Я человек не робкого десятка – все же десяток лет работы в уголовной полиции, а потом и в третьем отделении тайной канцелярии чего-то да стоят. Но от воспоминаний об этом деле до сих пор охватывает озноб, да и рука напоминает о себе. Слишком уж близко я подошел к роковой черте. И еще – осталось на душе мерзкое чувство бессилия и незавершенности. Все же для политического сыска, где наказание зависит не только и не столько от конкретного преступления, но от нынешнего расклада в правящей верхушке, я не создан. Мое искреннее убеждение, что вор должен сидеть в тюрьме, а убийца болтаться в петле, не дает мне вполне насладиться этой, в остальном крайне увлекательной работой.
Итак, три месяца назад, погожим июньским днем я сердито смотрел на медленно проплывающие мимо меня деревья. Лошадь шла бодрым шагом, и глупо было требовать от животного большего. Впереди десяток верст леса – если лошадь падет, шансы нагнать преступника исчезают. И, тем не менее, мне хотелось выпрыгнуть из пролетки и самому броситься бежать. Я то и дело посматривал на виднеющийся сквозь редкие деревья канал, надеясь увидеть ускользающую барку.
Семен был убит менее часа назад, и убийца, скорее всего, ушел водой – на одной из попутных барок, сплавляющихся по каналу к Петербургу. И я, следователь Третьего отделения тайной канцелярии Его императорского величества Николая I Григорий Коновицын, определенно его видел! Ведь единственная дорога к старой заброшенной пристани, где у меня была назначена встреча с Семеном, вела вдоль канала. За ближайший час, а алая, не свернувшаяся кровь на месте преступления говорила, что с момента убийства прошло никак не больше часа, навстречу прошло пять барок. На одной из них плыл убийца.
Всего за двадцать минут до того я был в самом благостном расположении духа. Я ехал на встречу с одним из лучших своих информаторов в среде криминального мира Петербурга Сенькой Шалым. Сенька обещал доставить некие документы на очень влиятельных лиц из высшего общества, замешанных в ряде заказных убийств. Я не знал подробностей, но уже потирал руки – такого компромата мне в руки не попадалось, считай, никогда в жизни. Сенька честно заслужил высокий гонорар – пять тысяч золотом, позвякивающим в ящике под днищем пролетки.
Однако, когда я добрался до уединенного причала, рядом с которым была назначена встреча, моим глазам предстала страшная картина. Убийца опередил меня буквально на минуты. Тело Сеньки не успело остыть и лежало на досках старого пирса в луже горячей алой крови, а одежда его была буквально располосована на клочки – очевидно преступник знал о документах и искал их в потайных карманах.
Кровь была совсем свежей, еще даже не начинавшей свертываться, как я первым же делом определил наметанным в прошлой жизни глазом, а значит, убийца покинул место преступления не более часа назад. Дорога на пристань вела одна, и навстречу мне за час не встретилось никого. Зато по каналу, по направлению к столице прошло пять груженых барок. Вверх по каналу барки шли на веслах, или влекомые бурлаками, на каждой была команда из нескольких человек – маловероятно, чтобы убийца воспользовался одной из них. Вниз же по течению, они в этом месте сплавлялись под управлением, как правило, всего одного кормщика. Мне бросилась в глаза одна деталь – в луже крови у Сенькиного трупа было довольно много совсем свежей пшеницы. Она же была рассыпана по пристани. Свежие следы рассыпавшегося на причале зерна говорили, что одна из барок, груженая хлебом, останавливалась здесь. Еще одна деталь – на причале не было коня, значит и сам Сенька приплыл сюда на барке, приплыл, похоже, не один, и это стоило ему жизни.
