ГЛАВА 1
В нос ударил металлический и сладковатый запах вперемешку с жутким перегаром.
Распахнула глаза и тут же их закрыла.
«Как я оказалась дома? Кто донёс меня? – память молчала. – Почему в комнате такой запах? Мать опять напилась? А запах крови откуда? Брата в очередной раз избили? И когда он только всё успевает?»
Где-то совсем рядом упало что-то тяжелое.
Послышались торопливые шаги.
«Кто-то выяснял отношения?»
Я поморщилась от ненавистного запаха, и чуть повернула голову. Зря. Виски сдавило нестерпимой болью, в ушах зазвенело.
«Что за напасть? Не пила же ничего спиртного».
Открыла глаза и сделала упор на локти, пытаясь принять сидячее положение, но мышцы не слушались, а голову разом пронзило множество огненных стрел.
«Да что ж это такое-то?»
Собрала все силы и сделала резкий рывок.
С губ сорвался стон.
Перед глазами поплыли круги, а тело показалось не родным и таким слабым, что я чуть было вновь не рухнула обратно на пол.
С неимоверным усилием всё-таки села, да так и замерла, глядя на нож, который сжимала. Без сомнения, кухонный нож принадлежал моей семье. Узкое длинное лезвие имело дефект у основания, а деревянная рукоятка ножа уже не единожды страдала от огня, из-за чего стала неудобной в использовании и практически чёрной. Перепутать этот нож с каким-то другим было невозможно.
Резко дёрнувшись, выпустила окровавленную рукоять. Голова тут же напомнила о себе.
– Что за… – беззвучно прошептали губы.
Левая ладонь шлёпнула по тёплой воде.
Повернула голову.
Сердце подпрыгнуло к горлу, мешая дышать, пальцы утонули не в воде, а в луже крови.
За спиной обнаружилось тело соседа.
Душа болезненно сжалась, а нервы мгновенно превратились в оголённые провода.
Сосед уже не дышал, его грудная клетка не поднималась. Даже если жизнь в дяде Вите ещё и теплилась, то из-за многочисленных колотых ран шансов выжить у него всё равно не было.
«Нет! Нет! Нет! Я не могла его убить! Да ещё и таким зверским образом».
Бросила взгляд по сторонам. Я находилась в комнате соседа.
До боли прикусила губу, лихорадочно вытирая об себя перепачканные в крови ладони. Я до такой степени перепугалась, что теперь на головную боль уже практически не обращала внимания.
– Как же так-то? – прошептали губы. Я не могла отвести взгляда от распластанного на полу мужчины.
Пьяница и дебошир, сосед нередко распускал руки, поколачивая всех, кто попадался ему на глаза. В трезвом состоянии дядя Витя был вполне вменяемым и даже добродушным мужчиной, но после первой выпитой бутылки у него напрочь сносило голову. Сосед, не помня себя, запросто мог что-нибудь сломать, кого-нибудь побить, обматерить и послать, а наутро утверждать, что ничего подобного не было, что он после того как выпил, сразу же лёг спать. Дядя Витя мог до хрипоты гнуть своё, уверяя, что на него бедного-несчастного наговаривают с одной единственной целью – выставить на улицу и забрать его «милую» тёплую комнатушку себе.
Я с мамой, отчимом, сестрами и братом, все свои двадцать два года прожила в коммунальной квартире с тремя соседями, и если пожилая чета со взрослым сыном Артёмом и добродушный старичок, Иннокентий Павлович, были вполне приличными, то дядя Витя…
Он лежал на спине, и его бледно-голубые стеклянные глаза смотрели в потолок. В груди – раны. На полу – лужа крови.
«Это не я. Не я!»
Тряхнула головой, прогоняя наваждение, но оно не развеивалось. Я находилась в самом эпицентре разворачивающегося кошмара.
«Что я забыла в комнате соседа? Как могла тут оказаться? – В проясняющемся сознании зазвенел тревожный колокольчик. – Надо бежать!»
В коридоре кто-то выругался.
Сердце будто оборвалось, резко падая вниз, но уже в следующее мгновение оно подпрыгнуло и стало колотиться с неимоверной силой.
