Авторы сердечно благодарят за помощь и советы своих ридеров и консультантов: Дениса Варюшенкова, Юлию Высоцкую, Сергея Гильдермана, Лидию Иванову, Константина Литвиненко, Наталью Немцеву, Геннадия Николайца, Александра Панькова, Юрия Парфентьева, Павла Петрова, а также пользователей сайта http://www.krasnickij.ru: Дачник, Имир, иорданец, Лучик, Марья, Ульфхеднар, Andre, aspesivcev, deha29ru, itronixoid и многих, многих других.
© Евгений Красницкий, 2018
© Елена Кузнецова, 2018
© Ирина Град, 2018
© ООО «Издательство АСТ», 2018
* * *
Часть первая
Глава 1
Ноябрь 1125 года
Дорога между Туровом и Михайловской крепостью
Как Илья исхитрился, непонятно, но обещание свое исполнил; со стороны глядя, умысел и не заподозришь. Произошло все само собой: телеги, сцепившиеся на самом въезде, пробкой закупорили ворота в Ратное, создавая затор, усугубленный скандалом, немедленно поднятым возчиками. Похоже, с мордобитием. А тут ещё небольшое стадо коров, свиней и прочих баранов, закупленное для семей артельщиков, почуяло близкое жилье, совершенно вышло из берегов и внесло свою лепту в происходящее. И уже не разобрать, по собственной ли инициативе взбесилась скотина или благодаря ловкости обозного старшины, но Илья озабоченно хлопотал в самом эпицентре этого безобразия и старательно имитировал бурную деятельность по наведению порядка в подведомственном ему хозяйстве.
Далее, в полном соответствии с теорией управляемого хаоса, все понеслось само собой по нарастающей под аккомпанемент криков, бабьего визга, ругани, мычания, блеяния и хрюканья. Мишка не на шутку обеспокоился, выдержит ли многострадальный ратнинский тын ещё и этот штурм, вдобавок к тем двум, что выпали на его долю за последние месяцы.
Впрочем, на этот раз селу ничего не угрожало: ну, может, чего там потопчут-поломают, но, надо надеяться, дед порядок быстро наведет, разве что по шее кому-нибудь перепадет сгоряча. Главное, чтобы Корней, когда поймет, что происходит и как его развел любимый внучек со товарищи, не плюнул на все и не рванул верхом через село к другим воротам, которые на мост выходят. Вот тогда уже беды не миновать – публичного неподчинения своему приказу воевода не спустит. А подчиниться этому приказу сотник Младшей стражи никак не сможет. Вот тогда – все. Открытый бунт. Такое только кровью потом смывать.
«Ну, сэр, теперь все исключительно от лорда Корнея зависит. Сможет и, главное, захочет он свой гонор унять или все-таки танком попрет? Одна надежда на Егора. Он, конечно, сотнику не указ, и если тому вожжа под хвост залетит, удержать его не сможет, но десятник не хуже вас понимает, чем оно обернется, так что слова, надеюсь, найдет… Даже если сразу выложит деду главное про все наши дела грешные, уже хорошо. Лорд Корней, конечно, у нас жесткий приверженец авторитарного стиля управления, то есть самодур на всю голову, но все-таки ключевое слово тут – управленец. Должен просчитывать последствия…
Должен-то должен, но пожелает ли?… Ладно, чего гадать, все сейчас и определится… Блин, что ж так медленно-то!! На тот берег перейдём, воевода следом не погонится, а так, как он задумал, уже не выйдет. Придется или разоружать нас, или воевать. Сотню поднимет? Нет, не рискнет…
Ну же! Чуть-чуть осталось… Черт побери твою в бога душу мать, давай же! Пронеси, Господи…»
Мишка с облегчением увидел, что на мост вступили последние двое отроков, и, мысленно перекрестившись, направил своего коня следом за ними. Только на въезде в лес ещё раз обернулся и перевел дух: свалка возле Ратного отсюда почти не просматривалась, да и успокаиваться там стали; деда или, не дай бог, вооруженных воинов тоже не наблюдалось, речные ворота стояли запертые. Ну, значит, пронесло. Пока пронесло, а там разберемся…
– Илья совсем, что ли, сдурел? – подъехавший к брату Дёмка недовольно поморщился. – Представляю, что дядька Никифор деду выскажет… Всю дорогу ведь присматривался, как с обозом управляемся, а тут… А ты что, сам воеводе и не доложишь?
