1
Он очень любил свой кинотеатр. Угловатое чудище архитектуры эпохи позднего соцреализма намертво зажало башнями небоскребов, напечатанных последним поколением строительных 3D-принтеров. В отражении дорогих поляризованных стекол насмешливо искажался и так донельзя уродливый облик старого здания, но этим оно Кицуму и нравилось.
Ему хотелось думать, что это своего рода вызов суетливому и урбанизированному миру, где машины и технологии оставили унизительно мало места для человека. А существ с биопротезами Кицум людьми уже не считал. У многих теперь даже не было нормальных ступней. Последнее время их всё чаще меняли на модные пневмо-ролики, да и те использовались только для того, чтобы подчеркнуть статус. Люди почти не выходили на улицу, а кататься в тесных комнатах особенно негде.
Да и зачем вообще куда-то ходить, если нажатием клавиши получаешь доступ к единой многоглазой сети, охватившей весь мир?
Но одно такое место на планете еще оставалось. «Капсул-кинотеатр» Кицума никогда не был подключен к сети, поэтому клиенты могли посмотреть фильмы, только посетив его лично. Исключений не делалось ни для кого. Даже для сотрудников «Инспекции Надзора за Нравственностью», которые сегодня попросили о встрече.
Их визит был запланирован на девять утра, но Кицум мстительно опоздал на полтора часа. Он презирал местных чиновников и потому не спешил. Подождут.
Машин на стоянке не было. Видимо, гости пришли пешком. В последнее время персональный транспорт стал большой редкостью, хотя Кицум еще помнил автомобильные пробки. Пустые улицы казались декорациями уже свершившегося апокалипсиса. Скорее всего, так и было. Человечество попросту его не заметило.
Едва освещенное фойе встретило пряным запахом ароматических палочек. Кицум их очень любил, несмотря на то, что порой из-за них кашлял. Иногда клиенты капризно жаловались на головную боль или аллергический приступ, и тогда директор кротко извинялся, возвращал деньги и вычеркивал их имена из списков. Он искренне считал свой кинотеатр храмом, и очередь в него была расписана на годы вперед.
На первом этаже ничего никогда не менялось. Гостей встречали трехмерные барельефы из натурального тика и массивный стол кассира, уютно вписавшийся между деревянных колонн. Здесь до сих пор еще выдавали билеты. Карточки из дорогой бумаги пахли свежей типографской краской. Кицум всегда печатал их сам.
Морщинистая и древняя, как динозавр, старуха коротко кивнула ему, указав на двух посетителей. Рыхлый мужчина с тройным подбородком и молоденькая пухлолицая блондинка, с любопытством разглядывающая теплый ламповый интерьер, которым Кицум так гордился.
На мгновение он задержал на ней взгляд. Должно быть, стажерка. Ярко-красная помада, каблучки, прическа. Красивую фигуру безжалостно стискивал стандартный мундир. Интересно, сколько там осталось органики?
– Статс-советник Печёнкин и эксперт Агафонова, – представился мужчина, показав золотой значок на кителе. – У нас предписание. Мы из…
– Я прекрасно знаю, откуда вы! – брезгливо скривился Кицум. – Чем обязан визиту?
– Проверка нарушений Морального Кодекса Предпринимателя, регулируемых пунктом три-пять статьи сто сорок. Игнорирование законных требований неопределенного круга потребителей…
– Достаточно! – он с досадой перебил девушку, видимо, собиравшуюся пересказать весь Кодекс.
Говорила она хорошо поставленным дикторским голосом. Таким всё еще делают объявления в аэропортах; правда, там уже почти никто не летает. Вероятно, имплантат и резонирующие стальные пластины в глотке. Изменение речевого центра стоит недешево. Да и для эксперта Надзора эта девица слишком юна. Хотя с такой пластикой черт их теперь разберет… Наверняка чья-то дочка или любовница.
– Значит, требования уже определены, а обиженного потребителя еще нет? – язвительно спросил Кицум, надеясь, что у них нет на него ничего серьезного. Раньше он был им не по зубам. Видимо, зевнул очередной переворот в недрах местечковой иерархии. Зря не захватил с собой адвоката.
– Почему же? В вашем деле есть и заявление.
