Пролог.
Дремавший под утренним солнцем автобус, наконец, встрепенулся и ожил.
Еще не задушенный июльской жарой день только начинался. Не выспавшиеся пассажиры междугороднего Икаруса устраивались поудобнее в высоких креслах, в надежде досмотреть прерванные сны, под монотонное дребезжание венгерского двигателя.
Автобус с неожиданной грациозностью развернулся на крошечной площади, вдоль осиротевшего здания автобусной станции.
Тетька машинально оглянулась, что бы еще раз увидеть улицу, ведущую к дому. Ее взгляд сразу выхватил одинокую фигуру мужчины в строгом сером костюме, напряженно вглядывающегося в большие окна отъезжающего автобуса.
От неожиданности она подскочила в кресле и уже готова была закричать, что бы автобус остановили, но их взгляды встретились, и что-то заставило ее опуститься на место.
Икарус набирал ход, оставляя за собой облако пыли, в котором медленно растворялись знакомые черты.
Не в силах оторвать взгляд от исчезающей фигуры, Тетька все глубже вжималась в кресло. Сердце сдавило внезапно навалившейся тоской.
Автобус повернул, выехав на центральную улицу. За окном разбегались знакомые здания: детский сад, контора леспромхоза, столовая, а дальше…
Глядя на уплывающий вдаль поселок, девушка почувствовала себя вдруг такой одинокой. Она отправлялась совсем в другую жизнь, в которой не будет ничего из того, что она знала до сих пор. Там все будет совсем по-другому, и ей еще только предстоит узнать как.
Глава 1. Светлое прошлое.
Итак, если уж я решила рассказать вам эту историю, будет справедливо, если я начну ее с описания той страны, в которой она произошла.
Так совпало, что я родилась и выросла в самый лучший период для этой страны. Плод полностью созрел, но еще не подернулся гнилью. В далеком прошлом остались черные «воронки». С последней войны прошло больше двадцати лет. Достаточный срок, чтобы забыть о крови и боли, и не так много, чтобы не помнить, тех, кто принес победу на своих плечах.
Руины уже восстановлены, либо стерты с лица земли, как ненужное напоминание пережитой действительности. Вместо них черно-белые фильмы с отважными воинами, в отутюженных гимнастерках, поющие оперными голосами. Трогательные многосерийные баллады о мытарствах беспартийных душ, о кожаных комиссарах, трагически погибающих за счастье простых людей.
Бережно дав мне, подрасти и окрепнуть в своей благодарности советскому детству, страна иссякла, переводя меня на новую ступень моего развития – юность. Но полученный детский опыт, прочно укрепил в моем сознании идеи равенства и самоотверженного труда на благо общества.
В большинстве своем, в СССР жили простые и добрые люди. Они гордились своей страной. Искренне любили своих соседей. Прятали ключ от дома, под коврик на крыльце. Иногда и вовсе не запирали дверь. Праздновали День Победы всем селом. Не отрывались от телевизоров во время сеанса связи с космонавтами. Семьями рыдали над индийским кино в местном клубе.
В этой стране не было бродячих собак и брошенных кошек. Одноразовых стаканчиков, перчаток и масок. Все, что производилось в этой стране, делалось на века. Дети самостоятельно гуляли во дворах, как только уверенно вставали на ноги. На дорогах спокойно уживались трактор с запряженной лошадью повозкой, велосипед с мотоциклом, и играющая в футбол детвора.
В этой стране не было неравенства. Каждый социальный слой дислоцировался строго в своей нише, и ни в коем случае не пересекался, читать смешивался, с другим.
Поэтому для рабочих и крестьян и инженеров средней руки, правительство и кинозвезды существовали только в телевизоре с двумя программами.
Они отдыхали в отдельных санаториях, обслуживались в отдельных поликлиниках и покупали вещи в отдельных магазинах. Думаю, некоторым простым людям вообще не приходило в голову, что те, другие что-то едят и где-то живут, помимо голубых экранов.
