мудрец, закрывая форточку.
– Больно надо слоняться по свету, трепать халаты, пылить ботинки! – заявил третий мудрец и сдул пылинку с лакированного башмака.
– Но ведь надо же найти дерево счастья… – неуверенно произнёс Гранат.
– И вовсе не надо! – хором закричали мудрецы. – Нам и без этого дерева хорошо! Мы мягко сидим и сладко едим!
«Да и нам, свирельцам, разве плохо живётся?» – подумал Гранат.
Но, вернувшись в Свирелию, он решил всё же посоветоваться со своими друзьями, хоть они и не были мудрецами.
– Может, это только вымысел? – осторожно предположил учитель Минус. – В книгах по истории нигде не упоминается страна Садовника… Впрочем, это ещё ничего не значит. – Учитель принял глубокомысленный вид, поднял палец и заговорил задумчиво и торжественно: – Пусть затерялся след народа, что вырастил дерево счастья, – ведь люди не имеют корней и события носят их по свету. Но серебряное дерево!.. Вполне вероятно, где-нибудь оно сохранилось…
– На дереве поёт листва – вот что главное! Ах, как это прекрасно! – мечтательно произнёс маэстро. – Если б эти волшебные деревья росли у нас, свирельцы сильней полюбили бы музыку и не спали бы на моих концертах…
– Для меня важно другое – долголетие… Значит, дерево имеет целебные свойства… А что, если оно поможет спасти моего больного?.. – озабоченно сказал Гематоген. Он говорил о свирельце, по имени Гнилушка, который болел опасной болезнью и доставлял Гему немало огорчений.
Художник Карало переводил взгляд с одного говорящего на другого и то кивал, то покачивал головой. На Карало, как всегда, не обращали внимания.
– Вас-солибас! Значит, всё-таки надо поискать дерево! – воскликнул Гранат. – Не хотят другие мудрецы – не надо. Пойду в поход один!
Глава вторая
Как заболел Гнилушка и как доктор Гем его лечил
Эта неприятная история с Гнилушкой, о котором вздыхал Гематоген, случилась семь лет назад, когда Гнилушка был ещё мальчиком.
Уже тогда привык он бездельничать, часто убегал из школы в лес и там разбойничал.
– Я хитрее всех в лесу! – хвастал Гнилушка перед своим приятелем Рулькой, с которым вместе учился тогда в 5 «Б» классе у учителя Минуса. – Спорим: какого хочу зверя и какую хочу птицу заманю!
И правда, все звери в лесу боялись Гнилушку и прятались от него, а доверчивые зверьки и птицы то и дело попадались в Гнилушкины капканы, и он их мучил.
Рулька думал, что вот какой Гнилушка ловкий и смелый, и никогда не говорил ему «не надо так делать», а, наоборот, иногда брал с него пример.
…Однажды Гнилушка надумал спалить хвост белке за то, что она нечаянно уронила ему на голову шишку, а Рулька взял да и принёс ему спички.
Недаром, завидя в лесу приятелей, деревья в страхе подбирали ветки, птицы бросались к своим малышам, а муравьи прекращали возню и замирали в муравейниках.
Но никому из свирельцев и в голову не приходило, что Гнилушка такой хитрый и злой. Он казался тихоньким и благовоспитанным, губы изгибал в улыбочке, речи не забывал сдабривать словами «спасибо» и «пожалуйста», а глядеть умел сладко и маслено.
Гнилушка никогда ни к кому не приставал, не ссорился с мальчишками и не дрался, наоборот, держался от всех подальше, а если приставали к нему, хныкал и шёл жаловаться.
Зато Рулька любил дразниться, ввязываться во всякие происшествия и обсыпать всех песком. А если какой-нибудь сильный мальчишка приставал к слабому мальчику, Рулька краснел, как помидор, выпячивал губу и начинал дымиться. И конечно, набрасывался на задиру с кулаками. Тут же появлялся милиционер Гарпун, грозно свистел на своей свирели ноту до, и Рульке доставалось.
Оттого-то свирельцы, если замечали непорядок в лесу или ещё где-нибудь, сразу думали плохое не о тихоне Гнилушке, а о его приятеле Рульке-драчуне.
И долго ещё никто не узнал бы правды о Гнилушке, если б не Рулька.
