000
ОтложитьЧитал
Глава 5
А дождь барабанил всю ночь, сначала не разрешая уснуть, затем не позволяя проснуться. В плену не отпускавших мыслей Никита долго анализировал насыщенный событиями день. Экзамен, с ускользнувшей пятеркой, Кристина, так и не появившаяся в клубе, странный незнакомец в одеянии сатаниста и драка, спонтанная и победоносная. Для одного дня более чем достаточно, но, не смотря на все перечисленное, молодой человек посчитал, что день прошел впустую. Он не стал больше думать о нем, попав под влияние сна, незаметно провалился и очнулся девять часов спустя, теряясь в догадках о времени. За окнами было светло, и суббота, переодевшись в одеяние пятницы, явилась в сером и сыром. Дождь по-прежнему моросил, отбивая примитивный ритм, и пасмурное небо решительно не допускало во владения и без того короткое приморское лето.
Дотянувшись до висевших на стуле брюк, Никита выудил из кармана мобильник и не поверил глазам – время приближалось к обеду. Нужно было вставать, натягивать трико или старые джинсы; нужно было идти в ванную ополаскивать заспанное лицо и с мыслями о запоздалом завтраке намазывать пастой зубы, счищая щеткой микроскопический зоопарк расплодившихся за ночь микробов.
Привыкшая ложиться рано, мать давно уже была на ногах и занималась уборкой. Будучи в хорошем настроении она что-то напевала под нос, с интересом наблюдая за сыном, перелетавшим из комнаты в комнату на включенном автопилоте: ванная, туалет, гостиная, кухня, где, с целью дозаправки, он, по-видимому, и сел. Вполне удовлетворившись избитым утренним приветствием, женщина не стала расспрашивать, во сколько он вернулся, где и с кем был. Если захочет, сам расскажет. Зачем ей выпытывать то, о чем можно смолчать или солгать, что можно сгладить или приукрасить. Никита давно перерос опасный возраст недоверия и заслужил независимость от инструкций, каким старался следовать лишь потому, что они по многим пунктам совпадали с его собственными правилами, а не потому, что он не хотел расстраивать мать или перечить деду по той или иной причине. Нет, Никита, конечно же, их любил, не волновал по пустякам и лишний раз не спорил, но он также прекрасно знал, что просто не было еще серьезных случаев, при которых бы их инструкции разошлись бы с его правилами. Он это знал и боялся, что привычка к совпадениям вышибла из них любое неприемлемое мнение, любой альтернативный взгляд. Боялся, что они настолько привыкли к его адекватному, понятному им, поведению, что даже маленькая шалость будет не принята и поднята на штыки. А впрочем, это было всего лишь предположением. Да и возникновение подобных случаев гораздо больше озадачило бы самого Никиту, чем его мать или деда.
После быстрой и сытной трапезы, где яичница завтрака переплелась с салатом от обеда, а утренний кофе с десертом из полуденного печенья, Никита удалился к себе в комнату, застав там женщину, перешедшую с тряпками и ведром. И здесь, больше от скуки, чем для дела, она подняла тему начавшихся каникул.
– Как ты планируешь распорядиться свободным временем? – спросила мать.
– Если отвечу, что не знаю, тебя это разочарует? – секунду подумав, ответил сын.
– Нет, потому что я ожидала это услышать.
Уклоняясь от швабры, Никита сел на кровать и, подобрав ноги, сказал:
– Я по любому что-нибудь придумаю. Надо с дедом перетереть…
– Опять тальманом9 в порт? Тебе осталось год учиться, пора бы подыскивать нормальную, постоянную работу по будущей специальности, там заодно и практику бы прошел.
– Вторая неделя последнего семестра – там будет главная практика, а на положенные две недели этого лета я, откровенно говоря, плевать хотел.
Мать, чуть согнувшись над шваброй, резко выпрямилась, бросая на сына вызывающий взгляд.
– Не поставят зачет, – произнесла она на удивление спокойно и возвратилась к уборке.
Грубо, раз или два, швабра задела ножку дивана, и Никите показалось, что мать это сделала специально, чтобы погасить подползающее изнутри раздражение.
– Хочешь меня засунуть к себе в фирму? – предположил сын, прекрасно зная, что она ответит, ибо подобный разговор уже когда-то имел место.
– Хм, – весело парировала женщина, замечая расставленную ловушку, – ты же в курсе, что у нас пока все занято, и я не смогу тебя взять, – все-таки ответила она, мысленно проговаривая слова, еще не сказанные сыном.