Смутившись, Агафонова принялась торопливо тыкать пальчиками в планшет. Ее остановил пренебрежительный жест более опытного коллеги:
– Мы обязательно всё вам покажем, но для начала хотелось бы осмотреться.
– Никогда у нас не были? – понимающе усмехнулся Кицум. Он знал, что для младших чиновников Надзора билеты в его кинотеатр слишком дороги.
– Пока не по карману, – неохотно признался Печёнкин. – Но о вас наслышаны. Так где стоят капсулы?
– Наверху, – Кицум показал на винтажную деревянную лестницу, украшенную рельефными фигурками демонов и драконов. – Хотите посмотреть?
– С удовольствием. Как понимаю, они отделены перегородками друг от друга?
– Конечно. Каждая находится в своей звуконепроницаемой комнате. Поднимемся наверх, и я вам всё покажу.
– Всегда было интересно, что чувствует зритель в ваших персонажах. Он же не может делать что-то по своему усмотрению? – подмигнул Печёнкин, демонстративно покосившись на хорошенькую Агафонову.
– Думаю, «по своему усмотрению» ничего нельзя сделать даже в собственном теле. А в наших фильмах это похоже на поездку в автомобиле с шофером. Вас везут по сюжету, но изменить его вы не можете. Впрочем, как и в обычном мире, если вы понимаете… – машинально ответил Кицум, гадая, во сколько обойдется этот визит.
– Значит, ваш зритель переживает всё по-настоящему? Даже самые интимные ощущения? – не отставал статс-советник, подталкивая к ответу, которому бы наверняка обрадовался.
Но Кицум никогда не связывался с порнофильмами. На них нужно было специальное разрешение, а Инспекция Надзора за Нравственностью очень неохотно выдавала лицензии. Да и то если персонажи находились исключительно в миссионерской позиции. Конечно, процветали кинотеатры с нелегальными сеансами, где всё было несколько разнообразнее, но Кицум прекрасно обходился без них. Его всегда удивляла людская тяга к синтезированным сексуальным переживаниям, при всей доступности и дешевизне натуральных аналогов.
– Смотря какой билет купите, – он показал на предупреждающую надпись в красивой золотой раме рядом с кассой. – Доступны три опции. Самая дорогая – «Забвение». Это временная амнезия и полное погружение. Похоже на сон, когда человек не знает, что спит. Такой вариант берут очень редко.
– Я слышал, что некоторые выходили после сеансов седыми… – вкрадчиво прокомментировал Печёнкин.
– Бывало и так, – кивнул Кицум, понимая, куда тот клонит. – Особенно если выставлен максимальный болевой порог. Человек платит за острые ощущения, и мы ему их даем. Но основной спрос все же на «Осознанное сновидение», когда зритель знает, что происходит и где он находится. Те, кто не уверен в себе, берут самый дешевый вариант – «Кукла». Это похоже на обычный кинофильм с видом из глаз выбранного персонажа.
– Но у вас же особенный кинотеатр! – подыграла Агафонова, старательно изображая наивную дурочку. – Меня восхищает, что в ваших фильмах сюжет «плавает»! Никто не знает, чем он закончится, каждый раз всё происходит по-новому! Говорят, события непредсказуемы, а персонажи ведут себя настолько правдоподобно, будто существуют в реальности!
– Реальность не обязана быть правдоподобной, в отличие от вымысла, который изначально создают с расчётом на потенциальную убедительность. А вот это уже коммерческая тайна и патентованная технология! – сухо ответил Кицум. Он на эти восторги не купится. Не даст даже намека.
Девушка раздосадовано нахмурилась и отвернулась. Печёнкин понимающе хмыкнул – клиент не раскололся, но попробовать стоило.
Ступеньки возмущенно отскрипели каждый шаг по лестнице. Кицум толкнул одну из нескольких десятков дверей на втором этаже и пропустил гостей вперед. Центр комнаты занимала серебристая яйцеобразная ванна, подсвеченная нежно-голубым.
Бесшумно сработал сервопривод, и крышка из матового стекла поднялась. Капсула казалась элегантным чудовищем, сонно зевнувшим при виде пары чиновников. Кицума всегда бесила даже не их жадность, а пугливое лицемерие и жалкие потуги на поучающую мораль, словно они жили в стране идиотов. В те же Средние Века всё обстояло гораздо честнее: был феодал, приближенные к кормушке особи и быдло, которому не так повезло при рождении. А сейчас тот же иерархический принцип преподносился уже высшим достижением социума.
