Вторая Мировая война закончилась на Дальнем Востоке. Прежде чем наступил мир, советским войскам пришлось освобождать Манчжурию и Северный Китай, увидеть ад в азиатском его исполнении…
Меня зовут Цай Сяо Ся. Я учусь в Харбинском политихническом университете на железнодорожном факультете. Мне нравятся поезда и железная дорога. И мне нравится Харбин. Я приехала сюда из Хэйхэ. Это маленький город на границе с Россией. Моя семья осталась в Хэйхе.
Чтобы им было легче, я сама плачу за учебу. Для этого я работаю по вечерам и на каникулах официанткой в баре «Зион» в отеле «Бремен». Это большой отель в центре Харбина. У нас часто останавливаются иностранцы и иностранные делегации. В такое хорошее место трудно устроиться работать, но меня взяли, потому что я хорошо говорю по-английски и по-русски.
Наш бар работает до часу ночи по пекинскому времени. Потом я еду в общежитие, и это далеко. Но иностранцы часто хотят задерживаться. Тогда Ли Гао приходится им объяснять, что бар закрывается. Начальник смены Ли Гао громко говорит и показывает счёт гостю. Иногда этого достаточно. Начальник Ли Гао плохо говорит на иностранном языке и, если гость не понимает, то объясняться с иностранцем приходится мне. Обычно сразу видно, кто передо мной и на каком языке надо говорить. На русском – легче, я давно его знаю. Я говорю: «Надо платить. Ресторан закрывается» и, если клиент не слишком много выпил, он быстро понимает. Все иностранцы говорят, что мы очень громкие, много кричим. Потом они расплачиваются и уходят.
Три дня назад, в мою прошлую смену в «Зионе» долго сидел один русский. Он смотрел в окно и ждал кого-то. Но никто не пришел. Он хотел поиграть на белом рояле, который стоит у нас в середине бара, но начальник смены Ли Гао ему не разрешил. Тогда человек сел за самый дальний столик, у кухни, и снова смотрел в окно. На мужчине был дорогой костюм, хотя в августе в Харбине жарко и все ходят в легкой одежде. Но в «Зионе» есть кондиционер. Когда пришло время закрывать бар, начальник Ли Гао подошел к посетителю со счетом, но тот посмотрел Гао в глаза, и Гао принес ему еще харбинского пива.
Когда Ли Гао подошел к стойке, то у него были пустые глаза. Он ничего не сказал, а встал у стойки и начал протирать бокалы бумажными салфетками. Я уже протерла все бокалы еще полчаса назад.
– Шифу Ли Гао, вы заболели? – спросила я.
– Скоро надо закрывать бар, – сказал он мне. – Плохой день, совсем никого нет. – И его глаза были пустые, как чернильница в музее.
– Фан Линь, – закричала я. – Начальник Ли Гао заболел. Посмотри за ним, пока я рассчитаю посетителя.
Я подошла к человеку в дальнем углу у кухни. Мне стало понятно, что он – русский и старый, и я сказала, как обычно: «Надо платить. Ресторан закрывается».
Мужчина внимательно посмотрел на меня, и я подумала, что знаю его, но не могу вспомнить – откуда. Я заметила – один глаз у него был зеленый, а второй – голубой; и немного испугалась – вдруг он и меня заставит протирать стаканы. Но надо было закрывать ресторан, и я снова сказала: «Ресторан закрывается. Надо заплатить деньги и уходить». Я сказала погромче, чтобы посетитель понял, а сама смотрела, как начальник Ли Гао полирует стаканы. Фан Линь, толстый и сильный, стоял рядом и не знал, что делать. Он попытался остановить Гао и схватил его за руку, но тот стряхнул силача, как муху, и продолжал полировать стаканы. Смятые салфетки лежали на полу как большие белые цветы.
– Я уже заплатил, – сказал русский на хорошем мандаринском. – Ресторан не закрывается. Он работает еще два часа.