В этой стране армия была надежной защитой от капиталистических врагов. Капиталисты представлялись исключительно с брюшком, золоченым пенсне и скверным характером. А как иначе? Они же наживались на рабском труде наших братьев.
А вот солдаты… солдатами были наши отцы, сыновья, братья и деды. Мы ими гордились. Они показали всему миру доблесть русских солдат, с победным знаменем пройдя по всей Европе.
В этой стране законы писали для простых людей. Богатые жили по своим, но мы же с ними не пересекались, вы помните? Ну а если что, то «рожденная революцией», возглавляемая «знатоками», обязательно найдет и справедливо осудит. Кстати, тюрьмы в этой стране были. Много тюрем. Но порядочному человеку, честно отрабатывающему свой долг перед Родиной, на это было абсолютно наплевать.
Его бесплатно лечили, учили, развлекали, давали жилье. В общем, простой рабочий человек чувствовал себя в этой стране совершенно счастливым. Средней зарплаты рабочего человека вполне хватало до получки. В магазинах кроме бухарской обсыпки по рубль двадцать и завтрака туриста, как правило, покупать было нечего.
Общепит, в основном, был представлен рабочими столовыми, с рыбными днями по четвергам и тринадцатикопеечными котлетами из панировочных сухарей. Рестораны, конечно, были, но только в городах и на железнодорожных вокзалах, с тройной наценкой.
Но рабочим путешествовать было некогда, да и не куда. Дети редко далеко уезжали от родителей, максимум, в районный центр, который, кстати, не всегда был городом, учится. И оставались там, если повезет жениться или выйти замуж.
Зато в каждом поселке было отделение почты, дом быта, поликлиника, книжный магазин и клуб. Села побогаче имели Дом Пионеров, Дом Культуры с одноименным парком и летнюю танцплощадку.
Знаете, описывая вам все эту маниловскую красоту, я вдруг поняла, как же я скучаю по этой простой, как греча с молоком, стране. И скорее всего, я вычеркну эти строчки из книги, но сей час хочу еще раз сказать всем: у нас было самое счастливое детство. Потому, что в этой стране одновременно ни чего не было и было все.
Я частенько слышу жалобы своих сверстников, что родителям некогда было заниматься нашим воспитанием, поэтому мы такие «неудачненькие» получились. Позвольте мне с этим не согласиться. Наши родители дали нам самое главное – свободу быть тем, кем мы родились.
Свободу невозможно воспитать, привить, к ней нельзя приучить, что само по себе является ограничением свободы. Ее можно только отобрать или доверить. На самом деле, за нами всегда оставалась свобода выбора: как учиться, что читать, с кем дружить и чем заниматься.
Это подводило нас к главному уроку – брать ответственность на себя за свой выбор. Мы учились рассчитывать только на собственные силы, не выставляя претензии стране и родителям, что нам чего-то недодали: пособия, внимания, образования или наследства.
Подумалось, может если бы мы от своих детей отстали, они бы были нам так же благодарны, как мы своим?
Ну да я отвлеклась. Вернемся в СССР.
Глава 2. Юрья.
И хотя, выше я говорила о том, что простые люди не часто путешествовали, до достижения своего школьного возраста я поменяла несколько мест проживания. В основном это были небольшие рабочие поселки в Кировской области, построенные в конце девятнадцатого столетия, при строительстве пермской железной дороги.
Идя со мной дальше, вы поймете, с чем были связанны эти переезды. Но начать описание я хочу с места моего рождения, потому что все мои детские дороги заканчивались именно там, в Юрье.
Это был большой поселок, районный центр. Поселок городского типа – важным тоном обозначали юрьянцы. Железная дорога делила его пополам. В центре – здание железнодорожной станции с перроном и небольшой привокзальной площадью. За вокзалом, дома в основном деревянные, частные хозяйства, бараки, стадион. Каменными были только магазины и двухэтажное здание новой школы.