«Если меня найдут возле тела, то непременно приговорят к смерти и никакие отговорки не помогут, потому что никто не будет разбираться с чернью».
Поднялась и тут же замерла, пытаясь удержать равновесие и не встретиться лицом с качающимся перед глазами полом.
– Витёк! – раздался из-за двери пьяный голос.
Вздрогнула всем телом. Надо было уходить, причём срочно. У нас с преступниками не церемонились. Подозреваемые в каталажке сидели максимум дня три. Жить хотелось и даже очень.
Сделала шаг, потом ещё один. Комната поплыла, голова раскалывалась.
«Ничего, я справлюсь», – боль пройдёт, а голову надо было спасать.
Навалившись на подоконник, распахнула окно.
– Витёк! Мать твою, открывай! Надо опохмелиться! – по двери ударили кулаком, а может и ногой, не знаю, да и какая разница? Я была практически уверена в том, что дверь не заперта, и что собутыльник дяди Вити в любую секунду окажется в комнате.
«Здесь всего лишь второй этаж, плёвая высота, к тому же соседний дом стоит так близко, что можно опереться о его стену одной ногой, а о стену своего дома другой и спуститься, не прыгая».
Рассуждая, уже вылезла в окно, но из-за того, что тело не приобрело привычную подвижность, я всё же решила не спускаться, а прыгать.
Спешно легла на живот и тут вспомнила про нож.
«Нельзя оставлять улику на месте преступления, – мысленно настучала себя по голове. – Меня же по нему найдут. На нём же мои отпечатки. Где была моя голова? О чём я только думала? Зачем отшвырнула его?» – то, что я плохо соображала и еле двигалась, не служило оправданием.
Комнатная дверь со стуком врезалась в стену.
– Витёк, вставай! – громкий голос зашедшего резанул по ушам.
О ноже можно было забыть. Повезло ещё, что собутыльник Виктора не взглянул в сторону окна, концентрируя внимание на хозяине комнаты.
Я повисла на карнизе, и сразу же перехватилась рукой, необходимо было немного переместиться, дабы не упасть на валун, который с незапамятных времён лежал между домами.
В висках стучала кровь, а мысли были заточены лишь на одно: «Бежать. Бежать без оглядки. Осторожно. Незаметно».
– Ты что развалился? Где бутыль спрятал? Я тебя спрашиваю! Витёк? Ви-тё-ок!
По душещипательному крику мужчины поняла, что пришедший, несмотря на то что находился в нетрезвом виде, понял о состоянии хозяина комнаты.
Земля встретила меня практически тут же, разрывая черепную коробку фейерверком боли.
Сгруппироваться не получилось. Не удержавшись на ногах, упала и мал-мала не проломила голову о пресловутый камень.
Как удалось остаться в сознании, не знаю.
С трудом поднялась.
Взгляд молниеносно пробежался по узкой, безлюдной улочке.
Никого.
«Повезло. Надо оказаться как можно дальше от места преступления. – Времени на размышления и анализ ситуации, в которой я оказалась, не было. – Позже, всё потом».
Солнце клонилось к линии горизонта, и это означало, что уже совсем скоро начнёт смеркаться.
«Сколько же я была в отключке? Час? Полчаса или же минут пятнадцать?»
С проулка вышла на широкую улицу. Здесь всегда было многолюдно, а мне требовалось затеряться, слиться с толпой.
Опустив голову, я намеренно ссутулилась и, засунув руки в карманы брюк, отправилась к одному из своих схронов, нужно было переодеться, так как на моей тёмно-синей футболке красовались бурые пятна. От улик требовалось избавиться.
Утерянные силы медленно возвращались, сознание прояснялось, а к тупой головной боли я уже практически привыкла. Мысли лихорадочно скакали, цепляясь одна за другую, но я не акцентировала на них внимание, то и дело бросая по сторонам внимательные настороженные взгляды.
Обернулась.
Взгляд мгновенно просканировал ближайшую территорию. Многие возвращались домой после работы. Несколько мужчин, женщины, дети – никто из них не представлял для меня опасности.