– Как вам, Екатерина Ивановна? – в тоне Печёнкина угадывались нотки иронии.
– Морфей В443, класс ААА, закрытая коллекция… – девушка осторожно провела ладонью по изящным обводам капсулы, похожей на дорогой спортивный болид.
– Соответствует нормативам? Не дымит, не пахнет, нигде не жмёт? – игриво спросил статс-советник, остановив нарочито жадный взгляд на ее груди.
Кицум тотчас понял, как заработан шеврон эксперта. А почему нет? По крайней мере, это еще человечно. Всё лучше, чем мастурбация с механизмами.
– И все той же марки? – деловито спросила Екатерина Ивановна, срезав улыбку Печёнкина пренебрежительной гримаской. Вероятно, девушка осталась невысокого мнения о его мужественности. – Сколько их здесь?
– Пятьдесят, – нехотя ответил Кицум. – Абсолютно легальные. Сертификаты и техпаспорт есть на каждую, но мы редко используем все сразу. Фильмов на полсотни ролей почти не пишут. Жаль, но каждый клиент предпочитает прожить историю главным героем. За вторые роли нам платят гораздо меньше.
– Но, как полагаю, особых проблем нет? – пошевелил ноздрями Печёнкин, будто принюхиваясь. Должно быть, супостат чувствовал исходящий от касс запах денег, а чужой финансовый успех всерьез расстраивал.
– У нас нет. А у вас есть доступ к моим налоговым декларациям. Там всё подробно расписано. Мы очень стараемся, чтобы клиенты оставались довольны. Поэтому и не понимаю, чем вызван ваш интерес. Так мне объявят, наконец, суть претензий? – раздраженно спросил Кицум, демонстративно захлопнув капсулу у чиновников перед носом.
– Конечно-конечно… но случай весьма необычен, – замялся Печёнкин. – Одна из клиенток получила повреждения… м-м-м… внутренних органов.
– Ах, вот вы про что… – озабоченно кивнул Кицум, пытаясь изобразить сожаление из-за столь досадного недоразумения. – Мы не имеем права обыскивать наших гостей или ставить над каждым из них по охраннику. Порой в капсулы тайно проносят кустарные или не сертифицированные приспособления. Они могут добавить особые ощущения, даже если куплен самый дешевый билет. Это как зайти в дорогой ресторан со своим коньяком, понимаете? Если гость отравится, то кому придет в голову обвинить бар?
– Но вы несете ответственность, раз такие устройства можно подключить к интерфейсу! – возмутилась Екатерина Ивановна, видимо, из женской солидарности с жертвой несчастного случая.
– Если разъем подойдет, то подключить можно даже утюг. Обратитесь к производителю. Некоторые умудряются навредить себе вилкой, но это не повод их запрещать! – горячо возразил Кицум. – К тому же мы пускаем только совершеннолетних. Страховка и пятьдесят страниц типового договора! Наши юристы…
– Нуждаются в повышении квалификации, – продолжил за него статс-советник. – Посылайте к нам, раз ваши ребята не в курсе. Есть специальная программа. И не так дорого. С апреля вступили в силу поправки в Закон о Трансплантации…
– А при чем тут ваш чертов закон? – не выдержал Кицум, ненавидя киборгов, чиновников и особенно их помеси в любой пропорции.
– Один из важных органов вашей клиентки не достиг совершеннолетия. А, согласно этим поправкам, официальный возраст отсчитывается по самому молодому…
– То есть, если она надует себе губы и задницу, то станет практически новорожденной? Да я помню ту дуру! – взорвался директор. – Вы бы видели, что за агрегат она с собой притащила! Но мы вошли в положение и ей хорошо заплатили!
– Видимо, недостаточно, – согласно кивнул Печёнкин. – У нее есть права, а у вас правила. А еще лицензия и социальная ответственность. Ваша, несомненно, щедрая компенсация эту несчастную женщину не устроила.
– Так была еще и страховка!
– К сожалению, тут явно нестраховой случай, – озабоченно покачал головой статс-советник. – Бедняжке рассмеялись в лицо. После этого она включила в исковое заявление еще и моральный вред на астрономическую сумму. Мы не можем оставить без внимания эту претензию, даже если суд встанет на вашу сторону. А наши штрафы вы знаете.