– Тогда я поищу самостоятельно, только это дело не одной недели, наверное, да и не двух…
– Почти.
– Что почти?
– Почти угадала ответ.
Заметив уползавшую к выходу швабру, Никита опустил ноги, вопросительно уставившись на материнское лицо, сфокусированное то ли на ерзающей по полу тряпке, то ли на мыслях, не ясных даже ей самой.
– Давай не финти, – пробурчала женщина, сбрасывая тряпку в ведро. – Выкладывай, что надумал, а я рассмотрю.
– Или только примешь к сведению, продолжая прессинг?
– Прессинг? Хм… А ты не включай упрямого осла и не будет прессинга!
– Мам…
– Говори уже!
Молодой человек встал и прошелся к столу, углом подпирающему окно и стену. В уходящем полугодии, за свободной половиной этого стола у окна, Никита провел множество напряженных часов, вбивая в голову науку. Зато, как бы в противовес, другая половина у стены, занятая компьютером, где монитор слабо отражал свет пасмурного дня, напоминала о противоположном – безделье.
– Я бы хотел догулять свое последнее свободное в жизни лето, – словно нечто запретное и возмутительное с силой выдавил из себя Никита. – От июня уже мало что остается, возможно, в лени проведу июль, где буду думать, как провести август. Но, конечно, я, скорее всего, вернусь в порт на сдельную работу, деньги нужны всегда, просто вникать в новое дело, хоть и по моей будущей специальности, пока не хочется. Я просто не смогу! Разобранным каким-то стал на части в последние дни, мне отдых нужен, перезагрузка.
– Мутновато…
Никита развел руками и оставил их ладонями кверху, будто индус, ожидающий озарения.
– Усталость от экзаменов, тоскливая погода и, судя по твоему настроению, неудачное вчерашнее свидание… да-да, я понимаю твое состояние.
– Я могу начать батрачить с сентября на полставки, чтобы знания применить непосредственно на практике. А лето мое не трогайте, очень прошу, оно и без забот пронесется мгновенно.
Почувствовав себя обезоруженной, мать покачала головой и вышла, стукая пластмассовым ведром о дерево швабры.
«Ну вот, – подумал Никита, – почти отвоевал себе два месяца спокойного сна, и если медведь заползает в берлогу на зиму, я проведу таким макаром лето в этой вот пещере».
Вновь повернувшись к мокрому снаружи стеклу, он со вздохом поглядел на небо.
– М-да, она права, тос-с-ска… да и свидания никакого не было…
И все же, вне зависимости от погоды, от несостоявшейся встречи, от действительно скверного настроения, в Никите вдруг проснулось дикое желание чем-нибудь полезным заняться, что-нибудь изменить. Им завладела жажда действий, которая не редко посещает человека после хорошего сна. Не редко, но ненадолго. И к моменту, когда человек находит себе дело, все его воодушевление обычно растворяется без следа. Этого с Никитой не случилось. Он поднял вдохновение предвкушением завтрашнего банкета, где Леонид и Юлия сосватают его какой-нибудь не близко знакомой девочке из параллельной группы. Девочке легкомысленной и искрометной, не гнушающейся непродолжительными интрижками, не выносящей моралью мозг, не завышающей себе цену, не требующей ничего большего от кавалера, чем то, что на данный момент он может предложить. Да! Хватит себя изводить, долой надутую серьезность, прочь скука и ответственность! Это лето последнее и надо его прогулять неделю за неделей, день за днем; промотать, как заправский кутила проматывает зарплату, спуская на удовольствия купюру за купюрой, грош за грош, до пустоты в кармане, до раскаяния, до осеннего ветра, насильно возвращавшего дисциплину, вбивая ее холод через дрожь. Лови момент! Не будет больше ни свиданий, ни романов, не упускай последнюю надежду! Ведь лето, как заметил Никита при разговоре с матерью, всегда проносится мгновенно, и другого случая, скорее всего, не представится.