Мимо прошли трое подростков, переговариваясь между собой. Они словно находились в своём мире, ничего в округе не замечая. Я же всегда подмечала каждую мелочь, одновременно ища, в какую сторону лучше бежать при возникновении опасности. Только так и никак иначе, в противном случае я бы не дожила до своих лет. При моей-то профессии воровки – один неверный шаг, и тут же останешься без рук или головы.
Обогнала женщину, неспешно везущую перед собой коляску.
Взгляд зацепился за двух мужчин, которые были уже явно навеселе. Громко разговаривая и пошатываясь, они, как ни странно, шли не из бара, а в него. Впрочем, это чуть ли не единственное развлечение черни, неудивительно, что живущие за чертой люди спивались.
Свернула в один из узких переулков, предварительно глянув, не идёт ли кто следом.
Дома здесь стояли очень близко друг к другу, и запросто можно было в случае необходимости перелезть из окна одного дома в другой.
Примерно шестьдесят лет назад на Инарии случилось перенаселение, и свободная земля стала цениться на вес золота, вот и строились дома рядышком друг к другу.
После войны и разделения ситуация изменилась, сейчас многие дома на нашей территории пустовали, постепенно разрушаясь. Люди селились там, где были вода и свет, а это пятая или даже шестая часть от всей застройки. Детей, конечно же, рожали, но не так как раньше, один, максимум два ребёнка, а то и вовсе ни одного, потому что никому не хотелось, чтобы малыш, подрастая, шёл в услужение. Да и прокормить ребёнка было не так уж и просто.
Все, кто жил за чертой – бесправные. Закон защищал в основном магов (элиту), которые имели право буквально на всё. Высшим, в отличие от черни, дозволялось многое.
Чернь унижали, платили за многочасовой труд гроши, при этом нам ещё и начисляли штрафы, которые брались буквально из воздуха. Нас облагали налогами, и больше всего требовали с тех, кто не работал, тем самым побуждая отправляться в услужение.
Миновав пустырь, вышла к реке. Здесь, под корнями векового дуба, находился один из моих схронов.
Прежде чем спрыгнуть с невысокого, крутого обрыва, обернулась и замерла. В сгущающихся сумерках слух обострился, а взгляд заметался по пустынной территории. Я находилась рядом с одним из заброшенных заводов, полвека на котором уже ничего не производилось. Рассказывали, что эту местность облюбовали крысы, но их всех уже лет двадцать назад переловили и съели. Ещё бы, свежее бесплатное мясо. На нашей территории теперь и птиц нет, а люди уже давно «поедают» друг друга. Народ стал злым и безжалостным, сострадание встречалось всё реже, а вот подставить ближнего готов был чуть ли не каждый первый. В людских сердцах поселилась жадность, алчность, зависть и равнодушие, а желание урвать и обогатиться (желательно за чужой счёт) стало приоритетным.
Скинув испачканную футболку, надела на себя тёмную майку и лёгкую чёрную олимпийку с капюшоном.
Поморщилась от боли, в голове всё ещё стучало.
Осторожно дотронулась до затылка.
– Ничего себе, – пальцы нащупали огромную шишку. – И где это я так навернулась?
Память упорно молчала.
Переодев брюки, заполоскала в реке окровавленную одежду и повесила её в укромном уголочке подальше от любопытных глаз, если таковые здесь появятся. Одежду следовало сжечь и таким образом избавиться от улик, но я не привыкла разбрасываться добротными вещами, да и меня вроде как никто не видел на месте преступления.
Достав несколько сухариков и стакан разведённого сухого молока, села на берегу. Нераспечатанное молоко хранилось при определённых температурах в течение года, а сухари, будь то пустые, подсахаренные или же подсоленные, целых три года. Вот и лежали они у меня в заначках, на чёрный день, который, похоже, уже наступил.
Дорога домой мне теперь была закрыта, так как я могла быть одной из подозреваемых.
«Мои отпечатки пальцев наверняка уже нашли и на орудии убийства, и в комнате соседа, а главное на подоконнике с частичками крови убитого. Я же перепачкалась в крови и была без перчаток».