– Ладно. Раз пришли без ордера, еще можно замять дело, – тяжело вздохнул Кицум, предвкушая серьезные финансовые потери.
– Не могу ничего обещать. Будет непросто, – поиграл бровями Печёнкин, – но давайте попробуем. Мы хотели бы взглянуть на конфликт изнутри. Но для этого нужны билеты. Пока только на «Годзиллу». Причем обязательно на главных героев.
Кицум чертыхнулся про себя, едва удержавшись, чтобы не ткнуть кулаком в откормленную наглую морду. Один боковой в челюсть надолго бы вырубил жирную тварь. А пока та валяется, хорошо бы задрать форменную юбку уважаемой Екатерины Ивановны: девица давно строит глазки.
Впрочем, от денег та клиентка всё равно не откажется. А их предложение намного хуже, чем деньги! Заявление – лишь предлог для серьезной проверки. Итог почти всегда один – конфискация. Нет, просто так не отвяжутся. Начнут с малого, но рано или поздно потребуют долю в бизнесе. Львиную долю.
– Но всё же занято! Если даже устроить вам внеплановый персональный сеанс, то где взять остальных? Фильм ровно на тридцать пять человек. А если подарить билеты другим, то пойдут слухи! Я не могу набрать людей в обход очереди! – Кицум нервно ходил туда-сюда, зная, что объяснять бесполезно. Им плевать, если дело всей его жизни загнется.
– Не беспокойтесь, нам хватит одной финальной сцены, – с честными глазами заверил его статс-советник. – Там, где он, она и чудовище. Триумф заслуженной победы, поцелуй на фоне ванильного неба и всё такое…
– Ах, вот как… – задумчиво потер подбородок директор, ощущая сладкое предвкушение риска. Кончится это, скорее всего, плохо, но он не откажет себе в таком удовольствии. Даже если оно станет последним. – И какой же билет вы возьмете?
– «Осознанное сновидение», конечно же! У меня слабое сердце, знаете ли… На первый раз хватит и этого, – осторожно промямлил Печёнкин, заметив перемену его настроения.
– Ну, тогда всё в порядке, – пожал плечами Кицум, отметив про себя последнюю фразу, чтобы повторить ее в сцене. Он уже знал, как и когда ее скажет, и потому чувствовал себя лучше. – Подписывайте стандартный договор и заходите.
– Куда идти? – деловито спросила блондинка, поправляя прическу.
– Комнаты тринадцать и сорок пять. Надеюсь, у вас-то все органы совершеннолетние? – зловеще улыбнулся директор.
– Вполне! – брызнул слюной Печёнкин, обнимая ее за талию.
Кицум заметил, как брезгливо отстранилась она от «наставника». Видимо, перспективы карьерного роста исчерпаны. Ей нужна свежая кровь и новые впечатления. И сейчас их у девушки будет с избытком. А вот в перспективах Печёнкина были сомнения.
Внутренне закипая, директор отправился в личную комнату без номера, где проводил каждый сеанс. Там за черной шторкой пряталось «гнездо», как называл он свою персональную капсулу. На маняще замерцавшей огнями панели на этот раз висел красный стикер: «Годзилла».
2
– Вы хорошо поняли, в чем вас обвиняют? – медленно и четко произнес яркий свет. Из-за направленной в лицо лампы самого следователя Кицум не видел.
– Нет. Не понял… – признался он, подпустив испуганной дрожи в голос. Похоже, в полиции обсмотрелись старых фильмов. Балаган с темной и сырой камерой сперва веселил, но теперь стал побешивать.
Оперативники из «Надзора» вытащили из «гнезда» прямо во время очередного сеанса. Конечно, Кицум отдавал себе отчет, что дело будут тщательно расследовать, но пока не мог понять, в чем ошибся. Смерть инспектора – это не шутки, но несчастные случаи в капсулах бывали и раньше. При чем тут он? Если сердце больное, то умереть можно даже на унитазе.
– Что конкретно вам непонятно? – холодно спросил голос.
– Ничего не понятно. Вашим сотрудникам стало плохо. Мы вызвали скорую помощь, их увезли, – развел руками Кицум. – Они выбрались из капсул самостоятельно!