Противоположная часть больше напоминала город. И хотя и там были небольшие деревянные постройки, в глаза бросались двухэтажные кирпичные жилые дома, недавно отстроенный Дом Культуры с несколькими аттракционами неподалеку, музыкальная школа и Дом Пионеров.
Немного в стороне от поселка находилось деревянное двухэтажное здание роддома, где, собственно, и начался мой жизненный путь. А сразу за ним поселковое кладбище. Уж не знаю, было это умышленно или так совпало. Но для меня это соседство всегда было немного пугающим и символичным. Словно предупреждало о том, что ты не вечно на этой земле.
С первого взгляда Юрья был хоть и крупный поселок, но один из сотни в этих местах. Но было то, что его делало не совсем обычным. В нескольких километрах от него стояла ракетная дивизия.
Для местных жителей это меняло многое. Во-первых, за забором с колючей проволокой возвышались новые кирпичные пятиэтажки для офицерского состава, с центральным отоплением, ванной и туалетом в квартирах. Во-вторых, снабжение в городке было на высшем уровне, так как там же находился и штаб.
Прилавки местных промтоварных магазинов уступали, разве что Московскому ЦУМу или Питерскому ДЛТ. От обилия мясных деликатесов в кулинарии у простого обывателя голова шла кругом. Офицерские жены, все как одна смахивали на Жаклин Кеннеди, с укладками из местной парикмахерской.
Конечно, попасть туда было не просто. Да и опасно. Через КПП без пропуска не пускали, но в заборе чьи-то заботливые руки сотворили портал. Через него обыватели и шастали до местных магазинов, нервно оглядываясь по сторонам. Бояться было чего, того и гляди нарвешься на патруль. С позором выставят тебя за ворота, а дыру заделают.
Патруль, кстати сказать, прохаживался и по Юрье, отлавливал солдат, сбежавших в самоволку. Местные жители были не против, как-то даже спокойнее было с ними. Ну, мало ли что.
И хотя, строительство железной дороги стало причиной появления поселка на карте, главным богатством местных земель, конечно, были леса.
Лес опоясывал Юрью со всех сторон, простираясь на несколько десятков километров. Поэтому не удивительно, что основным предприятием был леспромхоз. Из пяти тысяч населения, там работало тысяча триста человек. Проще говоря, почти в каждой семье кто-то работал в леспромхозе. И моя семья не исключение.
История человека, как мне кажется, начинается задолго до его рождения. Так и свою историю, начну с описания своей семьи. Иначе, как мне рассказать вам кто я такая и почему именно такая.
Глава 3. Ростислав Викторович.
К сожалению, дети в силу своего юного беспечного возраста, мало интересуются прошлым своих родителей, пока они живы. Достигнув зрелости, понимают, что реальные факты прошлого перемешались с живым детским воображением, и распутать этот гордиев узел невозможно. Но спросить уже не у кого. И я не исключение. Поэтому факты в моем рассказе будут больше напоминать калейдоскоп из детских впечатлений.
Мой дедушка, Ростислав Викторович, не был уроженцем этих мест. Мальчишка, воспитанный Черным морем и крымскими виноградниками, возмужавший на широких проспектах Москвы, был выслан великой партией на дальние трудовые рубежи необъятной Родины.
Случилось это в конце пятидесятых годов. По маминым рассказам, ей было лет четырнадцать, когда она приехала к папе в Юрью. А за ней уже подтянулась бабушка с младшими детьми.
По скупым рассказам деда, а он очень не любил рассказывать о своем прошлом, выслали его из Москвы, за то, что вместо отказа от родного отца, арестованного, как врага народа, он положил на стол членский билет Коммунистической Партии Советского Союза.
Я могу только предположить, как сложно было коренному южанину привыкать к суровым сибирским зимам и заснеженным лесным дорогам. Почти так же, как московскому парнишке, здоровавшемуся за руку с Маяковским, проводившему бессонные ночи за беседой с Макаренко, погрузиться в звенящую тишину российской глубинки.