– Потом все, – мотнул головой Мишка. – Егор доложит. Сейчас нам в крепость надо спешить.
– Опять там нападения ждут? – Дёмка хмуро кивнул. – Ясно…
Мишка не стал разубеждать брата, но и не подтвердил его догадку кивком, оставляя себе хоть какую-то иллюзию, что не соврал – просто всей правды не сказал.
«А сказать придется, если только дед не одумается и не предпочтет сделать вид, что ничего не было. Хотя, сэр, вы на такой подарок судьбы никак рассчитывать не можете – не с вашим счастьем, как говорится. Да и не в самом Корнее дело: он уже так просто от своего слова отступить не сможет, даже если захочет. Алексей и его орлы знают – или их мочить теперь, или на своем настаивать. Но про это не сейчас, дома и в соответствии с ситуацией – после того, как станет ясно, что происходит, и на каком мы свете…»
И так пришлось Егора посвящать. Мишка, конечно, всего и ему не сказал, и сам десятник лишних вопросов не задавал, но что тот все понял, сомневаться не стоило, а вот ближникам придется объяснять подробно. Что именно – дома решит. Он и сам пока знал только то, что Сенька, поджидавший Младшую стражу на Княжьем Погосте, передал ему на словах от матери.
«А ведь леди Анна про Алексея все понимает… Не может не понимать. Стало быть, она от своей последней и главной в жизни любви отказалась? Пожертвовала своим бабьим счастьем ради сына. Об этом Мишка Лисовин не задумался бы даже, а вы не можете не понимать и не оценить. Мать – она и тут мать. Или уже боярыня ради рода решала? Не важно – важно, что она свой выбор сделала…»
Налегке, без обоза, те десять верст, что оставались до крепости, миновали быстро. Погони не было, однако и испытывать судьбу Мишка не хотел, так что шли на рысях, сам он так и держался сзади, а потому выехал к переправе последний и…
Ратников не сразу понял, что происходит: отроки, хоть и продолжали держать строй и соблюдать привычный порядок, тем не менее сейчас производили впечатление не воинского подразделения на марше, а ошалевшей толпы. Мальчишки замерли в седлах, все как один уставившись куда-то в небо над крепостью. Роська, стянув шлем с головы, истово крестился с просветлевшим лицом святого мученика, внезапно узревшего знамение, и беззвучно шевелил губами, вероятно произнося соответствующую случаю молитву. Прежде чем недоумевающий боярич успел развеять этот морок привычной командой, к нему подлетел обалдевший не менее всех остальных, но несмотря на это не забывший про командира и свои обязанности Дмитрий:
– Минь, видишь?! Вон…
Все ещё ничего не понимающий Мишка проследил за рукой старшины Младшей стражи и сам едва не упал с седла. Правда, его обалдение оказалось немного другого рода, чем у всех остальных отроков, но легче от этого не стало: над крепостью в восходящих потоках воздуха парил самый настоящий воздушный змей! Тот самый, каких Ратников в детстве и сам немеряно запускал, ловя ветер. Ничего особенного в его конструкции не было: ромбовидный, с положенным хвостом из мочала и разноцветных тряпочек. Только что раскрашенный не драконами или самолетами, а с нарисованным на полотнище ликом Иисуса Христа, достаточно примитивным по исполнению, но хорошо различимым на солнце, несмотря на расстояние…
«Об-балдеть – не встать! Явление Христа народу, блин! Это кто ж у нас в Александры Ивановы записался?»
