Его признание, казалось, прибавило уважения в глазах шпаны, которая, как понимал Свят, в силу своего естественного противопоставления капитализму, неосознанно ценила любую внесистемность.
– А чем занимаешься тогда?
Свят глотнул ещё пивка.
– Слышал такое слово: революция?
– Слышал. А ты из этих, значит, революционов?
Свят гордо кивнул и подставил стаканчик для новой дозы.
– Я тебе сейчас объясню всю систему. Вот ты, например, простой ребёнок…
– Это кто ребёнок, ты, б… – начал было возмущаться младший, но собрат быстро его успокоил, отпустив подзатыльник. Свят сделал вид, что не заметил пикировки и продолжил:
– …А уже понимаешь мерзкую суть вещей, когда всё товар – и чувства, и слова, и отношения, и ты товар, причём дешёвый, и жизнь твоя – один длинный базарный день. Продаёшь, покупаешь, и не осталось ничего свободного от ярлыка с ценой. Ни еды, ни сна, ни любви, одно потребление. Вот с этим я и борюсь.
Парни уважительно покивали и предложили тост: "чтоб всё ништяк". Свят с удовольствием поддержал – ему тоже хотелось, чтобы всё было хорошо.
Ещё около часа Свят втолковывал ребятам особенности современной революционной борьбы, потом они взяли ещё пива и пошли к нему домой. Мальчишки слушали с неподдельным интересом, а старший товарищ не уставал делится с ними знанием о сути вещей.
Свят радовался, что ему удалось найти столь благодарных слушателей. "Пусть и дети вроде, – думал он между делом, – но их глаза разгораются всё ярче, а там, глядишь, и откажутся от маргинального образа жизни, перестанут пить, курить, сквернословить, обрастут мужеством, да и посвятят себя делу революции, а хотя бы и просто честными людьми будут."
Когда они подошли к дверям квартиры, Свят был уже довольно пьян и младшому приходилось подпирать его сзади, чтобы не допустить падения. На липком от пыли столе они продолжили братскую попойку.
– Мужество, пацаны, мужества не достаёт нам всем, а вы, вы смогёте! – говорил Свят. – А знаете, почему?
Юные выпивохи послушно помотали головами.
– Потому что вы реальные! – сказал он и махнул ещё стакан, после чего уронил голову на стол.
Ему снилась площадь, полная сильных и свободных людей, радостных друг другу и самим себе, молодых душой, а кое-кто и телом, и все они, как праздник, встречают приход нового времени, как родные, обнимаются, целуются, бодро вскрикивают что-то победное и поют, зная, что теперь не будет никакого угнетения, ни жмёт нужда и не давит обязанность, не осталось ни одного лишнего и неприспособленного человека, даже парень в красных штанах хлопает себя в восхищении перед стремительным торжеством правды, а среди этого воодушевлённого люда деловито стоит деревянная сцена, а на ней – два столба, соединённых длинной перекладиной, прогнувшейся от тяжести подвешенных на ней тел.
Когда Свят проснулся, в окно кухни лупило утреннее солнце. Он припомнил вчерашний день и своё стремительное погружение в темноту на глазах у подростков, от этого стало даже дурнее. Свят прошёлся по квартире – вчерашних друзей в ней не было, равно как не было и телевизора, компьютера, пальто, и, как выяснилось чуть позже, его расчёта.
Тетрадь, которую Свят носил с собой, чтобы не упустить момент вдохновения, исчезла вместе с пальто, а потому он продолжил конспект прямо на стене комнаты:
"Злостная обязанность выживать в дорожающем мире вынуждает даже кристальных душою людей поддаваться бессовестным поступкам. Не их вина, что механизм купли-продажи настроен на безостановочное движение вещей из рук в руки, а любой, опускающий их или вовсе их не имеющий, будучи неспособным перехватить очередной товар, вынужден отойти в сторону, без надежды на маломальский уют и кусочек хлеба. Но наша задача в этот раз – держать руки высоко поднятыми над этим движением, с готовностью решительно и сокрушающе опустить их на головные части этого механизма".
7.
