Полосатый жираф Алик

Несмотря на весьма жёсткие вводные, описывающие условия, при которых ребята попадали в Пояс астероидов, книга долгое время кажется совсем фантастической – и сказочно-фантастической, и космически-фантастической, и приключенчески-фантастической. Однако постепенно по мере раскручивания маховика событий и происшествий всё больше начинаешь осознавать, что за всей этой сказочно-космически-приключенческой фантастичностью на самом деле скрывается явная антимилитаристская, антивоенная, гуманистическая суть, которая, в общем-то, всегда и была свойственна творчеству Владислава Крапивина – хоть в советских период его творчества, хоть в перестроечный, хоть уже в близкий к нашим временам. А весь этот антураж нужен только для того, чтобы приручить читателя, прикормить его литературными вкусностями и затем сделать ему важную и нужную прививку добра.А старая никому другому не нужная игрушка и у меня до сих пор есть – вон, живёт мирно на застеленной кровати. Правда у меня это не жираф, у меня это щенок – тоже кто-то выбросил, а я забрал, отмыл и приютил. Живём теперь в обнимку :-)

Август 1998В ночь на 5-е, во время бессонницы, моментально и ярко вспыхнувший сюжет (бывает же такое!) – «Полосатый жираф Алик»! За двадцать дней, к 24-му числу, текст написан и перепечатан. Строчка из дневника: «Теперь, слава Богу, на некоторое время (надеюсь!) оставит меня ощущение творческой несостоятельности»."Крапивинский календарь"Выхожу один я на Дорогу… На дорогу туда действительно выходит каждый сам, один. А можно ли найти дорогу обратно – ту самую Дорогу, опоясывающую (подобно ленте Мёбиуса, наверное) время и пространство? Дорогу, пройти которую можно лишь стерев семь пар железных башмаков – и только тогда, когда ты будешь к этому готов?Можно – шепчет под ухо старая сказка. Можно – скрипнула цепь между мирами. Можно? – боюсь выдохнуть я. Потому что в двадцать лет смерти нет, даже если ты не раз видел ее следы. Твоей смерти нет. А в десять, в двенадцать лет ее нет тем более. Не должно быть. А она есть. Мы ее не замечаем – настолько обыденными сейчас становятся сводки ужасных по сути своей новостей. Легче всего повесить железный занавес в собственных мыслях – а иначе, как говорят, «и свихнуться недолго». Вот только жестокости в мире меньше не становится – жестокости, жертвами которой часто оказываются дети. Почему так часто читатели ругают «нового» Крапивина (и я сама в частности)? Потому что он не желает закрывать глаза на «озверелый мир». 11 сентября 2001 года. События в США. Мир «сдвинулся по фазе». Дикое нарастание бессмысленной жестокости. Вот и попробуй тут писать «светлые, добрые, как прежде, книжки», как этого просят некоторые мягкосердечные читательницы."Крапивинский календарь"Вот и выходят из-под пера писателя сказки для детей, которые совсем не сказки и не для детей, оказывается. Потому что даже если несправедливо оказавшиеся жертвами «озверелого мира» дети и смогли вернуться по Дороге домой, жестокость ОЗМа никуда не делась. И может оказаться так, что снова надо будет идти туда. И кто скажет, появится ли снова Дорога около Астероидов, на которых можно выдумать все, что угодно – только оно будет ненастоящим, говорить обо всем на свете – но никогда не вспоминать о маме, чтобы не сжимала душу тоска по безвозвратно ушедшему… И кто скажет, что же лучше – этот маленький рай или пустота?..

Автор Крапивин стал для меня открытием. Книгу посоветовала приятельница. Я не огромный любитель детской литературы, за исключением книг моего детства, но отчего-то повелась. К тому же по объему книга оказалась небольшой. Я проглортила ее за несколько часов. Читала до трех ночи! Остановиться не смогла! Это произведние для таких как я – взрослых детей. Позиционируется, как детское, мое мнение – для детей тяжеловато. Слишком взросло для ребенка. А для стандартного взрослого человека покажется слишком наивной, детской. Вот такая она странная. Нет, я не плакала, как предрекала моя подруга, но я настолько прониклась… Желание прямо сейчас взять, и опять перечитать! Удивительно трогательно, так талантливо и по доброму. Хочу теперь всего Крапивина в бумаге – пусть будет. Он замечательный.