Но дедушка ни когда не жаловался мне, или кому-то из детей. Видимо залив кровоточащую рану изрядным количеством алкоголя, извергая гнев от бессилия на самых близких людей, как впрочем, делаем все мы, в первые годы ссылки, он примирился с действительностью, и встретил старость с достаточной долей самоиронии, позволяющей ему не сойти с ума.
В моей памяти он навсегда останется высоким, жилистым пожилым мужчиной, с гордой осанкой. С чисто выбритым широким подбородком, с двумя пересекающимися веснушками на кончике прямого, почти идеального носа. С лукавым взглядом карих глаз из-под густых, сурово нависающих бровей.
Удивительно, но ни легкая седина редеющих на висках волос, ни растопыренные большие уши совсем не портили красоты его продолговатого лица, исполненного благородства взлетающими крыльями носа и слегка приподнятой правой брови.
Чаще всего, на его лице я наблюдала выражение сосредоточенной серьезности, потому что никогда не видела его праздно сидящим без дела. Приходя с работы, он менял свой неизменный строгий серый костюм с голубой рубашкой на старые галифе военного образца, китель и видавший виды картуз.
Во дворе он никуда не спешил, размеренно исполняя, как священный ритуал любую работу. Чистил клетки кроликам, полол клубнику, подрезал малину, колол дрова. Каждое движение было хорошо продуманно, осмысленно и выверено. Наблюдение за его слегка прихрамывающей на правую ногу фигурой завораживало.
Он никогда не возвращался домой, пока его не позовут на ужин. И бабушка знала, что должна дать ему минут пятнадцать, закончить начатое. Дедушка никогда не оставлял неоконченных дел.
Вернувшись в дом, сняв рабочую одежду, и тщательно вымыв руки, Ростислав Викторович садился к столу. Рядом с его местом, на подоконнике, всегда лежали свежие газеты. Надев очки, он просматривал газеты.
Лишь одна небольшая деталь беспокоила меня в этом образе невероятно мужественного человека. На мизинце его правой руки красовался длинный, красиво отточенный ноготь. Половину моего дошкольного детства меня очень занимал вопрос происхождения данной красоты.
Как увидите в дальнейшем, я никогда не отличалась детской непосредственностью, позволяющей задавать нескромные вопросы взрослым. Поэтому, мне понадобилось достаточно много времени, чтобы очень осторожно, с предельной аккуратностью задать вопрос бабушке, которая рассмеявшись, объяснила существование длинного ногтя:
– Ему так удобнее листы подцеплять ногтем, чтобы не пачкать бумагу! Дедушке приходится читать очень много важных документов.
Я тут же с облегчением представила, как Ростислав Викторович, сидя за рабочим столом спокойно и размеренно читает важные документы. Прочитав очередной лист, легко подцепляет его длинным ногтем на мизинце, переворачивает, и читает следующий. Действительно, должно быть удобно.
Ел он так же спокойно и размеренно. За столом, взрослые вели мирную беседу о каких-то повседневных делах. И казалось мне в детстве, что вся сущность этого мира была сосредоточенна в пределах этой светлой кухни, в этих спокойных разговорах ни о чем, в этих теплеющих глазах, остановивших свой взгляд на моей физиономии. И может быть, именно так это и было.
Глава 4. Татьяна Яновна.
Написав название новой главы, я вдруг поняла, что не знаю с чего начать рассказ о моей бабушке. Какой она была? Боюсь, что на этот вопрос не существует однозначного ответа.
Татьяна Яновна была второй женой дедушки. Первая его жена умерла при родах. Этот факт никогда не скрывался. Потому что у дедушки был старший сын, который жил в Москве.
Татьяна Яновна была актрисой. Не подумайте только, что это упрек. Она действительно была актрисой на сцене более пятидесяти лет, но и в жизни она не переставала играть. То примерную жену и хлебосольную хозяйку, то заботливую маму и бабушку, то бескомпромиссного директора дома культуры, то… Впрочем, перечислять можно бесконечно. И каждая роль ей удавалась безупречно.