Если насчёт отпечатков в комнате и на ноже ещё можно было хоть как-то оправдаться (заходила к соседу в гости отсюда и отпечатки, а нож принадлежит моей семье, и естественно я ни раз и ни два держала его в руках), то по поводу отпечатков на подоконнике, да ещё и с кровью жертвы, крыть было не чем.
По-хорошему, надо было где-то отсидеться, затаиться и не высовываться, пока всё не уляжется, но мне необходимо было встретиться с Альвиусом и взять заказ.
Притянув к себе ноги, обняла их, попутно перенаправляя мысли на убийство соседа.
«Кто же это сделал, при этом так ловко и хитроумно подставляя меня? – озадачилась. – Может, кто-то из моих прежних работодателей?»
До Анны Афанасьевны, пожилой женщины, у которой сейчас работала, я побывала в услужении во многих домах, но нигде подолгу не задерживалась.
«Вполне возможно, кто-то из них затаил на меня злобу и теперь, выждав время, решил столь своеобразным образом отомстить. Хотя нет, – тут же возразила себе. – Даже, если кто-то из них имел на меня зуб, никто из элиты не стал бы прибегать к такому хитроумному плану. Меня бы убили тихо и незаметно в какой-нибудь подворотне. Никто из Высших не стал бы ждать так долго. Тогда кто? Кто-то из тех, кого я ограбила? Тоже мимо. Меня не видели, ни разу не ловили, а значит, и мстить некому».
Заказы на драгоценности, ценные бумаги, на раритетные вещи и многое другое, что требовалось украсть, попадали ко мне через трёх посредников, с которыми я работала уже многие годы. Никто из них не знал моего настоящего имени, они даже лица моего не видели, с двумя я общалась по средству оставленных в тайниках зашифрованных записок, а с третьим посредником, Альвиусом, я несколько раз встречалась. На такие встречи я приходила в маске на пол-лица, в куртке, толстовке или же олимпийке (зависело от времени года) с натянутым на голову глубоким капюшоном.
«Может, именно Альвиус выследил меня и решил подставить? Но зачем? У нас с ним взаимовыгодное сотрудничество. К тому же сегодня мы с ним встречаемся, а это означает только одно – у меня будет новый заказ. Альвиусу не выгодно меня подставлять, он с каждой сделки имеет свои тридцать пять процентов.
Меня подставил кто-то из соседей? – задумалась. – Возможно, будучи в состоянии аффекта (дядя Витя способен был вывести из себя кого угодно, особенно если был пьян) виновник трагедии совершил преступление, а после испугался, увидел в коридоре меня в невменяемом состоянии и решил сделать крайней. Меня перетащили и вложили в руку нож. Если это действительно было так, то из списка подозреваемых смело можно было вычёркивать всех дяди Витиных друзей, которые ходили к соседу каждый день, как к себе домой. В пьяном угаре любой из собутыльников покойного запросто мог схватиться за нож, но никому из алкашей и в голову бы не пришло обставить всё так, чтобы отвести от себя подозрения, они бы попросту сбежали. А кто мог подставить? Иннокентий Павлович? Он практически всегда дома».
Представила сухонького низкорослого старичка с ножом в руках, наносящего удары рослому и довольно-таки плотному дяде Вите.
«Возможно, но маловероятно, – констатировала, при этом не сбрасывая со счетов старика. Любой человек, дойдя до стадии кипения, мог совершить отчаянный поступок. – Агрепина Львовна, соседка по квартире, если не ошибаюсь, именно сегодня на сутках и домой придёт только завтра, как и её супруг, но при случае надо бы их расспросить, как и Артёма, парню часто доставалось от Виктора. Может, в этот раз Тёма дал отпор? Данную версию нельзя исключать, как и то, что за сына мог вступиться Дмитрий Олегович, он на сегодня мог и отпроситься. Всех надо будет проверить, со всеми поговорить и в первую очередь с матерью, если, конечно же, она будет способна общаться. Могла ли мама убить Виктора? Нет, – тут же ответила себе. – Чем-нибудь стукнуть соседа – запросто, но чтобы хвататься за нож…»
На несколько мгновений закрыла глаза.