В этих приободряющих рассуждениях, молодой человек бросился наводить в комнате порядок. Хотел заправить постель, вытереть пыль, вымыть пол… и чуть снова не поддался меланхолии, поняв, что все это уже сделано матерью. Тогда, быстро оглядев комнату, Никита, принялся за разбор учебного пособия, разгребая исписанные тетради и изученные учебники. Все в стопочки и на дно ящичков, а общеобразовательные предметы, не связанные напрямую с профессией, в утиль! Философия, психология, история – теперь это макулатура! На большее его все равно не хватит, какое там второе образование, если первое все жилы вытаскивает. Философ, психолог, историк… гуманитарию пробиться в жизни сложно, так что не стоит даже помышлять. Тем более без призвания. Для философии нужна ирония, а Никита был для этого слишком молод; психология должна анализировать человеческие тараканы, а он смотрел на людей поверхностно, как и на их историю, где любое грандиозное событие составляется из личных трагедий, обозначаемых лишь статистическими деревянными датами, выбитыми в учебнике, будто на плите братской могилы.
«Выходит, что мама была права, настояв на выборе моей будущей профессии, – согласился молодой человек, разрывая пополам тетрадку первого курса. – Бухгалтерский учет, анализ и аудит – факультет детективного агентства. Господи, как же я все это ненавижу! Почему на этой замученной человечеством планете нельзя спокойно заниматься тем, чем хочется, а не идти туда, где престиж, выгода и прибыль?»
Угробив на разборы и порядок торопливо уплывший час, Никита сел за компьютер в поисках написанных курсовых, рефератов и лабораторных, аккуратно расфасованных по папкам с датами. Если стол и комнату он частенько окунал в хаос, то с жестким диском своей тайваньской электронной подружки соблюдал абсолютное приличие. А значит, слово «поиски», само по себе, следовало бы опустить. Вот они все здесь и даже те, которые писались в десятом и одиннадцатом классе. Все в свое время были распечатаны, оценены учителями и преподавателями, и давно просились на волю, на просторы бескрайнего виртуального поля под названием Интернет. Осталось стереть фамилию, номер школы и класса или название университета и группы и, может быть, эти работы найдет какой-нибудь старшеклассник или первокурсник, которому они сильно помогут в нужный час, подрежут прошлогодний хвост или прикроют двойку. Все это Никитой писалось самостоятельно, все он чертил сам, все сам решал, но ему не жалко было помочь какому-нибудь незнакомцу из калининградского эксклава с противоположного конца страны. Когда труд по достоинству оценен, и ты получил за него награду, ты автоматически забываешь, чего он тебе стоил, и сколько сил было потрачено. И, уничтожая свою фамилию на белых листах экрана, Никита на мгновение почувствовал теплоту, сравнимую с удовлетворением мецената, оплатившего задолженность полуразвалившегося НИИ.
Молодой человек так и залип у компьютера до самого позднего вечера, путешествовал по сети, смотрел, читал, развлекался, как мог, пока мать не позвала его к ужину, где, между остатком котлеты и пододвинутым ближе чаем, Никиту потревожил Леонид, обзванивающий участников предстоящей гулянки для последнего подтверждения. Мать ушла в гостиную, и сын смог пообщаться без свидетелей, затронуть вчерашний клуб, напомнить о заманчивом предложении.
– Я столкнулся нос к носу с ее амбалом на обратном пути, – говорил молодой человек, дожевывая ужин, – но сама она не приехала, в этом я убедился на сто процентов.
– И как он тебе? – спрашивал Леонид.
– Да ни как! Долговязый урод лет тридцати, с псориазом на щеках. Понятно, что лиши его тачки и бабок, она и плюнуть-то в его сторону побрезгует.
– Она, она… после безрезультатного вечера тебе, похоже, даже имя ее опротивело.
– А не надо обманывать! Чопорная дура… – обиженно процедил Никита, подправляя женскую тему разговора в более приемлемое русло: – Слушай, а ты серьезно обещал познакомить меня с кем-нибудь из группы Юлии или это так, для красного словца?
– В силе, брат, – согласился собеседник, выдерживая многозначительную паузу, и добавил пониженным, даже таинственным голосом: – Попробую, если захочешь.
– Раз спрашиваю, значит хочу. Почему ты так странно ответил? Ты и здесь надо мной постебаться решил?
– Перестань, Никит, чего ты злишься? Я же не виноват, что Крист… то есть, что она… – Леонид демонстративно выделил это местоимение – …не пришла! Если и обманула, то Юльку, я же с ней не общался. Чего молчишь?
– А что говорить? – пробурчал Никита. – Намекни хоть, кого ты мне подгонишь?
– Брюнеток любишь? – спросил Леонид.