Эта хрупкая, невысокого роста женщина, с аккуратно уложенными седыми локонами фиолетового отлива, с идеально ровной спиной и широко разведенными плечами, приветливо улыбающаяся прохожим, умела метать такие яростные взгляды, в случае любого твоего неверного шага. Мало кто из внуков, да что там внуков, уже взрослых детей, позволял себе оплошность в ее присутствии.
Не смотря на это, улыбка редко сходила с ее лица. Там, где была моя бабушка, всегда звучал смех. Она знала не одну тысячу историй, которые с удовольствием рассказывала в лицах, хорошо поставленным сценическим голосом, отчетливо проговаривая каждый звук.
Даже беседуя с дедушкой на кухне в полголоса о повседневных вещах, она находила момент, над которым безудержно заливалась смехом. А смеялась она упоенно, запрокинув голову вверх, аристократично прикрывая рот полуоткрытыми губами, так, что присутствующие не могли не рассмеяться вместе с ней, ну или хотя бы улыбнуться.
Утро ее начиналось раньше всех. Зарядка, электробигуди, кокетливо прикрытые косынкой, завтрак. Только после ухода дедушки на работу, она на бегу выпивала чашку какао и меняла старый халатик на официальный наряд. Три капли духов и неизменная красная помада.
И вот уже в зеркало, решительным взглядом смеющихся глаз, смотрится уважаемая Татьяна Яновна, эталон стиля для местных дам, воплощение мечты для юрьянских ребятишек и решительная рука помощи для трудных подростков.
И вряд ли кто-то из них догадывался, какой тяжелый путь прошла эта женщина. Родившись последним, четвертым ребенком в семье латышского инженера Клеструпа, она вопреки обыкновению, не стала балованным последышем. Может в силу того, что обладала дерзким характером, не соответствующем девочке того времени. Может потому, что плохо училась, в отличие от старших сестер.
Вспоминать свое детство бабушка не любила. И если что-то и рассказывала, то больше о своих проказах, которые очень расстраивали ее маму и забавляли папу.
Начинать взрослую жизнь Танечке Клеструп пришлось довольно рано, в связи с внезапной ранней кончиной ее отца. Может поэтому, едва уйдя из родительской семьи, она сразу вышла замуж. К стыду своему, я ни разу не слышала истории знакомства своих бабушки и дедушки. Могу лишь догадываться, что встреча их состоялась на заводе «Фрезер», на котором они оба работали до войны.
Судьба, по какой – то причине, не была благосклонна к их браку, в первые годы совместной жизни им пришлось пережить потерю двух старших сыновей. И только, появившись в 1944 году, моя мама дала, наконец, бабушке возможность полностью посвятить себя материнству, насколько это было возможно в то время.
Но уже следующий ребенок, тремя годами позже, заставил всю семью мобилизоваться, родившись с врожденными пороками – волчьей пастью и заячьей губой. В семье ходит легенда, что в детстве мамин брат перенес сорок операций. Не берусь утверждать, что это так, но вырос мой дядя довольно крепким и здоровым мужчиной, и даже служил в армии, некоторое время, в звании прапорщика.
Проведя годы в борьбе за здоровье сына, едва переведя дух, ей пришлось покинуть Москву, вслед за ссыльным супругом. Надо сказать, что с переменой справлялась она куда лучше мужа. Обустроила небольшой огород, завела живность и потихоньку завоевывала уважение и восхищение юрьянцев, своей неизменной жизнерадостностью и любовью к театру.
Судьба Татьяны Яновны достойна отдельной книги, и может быть, я когда-нибудь вернусь к ней, в одной из своих историй.
Глава 5. Леночка.
Для ребенка его мама – самая красивая женщина на земле. Часто это не соответствует реальности. В моем случае, нет никакого преувеличения. Леночка Коронелли росла действительно настоящей красавицей, и хорошо это знала.
Густую копну иссиня-черных волос с трудом сдерживала тяжелая коса. Смеющийся взгляд карих глаз, с причудливым разрезом, смуглая кожа, красиво очерченные пухлые губы делали ее похожей не то на цыганку, не то на восточную принцессу.