Однажды, уже почти зимним утром, в квартиру Свята требовательно постучали. Свят вскочил с кровати, натянул штаны и побежал открывать, предчувствуя общение с человеческим существом, скорее всего случайным. Но гости оказались совсем не случайными, а вполне намеренно добивавшимися свидания с хозяином квартиры – человек в синей форме, человек в серой форме и человек без всякой формы, но с печатью высокой власти на теле, то есть пристав, участковый и старшая по дому. Не став ждать приглашения, все трое прошли внутрь, задвинув смущённого Свята в угол прихожей.
Пристав прошёл на кухню, сел за стол, достал из папки листок и начал писать, участковый сел на диван, отчего тот пронзительно вскрипел, а старшая по дому осталась стоять в дверях, упёрши руки в боки и ненавистно глядя на Свята.
– Свят Андреевич Васильев? – с сомнением спросил пристав.
– Да, – тихо произнёс Свят.
Пристав уточнил адрес и Свят так же тихо его подтвердил.
– Работаете?
Как раз недавно Николай Антонович устроил его себе в сменщики, так как Свят остался без всякого содержания, а потому был вынужден вернуться в мерзкую систему купли-продажи рабоче-сторожичей силы. Получки хватало только на скудное питание, передвигаться по городу и то приходилось чаще пешком. Ненависть к капитализму крепла с каждым днём.
– Да. – ответил Свят.
– Значит, так. Ваш долг по коммунальным услугам превысил допустимые пределы, и жилищная компания обратилась в суд по поводу вашего выселения с жилплощади. На суд вы не явились и не предоставили никаких документов о своём доходе. Суд принял решение о выселении. Вам было предписано освободить жилплощадь в течение двух недель. Вы этого не сделали, поэтому выселение произойдёт с привлечением органов правопорядка. Ну, а так как вы трудоустроены, то это решение обжаловать уже никак не получится. Понимаете меня, Свет Андреевич?
Бывший хозяин жилплощади стоял в совершенной растерянности, боясь взглянуть на присутствующих. Участковый, закончив читать надпись на стене, с настороженным вниманием обратился лицом к участникам дискуссии.
– Я ничего не знаю о долгах, и о суде… – проговорил Свят.
– Не надо рассказывать, будто вы не знаете, что за удобства надо платить. Электроэнергия, газопровод, холодное и горячее водоснабжение, содержание жилья, капитальный ремонт, домофон, антенна – всё это не даром даётся, и вам прекрасно об этом известно. Извещения суда тоже наверняка приходили – почта сейчас хорошо работает.
– Наверное, мальчишки повытаскали, – сказала старшая по дому. – Забав у них немного, вот и пиздят из ящиков.
– Решения суда это не отменяет, – мрачно сказал пристав. – Освобождайте хату…
И вот Свят снова бредёт по городу с пакетом в руке, а в душе его холодно и муторно, может от того, что система в очередной раз показала всю свою силу угнетения, а может, оттого, что на улице ноябрь, а Свят в старой куртке. Вскоре он устал, и остановился перевести дух у ярко-красного здания супермаркета.
Он с любовью прислонился к стене продмага, догадываясь, какое изобилие скрывается за ней, и вспомнил свои тёплые деньки в пробочной конторе – как он ни черта не производил, а только произносил привычные фразы по телефону, да болтал с тётками в кабинете, при этом был сыт и тепло одет, и как положил он всё это благополучие на алтарь доблестной борьбы за ровно то же самое, но для всех.
И эта мысль внезапно оказалась избыточно согревающей, да так, что Свят выпрямился и сделал несколько неровных шагов туда-сюда. Он осмыслил свой подлинный героизм и даже взмахнул кулаком, угрожая буржуазному образу жизни. Его поразила глубина и живая мощь того подвига, на который он решился, и который, несомненно, должен так же вдохновить остальную массу людей, забитых, разуверившихся, но готовых пробудиться при виде столь лучезарного пророка новой, справедливой эры.