– Смотря каких…
– Загадочных неформалок с грустными глазами. О таких еще пословицу придумали – в тихом омуте черти водятся.
– Кто же, интересно, в Б-2 под такие параметры подходит…
– Завтра и узнаешь, так как?
– Годится.
– Тогда до завтра, годильщик, или скорее гадильщик. Мне еще троих вызванивать, а ты все настроение изгадил.
– Сожалею, Лёнь, спасибо тебе!
– Лизоблюд…
Никита выключил телефон и усмехнулся через нос, вновь вспоминая Кристину.
«Да о чем расстраиваться? – подумал молодой человек, сглаживая горькую мысль сладким чаем. – Переживу, не в первой! Любовь мгновенно не приходит, это влюбленность, а она управляема».
Весь день Никита старался о Кристине не думать, и это почти получалось, но ночь, он знал, возьмет реванш, перенасытит этим смазливым личиком безуспешные попытки уснуть. И черные барашки на зеленой ферме запрыгают бесчисленной толпой, помогая забыться.
Глава 6
Утомленные пробегом по свободному воскресному шоссе, автобусы вперевалочку отползали от остановки, оставляя одиноких парней и девушек перед лестницей, приглашающей к главному пятиэтажному зданию на территории кампуса ВГУЭС. Здесь было непривычно безлюдно и тихо, и только воробьи, шнырявшие в невысоких деревцах, да весело прыгающие по газону, напоминали суету мельтешащих студентов, чьи незначительные представители постепенно собирались в кружок, искренне радуясь завершению учебного года. Дождь, затихший еще со вчерашнего вечера, наполнил надеждой всех участников, молящихся, чтобы погода подарила немного солнца. Но солнце пряталось за облаками, погружавшими в теплую тень, вполне пригодную для нормального июня, и молодые люди, облачившиеся в пиджаки, кардиганы и пуловеры, снимали их, вешали на руки, перекидывали через плечо, или просто сворачивали подмышку, уже занятую зонтом.
– Судя по тому, что я вижу, ни у кого не осталось доверия лживому гидрометцентру, – подшучивая не столько над другими, сколько над собой, сказал один из участников сегодняшней встречи – светловолосый парень с золотыми бакенбардами и пушком на подбородке и щеках. Сбрасывая верхнюю одежду, сковывающую и душную, он продолжил отпускать кривые шутки, смешные лишь нескольким девушкам, всегда готовым посмеяться без повода. – Вот он! – воскликнул комик, с силой втягивая воздух и гримасничая. – Незабываемый аромат придорожной пыли! С каким невиданным задором она перекатывается вдоль бордюра, уклоняясь от предательских луж!
– Перестань, Артемон! – прыская и хохоча, воскликнула одна из девушек, привычно изменяя имя парня, по имени Артем.
Не замечая рук своего кавалера Сергея Уварова, опущенных ей на плечи, она долго не могла успокоиться, укатываясь со смеху, а Артем все шутил и шутил, подогревая компанию, на данный момент состоявшую из восьми человек.
Очередной автобус подкрался к остановке, сминая внутрь двери, и первой из салона, словно бабочка, подхваченная резким порывом ветра, выпорхнула белокурая Марина; за нею, будто в противоположность, с неповоротливостью бегемота, грузно вывалился Леонид. С трудом поспевая за легкой походкой девушки, он вразвалочку подошел к группе и, увидев приветствующие руки парней, сделал знак обождать.
– Вы чем там занимались в автобусе, что ты отдышаться не можешь? – сардонически осклабившись, ввернул один из участников – остроносый брюнет Вячеслав.
– Туфли жмут, – ответил Леонид, вздернув подбородок в сторону Юлии. – Говорил, надо все перемерить, твой размер, твой размер… на глаз они режут их что ли…
– Не ворчи, толстячок, в тебе просто сала в излишке, а размер твой, – убедила Юлия, подходя ближе. – Посиделки кончились, будем больше гулять.
– Туфли классные, что говорить, – поддержал Сергей Уваров, прищуривая для меткости подпорченный близорукостью взгляд. Он стыдился очков и надевал их только в двух случаях: на лекциях, чтобы рассмотреть доску и за рулем, когда брал у отца автомобиль, линзы же не носил принципиально.
Ребята подтянулись ближе, и ранее образовавшийся кружок сосредоточился вокруг Леонида. Разглядывая новую обувь, Артем и Вячеслав опустились на корточки.