Хотя, сравнению с царственной особой явно мешала подвижная мимика, ярко и не всегда эстетично выражающая ее эмоции. И вообще, Леночка была отчаянным сорванцом. Раннее детство она провела со своей бабушкой, Александрой Георгиевной, занимающейся воспитанием двух старших внуков, Виктора, оставшегося без матери, сына Ростислава Викторовича и Жени, его племянника от младшей сестры.
Мальчики были практически ровесниками и старше Леночки на десять лет. Стоит ли говорить, что девочка обожала своих братьев и во всем старалась на них походить. Ей непременно нужно было участвовать во всех их играх и быть посвященной во все их тайны.
Мама любила вспоминать свое детство. Огромную коммунальную квартиру, рассказы бабушки Шуры, первый советский телевизор с лупой, у экрана которого собирались все соседи. Это были только веселые воспоминания. Она никогда не рассказывала о трудностях и лишениях, или может я так запомнила. Как бы там не было, ее детство закончилось, в момент переезда в Юрью.
Леночка натурой была целеустремленной, бесстрашной, независимой, готовой броситься на помощь любому, мало-мальски в ней нуждающемуся человеку. В ситуации, когда в семье зарабатывал только папа, а мама вынуждена была заботиться о больном брате и новорожденной сестренке, она не могла остаться в стороне.
Бросив школу в четырнадцать лет, отправилась в леспромхоз зарабатывать деньги. И не просто конторской служащей, а на самый сложный участок работы, наравне с взрослыми мужиками вылавливая бревна из лесосплава и обрабатывая их на пилораме.
Леночка не гордилась своим поступком, для нее это был естественный вклад в благополучие семьи.
К этому времени из угловатого сорванца-подростка она превратилась в стройную яркую девушку, что не смогло быть незамеченным со стороны противоположного пола.
Ухажеры толпами ошивались у родительского дома. Один вел на танцы, другой провожал до дома, третий встречал после работы. Нет, Леночка не была ветреной, но сердечко ее было свободно. А желающих его прибрать к рукам было много. Ей все это казалось забавным, не более того.
Бабушка, конечно, очень переживала и хотела для дочери хорошей партии. Долго и преданно ухаживал за Леночкой молодой многообещающий офицер из военного городка.
Как-то зимой, проводив Леночку, домой после танцев в клубе, он больше часа стоял у дома, потому что она обещала переодеться и выйти с ним погулять. Но случайно на улицу вышла Татьяна Яновна. Разглядев одинокую фигуру в свете тусклого фонаря, окоченевшую от холода в офицерском обмундировании на тридцати пяти градусном морозе.
– Витенька, а что ты тут делаешь? – участливо поинтересовалась она.
– Леночку жду, Татьяна Яновна. Скоро она выйдет?
– Боже мой, да ведь она уже десятый сон видит. Как пришла, сразу и улеглась! – всплеснула руками моя бабушка.
И все же, первая любовь не обошла стороной мою маму. Взрослый мужчина привлек ее внимание. Роман начал развиваться достаточно бурно, что испугало бабушку, которая не посчитала ухажера достойной партией для своей старшей дочери.
Семья, к тому времени, ставшая на ноги, не нуждалась в дополнительных заработках, поэтому было решено отправить ее на учебу, подальше от Юрьи и неподходящего ухажера.
Кем было решено, я конечно не знаю. Может и сама Леночка решила, что ей пора получить профессию. Но, думается мне, что решение принимала моя бабушка. А потом, как бы советуясь с дедушкой, как поступить в столь щекотливой ситуации, в Леночкиных интересах, аккуратно подвела его к верному выводу.
Ну а спорить с дедушкой, в нашей семье, было невозможно. Не то, что бы кто-то пробовал, даже никто и не помышлял. Дедушка был главой семьи, а решения главы семьи были для ее членов законом.
Леночке ни чего не оставалось, как отправиться на учебу.