Свят встал у входа в супермаркет и возвестил:
– Люди! Перемены, которых вы ждёте, не произойдут без вашего содействия! Встрепенитесь! Отриньте то рабское, что навешала на вас неправедная власть! Сломайте порочный круг потребления и подавления друг друга!
– Чего орёшь?
Позади Свята стоял недружелюбный охранник, не разделявший его светлые идеалы. Охранник был широкий и розовощёкий как хряк.
– Что, рожа, – не побоялся его Свят. – Будешь душить голос правды? Служишь хищным тварям капитализма за кусок пирога? Только знай, недолго тебе осталось…
Охранник ударил героя, да так, что тот кубарем покатился по мостовой, и с достоинством вернулся в магазин.
Свят не сдался. Утирая разбитое лицо рукавом, он двигался туда, где его голос сразу услышат, а героические устремления поймут и поддержат. "Эти люди и внесут меня на руках в здание новой, народной власти, уж они то с радостью проткнут горло своим господам и восславят своего спасителя, открывшего им глаза и направившего их гнев против подлинного зла", – думал он.
Свят подошёл к проходной винно-водочного завода и стал ждать пролетариев. Он не чувствовал холода или боли, всё вытесняла лихорадочная жажда борьбы. И как это он сразу не догадался агитировать среди рабочих? Всё возился со стариками, да с детьми. Досада тоже одолевала его, а с ней и нетерпение. Наконец, он, не выдержав, кинулся к железным воротам и стал колотить по ним кулаками и ногами, что есть сил.
– Рабочий люд! Послушайте, – надрывался он, и в голосе его сквозило отчаяние от столь долгого ожидания сочувствия. – Бросайте всё к чертям и айда вешать хозяев жизни!
Местный охранник, хоть и был худее прежнего, но поколотил Свята с большей силой и рвением, видимо, пользуясь безлюдностью местности. Хныкающий от досады Свят отполз в сторону гаражей, где остался на некоторое время, чтобы перевести дух.
Мёрзлая земля всасывала его в себя, а он, не в силах отлипнуть, лежал и чувствовал, как врастает в эту мерзлоту. Грянул гудок, и из ворот постепенно потянулись забитые жизнью люди, многие, правда, казались весёлыми, но это, наверняка, просто от самого факта окончания сегодняшнего труда. Святу даже показалось, что некоторые из них с надеждой смотрят в сторону гаражей, словно зная: именно оттуда и появиться новый вождь. Он попытался крикнуть им что-нибудь воодушевляющее, а издал только хрип, пафосный, но негромкий. Подкатывались трамваи и в три вагона увезли всех рабочих в семейную или холостую жизнь, подальше от производственных отношений.
8.
Свят стал приходить в себя от осознания тепла, проникающего в него градус за градусом. Ощущение было приятное, и он даже котоподобно расправился телом, выгнувшись в дугу. Тепло продолжало приливать и нахально жгло его лицо, до того, что Свят был вынужден непоправимо проснуться.
Он обнаружил себя в полуметре от небольшого, но интенсивного костра, вокруг которого находились ещё какие-то существа. Сонному взгляду представились бесформенные кучи с признаком движения на поверхности, костёр выхватывал из тьмы небольшой их участок, по которому можно было предположить, что это груды мусора, а не что-то живое. Но эти кучи были всего лишь сердобольными бомжами, нашедшими вождя революции и решившими, что столь несчастное тело вполне способно стать им новым другом.
Один из них заворошился и повернулся к Святу. Из темноты вынырнула неровная голова, будто свалянная из глины и облепленная соломой, и хрипло спросила:
– Ну как, жив?
– Жив, – поморщился Свят. – Спасибо, внесистемные люди. Только в вас одних доброта осталась.
Голова кивнула и уплыла обратно в темноту. Кучи вокруг костра затрепетали, наполнились звуками разного свойства, из них потянулись конечности и тяжёлый масляный запах дошёл до Свята, заставив его откашляться. Подумалось, что костёр горит с такой мощью, именно питаясь газом, исходящим от этих людей.