– Италия? – проверяя кожу указательным пальцем, предположил первый.
– Беларусь, – со знанием профессионала заключил второй.
– Пошли вы оба! – воскликнул Леонид. – Мы собрались отмечать конец сессии или туфли мои обсуждать?
– Я вот тоже хотела поинтересоваться, кого мы ждем? – тихо спросила Лидия – еще одна блондинка из группы Юлии.
– Так давайте посчитаемся, – предложил Кирилл – жилистый невысокий паренек из группы Никиты и Леонида. – Бык – это раз! Козел – это…
– Э-э, полегче! – хором встрепенулось несколько собеседников.
– Лёнь, Юль! Вы у нас завсписком! – напомнила Марина и тут же, призадумавшись, добавила: – Какое сексуальное слово… Так что?
– Все гораздо проще, – заверил Леонид. – Из Б-1 не хватает Садакова и Кочарян. Из Б-2… – он сделал паузу, оглядывая всех, и насчитал три пожатия плечами и два покачивания головой.
– В Б-2 одной не хватает, – огласила Юлия, внимательно посмотрев в сторону дороги, откуда, торопливо постукивая каблуками, поднималась черноволосая девушка, – ее!
Все оглянулись, и в воздухе прокатилось удивленное «о-о-о!»
Между тем, прибывая в полюбившемся диссонансе своих замысловатых чувств, по улице, пиная камушки и палки, задумчиво брел Никита, прислушиваясь к боли, покалывающей в боку после нелепой и продолжительной пробежки. Голова его была опущена и захламлена вопросами, взгляд упирался под ноги – Никита был мрачен, взъерошен и пуст, как консервная банка с выеденным содержимом, ощетинившаяся жестяным гребнем изуродованной крышки.
С утра все будто бы шло не плохо, но к обеду его душевное состояние ухудшилось. Он порывался позвонить, предупредить, что не придет, и с трудом удержался. Лень, искусно замаскированная под депрессию, заставляла вернуться в постель, лежать и думать, пересматривая цели, установленные на жизнь. Все в который раз показалось натянутым и глупым, включая приближавшийся вечер, где дрессированный зверинец, привыкший подчиняться и кивать, развеселиться от аттестованных трюков. Ведь скоро, неисчерпаемо счастливых, их разгонят по вольерам и конурам, то есть офисам и конторам, где, безмерно важные, они будут заниматься откровеннейшей ерундой, убеждая друг друга, что все это необходимо и нужно.
К четырем часам, перебарывая себя, Никита принялся собираться и, причесываясь у зеркала, заметил на подбородке прыщ. Сетуя на неправильное питание, на недостаток воздуха, спорта и, главное, секса, молодой человек принялся соскребать его ногтями, но только больше разодрал. Теперь осталось прижечь спиртом, взять из холодильника кубик льда и ждать, пока краснота исчезнет, либо станет менее заметной. Но время не помогло, и в ход пошла материнская косметичка, вполне себе справившаяся с этим неприятным зрелищем. Как бы то ни было, а все перечисленные номера незаметно высосали час. Тщательно подбирать гардероб уже не имело смысла, нужно было выдвигаться и мчаться по улицам, не связываясь с транспортом, ведь так он мог срезать добрую часть пути, так по любому было бы быстрее. И вот, истратив последние силы на сумасшедший марш-бросок, он сбавил обороты в попытке восстановить дыхание.
А в группе его сокурсников появился предпоследний участник в лице Эрмине Кочарян. Пару минут назад, вслед за таинственными каблучками, она сошла с шестнадцатого автобуса и дико извинялась за задержку.
– Где же этот несчастный! – негодовал Леонид, с раздражением тыкая в смартфон свои мясистые пальцы. – Алло!
– Редакция журнала «Колобок», мы вас слушаем! – ответил Никита, то ли через улыбку злясь, то ли со злостью смеясь. В ожидании светофора он приготавливался перейти дорогу.
– Ты пошути мне еще, гадильщик и опоздун! Где тебя носит!?
– Стою на улице Крылова в пересечении с Гоголя, скоро буду с вами, друзья мои, ожидайте.
Бросив несколько пышных фраз, от каких не только бы в обморок упала видавшая виды публичная дама, но даже поперхнулся бы и портовый крановщик, Леонид приказал Никите оставаться на месте. И всей перечисленной ранее толпой они потянулись к нему навстречу, вытягиваясь в колонну по двое. Осталось только взяться за руки, да воспитателя обозначить.