…Однажды пришёл Рулька на лесную поляну, где они с Гнилушкой обычно объедались ягодами, и увидел костёр. Над костром на прутиках что-то жарилось, а рядом валялся жёлтый Гнилушкин картуз.
– Ура! Гнилушка печёт лесные груши! – обрадовался Рулька. – Съем их и спрячусь – вот будет смеху!
Но тут он заметил, что под кустом валяется разорённое гнездо. Ещё вчера Рулька видел, как в нём сидела, выставив хвостик, маленькая пичужка, а сейчас она металась над кустом и билась грудкой о землю. На миг птица замирала на ветке и горестно глядела на Рульку.
Не успел Рулька сообразить, что здесь случилось, как к нему подбежал Гнилушка. В руке у него вниз головами висели три птички. Он помахал ими перед Рулькиным носом и хвастливо крикнул:
– Сейчас и этих поджарю!
Рулька уставился на приятеля и глядел на него во все глаза, будто первый раз в жизни увидел.
Гнилушка швырнул птиц на землю, подбросил в костёр хворосту и, заметив на ветке птичку, хихикнул:
– Ты ещё здесь?! А-а-а, и тебе захотелось ко мне в живот!
Но как только разбойник полез в карман за рогаткой, от головы Рульки повалил дым, словно от костра. Не успел Гнилушка прицелиться, как полетел кубарем и угодил в костёр.
– Ой, ой, обжёгся! Что ты лезешь! Я и тебе дам попробовать! – завизжал он.
Но Рулька не слушал, а что есть силы тузил врага, так, что зелёные искры из Гнилушкиных глаз рассыпа́лись по всему лесу.
Шум этот привлёк внимание милиционера Гарпуна, который как раз оказался поблизости, на берегу Свирельки. Гарпуну очень хотелось стать моряком, и он любил иногда посидеть у реки, порыбачить или просто в тишине помечтать о море, о том, как он, Гарпун, стоит на капитанском мостике, а свежий ветер надувает белоснежные паруса.
Услыхав Гнилушкины вопли, Гарпун отогнал приятные видения и поспешил на место происшествия.
Он взял под козырёк, пыхнул изогнутой трубкой и крикнул басом:
– Что случилось, тысяча морских чертей?!
Но, вспомнив, что он не капитан, а милиционер, Гарпун спрятал в карман свою пиратскую трубку, достал свирель-свисток и пронзительно просвистел ноту до.
– Тронешь ещё хоть одну птицу – голову оторву! – помотал кулаком перед Гнилушкиным носом Рулька. – Вот что наделал, – добавил он, показав на подбитых птичек и разорённое гнездо.
Гнилушка хотел было по привычке притвориться невинным, но Гарпун важно тронул бакенбарды, похожие на куски мочалки, снова взял под козырёк и громовым голосом приказал:
– Следуйте за мной!
А когда Гнилушка попытался улизнуть, Гарпун сгрёб его в охапку и понёс. Разбойник визжал на весь лес и кусался, но милиционер не очень-то обращал на это внимание.
– Гром и молния! Это настоящий припадок бешенства, – ворчал он. – Срочно покажу его Гематогену.
Рулька плёлся вслед за Гарпуном, неся в подоле рубашки подбитых птичек. Деревья, на боках которых Рулька не раз выреза́л своё имя, укоризненно качали ветками, птицы, в которых он понарошку целился из рогатки, тонкими голосками выкрикивали что-то сердитое, а белка, которой Гнилушка спалил пушистый хвост, прыгала с ветки на ветку и всему лесу показывала на Рульку голым прутиком хвоста.
«Так мне и надо!» – горько думал Рулька, бережно прижимая птичек. Одна из них была совсем плоха. В клюве своём она держала мошку, – видно, несла её на ужин птенцам. Две другие тоже едва дышали.
Когда Гарпун принёс Гнилушку в больницу, Гематоген долго прослушивал и ощупывал его, заставлял высовывать язык и говорить «а-а-а». Особенно внимательно Гем разглядывал Гнилушкины глаза.
– М-да, – в раздумье сказал Гематоген своему ассистенту Витаминчику и медицинской сестричке Ампулке, – подозреваю самое худшее… Посмотрим, однако, что покажут анализы.