Они были с трёх сторон окружены бетонной стеной неопределимой высоты, а четвёртая сторона позволяла наблюдать в себе мирные огни оставшегося в объятиях капитализма города. Свят снова почувствовал себя героическим в окружении этих независимых жителей планеты, и решил, что лучше паствы для себя он не найдёт.
– А что, братия, – начал он. – Довольны жизнью своей?
Кто-то усмехнулся, а уже знакомая голова выдвинулась к свету, содержа в себе тупой безразличный взгляд, но неизъяснимую тревогу в самом своём положении.
– Жизнь как жизнь, – сказала голова вполне умудрённым голосом.
– Да разве это жизнь… Жрёте, что попало, пьянствуете. Выдавлены прессом жизни за край площадки, и никакого имущественного права не имеете.
Кто-то, возможно женского пола, взвизгнул и затрясся в беззвучном смехе. Корявые фигуры холмились у края огня и, суетливо показывая в круге света то обрубок руки, то обёрнутую гнилой тряпкой шею, то грубое кирпичное лицо с чёрными бороздами на месте органов чувств, выражали живое участие.
– А нет ли желания взять и отвоевать себе место под солнцем? – продолжал Свят. – Вас же много, вы же готовая армия для возмездия. Только страх и безыдейность держат вас в унизительном положении отщепенцев. Но в этом же и ваша сила: с вами нельзя бороться системными методами, вас нельзя уволить, лишить имущества, отношений, жилья, даже собственного достоинства, потому что этого уже у вас нет. Вы упали на дно, но от дна можно оттолкнуться и взлететь, отвоевав себе вновь вышеперечисленное. И всё это под моим руководством и под знаменем светлой сознательности построения лучшего, – тут Свят взял слишком высокую ноту и закашлялся. – Короче, настало время!
Женщина смеялась уже в голос, похрюкивая, пока сосед не стукнул её в бок.
Голова всё хмурилась, но не отвечала.
– Ну что же вы! Вам шанс выпадает такой, умереть достойно, не зря, не в своём говне, а в кишках классового врага копошась, а вы пасуете! – Свят с досадой выругался и обратился непосредственно к мудрой голове:
– Ну вот ты. Ты же наверняка хотел мести? Хотел бы вытряхнуть из оранжевой машины ухоженную сучку и драть, не снимая норковой шубы? Или богатея душить его золотой цепью, протянув её сквозь жирную шею? Заморить голодом пару чиновничков, лишивших тебя жилплощади? Хотел бы?
Голова помолчала и произнесла с грустью:
– Да у меня и не стоит уже, чтобы драть, – и костёр прильнул к земле, укрываясь от волн скрипучего хохота, накатившего со всех сторон.
Свят ушёл от них почти тут же, с твёрдым убеждением, что система делает рабами даже тех, кто к ней не принадлежит и не знает её сути, и только чистый подвиг встрепенёт обывателей и послужит примером для подражания. Каждой революции нужна своя Аврора, а Свят решил стать сразу и Авророй, и её выстрелом и снарядом для этого выстрела.
9.
Первым делом он заглянул к Николаю Антоновичу, мирно дежурящему в театре, и попросил у него двустволку с зарядами. «Для борьбы», – уточнил Свят, и старик не решился отказать товарищу в рваной куртке, изувеченным лицом и обжигающим взором. Он отдал ружьё, и когда Свят скрылся, долго крестился перед афишей актёра Струпского, молясь за успех революции.
Свят был расчётлив и терпелив. Он до рассвета наблюдал за зданием управления водоснабжения из-за угла дома напротив, следил, как в учреждение власти входят сытые и бесчестные люди, и копил решимость для первого этапа возмездия. Вот и Красавкин взошёл по ступенькам, как всегда, озираясь, и это трусливое пухлое лицо с растерянным взглядом свидетельствовало о долгом ожидании для себя заслуженной кары.
Свят ждал ещё, пока служба придёт в полное движение, оглядывая небо и стены перед собой, а руками ощупывая шершавый кирпич за спиной – холодный и приятный. "Сначала захват власти, потом амнистия, хаос, показательный трибунал и отмена всех несчастий," – повторял он этапы революции. Вскоре ему стало скучно глядеть на однообразное небо, и он стал следить за редкими прохожими, которые ещё не знали, что завтра наступит другая жизнь, а потому двигались неуверенно и безнадёжно. Свят улыбнулся, завидуя их будущему счастью, и двинулся к зданию.