Человек смотрел на меня своими разными глазами и говорил спокойным голосом. Я проверила еще раз: нет, счет не оплачен и уже один час пятнадцать минут по пекинскому времени. Ли Гао полирует стаканы, и силач Фан Линь лежит с разбитым носом на полу между смятыми бумажными салфетками. Теперь я должна вызвать охрану.
– Не надо охрану, надо оказать уважение гостю и старику и посидеть с ним за столиком, – сказал мне русский.
Я уже поняла, что его ци – совсем не такая, как у других: у простого человека не бывает разноцветных глаз.
– Вы не старик, – я старалась быть вежливой. Люди с Запада любят думать, что остаются молодыми.
– Мне девяносто шесть лет, – улыбнулся разноглазый. Вот тут я удивилась: я видела иностранцев, которым восемьдесят. Тому, кто сидел за столиком, не дашь и пятидесяти. У него очень особенная ци. Но у Ли Гао закончились стаканы. Он присел и стал вытирать лицо Фан Линя мятыми салфетками, словно тот был пятном соуса на полу. А когда тот стонал, Ли Гао сердился и тер сильнее.
– Остановите его, – попросила я по-русски разноглазого иностранца. – У него совсем молодая жена. И совсем старые родители.
Я села за столик гостя, напротив.
– Ты добрая, – человек улыбнулся. – Как Ли Сяо. Значит, это тебя я ждал. Ты веришь в то, что случайности не случайны?
– В мире нет ничего случайного, – ответила я. – Жизнь как река. Освободите начальника Ли Гао. Он хороший человек.
– Плохие вещи происходят не только с плохими людьми. Речной ил – это грязь, но на нем хорошо растет рис. – Русский мужчина посмотрел на меня разноцветными глазами, и я не поняла, чего именно он ждет. Но поняла, однако, что без этого он не отпустит Ли Гао. А потом он перевел взгляд на начальника, уже расцарапавшего лицо Фан Линя.
Я – всего лишь маленькая студентка из северной провинции, но я понимаю – нельзя смотреть на живых людей как на глину, как на бревна. Поступать так, значит… значит…самому не быть человеком, не оправдать доверие, данное Небом, позволившее родиться в этот мир, испортить свою ци на много лет вперед, а, возможно, и навсегда. Это плохо!… Это бесчеловечно!
– Остановите! – закричала я, когда Ли Гао уже стал залеплять лицо Фан Линя, засовывая салфетки в нос и рот. Тот задыхался, извивался всем телом, но щуплый начальник оказался невероятно сильным. Как каменный утес, он придавил горло повара коленом, и тысяча человек, похоже, не смогла бы сдвинуть его, а человек с разноцветными глазами сидел напротив меня, смотрел и чего-то ждал. И я толкнула столик на гостя. Толкнула так сильно, как только смогла, потому что мне нечего было еще ему дать. Но человек, похоже, этого и ждал и оказался рядом со мной, нависая, как старое дерево гинкго.
– Ли Сяо, почему мы всегда сражаемся с тобой, когда встречаемся? – вдруг спросил гость с улыбкой. – Ведь ты сама учила меня, что китайские девочки не дерутся, если не уверены в победе.
– Меня зовут Цай Сяо Ся. – Я вспомнила все ката, которые знала. – И я уверена в победе. Просто не хочу больше ждать.
Но попасть мне не удалось ни разу. Русский гость уходил от ударов, как тень, а потом поймал мою руку, очень больно сжал, посмотрел мне в лицо своими разноцветными глазами и исчез.
– Цай Сяо Ся, ты перевернула столик. Если он сломался, я вычту его из твоей зарплаты. – Начальник Ли Гао сердито сдвинул брови. На больших часах в баре было ровно половина второго по пекинскому времени. Счет странный посетитель оплатил, но кроме меня его никто не запомнил. Рука, сдавленная гостем, болела, даже синяк остался. В эту же ночь я увидела странный сон.