Прибывая под впечатлением от нецензурного высказывания Леонида и пытаясь найти смысл в бессвязности произнесенных им цитат, Никита заскучал. Время шло, автомобили проезжали мимо, шли пешеходы, и солнце на мгновение показывалось из-за туч, будто подглядывая – а что у вас здесь происходит? В пятый раз молодой человек был вынужден отвергнуть предложение учтивого трехглазого постового. Стыдясь за нелепое опоздание, Никита стоял, комкал в руках зонт и считал подмигивания – зеленый глаз, красный, желтый, и не было никого узнаваемого не на той стороне улицы, не на этой. И когда уже в сердцах он был готов перезвонить, одарив господина Зуборева еще более алогичной древнеславянской поговоркой, на горизонте появились физиономии согруппников, соратников, сподвижников, а на сегодня – собутыльников, всех тех, с кем нужно было провести этот бессмысленный вечерок, в попытке показать, что ему хорошо, что жизнь, сама по себе, это счастье, что хуже преступления не сделаешь, когда на празднике поддашься унынию, ну и так далее…
А колонна спускалась по ступенькам с тротуара и в ногу переходила улицу, веселя своим видом водителей, фиксирующих этот нелепый парад на видеорегистраторы. Мальчик-девочка, мальчик-девочка, ну что за клоуны, ей-богу!
Никита усмехнулся, в попытке вспомнить поименно всех: Леонид и Юлия, Сергей и Анна, Вячеслав и Марина, Артем и Лидия, Кирилл и Эрмине… Какое славное единение пять на пять, и только он один оказывается здесь лишним.
«Брюнетка в тихом омуте… Эрмине? – удивился Никита. – Мало того, что она из нашей группы, так ко всему армянка. С такой не забалуешь. Да и родни слишком много, у них всегда почему-то слишком много родни! Испорчу девку, увезут в Ереван и… напрасно старушка ждет сына домой, ей скажут – она зарыдает…»10
Молодой человек улыбнулся шире и глупый вид его был продырявлен недовольным взглядом первой пары, не сомневающейся уже, что он пьян. Никита протянул другу руку, вздрогнул и застыл, увидев замыкающего группы – ее одиннадцатого участника в постукивающих каблучках – Кристину. Именно об этой брюнетке говорил вчера Леонид.
«О, подлый! – негодовал Никита. – Он же знал, что она придет!»
Колонна рассыпалась, вновь образовывая круг, центром которого теперь стал Никита. Несколько вопросов и предположений, пара претензий и упрек, не любили во ВГУЭС непунктуальность, сердились страшно! Но ничего Никита им ответить не смог, просто стоял, как двоечник на родительском собрании, не на кого не смотрел и молчал. Он не хотел ни острить, ни оправдываться, здесь была Кристина, и любое неправильное высказывание могло выставить его перед ней в дурном свете.
«Пусть убедится, что я серьезный и гордый, что все это петушиное кудахтанье меня не задевает ни чем, но пусть она также и узнает, что я не упрямый осел, всегда считающий свои поступки верными, а что умею признавать ошибки, если вынужден их совершать по каким-то причинам».
– Ладно-ладно, ребят, вы правы, признаю, но ничто не накажет меня сильнее, чем совесть, – спокойно ответил Никита, силясь предать своему голосу бархатистость, приходящуюся девушкам по нраву, и сразу пожалел, что фраза оказалась наигранной.
Так или иначе, все быстро успокоились, снова стали болтать и шутить, рассредоточились невпопад по трое и по двое, образовывая клин, и продолжили свое эпическое шествие промеж зданий, на одном из которых было написано «Ливония» – вполне подходящее название для теперешнего построения.
– Ты знал, что будем в «Исте»? – полюбопытствовал Вячеслав. – Наши Розенберги11 шифровались до последнего.
– Они скоро дождутся… – сердито процедил Никита сквозь зубы, покосившись на Леонида и Юлию, и с усилием сглотнул, чувствуя, как на затылке загораются волосы.
Кристина, цокая каблуками, шла у него за спиной, и мало кто понимал, что она вообще тут делает.
До кафе, где ожидали заказанные столики, оставалось не менее ста метров и молодые люди скрасили их игрой в пословицы, предложенные Леонидом, изменяя недосказанную половину по своему усмотрению.
– Собака лает… – начал он.