В пустом фойе его встретил знакомый усатый охранник, уже готовый к уничижительному взгляду на посетителя, но изрядно удивившийся, когда этот несолидный посетитель достал из-за пазухи ружьё и, просунув его в окошко, стал целиться ему в лоб.
– Уходи, простой человек, не мешай справедливости устанавливаться, – сказал посетитель. – Ты не виновен в преступлениях власти, хотя служил ей с удовольствием и самоотдачей, пусть она и наделила тебя малой своей толикой, которую ты использовал, чтобы не пускать внутрь народ, слушай, а ведь ты виновен так же как они, получи, мразь, …
И Свят, с полным сознанием дела, нажал на курок. Разжался хлопок, конторку заволокло дымом, а окровавленный вахтёр раскинулся на стуле.
Свят перелез через турникет, и двинулся дальше по лестнице, прихватив с собой расписание кабинетов. Красавкин отслуживал своё на третьем этаже, вот он, как и решил Свят, поплатиться первым. Особо неосторожные служащие выглядывали из кабинетов, отзываясь на шум внизу, но, увидев бредущего по коридорам оборванца с ружьём наперевес, скрывались обратно. Свят, не обращая внимания на этих будущих случайных жертв революции, с достоинством поднялся на третий этаж, выискивая нужный кабинет. Наконец, нужная дверь с позолоченной табличкой, представляющей своего хозяина, была решительно открыта. В приёмной никого не оказалось, и Свят двинулся к следующей двери. Он нажал на ручку, найдя её запертой и, сделав шаг назад, саданул дверь ногой, вследствие чего замок треснул и последний препон на пути народного мщения был ликвидирован.
Свят спокойно вошёл в пространство кабинета. Красавкин стоял в его углу, упираясь руками в массивный стол, с приспущенными штанами, а секретарша, преклонив колени, занималась оральным удовлетворением своего хозяина. От испуга оба замерли в предшествовавшем визиту Свята интимном моменте, только выпучив глаза от ужаса и стыда, символизируя, таким образом, по мысли Свята, отношения власти и интеллигенции. Впрочем, секретаршу, не красивую девушку, по представлению Свята, а напомаженную немолодую тётку с одинаково нелепым лицом и взглядом, вряд ли можно было представить в роли интеллигенции, а значит, они представляли собой модель отношений деспотичной власти и унижаемого народа.
Свят подошёл к ним вплотную, ткнул дуло в упругую щёку женщины, взглянул на ошеломлённого студенческого друга, и нажал на курок, разорвав их роковую связь. Женщину отшвырнуло вперёд, а широкий след от разорванной плоти простёрся до стены. Красавкин кричал, что было сил, и руками пытался сдержать движение органических жидкостей из себя.
Свят выглянул в окно, где по белому снегу подкатывали машины ОМОНа и прочих карательных отрядов. Ему стало грустно оттого, что подвиг уже закончился, и осталось только ожидание народных волнений. "Но это ничего – подумал он. – Теперь только лучше и лучше должно быть." И ему даже почудилось, что прохожие за окном вдруг повеселели и задвигались бодрее и увереннее. Зойке больше не придётся торговать колбасой и пытаться выгоднее устроить своё тело, Николай Антонович забросит дебаты, шпана бросит воровать, рабочие ощутят многообразие жизни, а старушка-кондуктор бросит свой фартук и бряцающую сумку, выйдет из опостылевшего трамвая и чего-нибудь споёт для всех.
В кабинет вбежали люди в пятнах и с автоматами, Свят повернулся к ним, взмахнув пустым ружьём – тут то его и убили.