Мишка поймал себя на желании хорошенько треснуться обо что-нибудь головой, чтобы привести разбегающиеся мысли в порядок. Он, конечно, в отличие от отроков, принявших этот взвившийся в небо лик то ли за божье чудо, то ли за какую чертовщину, в земном и вполне рукотворном происхождении данного явления не усомнился, но дела это не меняло. Кто здесь и сейчас мог запустить в небо змея, кроме его современника? Случайно забредший на огонек китаец?
«М-да, сэр, каждый уважающий себя попаданец должен изобрести самогонный аппарат, построить доменную печь и встретить китайца для обучения тонкому искусству дзюдо, дзю-после, познания дао любви, ну, и секрета изготовления фарфора до кучи. Штоб было.… Как там в анекдоте?.. Уже пятый монах Шаолиня, попадавшийся на пути, к сожалению, ничего не знал ни о кун-фу, ни о производстве фарфора, зато пытался впарить герою партию контрафактных мечей-кладенцов. Оптом со склада производителя…
Но даже если предположить, что этого китайца с какого-то бодуна сюда занесло, пока вы воевали, то лик Иисуса Христа – явно не шаолиньских ручек дело. И позвольте напомнить вам, сэр, что Китай далеко, а вот ваш, так сказать, коллега по цеху, рядом. Месье Журавль проспался, проникся и политического убежища попросил?
Тьфу, опять какая-то хрень в голову лезет! Отроки сейчас в религиозный экстаз массово впадут, а тут дурью маешься! Вон, Роська уже с седла сползти пытается – не иначе, на колени грохнуться норовит, да и остальных клинит. Получите какую-нибудь секту Свидетелей Второго Вознесения на свою голову – будет вам тогда камасутра… И с вечера тоже».
– Отставить! Себя в порядок привести – рассупонились, как девки на сеновале! Поручик Василий! Приказа спешиться не было! Митька! Куда смотришь?! Я за тебя командовать буду? Видите, как нас встречают? – Мишка кивнул на парящий в небе стяг. – Сие чудо не просто так, оно нарочно для нас сделано. Молодцы! Кто-то рукодельный в крепости постарался, сообразил, как все устроить да запустить! Это полотнище, на тонких рейках натянутое и ветром подхваченное, называется змей воздушный. Во-он бечевка, которой им управляют с земли, видна… – он обвел взглядом отроков, оживающих после его слов. – Господь наш велик и всемогущ, и фокусы дешевые, как скоморох на торжище, не показывает, а потому запомните: считать все непонятное истинным – вот залог подлинной веры[1]. И в чудесах она не нуждается. Лучшее чудо то, что мы сами создаем. Вот в ЭТОМ воля Господа и чудо Его!
Последнее Мишка сказал специально для Роськи, уж больно расстроенная у того была физиономия. А для закрепления урока рявкнул:
– Смирррна! Старшина Младшей стражи, командуй!
«М-да, сэр, не романтик вы, ну вот не романтик, и все тут. Обломали весь кайф поручику. Впрочем, хорошо, что сейчас так вышло, а то уж больно легко оказалось развести его на чудо. Нет, он и впрямь только после вашего пояснения увидел и бечевку, и то, что образ рукотворный, на холсте намалеван, а ведь если бы так и осталось загадкой, потом бы искренне и с жаром всем доказывал, что в небе лик светился на облаке или что там ему почудилось-то? ПОВЕРИЛ. Потому что верит искренне и очень хочется ему чуда…»
Ратников ещё по прежней жизни не раз был свидетелем того, как искренняя жажда чуда напрочь лишала далеко не глупых людей способности здраво оценивать происходящее, словно искажала реальность в угоду их страстному желанию и вере, вписывая вещи обыденные и понятные в прокрустово ложе «чудесного». Так всяческие, не в меру расплодившиеся после перестройки, охотники за НЛО и барабашками «видели» их и даже общались с представителями внеземных цивилизаций и потустороннего мира. Страна массово «исцелялась» и «заряжала» воду перед экранами телевизоров, с которых таращились на них с умным видом целители всех мастей, люди за сумасшедшие деньги покупали всевозможные БАДы, иногда откровенно сомнительного качества – хорошо, если безвредные – и исцелялись! Верили, потому как хотели поверить.