– Вырвав крепления и сломав защелки замков изнутри? На пластике глубокие царапины от ногтей! Как должен быть напуган человек, чтобы проделать подобное? – громко хлопнуло по столу папкой или просто ладонью.
– Некоторые нервничают даже на детских качелях, – хмыкнул он равнодушно. – Подобные риски указаны в типовом договоре. Пятый раздел, пункт тринадцатый и сорок четвертый. Клиенты на нем очень настаивали. Это было их выбором.
– Что именно они выбрали?
– Самый жесткий и дорогой вариант – «Забвение». Непревзойденная яркость ощущений, максимальный болевой порог. А ведь как я их отговаривал… – печально покачал головой Кицум. – Знаете, в «Годзилле» очень натуралистичные сцены.
– Вы лжете! – реостат подкрутили, и свет стал ярче. Казалось, еще чуть-чуть, и в камере зажгут солнце. – Есть запись вашего последнего разговора. Статс-советник ясно и четко попросил вас об «Осознанном сновидении». Кроме того, упомянул и о проблемах с сердцем.
– Он так сказал? Немудрено. Нарушение кровообращения вызывает причудливые галлюцинации.
Нет, это невыносимо! Чертова лампа будто прожгла дырку в черепе и принялась уже за спинку стула. Кицум почти физически ощущал запах дыма. Будь он религиозным, то решил бы, что под убийцей горит земля. Ну, или пахнет кипящим маслом в адском котле, который для него готовят черти.
Но директор не верил ни в ад, ни в богов, а лишь в абсолютную истину непостоянства. Вот оно никогда не подводит – обед в собственном кабинете, а ужин в сырой камере. Было глупо надеяться, что эта забава сойдет с рук, но в тот момент ему показалось, что она того стоила. Рано или поздно всё равно все умрут. Зато как Печёнкин визжал, сколько получено удовольствия!
– Камера не записывает галлюцинации. Вам не повезло. Один из глаз у Агафоновой был заменен имплантатом. Запись велась круглосуточно. Там нашлись очень любопытные съемки, – мерзко хихикнули где-то за лампой.
– Вы не имели права! Это приватная информация! – запротестовал Кицум, быстро оценив безвыходность ситуации. – Откуда её показания? Мне сказали, что девушка лежит в психушке.
– Вот поэтому мы и смогли извлечь эти файлы. Агафонову временно признали недееспособной. Надеюсь, она поправится. Но ее психическая инвалидность уже не самая большая проблема. Всё гораздо серьезнее. Статс-советник Печёнкин умер в больнице от сердечного приступа. Записи доказывают, что вы могли вызвать его преднамеренно.
– Как? Залезть в Годзиллу? Она не моего размера! – нервно отшутился Кицум, хрустнув костяшками пальцев.
– Именно. Так вы и сделали! – ему сунули под нос стикеры с капсулы.
– Я? Да вы с ума сошли! Таких технологий не существует!
– Значит, существуют. Кое-какие материалы мы уже нашли. Суд разрешил их исследовать, чем сейчас и занимаются наши ученые, – злорадно ухмыльнулись за лампой.
– Не думаю, что они разберутся, – по-детски беззаботно улыбнулся Кицум, как только понял, что от него нужно. – Я работал интуитивно. В моих расчетах нет логико-математического аппарата.
– Ну почему же? Вы очень умны, господин злобный псих. Ваши разработки по-хорошему удивили. Возможно, за них человечество будет даже признательно. Но не вам, а одному из наших сотрудников. Наверху думают над именем нового исследовательского центра. Вероятно, его назовут в честь Печёнкина.
– Спасибо. Очень лестно, – скривился директор, оценив иронию. – Но одних записей вашим яйцеголовым будет мало. Всё самое важное в моей голове. Я бы посоветовал ее очень беречь.
– Вот поэтому я с ней еще разговариваю, – неожиданно мягко произнес голос. – Знаете, «непредумышленное убийство» легко заменить на более тяжкую статью. Но если будете сотрудничать, оставим как есть.
– Адвокат сказал, что мне грозит пятнадцать лет тюрьмы. А за умышленное убийство тот же срок, но на каторге. Разница не такая большая, – хмыкнул Кицум.