А где-то, на другом краю трамвайного маршрута, два паренька кутались по очереди во взрослое пальто и читали сообща по складам тетрадку с котом, в частности, такие строки:
"Жизни не может быть без борьбы, а борьбы не может быть без веры, а веры не может быть без идеала, а идеала не может быть без сочувствия к текущей жизни, а сочувствия к текущей жизни не может быть без нужды в лучшем, а нужды в лучшем не может быть без ощущения правды, а ощущение правды есть не что иное, как любовь к человеческому существу, без которой не может быть живого переживания за его страдания, а без этого переживания не может быть жажды перемен, без которой не может быть стремления к справедливости, без которого не может быть лидера, который и есть залог успеха святого дела всечеловеческой революции…"
Порно
1.
Это было давно – я учился на первом или втором курсе универа и уже тогда мечтал стать fucking rock-star. Ещё, в те светлые времена, я западал на свою однокурсницу по имени Ира – девушку с мальчишеской стрижкой и мутно-голубыми глазами – такой я её запомнил.
Ах, как мне хотелось рассказать ей какой-нибудь из своих снов, эпизодов ночного сериала о наших совместных приключениях, где мы на впряжённых лосях везём через затопленный лес киноустановку в заброшенный клуб, или спускаемся в холодные подземелья, или без прелюдий занимаемся любовью… Вместо этого я обменивался с ней стандартными фразами, касающимися общего состояния дел, погоды или расписания семинаров, смотрел настолько пристально, насколько это позволяли правила приличия, и отчаянно, а потому зачастую удачно, шутил.
Моего лучшего друга звали Кирилл, или просто Кир, ибо из многочисленных его талантов главным оставалось умение и желание пить. Мы жили в одном районе, ходили в одну школу, знали друг друга с детства и помимо общности интересов, здорово дополняли друг друга в физическом плане – я был «умным», он – «сильным».
Жизнь «на районе» в те времена накладывала некоторые обязательства, и будь ты трижды fucking rock-star, они накладывались и на тебя тоже. Я и мой друг Кир по месту жительства относились к группировке «Кирпичных», и, хотя мы вышли из возраста активной дворовой деятельности, сохраняли связи в пацанской среде. Ходил в числе наших знакомых и один из центровых – Витька Немец. Конечно, ничем особо криминальным молодые гопники не занимались – в основном, следили за порядком на районе, не напрягает ли кто своих, и не пора ли напрячь чужих.
К моменту описываемых событий, в обществе началась волна массового распространения мобильных телефонов, и у многих гопников возникло желание быстро заработать. Они «отрабатывали» (крали, отбирали) телефоны у прохожих или малолеток, а после сдавали добро в ломбарды. На районах этот бизнес самоорганизовывался, и управляли им центровые – держали ребят на улицах и сбывали краденые телефоны через знакомых перекупщиков.
Всё это окажется важным, когда я перейду к рассказу о моём первом свидании с Ирой.
2.
Даже Киру я не говорил, что мне нравиться эта девушка. Но, как я понял, для неё мои чувства секретом не являлись. И когда я пригласил Иру в кино, она на секунду отклонилась назад, чтобы оценить серьёзность моих слов с расстояния и, улыбнувшись, сказала: «Пойдём!»
Был тёплый вечер сентября, скучный фильм и захлёбывающийся от избытка слов разговор. Мы сидели в кафе, а потом шли по улице к её двору, и я задерживался у каждого фонаря, чтобы подольше посмотреть на неё, идущую в жёлтом луче.
– Иногда я думаю, – сказала Ира, – что мне не хватит одной жизни…
– Не хватит для чего?
– Для всего… – она засмеялась, пошла вперёд и обернулась ко мне лицом. – Я хочу всё увидеть, пережить, почувствовать. Это так… волнительно. Так много дел, и такая маленькая человеческая жизнь, – она снова засмеялась, как – будто её смешил собственный патетический тон.
– Нужно отнестись к этому философски, – сказал я с умным видом. –Всего не успеть, но может у нас будет шанс в следующей жизни.
– Это не оправдание… – Ира остановилась и взглянула на меня, с вызовом и нежностью, как на дерзкого дурачка.
Я напрягся – ситуация могла резко обернуться нашим первым поцелуем. Она заметила мой испуг и снова выдала эту улыбку – смесь насмешки и лукавства.