Огонь преследовал меня – тысячей солнц он жег, и некуда было спрятаться. Я и не стараюсь спрятаться. Все люди вокруг прячутся: поднимают руки вверх и вместе делают зонт из пламени. Их руки светятся бурым.. Нестерпимая боль повсюду, снаружи и внутри. Огонь убивает, и я же источник огня – он вырывается прямо из сердца, чтоб погасить жар, который падает сверху. И мой огонь, белый как солнце, взрывает зонт изнутри. Два солнца слились, и меня не стало. И все, кто был рядом, кто тоже светился и делал защитный зонт – их много, но лиц не видно – они тоже исчезли в моем огне. Тысячи других жизней сгорели в огне двух солнц. И тысячи душ отлетели в Небо. А я осталась, потому что меня проклинали, много раз проклинали при жизни. Меня обвиняли в предательстве даже те, кого я любила, и те, кого спасла, – проклинали. После огня пришла чернота: я сгорела до пепла и золою ушла в землю. Небо не принимает проклятых, и я томлюсь в темноте, вспоминая тех, кто был дорог. Любовь не дает мне исчезнуть, и я чувствую слезы. Небо не принимает проклятых, но плачет над ними и над теми, кто был любим. Я чувствую слезы Неба, и они дают мне новую ци. Она такая сильная, что темнота уже не может меня удержать – я поднимаюсь к свету, к небу, и уже не боюсь солнца. Я снова жива и я радуюсь свету, воде и ветру, тому, что день сменяет ночь, и снова, и снова. И я обнимаю воздух, и солнце, и ветер, я тысячами рук их обнимаю, и пью воду, и чувствую тепло. Ветер ласкает, играя на мне свою музыку, и я раскачиваюсь, танцую, пою ему шепотом тысяч своих тихих голосов. Ветер играет со мной, треплет мои сережки-веера, и срывает их, но я только смеюсь – у меня их много. А когда приходит время, я добавляю их на гроздья – серебристые бусины – и сбрасываю, когда надоедает. Так идет моя новая жизнь, и она неизменна…
Я проспала почти до обеда из-за этого странного сна. Но я всегда быстро собираюсь, и поэтому успела добраться на работу к обеду, когда работники меняются. По дороге даже купила маленькие серьги.
– Красивые серьги, похожи на листья гинкго, – сказала мне Донгмеи, моя напарница. – Ты плохо спала? Ты выглядишь усталой. Сможешь работать?
– Да, всё хорошо, – ответила я. Никто не заметил синяк на моей руке. Я хорошо работала всю смену, боль пришла только к вечеру. Рука заболела, когда в бар вошел вчерашний разноглазый гость. Я приносила заказ в зоне столиков с мягкими креслами: свинину в кисло-сладком соусе и «Три свежести» – это самое популярное блюдо у русских. С этого места не видно, кто входит в бар, и обычно бармен дает нам знать, что пришли новые клиенты. Меня как будто кто-то резко дернул за палец, я перестала чувствовать свою левую руку и чуть не уронила еду. Хорошо, что никто этого не заметил, а то Ли Гао уволил бы меня. Я поставила блюда перед клиентами и поскорее ушла в комнату для персонала. Потому что я увидела, что под подносом моя рука почернела и пальцы выгнулись назад сильнее, чем у тайских танцоров, словно у моей левой руки исчезли кости. Донгмеи заглянула ко мне, и я спрятала ругу под фартук, чтоб она не увидела.
– Цай Сяо, еще посетители пришли. Большой заказ. Что ты прячешь? – Донгмеи всегда была наблюдательная.
– Ничего, уже иду, – ответила я и встала, пряча руку за спину.
– Если ты больна, то надо сказать и пойти в аптеку. – Донгмеи всё-таки заметила моё состояние. – Покажи, что ты прячешь.
Я не знала, что делать. Нельзя было показывать мою почерневшую руку. Но Донгмеи не отстанет, и она старшая официантка – я должна ее слушаться.
– Покажи мне руки! – Она уже просто схватила мена за локоть и дернула. И тут же изменилась в лице: – Фу, Цай Сяо, как ты испачкала перчатки. Быстро смени их и иди принимай заказ. Вот, держи, у меня есть запасные. – Донгмеи сунула мне пакетик, достав его из кармана брюк. – И ходи ты осторожно мимо этих ящиков с приправами – я сама там всё время пачкаюсь.