– Поверьте, она хорошо чувствуется. Кроме того, мы попросим, чтобы вы провели весь срок в стазисе. Несколько лет беспамятства намного лучше рабства на урановых рудниках. Думаю, наслышаны о том, что там происходит?
– Не было причин интересоваться… – буркнул директор, нервно барабаня по столу пальцами.
– Теперь они есть, – со значением заявил следователь и наконец выключил лампу.
Огненные всполохи еще плясали в глазах, но Кицум оценил жест по достоинству. В комфортной полутьме думалось намного яснее.
– Заключенным на каторге перерезают ахиллово сухожилие. Они гниют заживо и возят тележки с рудой на карачках. Вечная тьма, скудный паек и сексуальное насилие среди таких же отбросов. Вы ведь не хотите столь незавидной участи, верно? – нехорошо хихикнул следователь, но его глаза не смеялись.
– Ладно, что от меня надо? – сдался Кицум, решив более не упрямиться и упростить ситуацию. Он не верил страшным сказкам, но проверять на себе их правдивость было бы глупо.
– Ключи шифрования. Полный доступ к документации. Мы устроим несколько встреч-консультаций с нашими инженерами, – с облегчением выдохнул дознаватель. – Но для начала хотелось бы кое-что уточнить.
– Так спрашивайте, – милостиво позволил Кицум, расслабленно закрывая глаза. Перед ними до сих пор плавали неприятные рыжие пятна. Должно быть, религиозные фанатики всё перепутали. Свет ужасен и безжалостен. По сравнению с ним тьма выглядела истинным благословением.
– К сожалению, глаз-камера Агафоновой не смогла зафиксировать то, что пострадавшая видела в капсуле. Но у нас есть протокол первичного обследования. Психиатры записали, что больная бредит жуткими сценами: «Годзилла заставил ее отрезать у Печёнкина гениталии. А потом съесть их у него на глазах», – в тоне следователя отчетливо прозвучали нотки восхищения. – Вы серьезно? Так всё и было?
– Вы меня не подловите. Я не стану свидетельствовать против себя.
– Ладно, – понимающе кивнул тот. – Тогда хотя бы общие принципы. Итак, зритель покупает билет на роль одного из персонажей, а вы воплощаетесь в монстра или злодея. Но мы не нашли ни трехмерных моделей, ни текстур. Никакой графической оболочки! Это не фильм, но и не игра! И откуда в событиях появляется «люфт»? Как, черт возьми, там всё происходит?
– Это непросто объяснить, – согласился Кицум. – Мой зритель не играет. Он рождается и живет в измерении, где я предварительно подготовил для него тело и все необходимые обстоятельства.
– Постойте, но в других кинотеатрах сцены просчитаны заранее, а их объекты жестко зафиксированы. Зритель едет в своем персонаже точно в вагоне по рельсам. О каком измерении вы вообще говорите?
– О боже… вы даже не добрались до механизма «проката», – ядовито заключил Кицум. – Мои капсулы не проигрывают записанный на жесткий диск фильм, как это делают все остальные. Созданные миражи реальны так же, как эта камера. Вот смотрите: ее кто-то построил, покрасил стены, поставил стол и стул, нанял охрану. И только после этого сюда любезно пригласили меня. Вот это и есть ваш «фильм», в который мне насильно вручили билеты.
– Ничего не понял! Объяснитесь! – потряс головой следователь, торопливо записывая.
– Понимаете, человеческий мозг не содержит в себе ни памяти, ни знаний. Всё это существует как особые поля в «изнанке» реальности. Мы настраиваемся на них так же, как радиоприемник ловит волну. Разумеется, «поймать» в этом эфире свою память проще, чем чужую, но при должной «настройке» и это возможно. Так и объясняется телепатия, гадания, предсказания и прочая «экстрасенсорика». К примеру, сны мы видим в наших индивидуальных полях.
– Хм… Звучит слишком фантастично, – недоверчиво хмыкнул следователь. – Чем это можно доказать? Откуда знать, что вы опять не врете?
– Предположение, что люди по умолчанию не говорят правду, разрушило бы весь процесс коммуникации. Мои миры и есть доказательство. И в них я пускаю только за деньги, – усмехнулся Кицум.
– Значит, вы записываете там свой фильм, а потом подключаете к этому «полю» клиентов? – округлил глаза следователь, бросив записывать.