– Больного нужно изолировать: он может заразить других, – сказал осторожный Витаминчик, и кончики его ушей запылали от беспокойства.
Гнилушку отвели в изолятор. Гарпун, козырнув, зашагал прочь. А Рулька позвал сестричку Ампулку. Она всегда ласково говорила «детка» и большим и маленьким и умела не больно вынимать занозы.
Отдав сестричке подбитых Гнилушкой птиц, чтобы она их вылечила, Рулька отправился прямым направлением к учителю Минусу.
Рулька шёл и думал, что вот хоть с завтрашнего дня он возьмёт и станет хорошим мальчиком. А захочет – может, и самым хорошим мальчиком во всей Свирелии. И драться бросит…
О чём так долго толковали в тот вечер Минус и Рулька, не знала даже кошка Минуса Гипотенуза, которая сидела за дверью и жалобно мяукала. Но с тех пор странные привычки появились у Рульки. Только он замахнётся на кого-нибудь кулаком, как вдруг начинает бормотать:
– Пятью три – пятнадцать, пятью четыре – двадцать, пятью пять – двадцать пять…
И кулак сам собой опускался. Только Рулька задымится и откроет рот, чтобы нагрубить, как опять поумножает немного – и уже не дымится, а улыбается.
Оказывается, учитель Минус научил Рульку полезной штуке, которую все знают, но применяют редко.
Но дела с арифметикой у Рульки шли неважно, вот и приходилось ему то и дело подучивать таблицу умножения. Потому и прозвали его Пятью пять.
И представьте, скоро Рулька перестал грубить и не только выучил назубок таблицу умножения, но и наловчился быстро перемножать большие числа. Теперь он бормотал: «Двадцать пять на двадцать пять будет шестьсот двадцать пять». Но для прозвища всё это было длинно, и Рульку всё равно звали Пятью пять.
С тех пор родители-свирельцы стали охотно воспитывать детей по системе учителя Минуса. На детских площадках прекратились драки, а в школах все бывшие драчуны получали по арифметике пятёрки.
С Гнилушкой же дело было плохо. Опасения доктора Гематогена подтвердились: уже первые анализы показали, что кровь Гнилушки заражена, а на экране рентген-аппарата все увидели его сердце, но не красного, а серого цвета.
– Случай редкий, – говорил Гематоген ассистенту Витаминчику, сестричке Ампулке и учителю Минусу, который пришёл узнать, как самочувствие Гнилушки. – Сердце больного, по-видимому, поразил вирус зла. Жестокость – очень показательный признак болезни.
– Но ведь Гнилушка ещё мальчик! – раздался голос учителя Минуса. – Откуда взяться злобности в мягком детском сердце?
– В том-то и опасность… – вздохнул Гематоген. – Вирус зла поражает именно детей. И не всех, а только ленивых… Важно уберечь от вируса ребят, которые ходят в детский сад и в первый класс…
Гематоген не привык делать мудрёные лекарства, и, у кого бы что ни болело, он лечил всех лесным воздухом и родниковой водой, мазями из хвои и микстурами из трав. Гнилушку же он вдруг предложил лечить трудом и музыкой.
– Да, да, не удивляйтесь! Ещё в древней медицине применялся этот метод лечения сердца. Больной должен работать в огороде старушки Прялки-Моталки, а по вечерам слушать концерты маэстро Тромбуса. Следить за состоянием Гнилушки буду я сам. И чтобы никто не напоминал ему о недуге…
– Вирус поражает ленивых… – в раздумье произнёс Минус и смущённо кашлянул. – Значит, в болезни Гнилушки есть и моя вина…
И правда, учитель частенько закрывал глаза на проделки Гнилушки. Стоило тому притвориться, будто у него болит голова, и Минус отпускал хитреца домой, вместо того чтобы заставить его решать задачку.
– Теперь я буду получше воспитывать своих учеников, чтобы они росли трудолюбивыми и добрыми, – пообещал учитель.
– Да, общеукрепляющее воспитание совершенно необходимо для защиты от вируса зла, – сказал, будто из книжки прочитал, Гематоген.
Вскоре к Гематогену пришли маэстро Тромбус и милиционер Гарпун.