– У тебя есть мечта… – сказала Ира утвердительно.
– Как у всех – стать рок-звездой.
– Ну, может, не у всех, но у многих точно. … А я мечтаю о побеге. От обыденности, от всего. Скитания, ночлег в лесу, жизнь одним днём – без постоянной мысли о деньгах и общественном мнении. Та самая дешёвая романтика, которой бредят подростки. И вечное лето…
Не знаю почему, но от этих слов, а может от самой ситуации, я невероятно возбудился. Когда же придвинулся к Ире и попытался обнять, она меня остановила.
– Не будем спешить. Ладно? – она посмотрела на меня котёнком и улыбнулась, в который раз. Ни насмешки, ни лукавства я в этой улыбке не увидел, а может, просто не хотел видеть.
3.
Утром следующего дня меня разбудил Кир. Его волосы были взъерошены, глаза горели. Вместо того, чтобы пойти в универ, я с другом отправился в ближайший парк.
–Ну, рассказывай.
Кир картинно обхватил голову руками.
– Серёга, я серьёзно попал.
– Не томи, что случилось?
Он огляделся по сторонам.
– В общем, Витька попросил меня об одолжении…
– И ты согласился? – я уже понимал, чем закончиться история.
– Ну да, я ведь ему обязан. Он за меня два раза пацанов поднимал.
«Действительно, – подумал я, – неудобно отказывать».
– Вчера вечером, да уже ночью, он передал мне сумку. Попросил отнести человеку. Сам Витька через тот район не ходит –там его знают, лишние проблемы, в общем. Иду я с сумкой, а недалеко два мента. Один мне: «Молодой человек!» …
«Классика жанра» – подумал я
– И ты побежал?
Кир кивнул.
– А сумку бросил?
Он утвердительно икнул.
– А в сумке, дай угадаю, мобилки?
– Да… – Кир опять схватился за непутёвую голову. – Менты меня вряд ли искать будут. А Витьке я должен вернуть тридцать тысяч. Через три дня.
Я выругался. Нужно месяц промышлять на улицах, чтобы вернуть такую сумму. Или два месяца пахать на стройке.
– Ты зачем её бросил?
– Да испугался я! – крикнул Кир и старушка, подбиравшаяся к урне возле нашей лавочки, перебежала на другую сторону аллеи.
– У нас даже не наберётся столько знакомых, у кого можно занять такую сумму, – сказал я, – что думаешь делать?
– Это моя проблема, и я постараюсь её решить – в голосе Кира сквозило отчаянное мужество. – Пойду на рынок, может подкалымлю.
– Я с тобой…
– Нет, – рассудительным тоном сказал Кир, – ты пойдёшь в универ и будешь искать людей, у кого можно взять взаймы. Разделим наши силы.
Мы разошлись, и хотя меня так и подмывало рассказать другу о вчерашнем свидании, я решил, что сейчас не самое подходящее время.
4.
Самый быстрый способ выяснить точное количество своих друзей – попросить у них взаймы. И тогда, в прямой зависимости от степени убедительности или неубедительности их отговорок, можно расположить окружающих тебя людей на иерархической лестнице личных отношений: настоящие друзья (решительно говорят «нет», но интересуются проблемой), закадычные приятели (шутливым тоном объясняют своё тяжёлое положение, долго извиняются и советуют кого-нибудь, кто поможет наверняка) и случайные знакомые (говорят: «нет, извини» и пытаются как можно скорее скрыться из поля зрения).
В универе даже последних у меня оказалось немного. Население двора, думал я, подобными просьбами лучше не беспокоить – здесь самому легко оказаться жертвой заёмщика и шутливый тон выручит далеко не всегда.
Зато, когда в коридоре я встретил улыбающуюся Иру, все мои проблемы и беспокойства разом улетучились.
– Что ты делаешь сегодня? – спросил я.
Она сделала «очень жаль» лицом:
– Сегодня я не могу. Подрабатываю в кафе.
Я уверен, моё «очень жаль» получилось искреннее.
– А когда мы сможем увидеться? – осторожно сказал я.