Вот и политикам верили точно так же. И что рынок вдруг придет и всех спасет, и что если остановить заводы и разоружить армию, а в правительство посадить представителей чужого, откровенно враждебного государства и следовать их советам, страна с чего-то вдруг станет богатой, а все сразу счастливыми… А потом, когда вдруг выяснилось, что не станет, что иностранные специалисты заботятся прежде всего о благе собственного государства (а с какого бодуна им заботится о чужом, спрашивается?), что любое экономическое чудо есть всегда результат долгой напряженной работы и экономии на всем, так многие от морока очнулись и сами потом только что головой о стенку не колотились с досады – да как же нас так развели-то?
«Ведь вот оно все, невооруженным глазом различимо – и холст, и реечки, и бечевка, которой этим «чудом» воздушным управляют, только включай критическое мышление и здравый смысл хотя бы на малые обороты! Пусть даже на долю секунды, а дальше оно, это мышление, своего не упустит. Так что хороший урок ребятам получился. Пусть привыкают при виде любого непонятного прежде всего задействовать исследовательскую реакцию, а уже потом «Аллилуйя!» кричать. А лучше и вовсе промолчать…»
Впрочем, курс молодого бойца по «ловле птицы обломинго» для ближников Ратникову пришлось провести ещё в дороге. И тоже благодаря Роське…
* * *
– Минь, ты не сердись только… – в участливом взгляде, казалось, отразилось все христианское смирение и сострадание к ближнему, кои он только мог изобразить. – Я спросить хочу…
– Ты чего, Рось? – Мишка воззрился на своего крестника, озадаченный, чем вызваны эти гримасы, тем паче что поручик Василий уже давно поглядывал на него с задумчивой тревогой, ерзал и момент для своего вопроса выбрал такой, когда рядом никого не оказалось. И подозрительно мялся, выказывая при этом ранее несвойственное ему смущение.
– Все же хорошо получилось. Ты теперь княжий сотник и вообще… А ты словно и не рад вовсе…
Роська набрал воздуха, словно перед прыжком и выпалил:
– Из-за Юльки, да? Думаешь, не простит? Ну ведь тебе на ней все равно никак жениться нельзя! Может, это Знамение? Раз сам князь тебе жену нашел. Она тоже поймет, что тут у тебя и выбора не было, раз Бог форсмажор посылает…
– Че-го?!
Мишка едва не поперхнулся от такого пассажа, мучительно вспоминая, когда это его угораздило так непредусмотрительно просветить падкого на филологические новинки крестника в столь специфической терминологии, как юридическое понятие «форс-мажор», и каким таким кандибобером оно у того трансформировалось в Волю Божью.
– Ну, ты ж сам говорил, что бывают такие …э-э… объективные обстоятельства непреодолимой силы, которые не зависят от нашей воли и из-за которых невозможно исполнять договорные обязательства. А это освобождает тех, кто заключил договор, от ответственности… – торопливо объяснил Роська, по-своему расценивший изумление своего сотника. – То есть Знамение Божье, что ж ещё? Чтобы соблазна не было. Просто тогда тебе и сомневаться не надо, и перед Иулией вины твоей нет. Всевышний лучше нас разумеет, что нам всем во благо… – крестник вздохнул и сник. – Ну ты же сам говорил, что долг превыше всего почитать надобно… Вот я…
– Напомнить мне решил, что ли?
«Ну вот, сэр, первый пошел… В соответствии со сложившимся за последнее время стереотипом вам следует изобразить гнев и двинуть наглеца в ухо. Но лень – за день так намотался… И выбрал же поручик время! Хотя сами, сэр Майкл, виноваты – так до сих пор толком и не поговорили с ближниками.