– Ваш больной не бывает на моих концертах, – сообщил маэстро.
– И к Прялке-Моталке не ходит, – добавил милиционер. – Разрешите, я буду отводить его на работу и на концерты?
– Ни в коем случае! – возразил Гематоген. – Насильно лечить нельзя… Надо осторожно…
– Разрази меня гром – ведь он же отлынивает! – пробасил Гарпун и сердито задымил своей трубкой.
Прошло немного времени, и рентген-аппарат показал, что на сердце у Гнилушки кое-где появилась окаменелость.
– Придётся назначить обычное лечение… – растерянно вздохнул Гематоген. – Больному надо семь лет прожить в Дальнем лесу среди сосен, у большого родника, по три раза в день делать семьдесят семь глубоких вдохов и выдохов и принимать родниковую воду – тоже каждый день три раза по семь глотков. От этих процедур кровь его сделается чистой, как сосновый воздух, и родниковая вода…
А Гнилушке только того и надо – жить в лесу! Не будет он у всех на виду – не придётся ему всё время притворяться добреньким и смирненьким!
Семь братьев Рубако, семь лесорубов, отправились в Дальний лес, срубили три стройных спелых дерева и напилили из них досок, а плотник Плошка построил Гнилушке красивый домик с резными окнами.
– Мне бы ещё подвальчик, – попросил Гнилушка, сладенько улыбаясь.
Удивился плотник – зачем мальчишке подвал? – но не жалко доброму Плошке.
– Пожалуйста, – говорит, – будет тебе и подвал!
Поселился Гнилушка в лесном домике, а Витаминчику Гем велел каждый день навещать больного и проверять, как он лечится.
Сам Гематоген между тем решил осмотреть всех свирельских малышей – вдруг Гнилушка заразил кого-нибудь и случится эпидемия!
На берегу реки Свирельки Гематоген, Ампулка и Минус встретили мальчика в одних трусиках. Хлюпая носом, он запруживал канавку. Руки, ноги и живот его были в цыпках.
– Это Лягушонок, друг милиционера Гарпуна, – представил его учитель. – Жить не может без воды.
– Ужас какие цыпки! – воскликнула Ампулка. – Иди ко мне, детка, я сейчас помажу тебя вазелином…
Лягушонок метнул зоркий взгляд на Ампулкин карман – оттуда торчали всякие стекляшки и иголки, которыми колют пальцы, – понюхал воздух – от Ампулки пахло уколами, – быстро спрятал руки за спину и решительно заявил:
– Не дам мазать!
Минус повернулся к Гематогену и сказал:
– Гарпун всегда хвалил Лягушонка, говорил, будто он ничего не боится…
– Посмотрим, посмотрим, – откликнулся Гематоген.
Лягушонок глядел исподлобья и приготовился, чуть тронь его, поднять рёв.
Минус поспешил перевести разговор на другое:
– А почему ты на речке, а не в детсаду?
– «Почему, почему»! Запруду строю! – сердито ответил Лягушонок и, ещё больше надувшись, добавил: – Не хочу уколов.
– Ну что ж… – вздохнул учитель, делая вид, будто не замечает, что Лягушонок грубит. – Оставайся со своими цыпками, а мы пошли… к Гарпуну!
- Солнышкин плывёт в Антарктиду
- Ледовые приключения Плавали-Знаем
- Рейнеке-лис
- Дядюшка Шорох и шуршавы (сборник)
- Рави, Шаши, Снежок и другие (сборник)
- Ночной сторож, или Семь занимательных историй, рассказанных в городе Немухине в тысяча девятьсот неизвестном году
- Улица Зелёная
- Гум-гам
- Волшебный берег (сборник)
- Старик Хоттабыч
- Из дневника Вовика Башмакова
- Мои звери (сборник)
- Жизнь и приключения чудака
- Весёлое мореплавание Солнышкина
- Оруженосец Кашка
- Рассказы и сказки
- Серебряное дерево
- Шоу ушастых вундеркиндов
- Смешные вы ребята!
- Записки кактуса со школьного подоконника
- Семь дней чудес. Повесть почти фантастическая об одной неделе в жизни Бори Крутикова
- Заблудившийся звездолёт. Повесть почти фантастическая о Толе Звездине и четырех его товарищах