Ира пожала плечами.
– Ну, не последний же день на свете живём. – Она замялась, будто стояла перед умоляющим нищим с крупной купюрой в руке. – Можешь мне позвонить завтра вечером…
Купюра была брошена.
– Отлично! – возликовал я, хотя после свидания с «ещё чуть-чуть бы и поцелуем» это был шаг назад. – Я обязательно позвоню. До встречи!
– Ты не идёшь на пары?
– Дела, – изобразил загадочность я. – Нужно помочь другу…
Напросившись гостем в несколько мест, к знакомым и родственникам, я надеялся осторожно попросить у них денег. Впрочем, демонстрировать чудеса тактичности мне не пришлось – хозяева почти с порога начинали распространяться о своём бедственном материальном положении. К вечеру, выпив в общей сложности два литра чая, но, не заняв и рубля, я встретился с Киром на той же лавочке в парке.
Кир загадочно улыбался, но долго не хотел объяснять причину своего веселья. Когда я уже готов был разозлиться и уйти, он рассказал мне о своих приключениях.
– Я долго тёрся на рынке, даже одному армянину ящики с фруктами разгружал. Конечно, мелочь, но я думал, что кто-нибудь предложит серьёзное дело. Так я провёл время до обеда. Остановился перекусить беляшей, рядом стояла палатка с кассетами. Стою я, значит, ем беляш, а у палатки стоит подозрительный мужик: интеллигентного вида, но одет не по погоде, в пальто, и оглядывается постоянно. Я присмотрелся, и понял, что он выбирает кассетку с «горячим видео».
– Типичный извращенец, – вставил я.
– Точно. Потом он и говорит продавцу: «Любезный, а нет ли у вас… эксклюзива?». Продавец ему ещё несколько кассет подаёт, обычных, с голой бабой на коробке. Мужик вздохнул, пару кассет выбрал, а сам недоволен, я от беляшешной вижу. Он кассеты глубоко спрятал, расплатился и быстро пошёл. А я, не знаю, что нашло, за ним так с беляшом и побежал. «Мужик» – кричу, а он не оборачивается. «Любезный!» – кричу, на этот зов он обернулся. Я еле уговорил его со мной пообщаться. Мы отошли подальше, и я спросил, о каком эксклюзиве он спрашивал. В общем, запинаясь, он сказал…
– Да ладно, он искал эксклюзивное порно, – сказал я, всё ещё не веря этому драматичному рассказу.
– Да! Причём такое, которое было бы снято в единственном экземпляре, специально для него. За такое видео он бы заплатил любые деньги. В общем, я говорю: «Могу вам помочь» …
Я театрально вскинул бровь.
– … Ты не поверишь, он даже обрадовался. Свой номер телефона он не дал, из соображений безопасности, сказал, сам позвонит в условленное время, продиктует примерный сценарий. Там и договоримся окончательно. Зовут его, кстати, Евгений. Нормальный, в принципе мужик. Одинокий только…
– Ты что, блять, несёшь? – не удержался я, напугав старушку, ковыряющуюся в урне, как я успел заметить, ту же самую, что и утром.
– А что? – Кир оказался на редкость невозмутимым.
– Ты говоришь о съёмке эксклюзивного порно для незнакомого извращенца, да ещё называешь его нормальным мужиком?
– Ты знаешь более быстрый способ, как мне за три дня вернуть долг в три месячные зарплаты? Я за любую работу возьмусь, сам ему стриптиз станцую. … За Витькой ещё есть люди, посерьёзнее, для них какой-то пацан – даже мук совести не будет. Сломают ноги, а то и пришибут. А тут всё анонимно, законно и выполнимо. Ты предложишь лучше?
Я молчал, потому – что предложить ничего не мог.
– Хорошо, как ты думаешь это сделать? – наконец сказал я.
Кир хитро улыбнулся.
– Ты мне поможешь.
Я неприлично засмеялся:
– Женскую роль даже не предлагай!
– И не мечтай, – улыбнулся Кир, – всю организацию я беру на себя. А ты будешь оператором, возьмешь камеру у отца.