Ясное дело: все отроки аж светятся, дай им волю – устроили бы чествования своего сотника и пир закатили. Ну да, как же – сам князь обласкал и возвысил. И не только вас – всю сотню в вашем лице признал не сопляками, кои у взрослых на подхвате, а воями… Вашу сотничью гривну они и своей наградой считают – и совершенно заслуженно, разумеется, считают. И Евдокию, кстати, тоже. Вот только не знают, что к ней в нагрузку прилагается, а вам пока что даже ближникам недосуг объяснить, да и двумя словами тут не отделаешься…»
До отъезда у него так и не нашлось времени собрать совет. И до пира княжьего казалось, что дел уже столько, что до нужника некогда добежать, а после него ещё навалилось. И сборы в дорогу, и необходимость срочно разобраться с пожалованным имением, и хоть как-то его застолбить. Место оказалось далековато от окольного города – все удобные близлежащие давно заняты посадом и огородами, – зато вполне подходило как раз своей обособленностью и выходом к реке, где можно собственную пристань соорудить. Конечно, стройку перед отъездом затевать смысла не имело, а дядюшка клятвенно обещал, что его люди обо всем, как о своем, позаботятся, про лес, надобный для работ, сговорятся, чтоб как раз за зиму привезли, закупят все иное потребное. Но хозяйский пригляд все равно требовался.
Кроме того, пришлось решать, что делать с подаренной князем ладьей: по воде она до Ратного уже не успеет дойти, не на санях же везти. Ее тоже пока что оставили в Турове, под присмотром Никифора, но перед этим сняли из оснастки все, что можно было. Дядюшке, а тем более Ходоку, Мишка таких подарков делать не собирался.
Да ещё выяснилось, что и без того немаленький обоз, который собрал в дорогу Никифор, увеличится чуть ли не втрое за счет семей строительной артели. Причем семьи эти состояли из баб с детьми и стариков со старухами – все мужи в артели. Даже отроки, чуть вошедшие в возраст, постигали науку с отцами в подмастерьях. Так что за мужей управлялись мальцы чуть старше десяти лет. Пришлось Никифору своих возниц выделять им в помощь.
И купец Григорий – дядька спасенных весной сестер одного из купеческих отроков – с собой аж двое саней чем-то нагрузил. Но это понятно: купцы для своих сыновей гостинцы с ним передали. Да и ехал Григорий не один – с женой теткой Анфисой и родичем. На купчиху Мишка особого внимания пока не обращал – баба и баба, ничем особо к себе внимания не привлекала, но вот родич этот не то чтобы не понравился, но вызвал чувство, схожее с тем, которое испытываешь при внезапной встрече с сильным и опасным зверем в лесу. Вроде как и нападать ни он, ни ты не собираетесь, проще разойтись и друг другу не мешать, но опасность, исходящую от него, всем нутром чувствуешь.
Впрочем, дядька Путята держался в сторонке, не лез никуда, не выспрашивал, не выглядывал и вообще, как сказал Григорий, давно бы уже из Турова по своим делам уехал, да вот детей погибшего побратима за своих родных почитает, потому и не мог не повидаться с ними перед отъездом. Вроде бы по-людски, все понятно, но каждый раз, проезжая мимо него, Мишка чувствовал, как у него на загривке разве что шерсть не топорщилась. И Егоровы бойцы так же реагировали, он специально наблюдал.
Впрочем, гораздо сильнее, чем этот самый Путята, и Мишку, и десяток Егора сейчас занимал отец Меркурий – новый священник, который тоже ехал с обозом. Ибо этот поп, от которого за версту разило не столько благолепием и монастырским смирением, сколько походными кострами и казармой, вызывал у них чувства не менее сильные. И озабоченность уже вполне определенную. Путята-то, кем бы он там ни был, судя по всему, на их пути встретился случайно. И хотя упускать его из внимания не стоило, но скорее на всякий случай – авось и он когда для чего сгодится: задерживаться в крепости и вообще в Турове он как будто не собирался, а вот с отцом Меркурием дело теперь предстоит иметь постоянно. А тут уж к Нинее не ходи – этот кадр далеко не тишайший отец Михаил, который особо лезть в дела сотни воздерживался, да и в крепости не часто появлялся.