«Дядю Витю убили явно не случайно, – перед глазами возник образ мертвого тела со множеством колотых ран. – Было нанесено слишком много ударов, будто кто-то затаил вселенскую злобу на соседа и таким образом избавлялся от гнева. Убийство было спланировано, и меня подставили намеренно. Скорее всего, меня ударили, – шишка на голове всё ещё неимоверно болела, – а после перетащили в комнату дяди Вити. Но как я попала домой? – последнее что я помнила перед тем как очнуться у трупа так это то, как я сидела с сёстрами и братом в столовой. Дальше – провал. – Почему я ничего не помню? Неужели мне подмешали порошок забвения? – Нашла объяснение своей амнезии. – Когда? В какой именно момент?
Утром я выпила воды и помчалась к Анне Афанасьевне, а от неё сразу же отправилась в столовую «У Нины», где назначила встречу родным. В столовой я заказала похлёбку, ела сыр с куском хлеба и пила фирменный напиток, наверное, именно в него мне что-то и добавили. Провал в памяти произошёл как раз после кафе. Что ж, доступ к моему напитку был у брата, сестёр, у разносчицы и у повара (сёстры пили чай, а Ник, пользуясь тем, что счёт оплачивала я, заказал кофе). Повар (Никитич) – щупленький старичок, с вечно бегающими глазками мог сработать по указке за деньги, так же, как и разносчица. Если подсыпал кто-то из этих двоих, то их будет не сложно проверить. Предложу цену в два раза больше той, что им заплатили, и они выложат всю информацию на блюдечке. Только вот для такой подставы пользоваться услугами случайных исполнителей чревато (могут спокойно расколоться за определенную сумму и сдать заказчика), поэтому, скорее всего, тут работал профессионал или же тот, на которого я бы никогда не подумала. Неужели кто-то из своих? Да нет, они не могли».
Прикрыла глаза, припоминая поведение родных.
Сегодня мы целых двадцать минут провели вместе. Коснулись нескольких тем, но в основном, речь за столом шла о долге брата. По большей части разговаривали лишь мы с Викой. Николай в этот раз говорил мало, в основном он парировал Викины словесные атаки, при этом братишка заметно нервничал, ёрзал на стуле и постоянно крутил головой, словно искал кого-то.
«Окажись я на месте Николая, наверное, тоже была бы нервная и дёрганная. Жить-то ему осталось менее суток, в том случае, разумеется, если он не отдаст долг. Тут от собственной тени шарахаться начнёшь. Наверняка, люди Лаврия наблюдали за Ником».
Карина, наша младшая сестрёнка, привычно молчала, не принимая участия в разговоре. Она и раньше была немногословной, а теперь, после того как устроилась работать, из неё каждое слово приходилось буквально клещами вытаскивать. Любые попытки поговорить по душам Карина игнорировала, постоянно отмалчиваясь или же отвечая, что у неё всё нормально. Я всякий раз словно на глухую стену натыкалась.
Поев, Карина сидела на краешке стула и привычно теребила сплетённый из ниток браслет – единственную вещицу, оставшуюся у неё от матери. Она с этим браслетом ни на секунду не расставалась, всегда и везде с ним ходила не снимая. Она вроде, как и сидела с нами, но мыслями была далеко. Проблемы Ника сестрёнку совершенно не интересовали.
С шумом выдохнув, проводила взглядом плывущую по воде ветку.
«Карина с момента попадания в нашу семью держалась обособленно и завидовала всем без исключения, выставляя себя бедной, несчастной и никому не нужной».
В принципе так оно и было. Отец её не замечал, моей матери Карина была не нужна, более того мама постоянно попрекала её куском, говоря, что лишний рот нам в тягость. Неудивительно, что Карина выросла замкнутой. В отличие от Николая, который ежедневно выплёскивал на нас кучу полученного за день негатива, прося помощи для разрешения даже незначительной проблемы, Карина никогда ни с кем не делилась своими переживаниями и трудностями, хотя я не раз и не два пыталась вызвать сестру на откровенный разговор.
«Нет, Карина не могла меня подставить, она хоть и завистлива, но незлопамятна, да и что ей с того, что меня не станет? Я ей и одежду, и еду покупаю, и даже даю деньги на мелкие расходы. Нет, это не она.