– А караван плюется, – добавил Вячеслав.
– Мы люди не гордые: нет хлеба…
– Отдавай долги, – сказала Марина.
– Вместе тошно…
– А врозь стыдно, – завершил Артем.
– Не хвались умом…
– Коли живешь на зарплату, – закончила Эрмине.
– Нормально! – поддержал Леонид, продолжая…
– Чего ты пялился на меня в аудитории? – вдруг услышал Никита, и струйка воздуха вместе со словами задела ухо, повергая в шок.
Само появление Кристины явилось полной для него неожиданностью, а тут она еще и заговорила с ним. Сама! Первой!
– Сядем рядком да… – донесся голос Леонида.
– Отольем кипятком, – ответил бас Кирилла сквозь усмешку.
– Язык проглотил? – вновь спросила Кристина, выравниваясь по правое плечо Никиты. На высоких каблуках она оказалась с ним одного роста.
– Хотел и смотрел, – пробурчал молодой человек и тут же губы сжал, поражаясь своей рассеянности.
– Взглядом бедуина на акведук?
– А что такого?
– Ищи жену не в хороводе… – громко прозвучало впереди.
– А на монетном заводе, – эхом откликнулись сзади.
Кристина шла рядом, скосив на Никиту глаза, и он понял, что она рассматривает его профиль по знакомому принципу. А, правда, что такого? И для нее, наверное, ничего в этом странного не было, смотрит и смотрит; в профиль Никита считал себя гораздо привлекательнее, чем анфас, так что еще и в выигрыше останется! Стандартный нос, глубокий глаз, тонкие половинки губ, подбородок острый, но почти не выдается вперед, прическа современная в стиле «фейд» – все вполне прилично хоть и без особенностей. И тут Никиту снова обуяло волнение.
«А разве девушкам нравятся силуэты без особенностей? – подумал он. – Это же не запоминаемо и неинтересно!»
– Пьяному море по колено… – раздалось в воздухе, и оба увидели повернувшегося к ним Леонида, идущего теперь задом наперед. – Ну, рожайте! Вы одни остались!
– Пьяному море по колено… – повторил Никита. – Он принял на грудь.
– Зачет, – отметил друг, переводя взгляд на Кристину. – Жги, Кристин! Ты последняя. С паршивой овцы…
– Перчатки не сошьешь, – ответила девушка.
Леонид презрительно сощурился, но одобрительно кивнул.
– Эрмине победила в этом конкурсе! – объявил он.
– Слушай, – прошептал осмелевший Никита своей соседке, когда друг развернулся и, наконец, замолчал. – Смотрел, потому что…
– Мм? – вопросительно промычала Кристина, поднимая брови.
– Потому что ты мне понравилась.
Девушка вдруг робко улыбнулась, да так приятно, что по телу Никиты пробежали мурашки. Всегда серьезное, не часто выражавшее эмоции, ледяное женское лицо, словно зимнее окно, тронул весенний луч, и алый бутон промерзших губ распустился подобно розе. Это была откровенная и непроизвольная реакция – непредсказуемый ответ на неожиданную фразу. И оба, наверное, почувствовали удовлетворение, такое кроткое, мгновенное и легкое, похожее на аромат духов, случайно залетевший в ноздри.
– Я как-то накрасилась иначе? – мгновенно подавив улыбку, не унималась Кристина, продолжая поглядывать на собеседника уже не сурово, а с интересом.
– Почему? – опять спросил Никита, не понимая, для чего ей нужно это выяснять.
– Потому что мы видимся чуть ли не через день.
– Ты права, только ты всегда какая-то напыщенная, отстраненная… а на экзамене пригляделся… как бы это сказать поточнее… живой показалась.
– Живой? – с удивлением повторила девушка и вся ее приветливость улетучилась. – С ума сойти, сколько нового можно узнать о себе буквально за одну минуту.
– Я не это имел в виду! – сразу парировал Никита, желая объяснить, что встретив ее в аудитории такой потерянной, испуганной, ломающей от волнения пальцы, он всего лишь увидел ее настоящей, без дешевой современной маски.
Но Кристина пошла быстрее, обгоняя Леонида и Юлию, и лишь спина, закрытая короткой курточкой из тонкой кожи, замелькала впереди.
Никита выругался и вновь увидел лицо Леонида, невольно услышавшего окончание их непродолжительного разговора.
– Ту-пи-ца! – прошептал тот губами почти беззвучно.