Все это и много чего ещё требовалось обдумать и оценить. Особенно на фоне того, как основательно вляпалась Младшая стража и ее сотник, а вместе с ними и вся ратнинская сотня в процесс международных отношений, которые, если верить тому, что Мишка помнил из истории, вот-вот войдут в очередной переходный период, связанный с формированием нового мироустройства. Этот процесс, как ему и до́лжно, будет сопровождаться цепочкой интенсивных региональных конфликтов и усилением конкуренции во всех сферах. А пресловутый инцидент на порогах, вероятно, есть первая ласточка грядущего передела геополитического пространства.
«Вот именно, сэр! Сами нечаянно вляпались в Большую Игру и сотню за собой потянули, так оцените для начала своё место в ней – весьма скромное, если не сказать больше, и свою линию – насколько она может соответствовать интересам вашим, а не чужого дяди.
…Создаёшь свою команду под решение всех этих тактических и стратегических задач, а сам так занят, так занят, что даже поговорить с пацанами некогда? Так с чего Роське в ухо дать вдруг захотелось?
Вам же нужны не исполнители нерассуждающие, а соратники, из которых вы собираетесь готовить управленцев высшего звена. Вот и извольте учить, потому как последствия феерического представления с князьями, пирами и сватовством к «принцессе» Дуньке им предстоит разгребать вместе с вами, сэр Майкл. Даже пешке интересно, в какое пекло ее сунут, а вам просто пешки не нужны.
А то, что Роська вот так сунулся… Ну так и хорошо, что спрашивает – хуже, если спрашивать перестанут».
– Ну и правильно, что напомнил, – усмехнулся Мишка, заметив растерянную мордаху крестника, уже, похоже, готового дать задний ход. – А вот про форсмажор ты неверно понял. Или я не так объяснил. Форсмажор – это не Воля Божия и не Знамение, а как раз то, что наступает, если этим знамением пренебречь. А потому допустить этого нам никак нельзя… Короче, на ближайшей стоянке собирай наших.
– Совет? – деловито поинтересовался Роська. – Тогда скажу Дмитрию, чтоб передовой разъезд заранее позаботился о кон-фи-де… денце… динци… – поручик было попытался выговорить трудное слово по слогам, сбился под насмешливым Мишкиным взглядом и со вздохом поправился: – Ну, чтоб не мешал никто в общем… Илью Фомича тоже звать?
– Не надо его дергать лишний раз, – покачал головой сотник. – И так у обозного старшины дел не разгрести, а мы с вами просто поговорим. Давно пора.
Лошадь – не человек, ей отдыхать надо. Когда-то, ещё в той жизни, Михаил Ратников, впервые услышав эту фразу, принял ее за шутку. И зря, между прочим. Самая что ни на есть истинная правда оказалась. Нельзя лошадей гонять без отдыха – падут. Так что хочешь не хочешь, а приходится останавливаться, кормить-поить, давать передых. Потому гужевым транспортом, как ни спеши, а все равно не сильно быстрее, чем пешком, получится, особенно если скотину с собой гнать. Спасибо, снег лег ко времени и сразу мороз встал: санный путь – это все-таки не по грязи тащиться. Но все равно, глядя на то, какую жижу из мочи и навоза оставляют за собой путники, Мишка в очередной раз задумался о правдивости исторических свидетельств о тысячах татаро-монгольских орд, передвигающихся конно по замерзшим рекам. Даже одному человеку просто пописать на снежок – ямка в сугробе до грунта, а что остаётся после табуна лошадей, Мишка сейчас наблюдал собственными глазами.
Впрочем, хрен их знает, может, как-то и шли… Слава богу, ему повторять их подвиг пока что нужды не предвиделось – своего хватало. Во всяком случае, идти по реке ни у кого и мысли не возникло – лед ненадежен.