Вика?
«Предположим, что именно Вика подсыпала мне что-то в стакан, а после убила соседа и оставила меня рядом с ним. Находясь в столовой, Вика постоянно смотрела на часы, – вспомнила. – Отсчитывала минуты, когда подействует снадобье или просто куда-то торопилась? Возможно, она не хотела опаздывать к своему Петечке». – Вика не любила возвращаться домой, а особенно ночевать у нас. Там у Петра у неё была своя кровать, а здесь лишь небольшой, потрёпанный матрац. Там целая комната, а здесь всего лишь угол. Вика не скрывала того, что ненавидит нищету и что сделает всё, чтобы из неё выбраться. Я-то была не против, но к убийству соседа мечты сестры не имели никакого отношения. Тем не менее, в отличие от немногословной, робкой и неуклюжей Карины, Вика, со своим взрывным темпераментом, запросто могла убить дядю Витю, с которым при встречах постоянно ругалась и которого ненавидела. Сестра ни раз грозилась убить его, но эти слова говорились с горяча, у нас в квартире и не такое можно было услышать.
«Какой прок Вике подставлять меня? Что бы она этим добилась? Что от этого получила бы? Уж явно не сытую и обеспеченную жизнь».
Ник…
Стоп!
Распахнула глаза, глядя на тёмную воду.
«Ко мне подходил один из посетителей столовой «У Нины», он приставал, уговаривая меня провести с ним остаток дня и ночь, даже горсть монет под нос совал. Может, это был лишь отвлекающий манёвр? Парень стоял рядом со мной, его рука опиралась о стол, и у него была возможность коснуться моего стакана. А до этого я ещё отходила в туалет, – вспомнила. – Николай неловко взмахнул вилкой, и мне на брюки упала капля соуса. Я поспешила смыть её. В этот момент к моему стакану мог подойти кто угодно. А если Ник намеренно выпроводил меня из-за стола? – от этой мысли защемило сердце. – Глупо, – ответила себе. – Николаше ни за что не найти тех денег, которые он задолжал Лаврию. А Лаврий за своё удавит кого угодно, причём умирать Коле пришлось бы мучительно долго. Деньги брату могла достать только я, а значит подставлять меня ему не выгодно и даже смертеподобно. Вику-то просить бесполезно, на неё где сядешь, там и слезешь. Сестрёнка уже давно у нас ничего не просила, и в то же время ничем не помогала. Она считала, что Коля должен сам отвечать за свои ошибки, самостоятельно крутиться и изворачиваться, а не впутывать в свои проблемы семью, тем более что таких деньжищ, которые он должен был отдать уже завтра, никто из нас в жизни не видел.
«Что толку с того, что ты принесёшь Лаврию лишь малую часть от основного долга? Тебя это не спасёт. Надо гасить задолженность всю разом, а если не получается – беги братишка, и лучше за черту, там у Лаврия меньше шансов тебя достать», – вспомнила Викины слова.
С одной стороны, Виктория была права – Лаврий не любил полумер, хотя и давал краткосрочную отсрочку, за которую приходилось платить ему вдвое больше, а вот с теми, кто просрочил выплату, он не церемонился. Многие должники Лаврия предпочитали покончить жизнь самоубийством, дабы избежать мучительных пыток и издевательств, на которые Лаврий был дюже охоч. Но с другой стороны, мы были какой-никакой семьёй и должны были хоть как-то помогать друг другу. Проблема состояла лишь в том, что в нашем мире уже давно каждый был сам за себя, при этом если кто-то срывал куш и праздновал, то друзья и приятели тут же находились, а если кто-то просил помощи, получал лишь сочувственные взгляды.
Люди были равнодушны к чужим проблемам и чужому горю. Никто не останавливался, если на улице вдруг кому-то становилось плохо, а через умирающих просто перешагивали.
Даже не верилось, что когда-то было по-другому…
Чуткий слух уловил звук шагов.
Тело мгновенно напряглось, а в следующую секунду я уже стояла на ногах.
Взобралась по обрыву.
Прижалась к стволу дерева, одновременно взглядом осматривая местность.