– Как вы проницательны, молодой человек, – покровительственно улыбнулся директор. – Но всё немного не так. Я пробиваю ход в особом подпространстве и нахожу нужный мне «зал». Он уже существует, но еще пуст. Требуется создать декорации, персонажи-пустышки, выстроить между ними сложные связи. И когда я заселяю гостей, мой фильм оживает. Теперь понимаете, кого вы хотите отправить на каторгу?
– И кого же?
– Творца миров! Я божество! – воодушевленно воскликнул Кицум. – Как, впрочем, и вы, и все остальные! Читали что-нибудь о квантовой физике, о «кошке Шредингера»? Нет?
– Мы вас очень внимательно слушаем, – ему многозначительно показали зеркало на стене и камеру под потолком.
– Видите ли… миров очень много. Они бесчисленны. Всё, что только может случиться – обязательно где-то произойдет. Всеми возможными вариантами. Но без «наблюдателя» они как бы парят в неопределенности. А когда он решает посмотреть, сводятся к одному, который и случается. Нет никакой реальности, пока ее не измерят. Таким образом, время, пространство, материя и всё остальное существует только благодаря восприятию. Наши ожидания определяют будущее. Как только их суммарный вектор проявляется в поле, оно проецирует себя в настоящее, создавая причины и условия для событий, которые уже произошли в сознании. Ваши хваленые ученые не столько открыли элементарные частицы, сколько изобрели их. Предсказали теоретически, а потом нашли в своих опытах. Так мы программируем – а скорее, зомбируем, – не только себя, но и всё вокруг, понимаете?
– Люди очень разные, а их фантазии сильно отличаются, – упрямо мотнув головой, возразил следователь.
Кицум понял прозрачный намек. Минутой раньше его назвали психом. Считают невменяемым? Хорошо! Они получат то, что хотят.
– Конечно, отличаются. Точно так же, как и миры, которые так проявляются. Их число бесконечно, и в каждом одно и то же событие происходит по-своему. Всеми возможными, бесчисленными способами! К примеру, в одном из них я сейчас сбегу, проломив вам голову. А в другом останусь и пожру ваши мозги, пока они еще теплые.
Изменившись в лице, следователь нажал кнопку под столом и поспешно отодвинулся вместе со стулом.
– Вот видите? Вы поверили, потому что ждете от меня чего-то подобного! И значит, где-то это уже произошло. Мир лишь зеркало, полное наших собственных отражений! – с экспрессией продолжил Кицум, разведя руками, точно фокусник после трюка.
Дверь распахнулась, и в комнату влетела пара верзил-охранников. Нетерпеливый жест дознавателя остановил их.
– Хорошо, но почему мы с вами сидим в одной «камере»? – недоверчиво спросил он, видимо, диагностировав случай «запущенного солипсизма». – Как вы или другие тогда оказались в моем измерении?
– Ни «меня», ни «вас», строго говоря, не существует. Взаимообусловленность не оставляет даже теоретической возможности для истинной автономии, – назидательно поправил его Кицум. – Это во-первых. А во-вторых, вместе мы оказались отнюдь не случайно. У нас схожие причины, условия и обстоятельства. Древние мистики называли такое «совпадение» кармой, подразумевая естественную причинно-следственную связь.
– Поясните, пожалуйста.
– К примеру, если рассыпать ведро песка по разным детским формочкам, то куличики из них вылепятся столь же разные. В физических законах, по которым так объединились песчинки, нет ничего мистического, хотя просчитать судьбу каждой почти невозможно, – торжественно заключил Кицум.
– Да черт с ними, с вашими «куличиками»! – разозлился следователь, совершенно запутавшись. – «Фильмы», в которые вы запускаете зрителей, это объективно существующие миры или иллюзии?
– Всё воспринимаемое тоже иллюзия. И она поистине великолепна. Вы так ничего и не поняли, – Кицум досадливо щелкнул пальцами. – Я понимаю. Это не так легко схватывается.
– Достаточно! – поднялась ладонь, словно выставляя защитный барьер. – Где ключи к шифрам?
– У меня дома. Тайник в ножке кухонного стола. Вы открываете ящик Пандоры и даже не представляете, куда лезете. Желаю удачи. Человечеству теперь она очень понадобится! – допрос закончился демоническим хохотом сумасшедшего.