Зато нападения татей не опасались – это же надо совсем на голову дурными быть, чтобы дергаться на такую ораву, да ещё при сопровождении оружных. Ну, и мерами безопасности не пренебрегали и от обозных требовали соблюдения общей дисциплины. Не обошлось, разумеется, без незаметных посторонним трений: дядюшка сразу же попытался повернуть все дело по-своему. Матерый купчина привык сам распоряжаться своим обозом, вот сейчас ему и в голову не пришло, что может быть как-то иначе: обоз он поведет, а Мишка с Младшей стражей и Егоров десяток при нем охраной. А потому как бы невзначай во время ужина накануне отъезда заговорил с Мишкой как о само собой разумеющемся:
– Значит так, племяш, хоть ты и сотник, да караван я веду. Илье укажу, куда становиться с санями, а ты вот что… Как выйдем, ты один десяток вперед посылай. Пусть они место для первой стоянки присмотрят. Егор со своими сзади пойдет, а мне приставь пяток отроков пошустрее, да посообразительнее, чтоб завсегда рядом держались – мало ли какое поручение отдать потребуется.
Мишка, даже не взглянув на своих, почувствовал, как сразу напряглись сидевшие тут же ближники. Уж что именно мальчишки подумали, неизвестно, но слова купца им не понравились. Присутствовавший при этом боярин Федор даже бровью не повел, от миски не оторвался, но Ратников нисколько не усомнился, что тот мимо ушей ничего не пропустил. Егор будто и не слышал разговора – его, мол, дело десятое, а уж его бойцы и подавно о чем-то своем переговаривались. Впрочем, и тут Мишка отметил – уж больно невозмутимая физиономия у десятника, прям как у отца Феофана давеча на пиру. Илья завозился на своем месте, но тут же сделал вид, что только для того, чтобы плеснуть себе в кружку слабого, словно квас, пива. Пили сегодня умеренно.
«Ловок дядюшка! Но на Федора и Егора оглядывается. Уверен, что его поддержат? Интересно, он нарочно так устроил, чтобы вы сейчас при всех или его воле покорились, или принялись спорить как пацан? А вот хрен ты угадал, анкл Ник – командир должен быть один. И это не ты. Не конвой при обозе, а обоз под конвоем пойдет. Тут уж у нас консенсуса не получится – слишком дорого мне такие поддавки обойдутся».
А кроме этого соображения было и ещё одно: дядюшку следовало медленно, но верно приготовить к тому, что собирался с ним проделать Ратников – приучить к хомуту, чтобы выскользнуть из него он уже не смог. Не он будет Лисовинов для умножения своего состояния использовать, а Лисовины его состояние на достижение своих целей поставят. Не без выгоды для купца, само собой, и выгоды, которой многое окупится, но и так, что назад у дядюшки пути уже не останется.
Пока что Никифор, как любой начинающий олигарх, воображал, что купил сотню и сможет теперь ею вертеть по своему усмотрению. Его капитал для него превыше всего – сразу и цель, и средство и способ, а сотня – инструмент для его умножения и охраны. Потому и Мишкину Младшую стражу рассматривал всего лишь как конвой при караване. О том, что может быть наоборот и, главное, что непременно будет наоборот, он не догадывался.
«Рассуждая в терминах теории управления, точнее, её составной части – теории игр, дядюшка сам себя видит не НА доске, а ЗА ней – игроком, а не фигурой. Что его оценка в корне неверна, мы ему пока объяснять не станем, чтобы сам не догадался, пока до самого седалища крючок не заглотит, так, что вырвать его можно будет только вместе с жизненно важными органами. Пока что он может и назад попятиться, а если ему сейчас это сойдёт с рук, то он и в самом деле в игроки проскользнёт. Так что ваша задача, сэр, – легким пинком вернуть его обратно на доску, с которой он в мечтах уже воспарил, да ещё и поставить его в нужную позицию. Тягловым конем. И заставить ходить в нужном направлении. Нам нужном, а не ему, разумеется.
Первый шаг – заставить эту перемену ролей на уровне обоза и его охраны проглотить и не подавиться, неважно, под каким соусом, главное – готовить его следует постепенно и вдумчиво».
Когда-то, ещё ТАМ, Михаил Ратников то ли слышал, то ли прочитал, что если лягушку бросить в кастрюлю с кипятком, то она обварится, но из кипятка выскочит живая, а вот если ее посадить в ту кастрюлю и воду под ней подогревать медленно, то она сварится, так и не поняв, что произошло. Вот и с дядюшкой надо было поступать аналогичным образом, чтобы к приезду в Ратное он притерпелся к процессу «подогрева» и выскочить уже не мог. Доваривать и приправлять, в основном солью и перцем, можно уже дома…
Мишка неспешно поднял глаза на родственника и с легким удивлением пожал плечами.
– Зачем же тебе себя в дороге трудить, дядька Никифор? Не могу я такого позволить, уж извини. Ты себе спокойно езжай, не волнуйся за обоз. Он и так идет под защитой Младшей стражи, командовать которой назначен княжий сотник. Справимся. Илья Фомич у нас старшина опытный, он хорошо походный порядок понимает. Ты только своим приказчикам вели его слушаться, чтоб не пришлось их принуждать лишний раз. Мы, конечно, принудим, но зачем? По-родственному-то лучше… – и, ласково улыбнувшись дядюшке, развёл руками. – А что вперед надо разъезд послать, так это ты правильно говоришь. Только у нас это воинским порядком и без того определено, да и не только это, и говорить ничего не придется: каждый десятник знает, чего ему в дороге делать, верно, господин десятник?
– Верно, сотник, – не моргнув глазом, кивнул Егор, будто только и ждал Мишкиного вопроса.
Почудилась при этом мелькнувшая у него в бороде ухмылка или нет, Мишка так и не понял, но вот то, что дядюшку начало слегка перекашивать, несмотря на скудное свечное освещение, заметили, кажется, все. Может, у купчины и был соблазн выругаться и, саданув кулаком по столу, настоять на своем, но неожиданно всю мизансцену поломал боярин Федор. Он с шумным хэком поднялся из-за стола, привлекая к себе всеобщее внимание, оглядел присутствующих, задержав внимательный взгляд на Мишке, покрутил головой и повернулся к Никифору.
– Ну что, дождался светлого дня, Никеша? Подрос помощничек-то. А ты как хотел? Дык воины ж, тудыть их… Ты к ним своих детей послал, а не они к тебе, никто тебя в спину не пихал… Так что отдыхай, пусть боярич караван ведет, раз такое дело. А мы посмотрим… Пошли лучше спать, а то вставать завтра чуть свет.
«Опаньки, вот и герр Теодор к процессу «подогрева лягушки» подключился… Красиво он его по резьбе довернул и в верном направлении. Со смазкой про «пусть молодежь учится, а мы отдохнем», значит. И боярича припомнил к месту, политик. Свой облом с Катериной он анклу Нику не забудет, а посему этой «кулинарией» занимается с удвоенным удовольствием».
Вот таким образом и произошло перемещение Никифора из привычного для него разряда «Начальник экспедиции» в ранг пассажира VIP-телеги, за неимением мерседеса. Не сказать, что купцу это сильно понравилось, но особо и не насторожило. Утром он демонстративно держался в стороне от всех хлопот, беседуя о чем-то с Федором и подъехавшим к ним Григорием, а своему приказчику, отправлявшемуся в Ратное на замену покойному Спиридону, кивнул на Мишку:
– Сотник распоряжается. Ему под руку идешь, в Ратном Лисовины хозяева, привыкай…
И рявкнул, заметив на лице у того нарождающийся вопрос:
– Чего уставился? Племянника моего слушай, говорю! Он молодой, ему учиться надо, а мне и отдохнуть иной раз не грех… Пошел вон! – а обернувшись к Григорию, усмехнулся. – Я так решил: пусть племяш покажет, чему они там отроков учат, а мы с тобой в дороге присмотрим.
«Ну присмотри, дядюшка, присмотри… А мы мысль, нечаянно тобой высказанную, – что Лисовины главные – твоим обозным доведём. И не только им. Вон как Григорий прищурился – к сведению принял. Впрочем, как раз его такое положение дел должно устроить, ведь если и он захочет от сладкого куска откусить, то ему уже не с тобой договариваться надо, а с нами… А ведь захочет! По глазам вижу – непременно захочет!»